Песня честной женщины

Вы понимаете,       что я служанка мужа,

А преподносите       две светлые жемчужины.

Глубоко тронута       великой вашей страстью

И вашим жемчугом       украшу платье красное.

Мой дом возвысился       над деревами парка,

Мой муж с копьем стоит       у трона императора.

Хоть ваша искренность       луны и солнца ярче,

Но с мужем в жизни я       и в смерти быть обязана.

Я возвращаю вам       в слезах ваш жемчуг чудный,—

Жаль, мы не встретились       до моего замужества.

Другу, пропавшему без вести в тибете

В позапрошлом году       ты стоял в юэчжийской твердыне.

Только вышли за стены,       как было разгромлено войско.

Из Тибета сюда       с той поры не приходит известий.

Ты живой или мертвый,       но наша разлука — надолго.

В опустелый шатер       никогда не войдет полководец.

Конь вернулся без всадника.       Знамя изорвано в клочья.

Может, ты еще жив?       Возлагаю с надеждою жертвы.

На дорогу гляжу       и не вижу дороги от слез.

Ночую в доме рыбака

Дом рыбака       расположен у устья реки.

Волны прилива       вбегают во двор за плетень.

Гостю проезжему       надо здесь ночь провести,

Только хозяин       еще не вернулся домой.

Гуще бамбук,—       потемнела дорога в село.

Вышла луна,—       стало меньше рыбачьих челнов.

Вижу — вдали       он на берег песчаный ступил.

Ветер весенний       играет плащом травяным.

XАНЬ ЮЙ

Горы и камни

Неровны щербатые камни,

едва заметна тропа.

Пришел я в сумерки к храму,

летают нетопыри.

Я в зале сел на ступени,

влажные от дождя.

Огромны бананов листья,

пышен гардений цвет.

Монах мне сказал: на стенах

буддийские росписи есть.

Принес огня посветить мне,—

отменное мастерство!

Циновку встряхнул для ложа,

похлебкою угостил;

Мне пищи простой довольно,

чтоб голод мой утолить.

Все тихо, лежу спокойно,

не слышен стрекот цикад.

Встал чистый месяц над кряжем,

сияние входит в дверь...

Светает. Иду на воздух.

Нигде не видно дорог.

Блуждаю кругом бесцельно,

лишь дым и туман окрест.

В сиянье алеют горы,

лазурью блещут ручьи,

И вижу: в десять обхватов

и сосны здесь и дубы.

На камни ручья спокойно

ступаю босой ногой;

Журчит вода, убегая,

мне ветер треплет халат.

При жизни такой нетрудно

возрадоваться всему —

Зачем же сидеть непременно

на привязи у других!

В одном желанье признаюсь

моим немногим друзьям:

Хочу до старости жить здесь,

отсюда не уходить!

В пятнадцатый день восьмой луны дарю чжан гун-цао

Облака подвернуты кругом,

нет Реки среди небес,

Чистый ветер дует в пустоте,

сгладил волны свет луны.

Спит вода, спят ровные пески,

образов и звуков нет.

Пьем с тобой из кубка одного —

спой мне что-нибудь, прошу.

Ты поешь — с кислинкою напев,

а слова твои горьки;

Не могу дослушать до конца —

слезы льются, словно дождь.

«С небесами высота Цзюю

сводит озеро Дунтин,

Всплыл дракон и снова в глубь нырнул,

слышны крики обезьян.

Десять жизней, девять в них смертей —

вот как выслужил я чин.

А теперь один в глуши живу,

точно скрывшийся беглец.

Покидая ложе, змей боюсь

и отравы жду в еде.

Воздух моря увлажнил червей,

мяса, крови смрад вокруг.

Пред ямынем барабан большой

бил торжественно вчера:

Новый государь у нас теперь,

Гао будет вознесен.

За день о прощении указ

десять тысяч ли прошел,

Всем, кто к казни был приговорен,

жизнь дарована была;

Возвращают ссыльных, служба ждет

всех, кто отрешен от дел,

Будет смыта грязь, сметен порок,

стихнут козни во дворце.

В списки некий чин меня вписал —

имя вымарал другой,

Не везло мне — только удалось

к варварам забраться в Цзинь.

Что судебный исполнитель? Тля!

Если жалобу подам,

То накажут палками меня

да затопчут в пыль и в грязь.

А из тех, кто начинал со мной,

в гору многие пошли...

Тяжко подыматься в высоту

по Небесному пути».

Ты окончил песню, а теперь

слушай то, что я спою,

Подарю тебе я песнь мою,

столь несхожую с твоей:

«Ночью ныне ярок лунный свет —

хватит и на целый год,

Жизнь стремится по стезе судьбы,

и другого нет пути.

Если есть вино, а ты не пьешь,

то зачем луне светить?»