Видьяпати

^<1> Хорошо ненаглядной купаться.

Кто посмеет за сердце свое заступаться?

Мрак, напуганный полной луною;

Плачут волосы черные над белизною.

Тело влажной обтянуто тканью,

И любовь ненароком грозит созерцанью.

Но, подобные птицам чудесным,

Груди словно торопятся к сестрам небесным.

Ненаглядная рук не разжала.

Еле-еле беглянок она удержала.

^<2> Под защитой колючек цветок расцветает,

И, тоскуя, пчела над жасмином летает.

Приближается, видит сокровище сока:

Сладок мед сокровенный, погибель жестока.

Ты, цветок медоносный, скупишься, как видно.

И тебе над голодным глумиться не стыдно?

День за днем исцелить невозможно томленья,

И нигде без тебя не найти утоленья.

Ты мне скажешь: такая болезнь беспричинна?

Он умрет, и в убийстве ты будешь повинна.

^<3> Жены другие прельстительны тоже.

Ты, словно душа, для него всех на свете дороже.

Даже мгновенная губит разлука.

По-твоему, вечно продлится подобная мука?

Знаешь, разумница, медлить не надо!

Весна не навек наступает, минует услада.

Темной одеждой окутано тело,

Но только виднее луна, если в небе стемнело.

Светит луна для влюбленного взора.

Лучистую амриту выпьет, ликуя, чакора.

^<4> «Пасет он коров, как другие подпаски,

О шашнях своих распускает побаски.

Пастух пастухом остается, бесспорно,

И слушать о нем горожанке зазорно.

Не нужен мне Кришна, любитель пастушек,

В деревне пускай соблазняет простушек!

В деревне раздолье любому невеже.

А где воспитанье? Достоинство где же?

Коров он доил, вычищал он коровник.

Сама посуди, разве это любовник?»

[Поэт говорит: «Остеречься нелишне!

Узнаешь ты цену великому Кришне».]

^<5> Предпочел бы другой мне другую дорогой,

Потому что красавиц поблизости много.

Сколько долгих веков я в печали молилась,

Лишь сегодня, счастливая, возвеселилась.

Нет, подружка, я счастья такого не стою.

Лотос видит луну, облюбован луною.

Он в своей плетенице предстал мне, блистая.

Божества недостойна пастушка простая.

Повстречались нежданно-негаданно взгляды,

И сподобилась я несказанной отрады.

Возвещает поэт: «Красота совершенна.

И печаль на земле для прекрасной мгновенна».

^<6> Плелась плетеница в покое моем одиноком.

Одежда моя соскользнула с груди ненароком.

И рядом со мною возлюбленный мой оказался.

Нежданно-негаданно мой узелок развязался.

Не знаю, как мне рассказать о сегодняшнем чуде.

Руками своими поспешно прикрыл он мне груди.

Откликнувшись, тело мое запылало, не скрою.

И я поддалась, не владела я больше собою.

В меня господин мой прекрасный мгновенно вселился.

Он, мною владея, со мною безудержно слился.

Таиться не стану: отрадно мне было при этом.

Так лотос впервые цветет упоительным цветом.

^<7> Одежды упали, отброшен был стыд нестерпимый;

Собою мою наготу прикрывал мой любимый.

Зажмурилась я и светильник во тьме погасила.

Пчела ненасытная в лотосе меду вкусила.

Бесстыдна любовь, словно чатака-птица весною.

Любовь пламенеет, зажженная искрой одною.

И вспомнить мне стыдно: объятия были мне сладки!

В нем все необычно: обличие, стан и повадки.

Дрожит мое сердце. Оно разорваться готово.

Я больше не смею сказать ни единого слова.

^<8> Стыжусь я моей простоты непростительной.

Я ночь провела в неприступности мстительной.

Коснулось души моей чувство отрадное,

И сразу же солнце взошло беспощадное.

При солнце своей наготы застыдилась я,

В досадной ошибке своей убедилась я.

Схитрить я задумала, неумудренная.

Осталась теперь я ни с чем, разоренная.

Поэт говорит: «Заблужденье плачевное!

Не в пору твое воздержание гневное».

^<9> Видишь, Мадхава! С нею победа сдружилась.

Безнаказанно деву ты мучил, теперь она вооружилась:

Над бровями клинок, блещут серьги-секиры.

Юница в броне благовонной.

Взоры — стрелы; не брови, нет, луки!

Страшись красоты непреклонной!

Возвещает поэт: «Перед этим сраженьем

Как блистает прекрасная вооруженьем!»

^<10> Любовь голодна при своем пробужденье.

Женщине ты не мешай разделить наслажденье.

Не жадничай, следуй благому наказу:

Есть не пристало руками обеими сразу.

Красавицу пыл неразумный смущает.

Кришна! Терпеньем погонщик слона укрощает.

Она покорилась моим уговорам,

И не пугай ты прекрасную грубым напором!

Поверь мне, насилие здесь невозможно.

Нежностью нежность попробуй прельстить осторожно.

Взаимная страсть порождает усладу.

Лучше оставь ее, в ней замечая досаду!

Без лишних объятий вам лучше расстаться.

Выплюнет Раху луну, чтобы тьмы наглотаться.

Поэт говорит: «Не прельщайся пороком!

Бережно пчелы в цветах наслаждаются соком».

^<11> Ей больно? Пускай! Только ты не тревожься нимало!

Цветка никогда никакая пчела не сломала.

Истину, Кришна, запомни простую:

Мольбам ты не верь, или ночь пронесется впустую.

Пей сладостный сок, и усладу она испытает.

Любовь, как луна, в наслажденье таком возрастает.

^<12> Я в ненастье, во мраке дневном согрешила,

День за ночь принимая, к нему поспешила.

Дерзновенной любви помогало ненастье.

Облака прикрывали постыдное счастье.

Опыт мой несказанный при этом отраден:

Словно слон дорогой мною днем был украден.

^<13> Лицо застилают ей волосы темной волною,

Как будто неистовый Раху прельстился луною.

Цветам рассыпаться в прерывистом этом сиянье;

Так Ямуна с Гангой свое торжествует слиянье.

В слиянии полном ни тело, ни дух не стыдится;

Верховною пляской спешит госпожа насладиться.

Блестят на лице ненаглядной жемчужины пота:

Ей жемчуг дарован любовью,— какая щедрота!

Целует любимого, счастьем своим опьяняясь;

Луна упивается лотосом, с неба склоняясь.

Свисая с груди, плетеница становится краше:

Белей молоко в золотом углублении чаши.

Над бедрами пояс. Торжественный звон колокольцев:

Любовь совершается. Бог победил богомольцев.

^<14> На свет не родись — будешь плакать, страдать и стыдиться,

А если родишься, не нужно девицей родиться.

Родишься девицей — рождайся девицей холодной.

Рождаешься страстной — тогда не зовись благородной!

И ночью и днем заклинаю всесильного бога:

Не дрогнуть бы только мне, жить бы мне чисто и строго.

Мне надобен муж, наделенный дарами благими.

При этом пускай не прельщается муж мой другими!

А если прельстится, пускай не гнушается мною.

Гораздо разумней своей украшаться женою.

Поэт говорит: «В этом двойственном мире, как в море,

Кто с жизнью расстаться готов, тот спасается вскоре».

^<15> Я глаза подвела благолепия ради.

Не скрывают морщин моих жидкие пряди.

Разукрасить пытаюсь цветами седины,

Но при этом как будто виднее морщины.

Разве так уж давно я была молодая?

Я смотрю на себя, молчаливо страдая.

Как мешок продырявленный, дряблая кожа.

Где моя красота? На кого я похожа?

Бестелесный не брезгует стынущей кровью.

Я на старости лет одержима любовью.

^<16> Обогатил я наследников

грешным своим достояньем.

Сам никому я не надобен,

смерть мне грозит воздаяньем.

Кришна, спаси! Пособи мне стопами-челнами!

В море греховном затерян я,

злобными пойман волнами.

Сроду тебе я не кланялся,

жил я любовью лукавой;

Амритой чистою брезговал,

сгублен богатством-отравой.

Слушай поэта внимательно:

«Это пустые потуги!

Не нанимаются вечером

к новым хозяевам слуги».

^<17> Новое в новом Вриндаване:

даже цветы-новоселы.

Новые ветры весенние,

вновь опьяненные пчелы.

Новому юноше — мир обновленный.

В роще, как пьяный, над Ямуной

снова блуждает влюбленный.

Новой листвой опьяненные,

новые, новые птицы;

В новом своем упоении

новые в рощах юницы.

С новым царевичем новые

сверстники сонмом беспечным.

Снова поэт опьяняется

праздником новым и вечным.