Глава 2. Обоснование необходимости партии, определение ее характера и роли в русском революционном движении

Политическая партия – это организованная группа единомышленников, представляющая интересы части общества и ставящая своей целью их реализацию путем завоевания государственной власти или участия в ее осуществлении. Как политический институт партии возникли в Западной Европе в конце XVII в. в процессе складывания парламентской системы. Отношения к ним в политической теории в этот период было противоречивым. Т. Гоббс, Ф. Бэкон, лорд Галифакс, Д. Юм, Ж.-Ж. Руссо и другие считали партии организованными «преступными замыслами», которые вместе с гражданскими войнами составляют наиболее серьезные болезни государства.

Ш.Л. Монтескье, Э. Берк, Д. Мэдисон, И. Блунчли, Дж.С. Милль выдвигали тезис о том, что свободное государство состоит из партий, являющихся его необходимым элементом. Это находило свое подтверждение в практике функционирования англо-американского и континентально-европейского типов политической системы, в рамках которых в XIX в. уже сложились легальные партии кадрового и массового типа. Для первых была характерна немногочисленность, отсутствие строгого статуса членства, опора на профессиональную политическую и финансовую элиту. Вторые, в лице рабочих и социал-демократических партий, имели многочисленные организации, финансировались членскими взносами и вели серьезную идеологическую и воспитательную работу. Все они ориентировались на легальную деятельность, отличались долговременностью существования, разветвленной структурой и стремились к обеспечению себе массовой поддержки.

В данный период в России как самодержавной монархии образование каких-либо политических группировок считалось противозаконным. Устойчивую оппозицию к партиям составляла не только монархия и близкие к ней общественные силы, но и часть либералов, утверждавших, что партии совместимы только с представительным правлением. Отсутствие последнего в России снимало, по их мнению, саму постановку проблемы партообразования.

Сочетание слабости либералов с консервативностью и реакционностью государственного аппарата послужило поводом к оформлению в России XIX в. мощного радикального движения, поставившего своей целью насильственное переустройство общества. Глубинные причины его возникновения лежали в особенностях духовного, политического развития страны, национального характера, специфике религиозного сознания.

Россия ХIХ в. переживала этап модернизации, которому обычно сопутствует разделение общества на ее сторонников и противников, модернистов и антимодернистов. Для последних характерно негативное отношение к капитализму как силе, оказывающей разрушительное влияние на традиционный уклад жизни; представление о возможности движения вперед, минуя данную стадию общественного развития; вера в потенциальные возможности традиционных институтов для построения передового общественного строя, под которым, как правило, подразумевается социализм; идеализация народных масс и представление о долге передовой части общества – интеллигенции – перед народом.

Именно к этому направлению в рамках теории модернизации можно, по нашему мнению, отнести русский радикализм ХIХ в., особенно идейную доктрину революционного народничества.

Кроме того, в России реализовывалась «догоняющая» модель модернизации, что приводило к сжатию этапов общественного развития, пройденных западными странами в ходе длительной эволюции. Проблемы развития капитализма, промышленной революции накладывались на пережитки феодального развития, усиливая противоречия между бедными и богатыми и уровень социальной напряженности российского общества, в результате чего наблюдалась его радикализация.

Русский радикализм был обусловлен и максимализмом российского восприятия мира, извечным поиском «правды» и справедливости, высоким уровнем развития передовой части дворянства и маргинальностью интеллигенции, что способствовало их вовлеченности в данное движение.

Революционный характер требований и прагматическая направленность на достижение немедленных социальных преобразований предполагали наличие некоего интеллектуального или организационного центра, который сосредотачивал бы управление всем ходом событий. А потому в рамках этого течения и шла разработка российской теории партии, принципиально отличной от западных концепций и типов данного института, – партии революционной и нелегальной, так как открытое ее существование было невозможным. Свой вклад в ее создание внесли декабристы, демократы 1850–1860-х гг., революционные народники и марксисты.

Первыми протопартийными организациями такого типа в ХIХ в. стали декабристские общества. Их идеологи в целом негативно относились к политическим партиям. П.И. Пестель предлагал после прихода к власти запретить их создание в России, аргументируя это бесполезностью легальных организаций, так как они могут заниматься только теми вопросами, которые уже входят в круг действия правительства, и вредностью тайных, которые могут направлять свою деятельность на подрыв государственного порядка [1].

В то же время на практике декабристами был осуществлен переход от существовавших ранее тайных масонских лож с религиозными целями и ритуалами, а также аристократических группировок в виде «салонов» и «клубов» к тайным, централизованным организациям, имевшим четкую установку на изменение социального и политического устройства, на что в литературе, к сожалению, обращается крайне мало внимания [2]. Тем самым они изначально придали российской теории партии революционную направленность, что, однако, не нашло отражения в программных документах. Протопартийность же декабристских обществ выражалась в отсутствии внутренней иерархии и слабо конкретизированном определении собственной социальной базы.

Таким образом, не разрабатывая концепцию партии как таковую, декабристы подвели под нее эмпирическую базу, осмысление которой и стало в дальнейшем отправной точкой российской теории партогенеза.

С середины XIX в. в русской общественно-политической мысли и освободительном движении все определеннее прослеживается недоверие к праву как средству социального регулирования и звучит мысль о необходимости объединения разрозненных сил и создания революционной партии для подготовки и осуществления социальной революции и свержения самодержавия. Нужда в такой организации объяснялась тем, что немногочисленной прослойке радикальной молодежи противостоял гигантский репрессивный аппарат государства.

Опыт мирового политического развития определил ее форму – политическая партия, но не давал исчерпывающего ответа на вопросы: какой должна быть партия, призванная возглавить революцию, по своей организационной структуре и составу, как ей следовало действовать в различных социальных слоях, чтобы добиться их активизации.

Теоретики радикального движения 1860-х гг. Д.И. Писарев, В.А. Зайцев, Н.В. Шелгунов, М.Л. Михайлов очертили социальную базу революционной организации – «критически мыслящие личности», интеллигенция, осознавшая свой долг перед народом и стремящаяся к его освобождению. Повышение уровня самосознания в этой среде в сочетании со стремлением к дальнейшему совершенствованию социалистических представлений должно было, по их мнению, привести к самоорганизации интеллигенции в форме «кружков» для совместного обсуждения актуальных проблем. Однако вопросы создания революционной организации и принципов объединения разрозненных кружков ими не рассматривались [3].

Первым обратившимся к этой проблеме в 1860-е гг. был Н.П. Огарев. В «Записке о тайном обществе», написанной в 1857 г., он ставил перед партией реформаторско-просветительскую задачу: подготовка общественного мнения для социально-политического переустройства общества, просвещение и воспитание народа как сознательного участника этого процесса. Тайное общество, проектируемое в «Записке», имея целью уничтожение крепостничества и установление в дальнейшем социалистического общественного устройства, в то же время выступало не орудием революционного переворота, а только средством подготовки радикальных реформ. Но и в данном качестве его существование «полезно, возможно и необходимо» [4].

Осознание неспособности самодержавия к радикальному решению крестьянского вопроса, особенно после опубликования Манифеста 19 февраля 1861 г., обусловило переход Огарева на революционные позиции. Следствием этого стала трансформация его идеи партии радикальных реформ в теорию революционной партии, ставящей своей целью «разрушение существующего правительства» [5].

В статье «На новый год» от 1 января 1861 г. Огарев уже прямо заявлял: «От правительства … ждать нечего, станемте на свои ноги... Общество вынуждено составлять свои центры действия и упорству династического страха противопоставлять мощь общественного развития. Образуются ли эти центры понемногу и тихо или быстро и явно – это зависит от силы обстоятельств, от силы людей, от силы их сближения и согласия. Как бы они не образовывались, но они по необходимости должны образовываться: иначе нельзя идти вперед, а остановиться невозможно» [6].

Новым толчком к обсуждению проблемы необходимости революционной партии стала дискуссия вокруг газеты «Великорусс», развернувшаяся на страницах «Колокола» в сентябре-декабре 1861 г., в которой приняли участие Н.П. Огарев и Н.А. Серно-Соловьевич.

Члены ее комитета (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, А.А. Серно-Соловьевич, П.И. Боков, М.Л. Михайлов, Н.В. Шелгунов) [7] были сторонниками республиканского демократического строя и, как большинство «шестидесятников», понимали, что добиться коренных преобразований государственного строя, даже мирным путем, без организации оппозиционных сил невозможно. Однако цели создания революционной партии они не ставили. Термин «партия», встречающийся в листках «Великорусса», не должен вводить в заблуждение, так как он применялся в широком смысле, обозначая общественное течение. Так, во втором листке говорится о двух «партиях», существовавших среди крестьян по отношению к решению аграрного вопроса – умеренной и радикальной [8]. В третьем листке есть упоминание о «республиканской» и «умеренной» (конституционной) партиях [9]. В данном случае речь идет об организационных принципах и форме проведения конкретной акции политической социализации нации – сборе подписей под адресом на имя царя, – которая, конечно, способствовала бы объединению революционных сил и могла бы стать основой построения организации «просвещенного» меньшинства. Ибо, в случае неудачи обращения к «организованным классам», комитет «будет вынужден призвать народ на дело» [10].

Проблема революционной партии как политического института с четкими программными установками и организационной структурой поднималась в «Ответе «Великоруссу», опубликованном в 107-м листе «Колокола» от 15 сентября 1861 г. Подписанный «Ваш. Один из многих», он принадлежал перу Н.А. Серно-Соловьевича, соратника Н.Г. Чернышевского, одного из создателей и руководителей «Земли и воли» 1860-х гг.

Ставя задачу обоснования необходимости объединения революционных сил России в один союз, автор обращался к анализу ситуации в стране и опыта отечественного и зарубежного радикального движения.

Он отмечал, что в России увеличивается число недовольных самодержавием, но они не представляют для него опасности, пока между ними нет связи и единства: «Тысяча самых решительных человек, взятых каждый отдельно, разбросанных по городам и селам России, не знающих друг друга, считающих себя одинокими, бесплодно мельчают и гибнут в массе мерзостей, даже не пытаясь противиться им: соединенные в один союз, они проповедуют, действуют, распространяют свои убеждения, они – сила. Имея каждый сто рублей, ни один из них даже не подумает повредить ими правительству; соединяясь, они разом становятся во главе ста тысяч, которыми можно кое-что сделать» [11]. Отсюда основная задача дня, без решения которой невозможно освобождение России, – соединение этих революционных элементов в организацию, именуемую в статье «тайным союзом». Без такого союза народные массы или не поднимутся на борьбу или, поднявшись неподготовленными, потерпят поражение от организованного врага: «Назовите из целой истории хотя одно удавшееся народное движение, совершенное без них… Таких примеров не найдется» [12].

Однако сам факт образования революционной партии не означает решения проблемы. Ее понимание может дать только обобщение и анализ опыта предшествующих поколений: декабристского движения и революции 1848 г. во Франции. Обращаясь к нему, Н.А. Серно-Соловьевич выдвигает основания функционирования данного типа партии, к каковым он относит наличие четкой цели, согласованность с ней действий и опору на народ.

Цель тайного революционного союза – «полное освобождение крестьян, право народа на землю, право его устроиться и управляться самим собой, освобождение и свободный союз областей» [13]. Сформулированная таким образом, она предполагала активную деятельность со стороны партии и порождала, в конечном итоге, ключевое для ее российской теории условие единства цели и действия. Революционная партия в представлении Серно-Соловьевича и его последователей, по нашему мнению, есть «партия действия», т.е. такая партия, критерием существования которой выступает не столько наличие программы, отражающей ее идеологию, сколько конкретные действия по ее осуществлению. Требование единства слова и дела характерно для большинства мыслителей XIX в. Но особенно ярко оно проявилось в рамках радикального движения: в марксизме на Западе, у А.И. Герцена и народников в России [14].

Подобный тип организации имел и особый состав участников. Это был союз профессиональных революционеров, людей, полностью посвятивших себя партии, революции, для чего их «извлекли» из «коронной» (т.е. из государственной. – Я.Ш.) службы, давая им другие источники существования [15]. Следовательно, революционная партия отличалась от массовых социал-демократических партий своей немногочисленностью и сближалась с кадровыми установкой на непосредственное участие членов в партийной работе. Последние должны были составить «союз, идущий к одной цели, действующий как один человек», или, в современном понимании, «институт-организм», каким является любая политическая партия. Его социальной базой, как указывает автор «Ответа», выступает народ, «те несчетные массы, которые благодаря полутора векам правительственного зверства, распутства, помешательства, иезуитизма, террора, представляют градации от апатии до безвыходного отчаяния, которым нечего ждать от этого порядка, нечего терять с ним, а остается только глубоко ненавидеть его» [16].

Конечно, Н.А. Серно-Соловьевич хорошо понимал, что организация революционной партии повлечет за собой правительственные репрессии. И здесь мы впервые находим традиционное для последующего народнического и марксистского движения и актуальное до сих пор рассмотрение репрессивной политики правительства в качестве источника кадрового пополнения партии: «...Опыт веков свидетельствует, что всякое преследование усиливает преследуемую партию. Пострадавшие станут мучениками, святыми, их страдания сделают для дела в сто раз более их личных действий. Заключат их – они в заточении являются гигантами в умах единомышленников; сошлют – в местах ссылки найдутся люди для проповеди, найдутся средства для борьбы; казнят – каждая капля крови родит мстителей» [17]. Еще яснее эта мысль сформулирована Серно-Соловьевичем после его ареста в январе 1864 г. в объяснительной записке Сенату по поводу «возмутительного» поведения: «...Преследования в связи с общим ходом дел необходимо должны выработать большое количество личностей, страшных энергией и непримиримостью убеждений. О таких личностях мы не имели понятия лет пять назад. Но уже последние 2-3 года (примерно 1861–1863 гг. – Я.Ш.) между самой юной молодежью стали проявляться характеры, перед силой которых самые крайние люди поколений, воспитанных в прошлое царствование, оказывались почти детьми... Истребить этих людей нельзя, так как каждый десяток их обращается на следующих год в сотню, потому что в переходное время передовые личности каждого нового поколения становятся все сильнее и сильнее» [18].

Н.П. Огарев, также принявший участие в дискуссии вокруг «Великорусса», во многом был солидарен с Н.А. Серно-Соловьевичем. Он, как и автор «Ответа «Великоруссу», видел главной задачей момента объединить революционное меньшинство в партию.

Подвергая анализу попытки создания тайной революционной организации в 1830–1840-х гг., Огарев считал причиной неудачи общества Петрашевского то, что у них «теория не примыкала к факту, слово не примыкало к делу, тайное общество не примыкало к народу». Именно на основе требований народности и единства слова и дела формулировал он основополагающий принцип деятельности возникающей «Земли и воли» 1860-х гг.: «Только сделавшись народным, политическое общество может существовать, переходя от слова к делу, работая во имя преобразования в действительности, а не в теории» [19]. Это означало, во-первых, что идеология общества, его социально-политическая программа должна отвечать народным интересам и исходить из исторически сложившихся условий народной жизни.

Во-вторых, реализация главной цели тайного общества – переход России к социализму – должна быть осуществлена путем революционного переворота, в результате всенародного вооруженного восстания, в котором огромное значение придавалось выступлению войск на стороне народа, активной роли крестьянской массы. Отсюда вытекала задача тайного общества накануне революции – сближение с народом и развертывание среди него агитации и пропаганды, содержание которых, по мнению Огарева, будет определяться складывающейся обстановкой: «Что именно говорить с народом, этого нельзя сказать вперед, потому что только обстоятельства вызывают на слово» [20].

Другой не менее важной задачей становилась работа в армии. На это должны были быть направлены все усилия, так как от поддержки армии зависит успех любого народного выступления [21].

При этом Огарев распространял народность как важнейшую особенность тайной организации не только на цели, связи с массами, но и на состав. Он советовал проводить вербовку членов общества прежде всего из трех категорий населения: офицерства, студенчества и крестьянства. «Народные потребности растут, – писал мыслитель, – и, наконец, вызовут из раскачавшегося общества действительных деятелей... нераздельных от народа. Наши сильные личности впереди. Где они – в мундирах с эполетами, или на школьных скамьях, или в самой среде крестьянства. Кто их знает? Вероятно, и тут, и там, и ищут друг друга» [22].

Огарев так же, как и Н.А. Серно-Соловьевич, не считал проблемой первоначальную малочисленность партии. По его мнению, достаточно трех преданных делу человек в каждой области, чтобы «не сомневаться в росте общества». Примером для автора выступало христианство, распространившееся в мире посредством двенадцати человек, составивших каждый несколько «тайных обществ», тайных потому, что им надо было ограждаться от преследований [23]. Основой же их объединения может послужить любое учреждение или территориальная единица, будь то промышленное предприятие, школа, банк, ярмарка или волость.

Таким образом, автор «Ответа на «Ответ «Великоруссу» видел в революционной партии нелегальную организацию, главной задачей которой являлась подготовка революции путем активной работы в народе и ее осуществление.

Дискуссия на страницах «Колокола» имела очень большое значение для формирования тайного общества «Земля и воля», возникшего в 1862 г., и осознания членами этого общества своего места в революционном движении. В одном из первых документов созданной организации, обращении «От русского народного комитета», говорилось о различных проявлениях радикальных настроений в России, об актуальной задаче «соединения энергически преданных народному делу людей в одну стройную, полную единодушия организацию». «Пусть, – писали авторы, – все любящие свою родину, готовые разделить с нами труды и случайности борьбы, соединяются около одного знамени «Земля и воля»: в деле народного освобождения должны сглаживаться спорные оттенки одной и той же свободолюбивой партии» [24]. В этих словах нашло выражение стремление землевольцев создать из своей организации широкое объединение антиправительственных элементов, добивающихся радикального внутреннего обновления страны.

В этот же период в русской общественно-политической мысли предпринимается попытка сформулировать теорию революции для народа, но без народа, т.е. появляются зачатки заговорщического (бланкистского) направления, особое значение которым совершенно обоснованно, на наш взгляд, придавали Ш.М. Левин и В.Г. Графский [25]. Они прослеживаются в прокламации «Молодая Россия», появившейся в мае 1862 г. Ее автор, студент Петр Заичневский, руководитель одного из московских кружков, употреблял термин «партия», как и Огарев, в двух значениях. В широком смысле «партия» у него означала часть общества, общественное движение с едиными целями и интересами («партия-народ», «императорская» партия). В узком смысле он говорил о революционной партии как организации, которая осуществит революцию, а после нее установит свою диктатуру, чтобы, не останавливаясь «ни перед чем», «ввести другие основания экономического и общественного быта в наивозможно скорейшем времени» [26].

Таким образом, в донароднический период в русской теории политической партии и практике партийного строительства наблюдалась общемировая тенденция перехода от отрицания партий, негативного отношения к осознанию их необходимости. Были заложены основы концепции революционной партии, сформулирована ее цель (установление социализма) и определены ее основные признаки (нелегальность, народность, активный характер деятельности, профессиональность). Также была предпринята попытка перехода в рассмотрении партии от общества с пропагандистско-просветительской задачей к организации, призванной не только подготовить и руководить революцией, но и, завоевав власть, обеспечить победу социализма. Дальнейшее соединение теории социализма, революции и теории партии осуществили народники 70-х гг. XIX в. Социализм перестал быть для них только идеей, знанием. Обращаясь в первую очередь к молодежи, идеологи народничества М.А. Бакунин, П.Л. Лавров, П.Н. Ткачев, П.А. Кропоткин, В.В. Барви-Флеровский, А.И. Желябов и другие призывали ее стать движущей силой прогресса, целью которого они видели социализм. Необходимыми же условиями его достижения являлись революция и революционная партия.

К созданию «сильной партии», призванной пробудить народ, призывал в своих знаменитых «Исторических письмах» П.Л. Лавров. П.Н. Ткачев доказывал в журнале «Набат», что «организованное меньшинство» революционеров имеет серьезные шансы в единоборстве с правительством и при достаточно вялой поначалу поддержке «снизу». Даже анархист М.А. Бакунин не мыслил себе «всеразрушающий народный бунт» без «коллективного Стеньки Разина», под которым он подразумевал «тайную… организацию, сильную своей дисциплиной, страстной преданностью и самоотвержением своих членов и безусловным подчинением каждого всем приказаниям и распоряжениям единого комитета…» [27].

В отличие от 1860-х гг. теория партии народников строилась на философско-социологическом основании в виде дихотомии «интеллигенция-народ». Взаимоотношения между ними соответствовали принципу «героев и толпы», где «герои» – это люди, «увлекающие своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело», а «толпа» – «масса, способная увлекаться примером» [28]. Это объяснялось господством в их учениях субъективного метода, предусматривавшего решающую роль личности в истории, интеллектуального меньшинства в развитии общества и было связано с общим для всей русской интеллигенции поиском своей роли в процессе модернизации, попыткой легитимации своего радикализма в глазах если не современников, то истории.

Наиболее детально к разработке теории революционной партии в 70-е гг. XIX в. подошел лидер пропагандистского направления народничества Петр Лаврович Лавров (1823–1900). В его работах рассмотрены вопросы о роли партии в борьбе против существовавшей социальной и политической системы, о задачах, организации и функциях, уставной структуре и программе партии, нормах и принципах партийной жизни и формах революционной пропаганды.

Первым шагом в освещении этого вопроса можно считать «Исторические письма», появившиеся в 1868–1869 гг. В центре внимания автора находилась проблема прогресса и его движущих сил. По мнению П.Л. Лаврова, прогресс есть «развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении; воплощение в общественных формах истины и справедливости» [29]. Он выражается в возникновении и деятельности особой категории людей – критически мыслящих личностей, меньшинства, выделившегося из трудящегося большинства. Они избавлены от заботы о пропитании и повседневной нужды и могут посвятить жизнь разработке новых общественных идеалов, их пропаганде в обществе; борьбе за их воплощение в жизнь. Теперь же, по мнению автора «Исторических писем», настало их время уплатить долг народу, «свою долю той страшной цены, которую стоило их развитие» [30]. Меньшинство должно взять на себя ответственность за все страдания современников и потомков.

Идея, что «цивилизованное меньшинства» произросло на труде и бедствии народа, не была открытием Лаврова. Об этом говорили декабристы, западники и славянофилы. А.И. Герцен в своей книге «С того берега» (1847–1850 гг.) писал, что «меньшинство» достигло своего развития за счет трудящихся: «у него ум развит за счет крови и мозга других», в результате этого оно далеко ушло вперед от одичалого, неразвитого, задавленного тяжелым трудом народа». Это «образованное меньшинство» долго наслаждалось своим исключительным положением, но «наконец почувствовало угрызение совести, оно вспомнило забытых братий, мысль о несправедливости общественного устройства, мысль о равенстве, как электрическая искра, облетела лучшие умы общества» [31].

Это «угрызение совести» и стало в центре внимания «Исторических писем». Оно привело Лаврова к мысли, что «цивилизованное меньшинство» должно стать двигателем прогресса, целью которого является социалистическое общество. Для его достижения необходимо создание революционной партии, действующей нелегально до тех пор, пока в стране не сложится революционная ситуация, так как естественно, что борьба за новые идеалы встретит сильное противодействие со стороны реакционных сил [32].

Исходя из этого П.Л. Лавров выделял следующие задачи партии: пропаганда социально-революционных идей; подготовка революции путем сплочения недовольных в народе и координации их выступлений; обеспечение решающего удара по правительству в его центрах; и, в конечном итоге, «передача государственной власти в руки народа». Отсюда основными направлениями ее деятельности становились организация, пропаганда и агитация [33].

Как мы видим, теоретик «пропагандистского» направления народничества рассматривал революционную партию как авангард народа, подобие штаба, координирующего и направляющего действия своих идейных сторонников.

Зачатки этой идеи, в полной мере развитой впоследствии В.И. Лениным, содержались еще у Н.Г. Чернышевского в прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» (1861), на что обращал внимание и Я.И. Линков [36]. В ней изложен план всероссийской крестьянской революции, во главе которой должна стоять организующая ее сила. В воззвании она прямо не названа, но подразумевалось, что она будет состоять из наиболее революционной части интеллигенции, объединенной в тайное общество (революционную партию). Эта организация должна была вести пропаганду среди крестьян и с помощью солдат обучать их основам военного дела. Чернышевский призывал не выступать раньше времени, а готовиться и ждать сигнала, который должен последовать от находящегося в центре страны руководства партии через его агентов на местах [35].

П.Л. Лавров так же, как и мыслители 1860-х гг., видел революционную партию «партией действия». Ее тактика – неуклонная и терпеливая борьба, помогающая утвердиться новой системе политической власти и управления и способствующая формированию основных элементов социалистического общества. У нее и ее членов слово не должно расходиться с делом, что было обусловлено, с одной стороны, невозможностью легальной парламентской деятельности, а с другой – соответствовало русской философской и общественно-политической традиции и мировоззрению русского человека, испытавших сильное влияние православия.

Как любой политический институт, революционная партия возникает не одномоментно, а проходит несколько этапов формирования. У Лаврова их три: стадия выработки идеологии и ее пропаганды в массах; стадия агитации, т.е. поиск единомышленников и сторонников, привлечение их на свою сторону; и, наконец, этап образования партии путем объединения убежденных и энергичных единомышленников, которые ясно представляют себе ее цели, способны самостоятельно мыслить и твердо придерживаться своих взглядов, а также готовы сделать все, чтобы претворить их в жизнь. Каждый из них подчиняется общим интересам, одной идее. Все вместе они начинают думать и действовать сообща, организуя «нечто», сильное своим коллективным единством. «Они создают организм, но сами в нем сходят к положению органов» [36].

Таким путем создается немногочисленная партия профессиональных революционеров, а не «массовая партия», как считали Г.И. Кучерков и В.Ф. Антонов [37]. Массовой, исходя из расчетов Лаврова, она должна была стать в далекой перспективе, не менее чем через 6 лет, когда 100 пропагандистов, распространяя свое влияние, смогут создать организацию, заключающую в себе около 10000 членов, не считая обширного числа сочувствующих [38].

Пока же основную роль играла не численность участвующих, а их работа: «Важны в особенности те из них, которые могут стать самостоятельными энергическими центрами, разносящими жизнь нового организма далее и далее» [39].

Таким образом, партия, по мнению Лаврова, объединяла не всех революционеров, а только наиболее сознательных и способных подчинить себя коллективной воле организации. Вне партии оставалось еще значительное число критически мыслящих личностей. Они составляли резерв партии и обеспечивали ей поддержку в кругах интеллигенции. Другим компонентом социальной базы партии являлся народ, те социальные слои и группы, чьи интересы и цели совпадали с ее целями и задачами.

Только народ – а в России это, как считал Лавров, крестьянские массы – может поставить в ряды партии сознательные и боевые силы, необходимые для успешного исхода борьбы. «Он, – писал мыслитель, – выставит десятки тысяч сознательных социалистов, в среде которых расплывутся как капля в море сотни революционеров из интеллигенции и этим лучшим людям из народа будет принадлежать действительное подготовление революции, определение минуты ее наступления, призыв к восстанию, руководство на другой день после революции. Народ же в сотнях тысяч и в миллионах, восставших за этими руководителями из своей среды, совершит революцию и тем самым вырвет свой «исторический крест» [40].

В то же время теоретик выступал против затягивания подготовительного периода, так как это приведет к дальнейшему усилению реакции, с одной стороны, и чревато опасностями для самой партии, с другой. Рассматривая примеры перерождения политических партий в античном, феодальном и капиталистическом обществах, Лавров видел их причину во внутренних разногласиях на фоне «окаменения» идеологии и усиления нетерпимости к инакомыслию и предостерегал от этого народников. По его мнению, партия сильна своим идейным и организационным единством, но это не исключает разномыслия ее членов, по крайней мере в несущественном. Члены партии должны «оставаться мыслящими личностями, не обращаясь в машины для чужой мысли». В противном случае партия превратится в «нравственное рабство», в «механизм для пробуждения и целей одной личности» или сделается ареной борьбы за «личное преобладание». Чтобы этого не случилось, подчеркивал Лавров, надо постоянно понимать, что «важно – не кто победил; важно – что победило. Важна торжествующая идея» [41]. В то же время, допуская свободу действий в несущественных вопросах, он исключал такую свободу за их пределами, в вопросах принципиальных. Кто из членов партии «преступил этот предел, тот более не член ее, а враг» [42].

Наличие же в партии нескольких групп, объединенных целями своей борьбы, но расходящихся в средствах ее ведения, Лавров считал необходимым, ибо это поможет выявить наиболее эффективные средства организации, так как, чтобы выполнить свою задачу, революционная партия должна быть лучше подготовлена теоретически и практически, чем ее противники. Знание в этом случае, по Лаврову, может стать едва ли не единственным орудием победы. Вступающая на путь борьбы партия еще не знает, где и при каких условиях ей придется вести борьбу с врагами и даже как будут действовать эти враги. Выяснить это она может лишь опытным путем, сравнивая результаты своей работы в различных направлениях [43].

Однако для успеха переворота и обеспечения его прочности мало быть энергичным и преданным делу, надо быть к нему готовым, иметь готовую организацию и ясную, разработанную программу действий. Ведь «организовать партию под выстрелами неприятеля, при буре борьбы на площади, во время политических столкновений с другими готовыми и организованными партиями бывает слишком поздно...» [44].

Кроме того, социально-революционный союз не только готовит революцию и дает сигнал к ее началу. Его члены еще до революции должны избирать из своих рядов новые органы власти, чтобы организовать работу и распределение сразу после революции. Поэтому партия, совершая революцию, должна знать нужды победившего народа и средства их удовлетворения. Ее члены должны представлять себе «состояние и размещение запасов (в муке, в зерне, в скоте на убой и в рабочем скоте, в орудиях труда, в основных предметах потребления и т.п.), жилищ и угодий всякого рода на территории, на которой они работают», чтобы после революции большинство населения «немедленно почувствовало улучшение своего положения» [45]. Ведь революция, как считал Лавров, должна заключить в себе два компонента – политический и социальный. И только параллельная их реализация способна привести к победе социализма.

С этим связано еще одно предостережение мыслителя: «Во все эпохи истории самая трудная минута для передовой партии наставала не тогда, когда она вела самую отчаянную борьбу против сильных врагов, но тогда, когда приходилось осуществить свою программу в присутствии врагов, еще не вполне побежденных и среди большинства, не вполне понимающего стремления победителей» [46]. Ее актуальность была обусловлена тем, что основное внимание народники сосредоточивали на критике российской ситуации второй половины ХIХ в. Позитивная же, созидательная часть их доктрины была менее определена.

Таким образом, П.Л. Лавров рассматривал революционную партию как тайную организацию профессиональных революционеров, критически мыслящих личностей-пропагандистов и организаторов, тесно связанных с народом и подготавливающих его к свержению старого и построению нового, социалистического строя. После революции она сращивается с государственным аппаратом, направляет и организует деятельность общества по утверждению начал социализма. В связи с этим можно говорить, что теоретик «пропагандистского» направления народничества стоял у истоков концепции «партии-государства», ставшей популярной в XX в. Считать же его теорию партии абстрактной и носящей субъективистский характер, как это делают некоторые исследователи [47], в свете всего вышесказанного нам представляется необоснованным.

Схожие с высказанными П.Л. Лавровым идеи содержались в записке П.А. Кропоткина «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?». Написанная в 1873 г., она стала программным документом кружка «чайковцев».

Целью революционной партии в ней объявлялась подготовка социального переворота путем пропаганды своих взглядов, увеличения числа единомышленников и создания из них единой организации. Необходимо, как считал Кропоткин, «связать между собой недовольные элементы, помочь ознакомлению разрозненных единиц или групп со стремлениями и действиями других таких же групп, помочь народу яснее определить истинные причины недовольства, …своих действительных врагов, …прикрывающихся какою бы то ни было благовидной личиною, наконец, содействовать выяснению сообща ближайших практических целей и способов их осуществления» [48].

Совершение же революции невозможно без активного участия народа, слияния с ним. Ибо «никакая горсть людей, – указывалось в записке, – как бы энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит в лучших своих представителях до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания» [49].

В противовес П.Л. Лаврову и П.А. Кропоткину лидер «заговорщического» направления народничества Петр Никитич Ткачев (1844–1886) говорил о необходимости завоевания политической власти, предшествующего социальной революции, и партии, его совершающей. Его взгляды имели глубокие корни в русском революционном движении и отражали тот переломный момент, когда в идеологии и практике последнего зародилось ставшее преобладающим в дальнейшем политическое направление в народничестве. Сделав главным для себя действенность, практическую направленность, это течение отражало стремление приблизить революцию, восполнив движение «снизу» инициативой революционного меньшинства. Первым его документом стала уже рассматривавшаяся нами прокламация «Молодая Россия», дальнейшим развитием – концепция партии Ткачева.

Если Лавров пытался теоретически осмыслить партию как политический институт, то теория Ткачева носит эмпирический характер, обобщая не только идеи предшественников, но и его собственный опыт активного участия в революционных организациях: сначала каракозовцев, а в 1868–1869 гг. – С.Г. Нечаева.

Об идеях Ткачева и Нечаева в этот период можно судить по «Программе революционных действий». Она составлена в расчете на близость революции, наступления которой авторы склонны были ожидать в феврале 1870 г. и к которой они считали нужным деятельно готовиться. В ходе подготовки предусматривалось расширение числа участников революционного движения и объединение их в революционную организацию, которая занялась бы распространением прокламаций, аккумуляцией финансовых ресурсов, установлением связи с европейскими революционными организациями, устройством сходок и «частных протестов». Такие «частные протесты» должны были стать «предварительной пробой», средством формирования кадров профессиональных революционеров и сближения разрозненных кружков [50].

В воззрениях П.Н. Ткачева на характер и цели революционной партии исходной, как и у П.Л. Лаврова, выступала дихотомия интеллигенция («цивилизованная толпа») – народ («нецивилизованная толпа»). По его мнению, русское общество разделено на «меньшинство, стоящее по своему миросозерцанию в аванпосте европейской интеллигенции», и «большинство, по складу своего ума и по образу своей жизни приближающееся к состоянию первобытных людей» [51].

По отношению к народу Ткачев критически пересматривал сложившиеся к тому времени в русской революционной мысли две точки зрения на него: взгляд на народ как на невежественную толпу, неспособную совершить революцию без длительной подготовки, и «апофеоз» народу, в котором уже сформировались основы революционности и социализма. Он считал их иллюзиями, приводящими к пассивной бездеятельности [52]. Если в нравственном отношении «так называемая невежественная толпа стоит нисколько не выше и не ниже толпы цивилизованной, то, с другой стороны, она показывает совершенную неспособность к осмысленному протесту» [53]. Причину этого Ткачев видел в «узком эгоизме», порождаемом материальной бедностью.

Здесь мы впервые сталкиваемся с мыслью, которую можно считать исходной для понимания политических установок Ткачева, определивших его революционную тактику и теорию партии: народные массы не верят в свои силы, поэтому они никогда по собственной инициативе не начнут борьбу с самодержавием. Начать ее может лишь интеллигенция, повышенную активность и сознательность которой мыслитель связывал, в отличие от П.Л. Лаврова и М.А. Бакунина, с социальным положением ее представителей, составляющих «нечто среднее между сословием прочно обеспеченным и совсем не обеспеченным» [54].

Действительно, в России, вероятно, более чем в какой-либо стране «догоняющей» модернизации интеллигенция оказалась практически в полной социальной изоляции. В силу своего положения в обществе, образа жизни и образования она была, с одной стороны, совершенно непонятна народу, а с другой – отчуждена от политической власти, охраняющей и закрепляющей существующий общественный строй. В условиях объективной необходимости ускоренной модернизации интеллигенция оказывалась наиболее активной силой по ее проведению. В результате практически неизбежным становился ее конфликт с обществом в целом, социальным и политическим строем, что и обусловливало ее революционность.

Именно в этой среде, по мнению П.Н. Ткачева, формируется сознательное меньшинство, которое осуществит революционный переворот и активизирует массу. Для этого оно должно обладать рядом качеств, которые не присущи трудящимся и которые обеспечивают ему исключительную роль в преобразовательном процессе. Это понимание истинных целей общества, наличие положительного революционного идеала, выведенного из социалистического мировоззрения, и вследствие этого знание верных путей и средств построения социализма [55].

Обладая властью, это «меньшинство» может заставить общество, которое, по Ткачеву, не доросло еще до понимания необходимости революции и не уяснило себе ее цели и задачи, перестраивать свою жизнь в соответствии с предлагаемой им программой. Власть же приобретается в ходе предшествующего революции политического переворота, совершенного революционной партией. Эта идея подтверждалась у мыслителя философским тезисом о том, что человек всегда может по своему желанию изменять условия окружающей его жизни. Законы развития гражданского общества не имеют «той непреложности, вечности и неизменности, которая присуща законам природы» [56].

Революционная партия у Ткачева так же, как и у его предшественников, – это «партия действия». Однако ее цель – не подготовка социальной революции, а ее осуществление. «Подготовлять революцию, – писал он, – это совсем не дело революционера: ее подготовляют эксплуататоры-капиталисты, помещики, попы, полиция, чиновники, консерваторы, либералы, прогрессисты и т.п.… Революционер не подготовляет, а «делает» революцию» [57].

Тактика – уничтожение тех психологических черт, которые создают иллюзию принятия народом самодержавной власти. Когда революционная партия своими действиями покажет истинную сущность самодержавия, когда народ увидит, что власть монарха «поругана, дезорганизована, бессильна», это, по убеждению Ткачева, приведет к революции. Революционная партия своими действиями должна выполнять «детонирующую» функцию «катализатора». Активные действия революционных сил, приходил к выводу мыслитель, могут оказаться толчком, ускоряющим созревание сложившейся революционной ситуации. Тысяча и даже менее «энергетических революционеров», и «революция сделана» [58].

Следовательно, Ткачев, в отличие от Лаврова, не выдвигал идею создания массовой партии даже в перспективе. Революционная партия должна только опираться на поддержку народа, которую он может оказать ей в силу недовольства своим положением. После революции она установит свою диктатуру путем занятия руководящих постов в государстве, армии, хозяйственном аппарате, воспитательных учреждениях, в результате чего будет располагать всеми средствами для преодоления консерватизма народа, в первую очередь крестьянства, и построения справедливого общества [59].

Для этого у политического авангарда, осуществляющего руководство страной, должна быть четкая, последовательная революционная программа. Ибо успех общественного развития в первую очередь определяется активностью революционной партии в решении экономических и социальных задач, поставленных в ней. Иными словами, Ткачев, как и П.Л. Лавров, говорил о необходимости подготовки партии к взятию власти и ее осуществлению.

Наличие общих черт с концепцией Лаврова видел и сам теоретик «заговорщиков» в своей работе «Накануне и на другой день после революции», анализируя книгу Лаврова «Государственный элемент в будущем обществе». В частности, он отмечал сходство положений о «просвещенном революционном меньшинстве», тайном характере революционной организации, а также о роли партии в ходе и сразу после революции. Это, по его мнению, делало неоправданной критику Лаврова в его адрес. Но он не мог не замечать и отличий, а потому объявлял программу последнего утопичной, так как при передаче власти народу в избираемых им руководящих комитетах, по его словам, могут оказаться люди не только не поддерживающие революционную партию, но и даже враждебные ей. В этом случае революция окажется напрасной, а идеи социализма – неосуществимыми [60].

На наш взгляд, следует признать некоторую правоту П.Н. Ткачева в вопросе о подготовленности народа к управлению государством и его консерватизме. В то же время заговор, переворот, если он не поддержан обществом, даже в случае успеха приводит к смене управляющих, а не социальной системы в целом.

Таким образом, считая, как и П.Л. Лавров, революционную партию «партией действия», создающейся в нелегальных условиях, а после революции – «партией-государством», П.Н. Ткачев определял ее как «боевую организацию», не связанную с народом, но действующую в его интересах, на его благо и пользующуюся его поддержкой.

Теория революции и партии Ткачева дали обоснование одному из направлений народничества. Число последователей этой концепции в России к концу 1870-х гг. значительно возросло. В известной степени под ее влиянием в «Земле и воле» стали усиливаться тенденции к политической борьбе и тактике заговора. В глазах народников, потерпевших целый ряд крупных неудач в период «хождения в народ», четкий план Ткачева стал представляться все более реалистичным и осуществимым с минимальной затратой времени и сил.

В полной мере это отразилось в программе и идеях «Народной воли». По словам одного из ее идеологов, Л. Тихомирова, «идея действительной равноправности политического и экономического элементов в партийной программе… сделалась… очевидной с тех пор, как социалисты перешли к практической деятельности. Совершенно помимо желания и в противовес политическим взглядам, они должны были убедиться при этом, как неизбежна политическая борьба, как она сама навязывается каждому общественному деятелю. После этого опыта социалисты могли уже сознательно понять тот характер исторического развития, который они до сих пор только смутно ощущали. Народовольческая программа была первым гласным проявлением этого сознания» [61].

В программе Исполнительного комитета «Народной воли» ближайшей целью партии объявлялось свержение самодержавия и завоевание политических прав в интересах скорейшего достижения социализма [62]. Не рассчитывая на какие-либо уступки со стороны правительства, «Народная воля» не собиралась дожидаться и того момента, когда народ будет в состоянии обойтись без нее. Наиболее верным способом деятельности, по мнению ее руководителей, был политический переворот методом заговора [63].

Однако определять данную партию как полностью оторванную от масс, как это делал Ш.М. Левин [64], на наш взгляд, является необоснованным, поскольку первоначально заговор считался необходимостью только при отсутствии «искры жизни» в народе, его неспособности завершить начатое дело революции. Но уже через год после убийства Александра II в №8–9 «Народной воли» от 5 февраля 1882 г. единственной целью партии объявлялся заговор и только заговор: «Теперь наша непосредственная задача – организация заговора с целью ниспровержения существующего государственного строя. Предшествующая деятельность партии приблизила эту задачу. В настоящее время работа партии «Народная воля» направлена главным образом к тому, чтобы соединить все активно-протестующие силы, сплотить их в крепкую… организацию, способную взять на себя инициативу восстания в решительный момент, а до той поры успешно вести заговорщическую деятельность, несмотря ни на какие преследования». И рядом с этим еще резче, чем раньше, проявлялась якобинская тенденция. Если, говорится в статье, обстоятельства сложатся менее благоприятно и при государственном перевороте народ не сумеет совершить революцию в экономической сфере, то временное революционное правительство наряду с политическим освобождением народа, с установлением новых политических учреждений произведет экономический переворот [65]. Вера в революционность народа окончательно исчезла, и на первый план вышла ткачевская партийная диктатура, декретами устанавливающая социализм.

О необходимости политической партии в революционной борьбе говорил и теоретик анархизма М.А. Бакунин (1814–1876). Согласно его концепции, революции «никогда не делаются личностями или даже подпольными организациями. Они происходят как бы сами собой, вызванные силой вещей, ходом событий и фактов». В то же время их успех связан с наличием революционной партии [66].

Ее цель состоит не в осуществлении или подталкивании революции, а в ее подготовке путем распространения в массах социалистических идей. В ходе революции партия должна выполнять функцию авангарда, «главного штаба революционной армии», которой является весь народ. Исходя из этого мы не можем согласиться с высказывавшимися в отечественной и зарубежной литературе точками зрения об отсутствии у М.А. Бакунина теории партии либо ее противоречием с анархистской теорией революции [67].

В его концепции партии отчетливо прослеживаются два блока проблем. Первый, сформировавшийся в 1870-е гг., связан с оценкой возможностей революционного процесса в России и поиском движущих сил этого процесса. Второй, более ранний, отражает космополитичность взглядов Бакунина и касается разработки им теории мировой революции и международной революционной организации.

Применительно к России у М.А. Бакунина, так же, как и у предыдущих мыслителей, в центре стоит дихотомия «интеллигенция – народ», но в отличие от Лаврова он требует не просто их связи, а растворения интеллигенции в народе. «Для настоящей революции, – писал теоретик анархизма, – нужны личности, не во главе толпы стоящие и ею повелевающие, а скрытые незаметно в самой толпе, и незаметно связывающие посредством себя одну толпу с другой, дающие так же незаметно одно и то же направление, один дух и характер движению. Такой только смысл имеет ведение тайной подготовительной организации» [68].

По отношению к народу для Бакунина были характерны метания от определения народа как невежественной массы, ведомой передовым меньшинством, к характеристике народа как силы с собственными идеалами, традициями, программой революции.

Ссылаясь на восстания под руководством Разина и Пугачева, он доказывал возможность крестьянского движения в масштабах всей страны. Народ находится в таком состоянии, что «ничего не стоит поднять любую деревню». Но для того, чтобы поднять одновременно все деревни, чтобы внести в стихийный бунт организованные формы и подчинить его единому плану, необходимо создать инициативные группы из революционно настроенной молодежи. Примером такой группы Бакунин считал «Молодую Россию», спрашивая: «Что могут сделать разбросанные 40 или 50 тысяч человек против организованной силы государства?» – и здесь же отвечая: «Они могут тоже организоваться, а посредством организации сделаются, в свою очередь, силою и тем более грозною, что она будет почерпать свою силу не в себе самой, а в народе. Они сделаются безустанными и деятельными посредниками между нуждами, инстинктами, неодолимой, но еще не осознанной силой народа и революционной идеей. С таким народом, социалистом по инстинкту и революционером по природе, и с такой молодежью, стремящейся по принципам и, что еще важнее, по самому своему положению, к уничтожению существующего порядка вещей, революция в России несомненна» [69]. В случае своего возникновения она разрушит одновременно и прежний социальный строй и государство «со всеми его церковными, политическими, военно- и гражданско-бюрократическими, юридическими, учеными и финансово-экономическими учреждениями», место которого займет «федерация (союз) вольных рабочих как земледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей (ассоциации)».

Исходя из этого видно, что для Бакунина неприемлем вариант «партии–государства», разрабатывавшийся П.Л. Лавровым и П.Н. Ткачевым и поддержанный политическими организациями внутри России. Он считал такую партию не условием свободы, а ее «душителем». А авторов этой теории причислял к «кабинетным» революционерам-государственникам и «будущим диктаторам», поклонникам и представителям какой-то молодежи вне народа, призванной «будто бы учить, вести, освобождать и счастливить народ». По его мнению, они играют в революцию, но лишены способности делать ее, так как между «ними и народом – пропасть» [70].

В то же время сам Бакунин еще в 1860-е гг. разработал план организации тайного революционного общества, мало связанного с народом. В отличие от большинства русских мыслителей этого периода, теоретик анархизма считал необходимым сосредоточить усилия революционеров не в национальной, а в международной сфере и создаваемую организацию рассматривал как объединение революционных элементов всех стран для создания подлинно «священного» Союза свободы против Священного союза «всех тираний» в Европе: религиозных, политических, бюрократических и финансовых.

К 1864 г. им были выработаны документы «Международного тайного общества освобождения человечества», предполагавшегося как немногочисленный и сугубо тайный штаб будущей мировой революции, занимающийся подготовительной и координационной деятельностью. При их написании Бакунин опирался на практический опыт борьбы, в том числе и в России. Поэтому в этих документах нашли отражение те принципы нелегальности и необходимой идейной общности, которые впоследствии были развиты в работах П.Л. Лаврова и П.Н. Ткачева. Однако потребность в конспирации определялась у него не российскими условиями абсолютной монархии, как у других теоретиков, а боязнью превращения боевой организации в очередной дискуссионный клуб. «Подобный союз может быть создан тайно, – писал он. – Создавайте его в один прекрасный день открыто, и он будет заниматься болтовней, а не делом, тогда как для священного альянса, напротив, нужны действия... Все его проекты, преданные гласности, были бы задушены в зародыше правительствами, располагающими для действия средствами, намного превышающими наши» [71].

Помимо этого, настоящий боевой союз предполагает единомыслие. Необходимо, «чтобы люди, образующие его, придерживались близких, а если это возможно, совершенно одинаковых философских, религиозных, политических и социальных убеждений. Иначе они никогда не придут к единству, и если даже несмотря на разделяющие их разногласия, благодаря взаимным уступкам им удается временное объединение, такой союз неминуемо распадается, не достигнув цели» [72].

Таким образом, теория партии М.А. Бакунина отразила присущие его концепции социализма и революции колебания между их осуществлением в мировом и российском масштабах. Революционная партия у теоретика анархизма являлась тайной организацией профессиональных революционеров-единомышленников, связанной с народом и осуществляющей подготовку социальной революции.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что в 1860–1870-е гг. в России шло формирование собственной теории политической партии, подготовленное практическими попытками ее создания в первой половине ХIХ в. Особенности политической и социальной ситуации в России этого периода обусловили неприменимость в ней западных концепций и типов данного института. Теоретики народничества М.А. Бакунин, П.Л. Лавров, П.Н. Ткачев и их предшественники, Н.П. Огарев, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Серно-Соловьевич и другие, разрабатывали идею партии революционного типа, целью которой провозглашалось свержение самодержавия и установление социализма. Для этого революционная партия как «партия действия» должна была осуществить подготовку революции и руководство ею. Являясь немногочисленной нелегальной организацией профессиональных революционеров, она опиралась на поддержку народа как свою социальную базу.

После революции партия устанавливала свою диктатуру, сращиваясь с государственным аппаратом, и организовывала управление обществом согласно заранее принятой программе.

Главным методом деятельности такой партии в борьбе за власть выступал метод революционного насилия, а при подготовке революции – пропаганда, агитация или террор.