2. Б. Шоу «Дом, где разбиваются сердца»: смысл названия и под­заголовка пьесы; конфликт и своеобразие структуры драмы; символ и парадокс у Шоу.

Не сразу проникнув на сцену, драматургия Ш. постепенно завоевала широкое признание и стала одним из центр. явлений в литературе конца 19 - 1-й половины 20 вв. Остропублицистическое творчество Ш. одухотворено глубокими философскими раздумьями о социально-культурном и биологическом будущем человечества. Замечательное мастерство драматурга способствовало тому, что его пьесы стали рупором обществ. и философской мысли. Лучшие пьесы Ш. прочно вошли в репертуар многих театров Советского Союза. Нобелевская премия (1925).

Среди литературных критиков бытует мнение, что пьесы Шоу, больше, чем пьесы других драматургов, пропагандируют определенные политические идеи. Учение об изменяемости человеческой природы и за¬висимости от классовой принадлежности есть не что иное, как учение о социальной детерминированности ин¬дивидуума.

В 1917 году Бернард Шоу заканчивает новую пьесу «Дом, где разбиваются сердца. Фантазия в русском стиле на английские темы. 1913—1917». Даты в подзаголовке указывают, конечно, не только на годы создания пьесы, но и на ее символическую хронологию. На самом деле, нетрудно заметить, что действие пьесы совершается в течение всего одного дня. Но этот день вмещает в себя смысл указанных в подзаголовке лет — от последнего предвоенного года до года завершающего вселенского разлома.

Название пьесы - " Дом, где разбиваются сердца " уже содержит в себе словосочетание с метафорическим значением - мы, конечно, имеем ввиду словосочетание " разбиваются сердца ".

Выбор такой ярко образной метафоры, включенной в название, не является случайным для автора. Шоу сам замечает это в предисловии к пьесе, говоря, что в драме он показывает две противопоставленные друг другу силы. Аллегорически их можно назвать " Heartbreak House " и " Horseback Hall" ("Дом, где разбиваются сердца" и "Манеж, где объезжают лошадей"). Обитатели "Дома" - интеллигенты, обитатели "Манежа" - дельцы. Общественная борьба рисуется драматургом как столкновение этих двух сил.

Автор пьесы, Б. Шоу, снабдил свое произведение обширной ремаркой, сразу же вводящей читателя в странную атмосферу странного дома - корабля. Морская терминология насыщает всю ремарку от начала до конца. Это же касается и самой пьесы, точнее одного действующего персонажа - Капитана Шотовера, хозяина дома - корабля. Его речь изобилует морскими терминами, которые, приобретая необычное окружение посредством контекста, могут быть рассмотрены как языковые единицы с переносным значением.

«Корабль» капитана Шотовера настоятельно отождествляется персонажами пьесы с целым миром, а плавание его с человеческой судьбой: «В старости, — говорит капитан, — судно ваше изнашивается, оно уже не годится для дальнего плавания...» На таком изношенном суденышке и завершает свои дни состарившаяся европейская цивилизация, олицетворяемая персонажами пьесы. Но публика, плывущая на этом утлом челноке, — «весьма удачные образцы всего, что только есть лучшего в нашей английской культуре». Прекраснодушный Мадзини заявляет: «Вы прямо обаятельные люди, очень передовые, без всяких предрассудков, открытые, человечные, не считающиеся ни с какими условностями, демократы, свободомыслящие — словом, у вас все качества, которыми дорожит мыслящий человек».

Сами же «весьма удачные образцы всего, что есть лучшего в английской культуре» оказываются не в пример строже к себе :

Леди Эттеруорд. <...> а для меня это просто бестолковая и неряшливая вилла, и даже без конюшни.

Гектор. Где обитает...

Элли. Старый, выживший из ума капитан и юная певица, которая преклоняется перед ним.

Миссис Хэшебай. И беспутная матрона, старающаяся скрыть второй подбородок и расплывающиеся телеса и тщетно пытающаяся пленить прирожденного солдата свободы...

Менген. И еще член правительства его величества короля, награжденный здесь званием болвана. Не забудьте о нем, леди Эттеруорд.

Леди Эттеруорд. И весьма очаровательный джентльмен, основная профессия которого — быть мужем моей сестры.

Гектор. Целая серия идиотов с разбитыми сердцами.

Слово «идиоты» не случайно итожит этот перечень:

Менген. С тех пор как я вступил в этот дурацкий дом, из меня все время шута делают.

Элли (мелодично). Да, это дурацкий дом... Это нелепо счастливый дом, это душераздирающий дом, дом безо всяких основ. Я буду называть его домом, где разбиваются сердца.

Упоминание о «доме без основ» вновь подкрепляет метафору «дома-корабля», плывущего по житейскому морю «без руля и без ветрил». В то же время остинатное наращивание эпитетов, связанных с темой безумия, и ситуаций неадекватного поведения персонажей, вполне закономерно приводит к реплике Гектора: «Где мы: в Англии или в сумасшедшем доме?» Диалог с Шотовером довершает картину:

Гектор. А этот корабль, на котором мы все плывем? Эта темница душ, которую мы все зовем Англией?

Капитан Шотовер. Капитан ее валяется у себя на койке и сосет прямо из бутылки сточную воду. А команда дуется на кубрике в карты. Налетят, разобьются и потонут.

Модель мира, продемонстрированная Шоу, — это ветхий кораблик, пассажиры которого — безумцы, заточенные в «темнице душ».

Но музыка, которую герои пьесы слышат с небес, на самом деле — гул мистического появления бомбардировщиков. Налет бомбардировщиков — это не примета давно объявленной войны и не ее начало. На протяжении пьесы о войне ни разу не упоминается, и все заняты обсуждением вполне мирных проблем — женитьб, влюбленностей, юношеских разочарований, финансовых отношений... Однако бомбардировка, столь неожиданная для зрителя, героями пьесы воспринимается как нечто долгожданное. Враг, чье имя не названо, встречен как избавитель от скуки и скудости жизни. Воздушное нападение — не внезапно настигающий кошмар, а дарованный свыше катарсис.

Самой ожидаемой цитатой для такой кульминации был бы, конечно же, «Полет валькирий». Но Шоу обманывает ожидания — его герои слышат музыку Бетховена. Какую — становится ясно из красноречивой ремарки: «В неистовом восторге бросаются друг другу в объятья».

Мизансценическая цитата из финала бетховенской 9-й симфонии подменяет ожидаемую вагнеровскую музыку по принципу эллипсиса в гармонии — пропуская лишь звено в логической цепочке. На самом деле повествование остается в рамках заявленного мотивной конструкцией пьесы вагнеровского дискурса. Бессознательно или осознанно, Шоу приводит ее к 9-й как к источнику, из которого и вырос вагнеровский «Летучий голландец»