В. А. БОСЕНКО-Всеобщая теория развития-1

проводники и т. п.), и получившая у Маркса определение как продукт че- ловеческого труда, “превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе... созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания” [14, с. 215] (искусственно созданные органы общественно- человеческой разумной воли по общественной потребности и общественному целеполаганию). Машина это “опредмеченная сила знания” (Маркс), средство деятельности, проявления воли.

Вполне понятно, почему такую универсальную идеальную машину нельзя сконструировать, состроить, структурировать и выставить напоказ в павильоне машиностроения, “как нельзя, например, осуществить геометрическую линию или геометрическую плоскость, ...которая оказывает, по-своему, такие же услуги, как эти математические абстракции: она представляет рассматриваемый процесс в чистом, независимом, неискаженном виде” [25, с. 544]. Кстати, в этом “представляет” и заключается вся суть идеальности. Сама паровая машина представляет не то (является представителем не того), из чего она состоит, устроена, смонтирована, а нечто совершенно иное. И это èíîå не физическое, а общественное. Но именно последнее – как высшая форма движения в системе связи всех форм движения – в состоянии вскрыть, обнажить, обнаружить и физическое на уровне закона. Так и пальцы че- ловеческой руки или сломанная и распавшаяся на части игрушка будут в идеальности выступать как “пять” или иное число (а доведенное до высшей всеобщности “количество есть отрицающее себя качество”).

К. Маркс показал, как в реальном развитии произошло восхождение, превращение отдельного орудия в общее, в машину, т. е. орудие стало в своем действии содержать, воспроизводить принцип машины, машинность, механический принцип, и почему именно мельницу следует рассматривать как первое орудие, в действии которого происходит такое превращение, а “на истории мельницы можно изучать всю историю механики” [15, с. 409].

В свете замечания Энгельса, указывающего на особую роль человеческой, практической, общественной деятельности, можно понять не только то, как это получается, что идеальная паровая машина – не нечто просто мысленное, а момент, сторона той же самой реальной машины, но раздвоившей себя, саморазличающей себя, самопротивополагающей, и что эта сторона такого раздвоения – идеальное – есть свое другое той же самой машины, общее ее и содержится в ней же, но

не как существование, не как наличествование в единичной форме бытия и не в множестве форм, а в отрицании единичности, формы существования, бытия, отдельности (как ничто некоторого нечто, как его свое другое, другое себя), которое и происходит в процессе развития, развертывания, раздвоения, осуществляемого в практике.

Нетрудно заметить, что такое общее, противоположное отдельности, – вовсе не результат обобщения сходного признака, свойства многих машин (общего во многих машинах не больше, чем в одной), да еще и сделанное, мол, мышлением и объединенное в абстрактно-все- общем понятии или другой мысленной форме, а результат генетического развивательного функционирования в общественной практике воспроизведения, где идет интегрирование в восхождении конкрет- но-общего как некоторого единства в многообразии через раздвоение единого и доведение противоположностей до взаимоисключения и тождества. Это уже такое интегрирование в ходе развития, которое есть в диалектическом смысле дифференцирование, как это происходит, например, в процессе восходящего развития органического мира с органами высшего “организма”. (Вот тут-то только и не хватает понятия для выражения этого некоторого “ничто”, которое есть определенное нечто. Здесь универсальность понятия.)

Итак, родителем общего машины является общественное ее функционирование, именно этому она обязана тем, что отделяет себя от самое себя и противополагает себе как нечто противоположное своему бытию, которое в форме некоторого “ничто”, не имея формы своего непосредственного существования, остается постоянно своим другим реальной машины*. Не имея своей не-

*Например, общего понятия “дерево” вообще может и не быть, если уровень общественной практики не столь высок, чтобы включенное в общественную деятельность и практическое превращение по общественным потребностям дерево стало отделять себя от самое себя и противополагать как некоторое другое себя. Не важно, сколько деревьев имеется вокруг. Более общее понятие вовсе не от большего количества экземпляров. Как и не в охвате мыслью общего свойства, признака, присущего âñåì экземплярам, тут дело (всех и не перебрать). Дело – в превращении самого дерева (отрицании) и в воспроизведении превращения в общественной практике по общественным целям. Их же практика производственная не доходит до вскрытия единства в многообразии, а лишь до использования и раскрытия односторонности, абстрактности выявленных свойств (например свойство плавучести или горючести).

Есть народы, которые живут в джунглях, и деревья сплошняком вокруг, а понятия дерева у них нет. Точно так же у северных народов нет понятия “снег”, хотя реального снега навалом круглый год.

посредственной бытийности, особой реальности, она остается в бесконечном приближении, в тенденции, но не в непосредственной действительности. И в этом суть не только идеальной машины, но и всякого понятия. Раз возникнув, “понятие о вещи и ее действительность... движутся вместе... постоянно приближаясь друг к другу, однако никогда не совпадая” [27, с. 354]. Понятие не есть прямо и непосредственно действительность (идеальная машина не вон та или другая из машин), а действительность в той или иной форме не есть непосредственно понятие этой действительности. Непонимание этого есть дань застарелому эклектическому методу философствования, при котором вопрос перестает охватываться в целом, и очень часто все сводится к бесконечному умничанию по поводу частностей” [27, с. 354].

Точно так же понятие всеобщего развития в тенденции совпадает со всяким развитием. Но не отождествляется (ни с одним из них, ни со всеми вместе взятыми), а находится в бесконечном приближении (как и понятие материи). Дело и не в том, будто материальное и идеальное находят свое тождество, отождествление в общественной практике (которая как бы является местом встречи этих противоположностей и объединения, совмещения), а в генетической развивательской тенденции превращения (в ходе практики) материальных природных вещей

âдуховные вещи в процессе практического воспроизведения материального в материальное, физического в физическое, но так, что при этом осуществляется превращение природного в общественное, в одухотворенную материю (Маркс), когда сделанные человеком вещи на- чинают представлять друг друга не по физическим свойствам, а по отношениям общественным и таким образом как идеальное.

Примерно такую же картину, как в случае превращения природного процесса дифференцирования и интегрирования в интеграл и дифференциал (принцип, теорию) мы видим и в превращении реального развития в природе в форму понятия развития, теории развития, диалектики. Развитие есть в природе самой по себе, в самой объективности,

âконкретных формах движения материи. Но лишь на уровне общественной формы движения, где развитие воспроизводит себя практи- чески (общественная форма движения осуществляет производство развития в общественной же форме движения), непосредственное воспроизведение уже этого воспроизведения (практического) становится идеальным выражением развития, понятием развития, теорией

развития, т. е. диалектикой (как идеальной).

И не беда, что нет и не может быть полного совпадения понятия и действительности. От этого они не становятся фикциями, подчеркивает Ф. Энгельс. “...В тот день, когда понятие и действительность...

абсолютно совпадут, наступит конец развитию” [27, с. 357].

Ясно, что непосредственно эта всеобщая “схема”, своего рода “алгебра” развития со своими общими понятиями, принципами, категориями выступает идеальным выражением не природных процессов, а революционно-общественно-развивательской деятельности. В ходе реального развивательно-практического дела закрепляется способ такого дела, характер его. И не просто в мышлении, а в идеальной форме самого дела, заключенного в общественном опыте и действии класса (революционно-преобразующего) как некоторый способ (метод), идеальный, универсальный план, по которому можно воспроизвести, при соответствующих условиях, такое же революционно-развивательское дело. Важно понять, что это не столько идеальный план определенной формы бытия, сколько способ ее формирования, развития (выделывания), т. е. самого хода развития, развертывания практической деятельности, хода делания подобных вещей (логика дела), по которому можно воспроизводить развитие бесчисленное множество раз как по данному типу.

Такая алгебра алгебры применима в любой практике революцион- но-развивательского делания, а не только общественного развития, но непосредственно вышла она из общественно-революционной практики и непременно социалистически-революционного дела, из которого эти идеальные формы получили объективное содержание и диалектико- логико-теоретико-познавательный механизм. И в этой функции она возвращается прежде всего туда, откуда непосредственно вышла – в общественную же форму движения, ее практику.

Используя по аналогии вышеприведенный энгельсовский пример, можно сказать, что диалектика – это своего рода “идеальная паровая * машина”, необходимая для постижения и воспроизведения ре-

*Слово “паровая” следует убрать, т. к. паровая машина как элемент производительных сил в состоянии востребовать общественные отношения, говоря словами Маркса, “во главе с капиталистом”. Коммунистические отношения (всеобщественные) могут получить опору во всеобщей электрификации (плюс соответствующее общественное устройство, но уже без “во главе” и без управления людьми, а лишь вещами и процессами – общество непосредственной коллективности).

ального механизма всеобщего развития, но реальной “машиной”, функционирование, работа которой позволяет образоваться этой “идеальной машине” – диалектике, является практика движения (борьбы) пролетариата, доводимая до социалистической, коммунистической революции. Последняя и есть непосредственная практика диалектики, реальный “локомотив” истории. И непосредственно отсюда берет диалектика свой механизм воспроизведения реального развития и формирует воспроизведение воспроизведения его в идеальной форме (и универсальной) законов, категорий, принципов диалектики, теории развития. Как и в случае с паровой машиной, несколько социалисти- ческих революций ничего не прибавят к общему закону социалисти- ческой революции и вообще к закону развития сверх того, что дает одна революция. Законы социалистической революции одни и те же, независимо от того, сколько есть таких “машин”-революций и где они осуществляются.

Характерно, что эта самая реальная общественная “машина” революции в ее движении и конкретной тенденции превращения в диктатуру пролетариата и построения бесклассового общества не только создает идеальный аналог себя (“другое себя”) в виде теории общественного развития – научного коммунизма, но и вызывает потребность и обеспечивает объективным основанием и содержанием “идеальную машину” – универсальную теорию всеобщего развития. Законы этого общественно-революционного движения, взятые в чистом виде, представляют не просто то, непосредственно из формы существования чего они вычленяются и устройство чего непосредственно полномочно представляют, а всякое развитие.

Таким образом, одно дело – паровая машина и практическое дело этого уровня, высвечивающие одни законы и обеспечивающие их идеальное выражение (конкретно-научное), другое дело – общественная, социальная “машина”, революционный “локомотив истории” и ее идеальный аналог, продукт. Таким продуктом выступает всеобщее понятие развития.

Один уровень практики дает нам теоретическую реконструкцию, например, дифференцирования и интегрирования и формирование идеальных схем, соответствующих данному уровню практики в виде математического дифференциала и интеграла. Совсем другой уровень и другой практики в состоянии обеспечить идеальную схему дифференцирования и интегрирования, анализа и синтеза на диалектичес-

ком категориальном уровне. И в том, и в другом случаях естественное должно получить превращение в общественное, но в первом слу- чае – в ходе общественно-практического превращения вещей (вещи в вещь) и их отношений, что и обеспечивает объективное содержание (посредством логики дела самого вещного делания) для конкретнонаучных понятий, а во втором – превращение в общественное при превращении общественных отношений в общественные отношения, а не вещей в вещи. Логика такого превращения самого способа производства и отношений уже дает основание для категорий диалекти- ческого варианта. Высшее обобщение, в конечном счете, – в практике общественных отношений, вплоть до всеобщности. Любая форма мышления получает общность от общественного обобщения в общественных отношениях, от коллективности. Высшая коллективность – в коммунистических отношениях, где господствует непосредственно общественный характер труда.

Интересно, что дифференцирование и интегрирование, анализ и синтез в высшем диалектическом варианте как аналог, идеальная форма высшего уровня практики общественной выступают как одно, а не две сущности, как нераздельный один единый процесс (и именно процесс), который в одно и то же время и в одном и том же отношении есть и то, и другое, но не рядом, а как свое другое первого (утверждение че- рез отрицание). И такое содержание может дать только практика обще- ственно-революционного преобразования общественного движения на уровне превращения в высшую форму непосредственно общественных отношений – коммунистических. Это относится и к категории отдельное

– общее, о которой шла речь во второй части книги.

*****

Мы знаем, что “диалектика буржуазного общества у Маркса есть лишь частный случай диалектики” [34, с. 318], и мы должны уметь вычитывать в этом обществе всеобщую диалектику*. Здесь же можем получить понимание, что “отдельное есть общее” (т. е. как одно, внутренне противоречивое) в таком всеобщем виде, что потом сможем это видеть в любом, даже простом предложении типа “Иван есть

*Не случайно, что, например, категория случайности и во всеобщности (как таковая) достигает полнокровного наполнения в условиях товарных отношений. “Только конкуренция и борьба индивидов друг с другом порождает и развивает этот слу- чайный характер как таковой” [18, с. 77].

человек”, “роза – красна”, “лист – зеленый” и т. п. Но это потом мы начинаем видеть (в любом отдельном – общее, закономерное), как бы оглянувшись, после того как уже получили “отдельное – общее” на категориальном всеобщем уровне. А для этого уровня содержание получить возможно, конечно же, не путем созерцания Ивана или листьев дерева. Сколько ни разглядывай розу красну, это не дает понимания, что противоположности “отдельное” и “общее” (“отдельное противоположно общему” (Ленин)) тождественны (“отдельное есть общее” (Ленин))*. “Отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное. Всякое отдельное есть (так или иначе) общее. Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д.” [34, с. 318].

При всем том, что есть это все и в банальной розе красной, но войти оно в диалектическое всеобщее понимание, понятие “отдельное – общее” должно не от розы красной и ее наблюдения. Другое дело – классовая борьба, да еще и такого класса, как пролетариат. Вот куда вписывается все вышеприведенное определение во всей его внутренней противоречивости, гибкости, текучести и т. д. Вернее, не вписывается, а выписывается из такого реального движения в понятие.

Именно пролетариат есть конкретный упразднитель частной собственности. И это очень важно иметь в виду для понимания общего. Вспомним: категория общего, в конечном счете, – от общинного землевладения, а частного – от частной собственности. На уровне противоположностей и до диалектического отношения сторон, а на том уровне общественного развития они не могли быть иными, каждая из них, являясь моментом другой, в то же время определяется и сама собой, и это сообщает каждой самостоятельность. Так и сосуществуют во внешнем взаимоотношении и так называемой неразрывности, парности (освященные рассудочным мышлением, логикой элементарного мышления) понятия отдельного (частного) и общего. Каждой стороне свое, каждая имеет свое определение и связь (внешнюю) с другой.

*Т. е. мы имеем тут диалектическое противоречие: отдельное и противоположно общему, и тождественно общему в одно и то же время и в одном и том же отношении. Другими словами, отдельное имеет основание, потому что оно отдельное, и не имеет основания, потому что оно... отдельное.

Ничего иного, до поры до времени, недоразвитая практика преобразования (производительных сил, способа производства) дать не может для содержания общих понятий, т. е. пока и в объекте преобразования, и в субъекте отдельное и общее не доведены до тождества, до разрешения. Таким объектом может быть пролетариат в его предмет- но-практической деятельности, а субъектом деятельности исторической – тоже пролетариат.

Но пролетариат не внешне, не извне, не по своей прихоти осуществляет уничтожение частной собственности. Он, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, только “приводит в исполнение приговор, который частная собственность, порождая пролетариат, выносит себе самой” [17, с. 39]. Т. е. осуществляет в результате самоотрицания частного, саморазвития внутреннего противоречия (противоречивое раздвоение единого) самой частной собственности, которая “в своем экономическом движении сама толкает себя к своему собственному упразднению” [17, с. 39] и, таким образом, к утверждению противоположного частному – общественного. И делается это “природой самого объекта обусловленного развития” [17, с. 39].

И эту истину следовало бы усвоить тем, кому всюду мерещится экспорт революции, и понять, наконец, что революция, в конечном сче- те,– продукт самого капитализма, его внутреннего беспокойства, заключающегося в его собственном антагонизме, в упраздняющей себя частной собственности. Сам капитализм не может не порождать ее. И все это разъяснено еще основоположниками марксизма. “В буржуазном обществе, основанном на меновой стоимости, возникают такие производственные отношения общения, которые представляют собой одновременно мины для взрыва этого строя. (Имеется множество антагонистических форм общественного единства, антагонистический характер которых, однако, никогда не может быть взорван путем тихой метаморфозы. С другой стороны, если бы в этом обществе, так, как оно есть, не имелись налицо в скрытом виде материальные условия производства и соответствующие им отношения общения, необходимые для бесклассового общества, то все попытки взрыва были бы донкихотством.)” [13, с. 102-103].

Так что взрываются не кем-то экспортируемые, а собственные мины капитализма (made in capitalism), который не может не минировать и не взрывать себя изнутри, ибо это именно и есть условие его существования (т. е. то же самое, что является условием его гибели,

одновременно является условием его существования, и наоборот). Понять это без знания диалектического противоречия невозможно. Тем более ожидать этого от капиталистических деятелей с буржуазной ограниченностью их мышления не приходится. Марксизм, постигший эту закономерность и теоретически освоивший, разъясняет, что “коммунизм есть следствие крупной промышленности и ее спутников: возникновения мирового рынка и обусловленной этим безудержной конкуренции; принимающих все более разрушительный, все более всеобщий характер торговых кризисов, которые теперь уже окончательно стали кризисами мирового рынка; формирования пролетариата и концентрации капитала; вытекающей отсюда классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией” [20, с. 282]. Поскольку же коммунизм является теорией, он “есть теоретическое выражение позиции пролетариата в этой борьбе и теоретическое обобщение условий освобождения пролетариата” [20, с. 282].

Маркс и Энгельс подчеркивают, что, одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества, т. е. не утверждает свою особенность, господство своей особенности вместо прежней. Как это и вытекает из диалектического понимания противоречия, где отношение сторон таково, что “каждая сторона в своей самостоятельности содержит другую и в связи с этим оказывается исключенной самостоятельность обеих” [12, с. 467].

Противоречие, образовавшееся в процессе раздвоения единого, тяготеет к разрешению, первое отрицание, в свою очередь, включает в себя самоотрицание, а не утверждение себя как противоположности первого и, таким образом, в результате отрицания отрицания снимается все основание в целом.

Можно сказать, что приведенное понимание диалектического противоречия содержит свое содержание именно в таком реальном противоречивом движении, в котором с необходимостью порождаемый частной собственностью пролетариат как необходимый для самой же частной собственности элемент, создающий прибавочную стоимость, выступает ее могильщиком. Собственно, “он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность – частная собственность” [17, с. 39].

Так оно и получается, что пролетариат не может не освободить себя, вынужден освободить себя, но не может это сделать, не уничто-

жив своих собственных жизненных условий. Однако “он не может уничтожить своих собственных жизненных условий, не уничтожив âñåõ бесчеловечных жизненных условий современного общества, сконцентрированных в его собственном положении” [17, с. 40].

Таким образом, общее диалектического толка, получающее основание уже не от общинного землевладения, создается, буквально делается непосредственно самим способом жизнедеятельности, борьбой пролетариата (отдельного, особенного) против частной собственности, тем, что он должен и вынужден делать соответственно своей исторической необходимости, вытекающей из объективного саморазвития самой же частной собственности, наемного труда. “Его цель и его историческое дело самым ясным и непреложным образом предуказываются его собственным жизненным положением, равно как и всей организацией современного буржуазного общества” [17, с. 40].

Такое отрицание частной собственности, которое не просто альтернативно утверждает противоположное, а подвергает и его отрицанию и, таким образом, обеспечивает снятие всего основания в целом, устранение всего единства противоречивых сторон, в состоянии дать основание и для общего высшего порядка, а не просто общего как парной противоположности частного. Вернее, не в состоянии не дать, ибо такая общность людей нового типа грядет. Формируется факти- чески и соответствующее понятие, необходимое для практического революционного действия и решения как раз этих задач, которые пролетариат не может не решать по самому своему объективному положению. Как и не может не освободить себя и все человечество. С этого момента вообще нельзя решать частные вопросы, не решая общие, иначе придется постоянно спотыкаться об эти вопросы.

На выражение тенденций общего особенностью именно этого класса, пролетариата (его жизнедеятельностью, борьбой, местом и ролью в системе способа производства), указывали в “Манифесте” Маркс и Энгельс.

“Коммунисты отличаются от остальных пролетарских партий лишь тем, что, с одной стороны, в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата”, – но это еще не все; “с другой стороны, тем, что на различных ступенях развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они всегда являются предста-