События конца года

 

После ужина Гитлер отправился со мной в большое помещение, предназначенное для обсуждения обстановки, и мы долго ходили там взад‑вперед. Ему было нужно высказаться вслух, чтобы уяснить для самого себя возможные ошибки. Он продолжал упрекать Браухича и Гальдера за их отрицательное отношение к наступлению на Западе. «100 германских дивизий, которые сейчас формируются, в данный момент количественно превосходят дивизии англичан и французов. Но уже через полгода все может измениться», – говорил фюрер. Это было его главной заботой, ибо он и сам не знал, каким темпом будут вооружаться оба крупных западных государства. Кроме того, Гитлер хотел, чтобы его сухопутные войска к весне были высвобождены для крупной операции на Востоке против России. Это – первый намек насчет России, который я услышал от фюрера; он показался мне утопическим. Для него же это было явно давно продуманным планом, осуществить который Гитлер предназначал вермахту.

29 ноября 1939 г. были прерваны дипломатические отношения между Россией и Финляндией. Гитлер следил за этим весьма скептически. Он исключал возможность, что маленькая Финляндия выдержит натиск советских вооруженных сил и сумеет противостоять им. Фюрер читал все сообщения прессы о событиях на этом театре военных действий и требовал от наших дипломатов в Москве и Хельсинки как можно больше и точнее докладывать о них. На протяжении последующих месяцев он с удивлением констатировал, что война эта не приносит русским никаких успехов. Гитлер задавал себе вопрос: в состоянии ли Россия одержать верх над Финляндией, но так никогда и не смог ответить на него. Фюрер наблюдал за ходом событий и по еженедельным киножурналам, пытаясь получить более ясное представление о них. Но поступавшие к нему материалы были скупы и полного впечатления не давали. Симпатии Гитлера, несомненно, были больше на стороне Финляндии, чем России. Но он был вынужден проявлять сдержанность, ибо договор о союзе с Россией заставлял его держаться нейтрально.

12 декабря у Гитлера состоялось важное совещание, на котором сам я не присутствовал, но много слышал от Путткамера, рассказавшего мне подробности. Фюрер принял Редера и обсудил с ним северные проблемы. Насчет Финляндии оба были единодушны в том, что нельзя допустить ее поддержки через «ненадежную» Швецию. По отношению к русским следует проявить некоторую предупредительность. Далее Редер сообщил о своих беседах с норвежцем Видкуном Квислингом{188}, однако беседы эти отнюдь не давали оснований слепо доверять ему. Редер сильно настаивал на рассмотрении норвежской проблемы, ибо военно‑морскому флоту для ведения войны необходимо владеть норвежскими портами. Гитлер весьма склонялся к его точке зрения, даже взвешивал возможность личного разговора с Квислингом, чтобы самому увидеть, что это за человек. Беседы с Редером продолжились через несколько дней в Имперской канцелярии, но фюрер никакого решения пока не принял.

Год близился к концу. Ситуация на западной границе была неясной. Гитлер от своего плана наступления на Францию не отказался. Однако 12 декабря оно было перенесено на 1 января, а 27‑го – на 9 января 1940 г. Фюрер решил провести Рождество в войсках на Западе. Посетил неподалеку от Лимбурга‑на‑Лане одну разведывательную эскадрилью. Вторую половину дня провел в пехотном полку «Великогермания», а вечер – в полку своей личной охраны «Адольф Гитлер», где произнес короткую речь. На следующий день, 24 декабря, пообедал на батарее тяжелой зенитной артиллерии в зоне противовоздушной обороны. После обеда побывал между германской и французской линиями фронта и с интересом осмотрел некоторые позиции.

Только поздно вечером Гитлер вернулся в свой железнодорожный спецсостав. Первый день Рождества он провел во вновь сформированном полку «Лист», а затем собственным поездом возвратился в Берлин.

Появление Гитлера среди солдат произвело сильное впечатление. Войска приветствовали фюрера как победителя в борьбе с Польшей и освободителя бывших прусских провинций Познань и Западная Пруссия. Солдаты были уверены в победе в предстоящих боях на Западе и лишь ждали приказа выступать. Некоторые высокие штабы на Западном фронте, казалось, этой уверенности не разделяли. Гитлер же при своих посещениях войск просто‑таки излучал спокойствие и уверенность. У него сомнений никаких не возникало. В нескольких кратких словах при посещениях частей он убеждал солдат в превосходстве германского вермахта в предстоящих сражениях против Франции на наглядных примерах уходящего года. Но угнетающе действовала плохая погода. Термометр показывал в эти дни около нуля. Над всей местностью стоял легкий туман. Видимость была невысока, метеоусловия никак не вдохновляли солдат и давили на них. Фюрер тоже осознавал это и старался рассеять мрачное настроение.

27 декабря Гитлер велел проинформировать его о состоянии сухопутных войск на данный момент, а затем попрощался, чтобы провести несколько дней в Мюнхене и на Оберзальцберге. Его сопровождал Шмундт. Предстояли две недели, в которые, предположительно, ничего чрезвычайного не ожидалось.

Новый год наступил спокойно. Погода не изменилась. По‑прежнему висела серо‑белая почти непроницаемая пелена.

3 января 1940 г. Гитлер получил от Муссолини длинное письмо, в котором тот, в частности, предлагал фюреру «начать восстановление польского государства» и не наступать на Западном фронте. Дуче высказывал недовольство дружбой Германии с Россией, остающейся величайшей опасностью для всей Европы. Мне не довелось наблюдать непосредственную реакцию фюрера на это письмо; знаю только о его отчасти деловых, отчасти раздраженных репликах по данному поводу. На само письмо он так и не ответил и никакой причины для личной встречи с Муссолини не видел. Они не встречались уже с мая 1938 г. Письмо снова показало Гитлеру, что итальянское правительство настроено вполне пробритански и профранцузски.

9 января фюрер прежде всего велел доложить ему о погоде. Главный метеоролог указал на ее предстоящее улучшение на востоке, полагая, что на следующий день сможет дать более подробные сведения и о погоде на западе. Поэтому фюрер отложил свое решение до 10 января. Синоптик сообщил, что 12 и 13 января ожидается кратковременная пасмурная погода, но затем 12‑14 дней по всей Европе будет стоять ясная зимняя погода при температуре от ‑10 до ‑15 градусов. Гитлер назвал в качестве «дня А» 17 января. Если произойдет ухудшение погоды, наступление будет перенесено на весну. В этот день в Имперской канцелярии царила напряженность. После обеда к фюреру явились на совещание Браухич и Гальдер; обсуждался вопрос о нанесении люфтваффе 12 или 13 января сильных бомбовых ударов по авиационным базам противника в северной части Франции.

11 января стало черным днем. Один офицер связи из летной части 220 (Мюнстер) по пути на совещание в 1‑м авиационном корпусе (Кельн) сбился с маршрута. Пилоту, у которого горючее оказалось на исходе, пришлось совершить вынужденную посадку у Мехлина. В папке у курьера находились самые последние оперативные планы на «день А». Гитлер принял это сообщение спокойно и сначала ждал более точных донесений о том, какие именно документы могли в этом случае попасть в руки бельгийцев. Германский военный атташе доложил из Брюсселя, что все документы удалось уничтожить. Фюрер отнесся к этому с недоверием. Через несколько дней картина стала полной. Сжечь бумаги офицеру связи не удалось – ему помешали. Его и пилота (тоже офицера) схватили и доставили в бельгийский военный барак. Там неудачей закончилась и вторая попытка офицера связи уничтожить документы. Бельгийцы стали обладателями действующего плана германского наступления и немедленно передали его французскому генеральному штабу.

Гитлер внешне оставался спокоен, не в последнюю очередь потому, что ответственность за этот инцидент в конечном счете нес Геринг как главнокомандующий люфтваффе. Но внутренне фюрер был крайне взволнован и взвинчен. Уже вечером 11 января после ужина в разговоре с дежурным военным адъютантом он откровенно и недвусмысленно высказался насчет того, с каким легкомыслием в люфтваффе транспортируют секретнейшие документы. Инцидент этот побудил фюрера еще 11 января издать «Основополагающий приказ № 1», согласно которому никто, ни один офицер и ни одно военное учреждение не имели права знать о секретных делах более того, чем это было безусловно необходимо из служебных соображений. На будущее запрещалась всякая «необдуманная передача по инстанции указов, распоряжений и сообщений, сохранение которых в тайне имеет решающее значение».

Пасмурная погода не менялась. Не было и никакой гарантии, что люфтваффе получит на целых три дня летную погоду. Поэтому Гитлер решил подготовку к наступлению приостановить. Необходимо было изменить ставший известным врагу план операции. Фюрер теперь твердо решил сконцентрировать основную массу танковых соединений на направлении главного удара, пробиться через Арденны к Маасу между Динаном и Седаном и оттуда дойти до устья Соммы. После мехлинского инцидента это было его твердым намерением, и он добился принятия данного плана вопреки многим трудностям с ОКХ и всяческим сомнениям.

24 января, в день рождения Фридриха Великого{189}, Гитлер выступил во Дворце спорта перед 7 тыс. кандидатов в офицеры, которые ожидали присвоения им лейтенантского чина, с изложением своих взглядов на современное положение в Европе. Он сказал, что «Европа, которая управляется по милости Франции и Англии, не дает возможности нормально жить немецкому народу… Какие бы ограничения мы для себя ни принимали, мы никогда не ублаготворим Францию и Англию. Если уж эта борьба стала для моего народа неизбежной, моя абсолютная воля – осуществить ее еще при моей жизни». Слова его молодые офицеры встретили аплодисментами более сильными, чем год назад на приеме в Имперской канцелярии.

30 января Гитлер снова стоял на трибуне Дворца спорта. Этот день очередной годовщины его прихода к власти в мирное время обязательно сопровождался речью фюрера в рейхстаге. На сей раз он воспользовался случаем обратиться непосредственно к народу. Гитлера встретили овацией, а речь его прерывалась возгласами одобрения. Сделав резкие выпады против Англии, фюрер заявил: «Герр Черчилль горит желанием перейти ко второй фазе. Он поручает своим посредникам ‑и делает это даже лично – выражать надежду, что наконец‑то вскоре начнется борьба при помощи бомб. И они уже кричат, что борьба эта, разумеется, не остановится перед уничтожением женщин и детей. Да и когда Англия вообще щадила женщин и детей!».