Глава I. Основные положения теории государства т.Гоббса.

Прежде чем приступить к рассмотрению роли суверена в религиозной жизни общества нужно кратко остановиться на концепции государства Т.Гоббса. Философ начинает свое длительное рассуждение с описания природы человека. Для него было совершенно ясно, что люди не созданы для жизни общественной (как это любили повторять вслед за Аристотелем). И давно устаревшие примеры с пчелами и муравьями совершенно не вдохновляли философа. За некую исходную точку Т.Гоббс принял положение, что все люди от природы рождаются равными⁵⁰, но только в отношении своих физических и умственных способностей. Конечно, многие могут возразить, что есть целый ряд уникальных личностей. Однако, если, как утверждает автор «рассмотреть всех вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней, мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, а другой не мог бы претендовать на него с таким же правом»⁵¹. Таким образом, возможности у людей примерно одинаковые. Но к чему всегда стремится человек? К счастью, а оно, по Гоббсу, есть не что иное, как непрерывное движение от одного желания к другому.⁵² Таким образом, из равенства способностей возникает равенство надежд на достижение целей. Когда несколько людей хотят одного и того же, они становятся врагами. Так и возникает война всех против всех - естественное состояние человека. Соперничество, недоверие и жажда славы – три основные причины борьбы людей⁵³, и на этом поприще они превзошли даже зверей. Их хищность и жестокость несравнима с животными, последние после насыщения успокаиваются, человек же всегда «голоден даже будущим голодом»⁵⁴. Но это «естественное состояние» для Гоббса не есть некий конкретный период в истории человечества, это философская абстракция, навеянная временем. Гражданская война в Англии, Тридцатилетняя война Европе – это яркие примеры анархии. Люди, уже имеющие над собой власть не испытывали никакого удовольствия (а напротив, значительную горечь) от жизни в обществе⁵⁵, и восстали против существующих порядков. Их старый мир был разрушен, изменилось само мироощущение эпохи. Под религиозными лозунгами уже выдвигались чисто политические мотивы, хотя еще сохранялась видимость, что вера определяет ориентиры людей, а различные государства, коалиции, партии руководствуются чисто вероисповедальными⁵⁶ мотивами. Но за стремлениями пуритан и англикан - крылись у одних желание реформ, а у других приверженность режиму короля, новая идеология вступала в конфликт с существующей политической реальностью, которую пресвитериане и индепенденты пытались изменить. Повседневный опыт наталкивал на мысль, что символы веры, по поводу которых разыгрываются бурные общественные страсти, суть маски партикулярно-групповых интересов⁵⁷. Левеллеры и диггеры, пресвитериане и индепенденты отражали надежды и чаяния различных категорий населения на лучшую жизнь, на новую политическую реальность. И в этом обескураживающем открытии видели симптом упадка, свидетельство того, что властолюбие и жадность одержали верх над честью.⁵⁸ То же самое можно было заметить и в Европе: каждый немецкий протестант, по убеждению переправившийся во Францию и вступивший в ряды гугенотской армии, находил в рядах противостоящих ей католиков как минимум десять таких же немецких протестантов воюющих по найму⁵⁹. В XV в. Макиавелли приходилось долго убеждать правителей в необходимости изрядной ловкости политика, но XVII в. положение изменилось. «Дураков больше не было», не было того самого запаса утилитарной наивности: все стали политиками; все оказались искушенными в премудростях, которые пытался нашептать средневековый итальянец.⁶⁰ Но и у этой медали была своя оборотная сторона: «освобождая своекорыстие от уз морали, низводя последнюю до уз притворства, эпоха гражданской междоусобицы одновременно приводит к массовому столкновению своекорыстий и порождает ситуацию, когда ни один утилитарный расчет не является надежным».⁶¹ Сила разбивается о хитрость, а последняя о еще большую хитрость. Это и есть то самое естественное состояние, которое описывает Гоббс. Анархия позволяет человеку развернуться в полный рост и показать себя таким, каков он есть на самом деле. Но именно ощущение того, что даже на самого сильного и смелого найдется сотня его превосходящих, заставляет людей стремиться к миру. Ими движет страх, ведь имея возможность отобрать все, что захочется, они желают это сохранить. Вот еще одна характерная черта эпохи. Гражданская война, ощущение постоянной нестабильности порождаю одно единственное желание – мира любой ценой. К нему гонит страх расправы и смерти. Жизнь становится сокровищем и конечной самоцелью. Многие философы (Боден, Филмер, Боссюэ, Гроций, Спиноза и т.д.) ставят во главу угла своих концепций задачу скорейшего устранения бедственного состояния анархии⁶², а потому бескомпромиссно высказываются в защиту сильной, стабильной власти. Естественно, что в методах и способах достижения этой цели нет согласия, но они единодушно высказываются, что только монолитная государственность, отвечающая понятию национального суверенитета, способна обеспечить условия самого выживания человеческого общества⁶³, хотя бы голую витальность его существования. В этом отношении Т. Гоббс являлся мыслителем своего времени. Фактически, он просто искал свой собственный путь в достижении тех целей, которые видели перед собой многие люди. Именно поэтому, естественное состояние нестерпимо для человека, он жаждет спастись от других и от самого себя. Для этого и создается общественный договор⁶⁴. По Т.Гоббсу, люди решают отдать свои права в пользу власти для сохранения мира и своей собственной жизни. Но философ не настолько наивен, чтобы поверить, что человек на этом успокоится. Его собственная природа будет снова толкать его нарушить существующее соглашение, ведь исключительно страх толкнул его на мирное сожительство, и только он может заставить соблюдать этот завет. Для этого государству нужна сила, такая, которая смогла бы распоряжаться любым поданным по своему собственному усмотрению. Здесь важно учесть каждый фактор, который мог бы привести к анархии и исключить его из сферы действия людей. Так и рождается знаменитый Левиафан – смертное божество, самое сильное на свете. Пока люди сдержаны страхом и силой этого чудовища, они живут в мире и благоденствие. Самое важное, что этот земной бог может им предложит - это стабильность, а за нее можно заплатить любую цену, отдав даже такую роскошь, как политическую, экономическую и духовную свободу⁶⁵. Без них, в конечном итоге, можно и обойтись, а вот без своей жизни нельзя. Такова логика Гоббса. И она прекрасно работает до тех пор, пока не вторгается на поприще духовных идеалов человека. Возникает целая проблема: может ли суверен заставить подданного верить в угодные ему вещи? Имеет ли человек в государстве право на собственные суждения о добре и зле? Может ли он отправлять свою религию? Как не трудно было заметить, если опустить эти вопросы, то вместе с религиозными лозунгами придут политические, и, дав свободу в одном, можно горько поплатиться возвращением к естественному состоянию. Именно поэтому, Левиафан, при всей своей силе, смертен – он сложен из разных частей, и задача политики привести эти части во взаимное гармоничное соответствие.