Балканская кампания

 

В воскресенье 6 апреля началось нападение на Югославию и Грецию. Гитлер приказал произвести на югославскую столицу Белград сильный авиационный налет, который вызвал крайнюю панику и принес значительные жертвы среди населения. Одновременно прокламацией Гитлера немецкому народу было объявлено о нападении на Югославию и Грецию. Фюрер всячески рекламировал свои усилия, направленные на то, чтобы избавить немецкий народ от «этого столкновения». Возникновение таких событий на Балканах он приписывал англичанам, которые уже давно попирали своим сапогом Грецию. «Пусть ослепленные, к их несчастью, народы осознают, что за это они должны благодарить только своего „злейшего“ друга, который вот уже 300 лет владел и владеет и по сей день континентом, – Англию». В приказе «солдатам Южного фронта» Гитлер обвинял Англию в том, что «за себя она велит сражаться другим».

Прежде чем фюрер успел перенести свою Ставку на юго‑восток рейха, ему пришлось неожиданно пережить в Берлине крупный налет английских бомбардировщиков. В ночь с 9 на 10 апреля бомбы попали в здания Государственной оперы, Университета, Государственной библиотеки и во дворец кронпринца. Опера сгорела дотла. Гитлер был от этого нового налета вне себя от злости. Произошла первая стычка между ним и Герингом. Я слышал, как он громко обличал рейхсмаршала за негодные «Хе‑111», которыми были так недовольны боевые соединения авиации. Геринг не оспаривал недостатков тогдашних «Ю‑88», но стал объяснять фюреру, что ответственный деятель фирмы «Юнкерс» Коппенберг сообщил ему: вновь изготовленные бомбардировщики этой серии указанных недостатков уже не имеют, а на машины 1942 г. выпуска будет устанавливаться более сильный мотор. Геринг всегда умел успокоить Гитлера. Фюрер даже поручил профессору Шпееру восстановить здание Оперы.

Вечером 10 апреля фюрер выехал из Берлина и с одной короткой промежуточной остановкой в Мюнхене вечером 11 апреля прибыл в свою Ставку «Зюд‑Ост» в Менихкирхене. Этот маленький населенный пункт располагался на железнодорожном участке, ведущем от Вены на юг, к Грацу, причем у самого выхода из туннеля. Там уже были сооружены необходимые подъездные пути и имелись в наличии необходимые средства связи. Гитлер велел поезду стоять здесь ближайшие 14 дней. Юго‑Восточная кампания протекала без особых проблем. Командование ею находилось в руках ОКХ. Трудности создавало только совершенно немыслимое состояние дорог.

В письме своему дяде я сообщал: «Наша штаб‑квартира на сей раз находится в поезде, стоящем в юго‑восточном углу рейха, отсюда фюрер руководит операциями и следит за ними. Сегодня в полдень борьба в Югославии стихнет. Прекрасно, что все прошло так быстро, ибо нам здесь приобретать нечего. Надеюсь, все быстро закончится и в Греции. Англичане уже грузятся на суда. Можно предположить, что противной стороне тоже приходится нелегко… Борьба в Югославии была попроще и связана с меньшими потерями, чем мы рассчитывали. Трудности представляла только сама местность, затруднявшая продвижение наших танковых дивизий. В Греции довольно сильными были бои за горные проходы из Болгарии, а отдельные доты храбро сопротивлялись до конца. В последние дни наши войска вели суровые бои по обе стороны Олимпа. Судя по последним сообщениям, греки и англичане там разбиты. Повсюду отступают. Хорошо, что мы так здорово взялись сейчас за Балканский вопрос и покончили с ним. Ведь я боялся, что вступление Италии не будет способствовать успокоению. Хорваты уже теперь говорят о своем желании выбросить итальянцев с Балкан. Имей они оружие, им это удалось бы. Турок, как кажется, честно хочет держать нейтралитет. Однако англичанин всеми способами стремится заиметь здесь авторитет. Англичанин‑то платит побольше, чем мы. У нас тут теперь только одна цель – вновь сколотить наши дивизии, чтобы они были готовы к новым задачам. Еще одна большая задача должна завершить этот год, а потом мы сможем спокойно довести до конца борьбу против англосаксонских демократий».

Особенно храбро и упорно сражались греки, задержав наши войска в приграничном районе. Но борьба имеющих фронтовой опыт германских войск против неопытных в военном отношении греков и югославов была неравной. Введение в действие 8‑го авиационного корпуса значительно ускорило исход операций. Югославская армия капитулировала 17 апреля, греческая – 21 апреля. Эта капитуляция перед нашей 12‑й армией вызвала серьезное недовольство итальянцев. Гитлер приказал главнокомандующим составных частей вермахта не считаться с итальянцами в вопросах капитуляции, а без промедления принимать любое ее предложение. Итальянцы по‑прежнему все еще стояли перед Албанией и продвигались медленно. Командующий греческой Эпирской армией заявил, что сдался бы германским войскам, но никак не итальянским. После подписания капитуляции между немцами и итальянцами возникло довольно сильное взаимное раздражение. Оно привело к тому, что итальянцы эту капитуляцию признавать не желали, если им не дадут участвовать в ее новом подписании. Фельдмаршал Лист второй раз поставить свою подпись отказался, и это пришлось вместо него сделать Йодлю.

После взятия Белграда я слетал туда на «Шторьхе». Это произошло 14 апреля, и город еще в порядок приведен не был. Воздушный налет 12 апреля причинил ему заметный ущерб. Мосты разрушены. Мне удалось раздобыть на аэродроме легковушку для поездки в город. Сильнее всего бросались в глаза разрушения на так называемом правительственном холме, где находились виллы принца‑регента Павла и юного короля Петра. Однако оба здания совершенно не пострадали. Правда, двери были распахнуты настежь, но внутри никакого разгрома не наблюдалось. На вилле короля лежали его разложенные личные вещи. Все выглядело так, будто он вот‑вот вернется. Это произвело на меня большое впечатление: как близко соседствуют война и мир!

Жизнь Гитлера в дни Юго‑Восточной кампании протекала планомерно и спокойно. Из бесед с ним я заключил, что мысли его были больше заняты предстоящей «Барбароссой», чем Балканами. Он непрерывно задавал все новые и новые вопросы об оснащении и вооружении соединений. По большей части, его интересовало состояние и обеспечение боеприпасами корпусов зенитной артиллерии. Фюрер ожидал сильные авиационные удары противника по сосредоточивающимся соединениям и говорил: войска не должны рассчитывать на спокойную обстановку в воздухе, как это имело место в предыдущих кампаниях. Большую тревогу внушали ему усиливающиеся воздушные, налеты англичан. Правда, Геринг пообещал, что наступающей зимой слабость люфтваффе будет преодолена. Но сам фюрер не был склонен полностью этим словам доверять. Мне пришлось сказать ему: лично я пока не вижу в вооружении люфтваффе никакого признака, подтверждающего обещание Геринга. Неудачи в производстве «юнкерсов», по моему мнению, имеют принципиальный характер и так быстро, как утверждается, устранены быть не могут. В войсках открыто говорят, что «Ю‑88» – совершенно негодная конструкция.

Говорить все это Гитлеру мне было неприятно, но ничего другого, кроме того, что мне известно, я сказать не мог. Потом о сказанном мною фюреру я проинформировал Боденшатца, который не хуже, чем я, знал о трудностях в производстве «юнкерсов», и сказал, что дальнейшее он берет на себя. Позже я констатировал, что Геринг был полностью в курсе дела, но мне показалось, что Боденшатц все‑таки полной правды насчет вооружения люфтваффе ему не сказал.

Свое пребывание в Менихкирхене Гитлер использовал для приема различных визитеров. 20 апреля, в день его рождения, главнокомандующие всех составных частей вермахта собрались для поздравления юбиляра. Первым явился в штаб‑квартиру фюрера посол в Турции фон Папен. Ему было важно ввиду перемещения центра тяжести на Балканы сохранить хорошие германо‑турецкие отношения. Фюрер весьма четко сказал, что мешать Турции в его намерения никоим образом не входит.

19 апреля Гитлер принял царя Бориса, а 26‑го – венгерского регента Хорти. Оба заявили о своей заинтересованности в получении определенных частей Югославии. Фюрер в этих беседах держался вежливо‑сдержанно и говорил, что вернется к их требованиям после окончательного захвата данных областей.

В эти дни побывал в Ставке и обер‑лейтенант авиации Франц фон Верра. Он был сбит в воздушном бою над Англией и затем отправлен англичанами в Канаду. Там ему удалось, преодолев всю территорию США, через Мексику бежать в Германию – несомненно, уникальный случай. Фюрер рад был увидеть его и стал расспрашивать насчет приобретенного опыта и информации, важной для ведения войны. Кстати, летчик сообщил о новом, с успехом применяемом британском приборе обнаружения подводных лодок.

Йодль представил Гитлеру на подпись директивы № 27 и № 28. Первая, от 13 апреля, касалась заключительных операций на Балканах. В ней указывалось на необходимость после их завершения «главные силы введенных в действие соединений сухопутных войск вывести для нового использования»{221}. Вторая, от 25 апреля, была посвящена операции «Меркурий» – захвату острова Крит. Эту акцию считал особенно необходимой Ешоннек – как с точки зрения завоевания Греции, так и обеспечения операций Роммеля в Северной Африке.

В полдень 28 апреля мы снова прибыли в столицу рейха. На сей раз Гитлер вернулся из победного похода. В Имперской канцелярии толпилось по такому случаю множество любопытствующих и поздравителей. Все они стремились узнать поподробнее и о самом фюрере, и о прошедшей кампании. Но у него, за исключением трапез, было мало времени рассказывать о событиях. Он хвалил греческое войско, которое, по его словам, сражалось храбро. О боевой силе итальянцев не говорил ничего. Выделял лишь одного Муссолини, которого превозносил за его надежное братство в борьбе против Англии, но тут же, не переводя дыхания, критиковал командование итальянских войск и королевский дом, которые, как и прежде, оставались проанглийскими.

Отныне Гитлер целиком и полностью был занят последними приготовлениями к нападению на Россию. В одном вечернем разговоре с ним я имел случай спросить его о дате начала этого похода и сказал, что сам однажды попал в Россию 5 мая 1929 г. Как помнится, с того дня стояла только сухая и хорошая погода. Не могу себе представить, чтобы вермахт всего из‑за нескольких дивизий, которые сейчас надо вывести из Греции, должен ждать почти два месяца, чтобы быть готовым к новой операции. Фюрер выслушал меня молча и наконец сказал: генерал Гальдер с его «старомодными» представлениями весьма мало понимает в ведении современной войны. Он еще и еще раз побеседует с генералом. Однако, как я узнал, Гальдер ссылался на транспортные трудности при переброске войск, а также на необходимость отдыха и пополнения соединений. Причины – меня не убедившие. Гитлер в мероприятия Гальдера не вмешивался. Хотя фюрер и пытался убедить упрямого генерала в правильности и логике своих взглядов, в этом деле он не продвинулся ни на шаг. Все так и шло в духе указаний Гальдера о переброске дивизий с Балкан.

29 апреля Гитлер снова выступил перед девятью тысячами обер‑фенрихов, ждущих своего производства в лейтенанты. Он обрисовал успехи в войне, упомянул о храбрости германского солдата и потребовал «никогда не капитулировать… Одного только слова не знаю я и никогда не буду знать как фюрер немецкого народа и ваш Верховный главнокомандующий; слово это – капитуляция, сдача на чью‑то чужую милость. Никогда, никогда! Именно так должны мыслить и вы!».

30 апреля Гитлер обсудил с Йодлем подробности начала нападения по плану «Барбаросса», которые начальник штаба оперативного руководства вермахта 1 мая в виде письма передал в войска. Именно в данном документе был указан день нападения – 22 июня 1941 г. Это потребовало введения с 23 мая максимально уплотненного графика всех приготовлений. Насчет соотношения сил Йодль указал: главные силы русских значительно подкреплены на южном участке фронта. На центральном же участке русские в последнее время производят передвижение войск к линии фронта, но при этом крупное германское превосходство в силах остается. На основе оценки, данной главнокомандующим сухопутных войск, Йодль считался с возможностью острых приграничных боев, которые могут потребовать до четырех недель. Русский солдат будет сражаться там, где поставлен, до последнего. Гитлер лично принял участие в составлении текста этого письма войскам. Он уже примирился с тем, что день нападения изменить нельзя.

В воскресенье 4 мая, в 18 часов состоялось обычное после каждой успешной кампании выступление фюрера в рейхстаге. Подчеркнув особенную мощь и выдающиеся успехи вермахта, Гитлер сказал: «Году 1941‑у суждено войти в историю как году нашего величайшего триумфа». Под этим он подразумевал отнюдь не Балканскую кампанию, а предстоящую операцию «Барбаросса». Весь рейх только и говорил что о приближающемся походе на Россию. Солдаты, сосредоточенные в полной боевой готовности на бывшей польской территории, огромное количество формирований по снабжению войск и концентрация средств связи – все это давало легко понять, какая у Гитлера цель. Слишком много всего было мобилизовано для этой кампании, чтобы ее удалось сохранить в тайне.

После заседания рейхстага Гитлер отправился в Данциг, где уже были готовы к выходу в море линкоры «Бисмарк» и «Принц Ойген». Он захотел на борту «Бисмарка» поговорить с флотским начальником адмиралом Лютьенсом перед отплытием этого корабля в Атлантику, ознакомиться с дредноутом и посмотреть, какова на нем команда. По возвращении я услышал от него похвалу как кораблям, так и их личному составу, к которым он ощутил полное доверие. Единственная грозящая им при определенных обстоятельствах опасность – воздушные налеты с авианосца, и это вселяло в Гитлера огромную тревогу. Йодлю же он сказал, что крупные военные корабли на войне вообще излишни. Всегда подвержены большой угрозе быть атакованными самолетами или их торпедами, а сами эту угрозу предотвратить не могут. Фюрер, с одной стороны, был горд той боевой силой, которую Германия посылала в океанские просторы, а с другой – с опасением следил за плаванием таких гигантов.

Проведя два дня в Берлине, Гитлер затем заехал в Мюнхен, а вечером 9 мая оказался на Оберзальцберге. При отъезде бросил реплику, что хочет еще несколько дней насладиться покоем, ну а в июне он появится в Берлине свежим и отдохнувшим. Кейтелю и Йодлю тоже посоветовал «хорошенько отдохнуть в эти дни» перед нападением на Россию.