Германо‑русское сближение

 

Тем временем определенные знаки из Москвы позволили сделать вывод о заинтересованности Сталина в изменении советской политики в отношении Германии. Министр иностранных дел Литвинов, еврей, пользовавшийся особенным авторитетом у западных держав, в мае 1939 г. был заменен Молотовым. В ответ на мой вопрос, какой интерес у Сталина вступать с нами в связь, Гитлер указал на испытываемые Россией экономические трудности. Потом добавил: «эта хитрая лиса Сталин» таким образом хочет ликвидировать фактор отсутствия безопасности из‑за Польши. В наших же интересах достигнуть взаимопонимания и договоренности с Россией, ибо так мы сможем изолировать Польшу и одновременно отпугнуть Англию. Его главной задачей остается: избежать войны с Англией. Германия тоже не готова, с точки зрения своего вооружения, к такой борьбе не на жизнь, а на смерть. Гитлер надеялся после заключения германо‑русского союза возобновить переговоры с Польшей и отстранить от них Англию.

 

Инцидент с Альбрехтом

 

Какими вещами Гитлеру приходилось заниматься помимо большой политики, показывает одно пустяковое, но типичное для того времени событие. Гросс‑адмирал Редер попросил встречи с фюрером. Начальник штаба ОКМ капитан 1 ранга Шульте‑Ментинг не согласовал дату со мной как с дежурным военным адъютантом, что было довольно странно, хотя у моряков имелись свои привычки. Редер прибыл в «Бергхоф», поговорил с фюрером часа два за закрытыми дверями и уехал. Разумеется, я узнал от Гитлера, о чем шла речь. Оказывается, Альбрехт{162} женился на одной женщине, известной в кругу морских офицеров своим «легкомысленным» образом жизни; по понятиям гросс‑адмирала, она для офицерского корпуса никак не подходила. За это Редер потребовал уволить Альбрехта из военно‑морского флота. Гитлеру были известны устарелые взгляды гросс‑адмирала в подобных вопросах, и, как он сам мне сказал, он решил не принимать решения, не поговорив предварительно с Альбрехтом. По указанию фюрера я вызвал его. Тот приехал, доложил все как есть Гитлеру и уехал; я только и успел сказать ему «здравствуй» и «до свидания». В последующие дни мне довелось услышать возбужденный разговор Гитлера с Редером, после которого фюрер вызвал к себе жену Альбрехта. В результате Альбрехт был из флота уволен, но Гитлер взял его к себе личным адъютантом.

В этом «инциденте» заслуживает внимания то, что Редеру все‑таки удалось добиться своего. Он был уверен в собственном положении и чувствовал моральную ответственность перед офицерским корпусом ВМФ, а потому и не уступил Гитлеру. Но он знал и то, что фюрер не мог обойтись тогда без него и никакого нового скандала с военной верхушкой не хотел. Вот почему поведение Редера было беспрецедентным. История с Альбрехтом доказала, что главнокомандующий одной из составных частей вермахта хотя и смог успешно отстоять свои взгляды перед Верховным главнокомандующим, все же не обладал требующейся психологической искусностью в общении с ним.

 

Обострение ситуации

 

Радость от рождения нашего сына Дирка 22 июня была омрачена обеспокоившей меня информацией с Оберзальцберга. Я услышал оттуда, что после бесед Гитлера с Браухичем и Кейтелем военные меры, принятые на основе указаний от начала апреля, вступили в такую стадию, когда их сохранение в тайне становится все более трудным. Фюрер весьма заботился о том, ибо сухопутным войскам и военно‑морскому флоту было нелегко маскировать эти становящиеся все более обширными меры. Следовало призвать резервистов, что в данный момент было необычным, поскольку маневры как правило проводились не раньше сентября.

Сельское хозяйство приступило к сбору урожая и, как и промышленность, нуждалось в каждом человеке, чтобы выдержать сроки поставок готовой продукции по возросшим заказам. В связи с этим не удалось избежать в деревне разговоров о предстоящих военных событиях. Нетрудно было разгадать и цель этих мер после ранее предпринятых акций. Гитлер хочет вернуть Данциг и «польский коридор» в собственность рейха! Оставалось только узнать, когда и как. Настроение в народе пока царило оптимистическое. Войну считали исключенной: «Уж Адольф‑то сумеет ее не допустить!».

Да я и сам не мог полностью поверить в возможность военного конфликта. Разговоры с Гитлером на Оберзальцбер‑ге и перспектива союза с Россией, собственно, успокоили меня. И все‑таки мне становилось все труднее отвечать на вопросы атаковавших меня друзей. Будет война или нет? Можем мы уезжать в отпуск?

Хорошо помню мои тогдашние размышления, поскольку мне пришлось подолгу беседовать с кузеном, который, будучи офицером в Первую мировую войну, теперь был призван в люфтваффе. Я старался успокоить его сильную тревогу из‑за новой войны, не упоминая притом о планах Гитлера насчет России. В тот момент я действительно еще думал, что расчет фюрера на мирное решение оправдается. Но уже совсем скоро все выглядело по‑иному.

Когда в первые июльские дни мы с женой намечали день крещения нашего младенца, график плана «Вайс» уже играл для вермахта важную роль. Я знал: 12 августа Гитлер должен принять решение, следует ли проводить сосредоточение войск против Польши, дабы 26 августа начать назначенное нападение. Поэтому я считал 12 августа – то была суббота – последним возможным днем для крещения сына. Итак, в начале июля ход политического развития уже привел меня к выводу: война с Польшей все же может произойти.