9.6. Решение проблемы коллективных действий:

УРОВЕНЬ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ СРЕДЫ — СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ

В последние годы развитие экспериментальной и поведенческой экономики позволило существенно обогатить теорию коллективных действий — во многом благодаря появлению новых знаний о природе человека и человеческих взаимоотношений. Существенным вкладом стало понимание того, что «проблема безбилетника» возникает и вынуждена решаться в рамках существующих групп, организаций со сложившимися характеристиками взаимоотношений. Таким образом, индивид взаимодействует с группой не только по поводу производства конкретного блага, он втянут в гораздо более сложную структуру социальных взаимодействий. Кроме того, ограниченно рациональный индивид, экономящий ресурсы на принятии решений, руководствуется своим опытом, примером других людей, существующими нормами и закрепленными привычками. Эти факторы существенно влияют на выбор способа и результативность решения проблемы коллективных действий в разных сообществах.

В этом отношении показателен эксперимент, проведенный американскими антропологами Дж. Генрихом и Р. Бондом¹ в различных сообществах, живущих в отрыве от глобальной цивилизации. Одному участнику эксперимента выдавалась сумма денег, часть которых он должен был предложить другому участнику. В случае согласия контрагента на данный вариант распределения участники эксперимента оставляли у себя свои доли. Если же контрагент отказывался от слишком малой, по его мнению, доли, то сумма «сгорала». Предпосылка о рациональности экономических агентов, согласно которой первому участнику следовало бы предложить минимально возможную долю, а второму следовало бы на нее согласиться, не сработала. Более того, обнаружился сильный разброс результатов эксперимента в различных сообществах. Минимальную (26%) долю предлагали своим партнерам перуанские индейцы из племени Мачигуенга, максимальную (58%) — жители индонезийского племени Ламелара. Выяснилось, что доля, предлагаемая контрагенту, явным образом коррелировала с тем, насколько жизнедеятельность данного племени зависела от кооперации (так, например, «земледельцы», в среднем, предлагали больше, чем «охотники»).

Для иллюстрации подобного феномена воспользуемся уже упоминавшейся игрой «Дилемма заключенного», которая хорошо описывает проблемы, связанные с выбором кооперативной стратегии, необходимым для производства общественных благ. Каким образом в такой игре можно достигнуть общественно желаемого результата, в котором кооперативная стратегия станет выгодной для участников? Во-первых, оптимум становится равновесным в многоходовой «дилемме заключенного» — применительно к коллективным действиям это означает, что начинают работать механизмы репутации. Во-вторых, можно ввести внешний механизм принуждения, который изменит соотношение выгод и издержек в пользу кооперативной стратегии — случай селективных стимулов. Современные экономи­ческие и социальные отношения во многом основаны на одноразовых неперсонифицированных взаимодействиях — человек часто вступает во взаимодействия с незнакомыми ему людьми, вероятность встретиться с которыми в будущем не очень велика. Для Парето-улучшений в таком случае требуется кооперация в отсутствие репутационных механизмов и относительной дороговизны селективных стимулов. Явка на выборы, анонимные пожертвования, донорство — все это примеры благ, для производства которых необходима поддержка кооперативной стратегии социальными нормами — взаимной честностью и доверием.

На протяжении многих лет социальные философы, социологи, экономисты отмечали значимость этих норм для функционирования общества. Однако лишь сравнительно недавно это понимание оформилось в виде концепции социального капитала.

Необходимо отметить, что понятие социального капитала по-разному трактуется многими авторами, до сих пор не выработан единый методологический подход как между представителями разных дисциплин (политологов, социологов, антропологов и т.д.), так и внутри отдельно взятого экономического сообщества. В экономической среде сложились как минимум два основных подхода к понятию социального капитала. В широком смысле под социальным капиталом понимается совокупность всех институтов, социальных сетей и общественных структур, механизмов репутации, которые помогают преодолеть проблему коллективных действий, производя доверие, а соответственно, нормы честности и сотрудничества. В данном разделе мы будем говорить о социальном капитале в узком смысле — как о распространенности неформальных норм честности, доверия и гражданской кооперации. Такой подход несколько усложняет анализ, однако помогает лучше понять роль социального капитала в институциональной динамике¹.

Основная заслуга вовлечения социального капитала в экономический анализ принадлежит известному американскому социологу и политологу Роберту Патнэму, который с соавторами высказал гипотезу о причинах значительного различия в развитии северных и южных регионов Италии². По мнению Патнэма, этот феномен можно объяснить различиями социального капитала. Северные районы страны, начиная с XI—XII вв., существовали в режиме автономии — независимых городов-республик, развивавшихся за счет развития ремесла и коммерции, в то время как южные оставались под властью сильных монархий — норманнской, затем превратившись в Сицилийское королевство. Основой хозяйства Юга страны стало земледелие на базе крупной феодальной собственности и личной зависимости крестьян. Таким образом, в рамках одной страны сложились два принципиально разных подхода к решению проблемы коллективных действий. Опыт многолетнего самоуправления сформировал в северных районах устойчивые нормы гражданского участия и кооперации. На Юге, напротив, доминирование вертикальных связей и патриархального уклада породило традиции патернализма, семейственности и межличностного недоверия. Устойчивость этих норм, передающихся из поколения в поколение, по мнению Патнэма, стала основным фактором современного разрыва в развитии — на Севере страны развитое гражданское общество способно производить такие общественные блага, как поддержание правопорядка, контроль бюрократии и т.д. Население Юга Италии, напротив, сталкивается с преступностью и коррупцией в острых формах. В связи с этим Патнэм выдвинул гипотезу о воспроизводстве норм доверия, честности, гражданской кооперации — или их отсутствие. Следовательно, существуют два типа устойчивого равновесия — «хорошее» и «плохое», характеризующиеся, соответственно, высоким и низким уровнями социального капитала.

Как измерить доверие?

Основой для количественной оценки уровня социального капитала в той или иной стране стали данные известного ежегодного исследования агентства World Values Survey, основанного на широкомасштабных социологических опросах населения многих стран мира и посвященного материальным и духовным ценностям, привычкам, настроениям и т.д.

В частности, для измерения уровня доверия используется самый общий вопрос: «Можно ли, на ваш взгляд, доверять большинству людей, или не будете ли вы чересчур осторожными во взаимоотношениях с другими людьми?» По сути этот вопрос концентрируется именно на ожидаемом поведении незнакомцев, т.е. неперсонифицированном, или обобщенном доверии. Для оценки доверия к ближайшему кругу родственников и друзей задается отдельный вопрос. Согласно опросам последних лет, наиболее высокими уровнями доверия характеризуются страны Скандинавии (в среднем, 60% респондентов готовы доверять большинству людей). Также высок уровень доверия в странах Западной Европы, Северной Америки, Австралии, Китае, Японии, на Ближнем Востоке (>40%). Страны Южной и Восточной Европы, Россия демонстрируют уровень доверия 15-30%. Наибольший дефицит доверия испытывают страны Латинской Америки и Африки, в которых менее 10% респондентов выражают готовность доверять другим людям.

Нормы гражданской кооперации измеряются с помощью приведенного ниже блока вопросов.

Будете ли вы:

• Добиваться от государства льгот, на которые у вас нет прав?

• Ездить без билета в общественном транспорте?

• Уклоняться от уплаты налогов, если есть такая возможность?

• Забирать себе найденные деньги?

• Уклоняться от ответственности за ущерб, причиненный чужой машине на стоянке?

Степень неприемлемости подобного поведения оценивается респондентами по шкале от 1 до 10 баллов за каждый вопрос. Количественным показателем распространенности норм гражданской кооперации считается сумма баллов.

Итак, основную гипотезу можно сформулировать следующим образом: социальный капитал определяет потенциальную возможность сообщества преодолеть проблему коллективных действий, а следовательно, и возможность качественно и эффективно производить общественные блага, повышая тем самым благосостояние.

В качестве примера можно привести уровень правопорядка на улицах. Оставленная незапертой машина с большей вероятностью будет угнана или ограблена в Бразилии или Перу, чем, например, в Скандинавских странах — отнюдь не потому, что на улицах Хельсинки находится больше полицейских или камер слежения. Интересный эксперимент в 1996 г. провела компания «Ридерс Дайджест». На улицах различных городов Европы и США были разбросаны ко­шельки с 50 долл. наличными и указанием адресов и телефонных номеров «владельцев» — по 20 кошельков в каждом городе. Судьба каждого «потерянного» кошелька отслеживалась организаторами эксперимента. Испытание выявило большой разброс в доле возвращенных кошельков жителями разных стран. В Италии владельцу в среднем было возвращено 30% денег, в Португалии — 45%. Жители различных городов США возвращали от 60 до 75% кошельков. Наибольшую отзывчивость продемонстрировали жители Норвегии и Дании — в этих странах все найденные на улицах кошельки были возвращены хозяевам. Результат испытаний коррелирует с показателями доверия по опросам World Values Survey. Фактически, человек, нашедший на улице кошелек, оказывается в роли игрока одноходовой и деперсонифицированной дилеммы заключенного, контрагент которого невольно выбрал кооперативную стратегию. В данном случае отсутствуют внешние механизмы принуждения, формирующие селективные стимулы, не действует репутационный механизм. Тем не менее, как показал эксперимент, люди склонны выбирать кооперативную стратегию в ответ, причем в некоторых сообществах эта стратегия является абсолютно доминирующей. В странах с низким уровнем социального капитала поддержание правопорядка и защиты прав собственности требует значительных дополнительных издержек — это наглядно проявляется в распространении частной охраны, высоте заборов и т.д.

Концепция социального капитала за короткий срок прочно заняла место в экономических исследованиях — количество научных работ, использующих ее, увеличилось за последние 20 лет но много раз. Данные свидетельствуют о значительном разбросе в уровнях доверия и честности между различными сообществами и индивидами. По мнению многих экономистов, этот факт может объяснить разную способность отдельных индивидов и сообществ (стран) заключать и поддерживать обмены, требующие достоверных обязательств в области экономического, политического и социального взаимодействия, преодолевая проблему коллективного действия.

Другими словами, члены группы, характеризующейся высоким уровнем социального капитала, выигрывают от положительных внешних эффектов, возникающих благодаря распространению норм честности, доверия и готовности к кооперации. Однако высокий уровень доверия и взаимной поддержки среди участников конкретной группы необязательно станет источником выгод для всего сообщества. Более тщательный анализ выявляет неоднородность социального капитала. Фактически можно говорить о разных его типах. Если доверие и честное поведение строится по принципу «свой-чужой», мы можем говорить о социальном капитале типа bonding. В этом случае положительными эффектами будут пользоваться только индивиды, обладающие признаками принадлежности к какой-либо группе. Напротив, если нормы взаимной честности распространяются на участников других групп, такой социальный капитал называется bridging, он выражается в так называемых нормах «обобщенного доверия» {generalized trust).

Каждый из этих двух типов социального капитала имеет сравнительные преимущества. Основанный на сильных социальных связях внутри группы социальный капитал первого типа хорошо проявляет себя в обществах взаимного кредитования, местного самоуправления и т.д. Однако в некоторых случаях высокие запасы такого капитала могут препятствовать коллективным действиям в рамках большого сообщества. Более того, высокий уровень внутригруппового доверия может создавать отрицательные эффекты для аутсайдеров — внешних по отношению к группе лиц. В качестве примера можно привести ку-клукс-клан, организованную преступность, закрытые касты властных элит. При этом капитал типа bonding играет важную роль в формировании и накоплении капитала типа bridging, основанного на так называемых «слабых связях» и необходимого для функционирования современного гражданского общества.

Исследование Стивена Кнака и Филипа Кифера¹ на выборке из 29 стран подтвердило положительную и статистически значимую связь социального капитала с темпами экономического роста и уровнем экономической активности — долей инвестиций в ВВП.

Для проверки авторами были выбраны три показателя, характеризующие уровень социального капитала: доверие, нормы гражданской кооперации, степень участия населения в гражданских ассоциациях².

Посредством каких механизмов социальный капитал оказывает положительное влияние на экономический рост и склонность к инвестициям? В обществе с высоким уровнем социального капитала совершается больше сделок, связанных с неопределенностью — за счет снижения издержек заключения контрактов, защиты от недобросовестного поведения контрагента, самостоятельной защиты прав собственности, т.е. снижаются трансакционные издержки. Кроме того, в обществе с высоким уровнем доверия и кооперации повышается качество общественных благ, растут стимулы к инвестициям в человеческий капитал, за счет кредита доверия более эффективно функционирует правительство.

Итальянские экономисты Л. Гуизо, П. Сапиенца и Л. Зингалес на массиве межстрановых и региональных данных оценили взаимосвязь уровня социального капитала в сообществе с развитием в нем финансовых рынков¹. Любопытно, что для межрегиональных сравнений ими использовались такие показатели социального капитала, как явка избирателей, участие в анонимном донорстве крови и степень вовлеченности в социальные сети. Выяснилось, что, чем выше уровень доверия, тем больше людей инвестируют в фондовый рынок. Даже при включении в анализ контрольных переменных, связанных с различиями в уровне доходов, отношении к риску, эффективности формальных механизмов принуждения, эффект социального капитала достаточно велик. Так, межстрановой анализ показал рост доли населений, задействованного на фондовом рынке на 2 процентных пункта, при росте уровня доверия на 5 процентных пунктов.

Еще одним важным результатом исследования стало эмпирическое подтверждение гипотезы о том, что роль социального капитала выше, а положительный эффект — значительнее в странах с низким качеством формальных институтов.

Как показывают исследования, сообщества с низким уровнем доверия, испытывая трудности с решением проблемы коллективных действий, сталкиваются с осязаемыми проблемами недопроизводства общественных благ. Так, например, в обществах с низким уровнем социального капитала остаются неразвитыми институты корпоративной социальной ответственности. В отсутствие распро­страненных норм взаимной честности социальное предпринимательство подрывается недоверием клиентов, не допускающих мысли об искренних намерениях частных лиц решать общественные проблемы. В странах и регионах с низким уровнем социального капитала общество оказывается не способно противостоять избыточному государственному вмешательству в экономику, более того, склонны приветствовать его, даже в случае общеизвестной коррум­пированности органов власти.

Наиболее важным и интересным вопросом остается поиск факторов динамики социального капитала. Почему в одних обществах он выше, чем в других? Какие механизмы обусловливают устойчивость или, наоборот, уязвимость норм честности и доверия? При ответе на этот вопрос исследователи сталкиваются с проблемой взаимовлияния большого количества факторов во времени.

Уже упоминавшиеся Л. Гуизо, П. Сапиенца и Л. Зингалес, используя большой массив экономических, исторических и географических данных о районах Италии, с помощью эконометрического анализа, в целом, подтвердили гипотезу Патнэма — исторический опыт независимости почти на 50% объясняет современные различия в уровне социального капитала между Севером и Югом страны. Основным механизмом устойчивости норм кооперации во времени исследователи считают культурную инерцию, которая позволяет передавать нормы, вызванные положительным или отрицательным опытом из поколения в поколение на протяжении многих лет.

Другими словами, положительный опыт взаимной кооперации может быть обеспечен, как действием внешнего механизма принуждения, так и регулярными взаимодействиями, в которых формируется специфический актив репутации, может быть достигнут случайным образом. В любом случае появляется вероятность закрепления кооперации как нормы, существенно влияющей на выбор стратегии в будущем. Точно также негативный опыт некооперативного поведения контрагента способен «обучить» индивида не доверять людям и, соответственно, не участвовать в кооперации. Соответственно, динамика социального капитала взаимосвязана с качеством формальных правил, степенью гетерогенности сообщества—дифференциации по доходам, уровню образования, этнической и религиозной принадлежностью. Закреплению норм честности и доверия служит участие в различного рода группах и ассоциациях. Фактически, можно сказать, что социальный капитал производится организациями гражданского общества. В 90-х гг. XX в. социальный капитал в России существенно уменьшился — за счет резкого роста социального неравенства, слабости формальных правил и т.д. Теперь уже низкий уровень социального капитала препятствует решению данных проблем. Однако формирование правил и механизмов, принуждающих к кооперации на локальном и национальном уровнях, может привести к восстановлению социального капитала.

Можно заключить, что социальный капитал является фактором эффективности неформальных правил сообщества, которые производятся как общественное благо. Если эти неформальные правила содержательно соответствуют формальным правилам, их действенность будет взаимно укрепляться за счет большей эффективности механизма принуждения. В противном случае формальные и нефор­мальные правила будут видоизменять друг друга.