Прочность обороны

 

Поздней осенью 1943 г. я постоянно поражался прочностью нашей обороны, противостоявшей концентрированным атакам русских. В конце концов им все же удалось глубоко вклиниться в полосу наших 11‑й армии и 4‑й танковой армии между Киевом и Гомелем и совершить прорыв на глубину до 150 км. Хотя мы и сумели вновь захватить некоторые пункты, например, Житомир, в целом успех русских был значительным. Правда, удары по группам армий «Центр» и «Север» нам еще удалось отбить. Не обрадовал нас и успех русских на участке группы армий «А». Здесь они форсировали Днепр и дошли до линии Херсон ‑Никополь – Кривой Рог – Кировоград. Этот прорыв от Мелитополя до Днепра стал особенно неприятен. Удивительно, с какой ловкостью русский выискивал для своих наступлений стык между нашими группами армий.

20 ноября Гитлер слетал на один день в Бреслау. Там в старинном зале собрались обер‑фенрихи различных частей вермахта. Устроить эту встречу с фюрером в Берлине теперь сделалось невозможным. «Дворец спорта» был разрушен. Гитлер говорил с молодым офицерским пополнением того года весьма серьезно. Проиграв эту войну, немецкий народ перестанет существовать. Поэтому каждый германский солдат должен знать, что «эта жестокая война, которую хотели и навязали нам наши враги, не может быть закончена ничем иным, как победой Германии». Дабы добиться этой победы, все «должны проникнуться одной‑единственной и непоколебимой верой в нашу вечную Германию». Фельдмаршал Кейтель завершил этот призыв здравицей в честь фюрера. Провожаемый бурной овацией и возгласами «Зиг хайль!»{268}, Гитлер покинул зал под большим впечатлением.

 

Показ самолета «Ме‑262»

 

Тяжелые разрушения и опустошения в центре Берлина вызвали два налета 22 и 23 ноября 1943 г. Гауляйтер Берлина д‑р Геббельс лично сообщил Гитлеру о них, а также о той необычайной выдержке, с какой жители города пережили эти две ночи. Фюрер просто кипел от ярости и гнева по адресу люфтваффе, которая оказалась не в состоянии отбить эти налеты.

Так же резко и ожесточенно фюрер обвинял ее и через несколько дней, 26 ноября, в связи с давно с нетерпением ожидавшейся им демонстрации самолетов на аэродроме Ин‑стербург. Там собрались все ответственные за их выпуск: Геринг, Мильх, Шпеер, Мессершмитт, Галланд и другие. По моему мнению, люфтваффе снова допустила ошибку, демонстрируя почти лишь вооружение и те приборы, которые еще не были готовы к своему применению.

Гитлер, сохраняя полное спокойствие, обходил длинную шеренгу выстроенных на поле самолетов. В частности, там стояли и новейшие «Ме‑109» и «Ме‑410», «Ар‑234», «До‑335», а также «Ме‑262». Его сопровождал Мильх, дававший подробные объяснения. «Ме‑262» фюрер увидел впервые, и самолет произвел на него большое впечатление своим внешним видом. Он подозвал Мессершмитта и задал ему прямой вопрос: можно ли этот самолет выпускать и в качестве бомбардировщика? Мессершмитт подтвердил: да, он может нести две бомбы по 250 кг каждая.

Услышав его ответ, Гитлер произнес: «Так это же и есть скоростной бомбардировщик», – и потребовал считать «Ме‑262» лишь таковым. Мильх попытался подкорректировать решение фюрера в том смысле, что в такой модификации должна производиться лишь часть этих самолетов, что ему, однако, не удалось: Гитлер твердо настоял на своем требовании. Когда Геринг через несколько дней в разговоре с фюрером вернулся к этой теме, тот резко оборвал его. Люфтваффе же могла предложить этот самолет только в виде «Ябо»{269}, то есть как истребитель‑бомбардировщик, ибо скоростной бомбардировщик требовал дополнительного оснащения для подвески бомб, а также прицельного приспособления.

На обратном пути в «Волчье логово» я имел возможность еще раз поговорить с фюрером насчет этой проблемы и попытался спасти «Ме‑262» как истребитель. Хотя в принципе он со мной согласился, поскольку и сам хотел иметь побольше истребителей в рейхе, но связал свое решение с предстоящими политическими проблемами. Наибольшая опасность в ближайшее время – высадка союзников во Франции. Надо сделать все для того, чтобы ее не допустить.