- •Вопрос1
- •Вопрос 2
- •Вопрос3
- •Вопрос 4
- •Вопрос 5
- •Вопрос 6
- •Вопрос 7
- •Вопрос 8
- •Вопрос 9
- •Вопрос 10
- •Вопрос 11
- •Вопрос12
- •Вопрос13
- •1. Идеи толпы.
- •2. Рассуждения толпы.
- •3. Воображение толпы.
- •Вопрос14
- •Вопрос 15 Лидер в толпе и механизмы управления толпой
- •Вопрос 16 Классификация толпы
- •Вопрос 17
- •Вопрос 18
- •Затем г. Тард выделяет различия между толпой и публикой:
- •Вопрос20 преступления толпы (Сигеле)
- •Вопрос 21
- •Вопрос 22 авторитет и харизма (Московичи)
- •Вопрос 23
- •Коммуникации в толпе
Вопрос 5
" В коллективной душе нет ничего таинственного и загадочного: это просто душа вождя". Эта гипотеза Тарда исключает понятие "коллективное сознание", которое использовал Дюркгейм, и понятие " душа толп", которым оперирует Лебон. Такая душа, утверждает Тард, неуловима и не существует в реальности. Или, скорее, это не что иное, как душа вождя. Душа толп, ее психическое единство, - это и есть тот идеальный лидер, которого несет в себе каждый из их членов .
Анализируя особенность армейских масс и исходя из того, что подражание – «первичная сила военного организма», Г. Тард задается вопросом: а что же копируется в армиях? Ответ, который он находит на свой вопрос, состоит в следующем: это воля и идеи руководителя. Именно они, распространяясь по всей армии благодаря подчинению и восторженной вере, делают из сотен тысяч одну-единственную душу. Загадка и таинственность коллективной души состоит в том, что это многолико воплощенная душа лидера. И это относится ко всем разновидностям масс. Суть в том, что «коллективная душа» Г. Тарда в строгом смысле слова исключает понятие «коллективное сознание» или «коллективные представления», которое использовал Э. Дюркгейм. Более того, понятие «коллективная душа» Г. Тарда отличается и от понятия «душа толп», которое применял Г. Лебон. Такая душа, согласно Г. Тарду, в своей особенности и автономности реально не существует. Есть только душа идейного предводителя. А душа масс, ее психическое единство – это не что иное, как многократно воспроизводимый мир идей и чувств лидера.
Коллективная душа толпы, в которой на время растворились души, интеллекты отдельных индивидуумов, пребывает в хаотическом состоянии. В ней образы сменяют друг друга. "Оставаясь бессвязными, они наслаиваются друг на друга или укладываются рядом без всякой связи, как в мозгу спящего и загипнотизированного человека, и каждый из них поочередно овладевает всею областью внимания". Для того чтобы этот хаос приобрел определенную социальную конфигурацию и подчинился какому-то вектору, толпе необходимы вожаки. Таковые в ней всегда обнаруживаются. Толпа, словно повинуясь какому-то своему глубинному инстинкту, выталкивает на поверхность индивида, берущего на себя эту роль. Его фигура становится центром, ядром, вокруг которого "броуновское движение" аффективных состояний и действий обретает какое-то подобие конфигурации. Вожаком может стать и человек, отнюдь не случайный, а уже подготовленный к этой роли, живущий некоей идеей и одолеваемый страстью воплотить ее в жизнь. т.о. Душа вождя это и есть коллективная душа!
Вопрос 6
Толпы не только легковерны, но порой и безумны, нетерпимы, постоянно колеблются между возбуждением и крайним угнетением, они поддаются коллективным галлюцинациям. Хорошо известны преступные толпы. Но то же самое можно сказать и о публике. Порой она становится преступной из-за партийных интересов, из-за преступной снисходительности к своим вождям. Разве публика избирателей — вопрошает он, — которая послала в палату представителей сектантов и фанатиков, не ответственна за их преступления? Но даже пассивная публика, непричастная к выборам, не является ли также соучастницей того, что творят фанатики и сектанты? Мы имеем дело не только с преступной толпой, но также и с преступной публикой. “С тех пор, как начала нарождаться публика, величайшие исторические преступления совершались почти всегда при соучастии преступной публики. И если это еще сомнительно относительно Варфоломеевской ночи, то вполне верно по отношению преследования протестантов при Людовике XIV и к столь многим другим”. Если бы не было поощрения публики к подобного рода преступлениям, то они не совершались бы. И он делает вывод: за преступной толпой стоит еще более преступная публика, а во главе публики — еще более преступные публицисты. Публицист у него выступает как лидер. Например, он говорит о Марате как о публицисте и предсказывает, что в будущем может произойти персонификация авторитета и власти, “в сравнении с которыми поблекнут самые грандиозные фигуры деспотов прошлого: и Цезаря, и Людовика ХIV, и Наполеона”. Действия публики не столь прямолинейны как толпы, но и те и другие слишком склонны подчиняться побуждениям зависти и ненависти.