§ 2.2. «Поэтический мир м. Цветаевой и его отражение в слове» посвящен изучению идиостиля поэта и его картины мира на основе анализа частотного словаря лирики м. Цветаевой (1909-1921 гг.).

Эстетическое видение окружающей действительности воплощено в поэтическом слове М. Цветаевой и Отражено в идиостиле автора, то есть в «закономерностях отбора и организации лексических элементов всех его произведений» (Болотнова, 1992). Большие возможности для исследования индивидуально-авторского стиля поэта дает частотный словарь словоупотреблений, составленный на основе компьютерного анализа поэтических текстов, размещенных во всемирной сети Интернет. Высокая степень достоверности полученных данных подтверждена результатами сплошной выборки, проведенной нами вручную по целому ряду лексем. Выбор текстов, относящихся к раннему периоду творчества М. Цветаевой, определялся тем, что, судя по числу словоупотреблений (1909—1921 гг. -63000, 1922-1941 гг. — 28000), объем написанных ею за это время поэтических текстов более чем в два раза превышал объем того, что было создано позже.

Нельзя не признать справедливость высказывания Ю.Н. Караулова: «Центр языковой картины мира — человек как вершина мироздания, исходный пункт, смысл и цель всех ее составляющих» (Караулов, 2000). Действительно, человек, погруженный в сферу чувств, переживаний, размышлений о бытии своем и всеобщем, отношений с другими людьми, стал центром поэтического мира М. Цветаевой. Анализ ядерной зоны составленного нами словаря позволил сгруппировать все высокочастотные лексемы в ассоциативно-смысловые поля ряда важнейших для автора концептов (они представлены в порядке убывания частотности репрезентирующих их лексем): а) «человек как живое существо», б) «природа», в) «цвет», г) «человек и его способности, проявления», д) «время»; е) «любовь»; ж) «социальный статус личности»; з) «вероисповедание и религия»; и) «жизнь-движение», к) «сон»; л) «жилище человека», м) «возраст»; н) «творчество»; о) «одежда». В выделении концептов мы опирались на системную классификацию понятий, разработанную Р. Халлигом и В. Вартбургом (Степанов, 1975).

В качестве примера рассмотрим вербальную репрезентацию концепта любовь, занимающего важное место в концептуальной картине мира автора. Проведем сопоставительный анализ ассоциативно-смыслового поля концепта, выявленного по данным частотного словаря, и поля, смоделированного на основе контекстологического анализа лирики поэта.

Тема любви является ключевой в поэтическом мире М. Цветаевой. Это подтверждается и объективными данными. На основе компьютерного анализа установлено, что лексемы словообразовательного гнезда с корнем —люб — встречаются в ее стихотворениях более 490 раз, из них 368 словоупотреблений приходится на ранний период творчества, а 123 — на поздний. Кроме того, на основе данных словаря частотности было составлено ассоциативно-смысловое поле концепта любовь, насчитывающее 1441 словоупотребление 81 лексемы.

Ассоциативно-смысловое поле концепта любовь, выявленное по данным словаря частотности ранней лирики М. Цветаевой, содержит четыре условно выделенных нами смысловых лексических парадигмы, а) Любовь — страсть: страсть, страстный, страстно, любовный, пылкий, любовник, любовница, свидание, объятие, поцеловать и др.; б) Любовь — привязанность, объединяющая близких людей, членов одной семьи: сын, мать, мама, дети, сестра, брат, родной, отец, ребенок, любый, нежнейший, кровиночка, любимец и др.; в) Отсутствие либо непроявленность чувства: неласковый, нелюбимый, разлюбить; г) Негативные проявления, сопутствующие любви: разлука, ревность, измена и др.

Анализ 150 контекстов, содержащих лексемы любовь, любить, любимый (более 200 словоупотреблений) позволил описать межтекстовое ассоциативно-смысловое поле концепта любовь, также включающее ряд смысловых лексических парадигм. Межтекстовые парадигмы содержат следующие ассоциаты (в скобках приводится актуальный смысл, возникающий в тексте): а) каторжная, жестокая — (грех); б) вбаливаются, мука, живодерня — (боль); в) смертная, жажда плоти — (бренная, земная); г) лицедейство, лицемерье — (игра); д) страстные сестры, братская страсть — (однополая); е) невинность, нежнейшая на свете — (нежность); ж) люблю тебя свыше мер — и чувств — (безмерность чувства) и др.

Чувство любви достигает в лирике М. Цветаевой максимального напряжения, накала. Чрезмерность страстей и переживаний, испытываемых персонажами, автор подчеркивает яркими и оригинальными ассоциатами на ключевое слово: боль, большая, блажь и беда, великая низость, дальняя, жестокая, живодерня, забываемо-ново, злая, зноб и зной, моя вся кара, лихая, лихорадка, любовь нелюбовная, любовный голод, любовная истома, любовный крест тяжел, лютая, мачеха, нежнейшая, нищая, пламенная, пустая, роковая, слово темное, смертная, стара, страшная, тайнопись любви, чародейство любви, юдоль любви и т.д. Эти и многие другие текстовые ассоциаты отражают восприятие поэтом любви как чувства, связанного со страданиями мятущейся души, сильными эмоциональными переживаниями, иногда почти физической болью.

Сопоставительный анализ межтекстовых ассоциативно-смысловых полей концепта любовь, смоделированных на основе анализа двух различных источников: словаря частотности лирики М. Цветаевой и ее конкретных поэтических текстов, позволил сделать вывод о принципиальном различии их информативных и интерпретационных возможностей. Если словарь частотности фиксирует ассоциаты, которые могут потенциально репрезентировать концепт в одном из поэтических текстов, а парадигмы ассоциатов отражают наиболее вероятные из возможных направлений смыслового развертывания концепта, то контекстуальный анализ ключевых слов-репрезентантов концепта любовь в лирике поэта позволил глубоко и полно проследить все оттенки индивидуально-авторского осмысления концепта.

Словарь частотности словоупотреблений поэзии М. Цветаевой (1909—1921 гг.) — это уникальный материал, содержащий в себе значительные перспективы для дальнейших исследований идиостиля автора. На основе словаря объективно, со статистической точностью можно судить о различных особенностях идиостиля поэта, как ярко выраженных, так и малозаметных. Например, именно словарь частотности лексем позволил выявить тончайшие нюансы цветовой картины мира айтора, выделить важные для него слова, связанные с религиозным, сакральным знанием и т. д.

В § 2.3. «Семантические модификации слова в поэзии М. Цветаевой в аспекте идиостиля» различные типы реализации коммуникативных возможностей поэтического слова анализируются с точки зрения их роли в отражении мировоззрения поэта.

Выявленные Н.С. Болотновой (1992) три типа реализации коммуникативного потенциала слова: а) соответствие внетекстового потенциала его текстовой реализации; б) «сужение» и в) «расширение» коммуникативного потенциала лексической единицы в тексте — коррелируют со смысловыми модификациями слова. Они выражаются в том, что происходит либо актуализация основного узуального значения слова, либо сужение или расширение его семантики. Кроме этого, нами выделены семантические метаморфозы как особый тип преобразований, происходящих со словом в поэтическом тексте М. Цветаевой. Метаморфозы представляют собой крайнюю степень изменения семантики слова, художественно детерминированное коренное ее «искажение», предпринятое автором для создания уникального эстетического смысла и особого прагматического эффекта.

Как показало проведенное исследование, поэтическое словоупотребление автора отличается уникальностью, нестандартностью, яркостью ассоциирования и смыслопорождения. Поэт по-новому интерпретирует сущность окружающих нас явлений и реалий, устанавливает парадоксальные ассоциативные связи между ними, ведь в создаваемом им поэтическом мире нет места банальности и случайности.

Сужение, акцентуализация коммуникативного потенциала и ассоциативных связей характерны, в частности, для слов, отражающих представления о внутреннем мире лирической героини. Например, дом (ключевое слово одноименного стихотворения) предстает как интимное пространство ее души. В контексте актуализируются признаки: мой, родной, отчий. Например: «дом — будто юности моей / день», «будто молодость моя / — меня встречает», «девический дагерротип души моей». Дом, стоящий на границе миров, служит одновременно защитой от жестокой реальности и надежным оплотом в эфемерности поэтического вымысла. В тексте целенаправленно актуализируются ассоциаты, формирующие общий смысл: «мечта о защищенном, изолированном от тягот и невзгод окружающего мира месте». Подобным образом реализуется коммуникативный потенциал еще ряда слов, например: сад интерпретируется как тихое убежище от мира; рай — как воображаемое место покоя избранных; остров — как пространство изолированное, уединенное. Так воплощается стремление автора защитить, сберечь чистоту и целостность своего Я, оградиться от посягательств окружающей действительности, враждебной и чуждой. Контекст усиливает, образно трансформируя, ряд отдельных смысловых признаков, характерных для этих слов в узусе.

Расширение, вплоть до семантических метаморфоз, узуально закрепленных коммуникативных возможностей слова происходит, в частности, в тех случаях, когда автор, опираясь на известные адресату реалии существующего мира, создает ассоциативно-образное представление о мире поэтическом, эфемерном и недоступном.

Расширение коммуникативных возможностей семантики слова характеризуется необычностью ассоциирования, нестандартной сочетаемостью слов, хотя основой для этого служат узуальные смысловые признаки. Например, в цикле «Облака» — это способность реалии изменять форму; в цикле «Ручьи» — характер звучания и внешний вид объекта, стимулирующие возникновение в контексте новых неожиданных ассоциативных связей, значительно расширяющих коммуникативный потенциал ключевых слов. Облака и ручьи становятся элементами образного строя произведения, реалиями поэтического мира, создаваемого автором. Существуя в реальности как природные явления, они предстают лирической героине воплощением яркого и мятежного воображаемого мира. Его эфемерный призрачный образ вполне соответствует недосягаемости облаков и текучести ручьев, их струящейся динамичной сущности. Драматические события реальной жизни, преломившись сквозь призму поэтического воображения автора, его культурологического тезауруса, воплотились в грандиозной панораме, образно запечатлевшей события великой древности.

Особенно значительные преобразования претерпевает коммуникативный потенциал слов, обозначающих наиболее значимые для М. Цветаевой понятия и явления окружающей действительности. Поэт отказывается от их обыденного, стереотипного восприятия, трансформируя, преобразуя их в новые сущности и образы.

Например, со словом происходят семантические метаморфозы при описании поэтической реальности, творцом которой выступает автор, приобщающий читателя к своему мироощущению.

«Цыганская страсть разлуки! Чуть встретишь — уж рвешься прочь! Я лоб уронила в руки И думаю, глядя в ночь: Никто, в наших письмах роясь, Не понял до глубины, Как мы вероломны, то есть — Как сами себе верны»

Поэт намеренно игнорирует явные, легко угадываемые лексические мотиваторы слова вероломство — «вера + ломать», предлагая единственный, свой, — верность. Вероломство становится отражением цельности лирической героини, не желающей забыться, отдаться чувству, растворить свое Я в любимом, соединиться с ним. Поэтому она отвергает все попытки сближения. «Цыганская страсть разлуки» — это жажда свободы и независимости от всего, даже от любимого. Единственный компромисс, который она принимает, — переписка, своеобразная близость через расстояния.

Ключевое слово в данном случае утрачивает свою отрицательную окраску, меняет ее на субъективно положительную и приобретает смысл, который можно сформулировать так: «стремление любой ценой сохранить целостность, цельность своего Я, своеобразный эгоцентризм, полностью преодолевший потребность в близости любимого человека». Создавая сложный образ, поэт старательно предает забвению исходную семантику, известную адресату, и внутреннюю мотивированность ключевого слова, эксплицируя свою собственную интерпретацию («то есть сами себе верны»).

Каждый из рассмотренных типов семантических модификаций слова в художественном тексте представляет собой некую обобщенную модель, демонстрирующую перераспределение его семантических признаков, причем выдвижение на первый план доминантных или фоновых признаков определяется эстетически обусловленной коммуникативной задачей автора. В соответствии с этим акцентируется либо ядерная зона узуального коммуникативного потенциала слова, либо периферия, отражающая его авторскую интерпретацию, либо то и другое.

Анализу культурного компонента поэтического слова М. Цветаевой посвящен § 2.4. В нем отмечается, что в последние годы произошел всплеск интереса лингвистов к периферийным компонентам лексического значения слова. Стало очевидно, что коннотация играет значительную, если не ведущую, роль в процессе коммуникации. Фоновые знания, культурная пресуппозиция, закрепленная за словом, актуализируются в художественном тексте, поэтому рассматривать слово надо как «современную и сущностную единицу, корни которой уходят в историю, оставляя живой след» (Шведова, 1984). Этим объясняется особенно пристальное внимание в диссертационной работе к культурной составляющей семантики поэтического слова М. Цветаевой.

Культурный компонент обычно отражается в коннотативной зоне лексического значения слова и ассоциативных связях, являясь важнейшей частью его коммуникативного потенциала. Степень яркости и насыщенности, с которой проявляется культурный компонент слова в художественном тексте, зависит от его роли и места в семантической структуре слова. В соответствии с этим в работе условно выделено несколько межтекстовых лексических парадигм культурологического типа.

1. Имена собственные, существующие в культурном тезаурусе определенной эпохи либо имеющие непреходящую, вневременную ценность для общества (имена собственные мифологических, библейских, литературных персонажей, легендарных исторических и культурных деятелей, названия вымышленных и реальных географических мест и др.). Узнавание читателем определенного имени собственного предполагает и знание связанного с ним прецедентного текста. Культурный компонент в этом случае составляет денотативно-сигнификативную часть лексического значения слова. При этом, благодаря ассоциативно-смысловым парадигматическим и синтагматическим связям слова в тексте, имя собственное передает различные индивидуально-авторские эмоционально-оценочные представления.

Например, имя Пушкина является одним из центральных в культурном тезаурусе носителя русского языка. По данным Русского ассоциативного словаря, слово-стимул Пушкин вызвало следующие реакции: поэт — 26, Лермонтов — 11, стихи — 5, гений — 4, великий — 2, XIX век, великий поэт, великий русский поэт, талант. Периферийные реакции отражают включенность стимула в широкий культурологический контекст: в Царском селе, Годунов, Медный всадник, памятник (РАС, 3, 145). Таким образом, культурный компонент имени составляет основу денотативно-сигнификативной части его значения.

Межтекстовое ассоциативно-смысловое поле ключевого слова Пушкин (цикл «Стихи к Пушкину») формируется на основе двух парадигм, а) «Пушкин — поэт»; «недурен Российский классик»; «Пушкин-пиит». В поэтическом тексте реализуется стереотип восприятия А.С. Пушкина, акцентируется внимание на его поэтическом таланте и вкладе в русскую культуру; б) «Африканский самовол»; «бич жандармов»; «бог студентов»; «услада жен»; «нагловзорыи»; «скалозубыи» и др. В этом случае акцентируется внимание на незаурядных личностных качествах поэта. Цветаевой интересен такой Пушкин, «ее Пушкин», не вписывающийся в рамки условностей, Пушкин как живая и яркая личность. На первый план выдвигаются уникальные ассоциации, представленные в коллективном ассоциативно-смысловом поле соответствующего стимула единичными реакциями (например: веселый, живой, кучерявый, мой).

2. Лексические единицы, являющиеся перифразами, различными метафорическими обозначениями имен собственных. Например: Князь тьмы (дьявол); Царь Щедрот (царь Соломон); бешеный атаман, разбойник, красный зверь (Степан Разин); Царь-Плотник, Царь-Кустарь, Царь-бунтарь (Петр Первый); Вожатый (Емельян Пугачев); орлеанская дева (Жанна Д'Арк); одногрудые (амазонки); вечерняя странница, самая нежная из звезд (планета Венера, названная в честь богини любви) и др. Такие лексические единицы (словные и неоднословные) несут на себе отпечаток традиционного или индивидуально-авторского эмоционально-оценочного отношения, поэтому культурный компонент в них смещается на границу понятийной и коннотативной зоны их лексического значения.

3. Слова-номинаты, в которых культурный компонент представлен имплицитно (в коннотативной зоне семантики слова), не всегда осознается носителями языка, хотя в культурной традиции народа эти слова могут иметь устойчивое поэтическое значение. В семантической структуре таких слов культурный компонент имеет статус потенциальной семы и может быть частью коннотации. В тексте эти лексические единицы обычно выступают в качестве ключевых слов, являясь стимулами разнообразных ассоциаций, на основе которых создается эстетически целостный художественный образ, например: окно, сад, облака, сон, день, ночь, век, глаза, закат и др.. В тех случаях, когда восприятие реалии совпадает с принятой в обществе культурной традицией, автор лишь усиливает, подчеркивает нужный оттенок коннотации, «переводя» его в денотативно-сигнификативную зону значения.

Сопоставление авторской интерпретации стимула окно (ключевого слова в стихотворении «Атлантским и сладостным») с узуальным ассоциативным полем (в мир — 39, открыто — 29, свет — 8, распахнуто — 3, в жизнь, в небо, в свет — 2 и др., РАС) подтверждает существование определенного культурного стереотипа восприятия окна как выхода в иное, запредельное пространство, сулящее свободу и новые возможности. Окно в поэтическом мире М. Цветаевой должно быть открытым, что означает свободный выбор места обитания души, возможность улететь «Наядою сонною /В моря заоконные».

4. Лексические единицы, в которых культурный компонент семантики и устойчивые ассоциативные связи претерпевают коренные изменения в поэтическом тексте. При этом слова актуализируют не свойственные им, противоречащие их узуальной семантике ассоциативно-смысловые связи. Автор, стремясь добиться неповторимого эстетического эффекта, ломает привычные представления об определенных понятиях и реалиях окружающего мира. Слова, перенесенные в поэтический контекст, преобразуются, с ними происходят удивительные метаморфозы.

Так, в стихотворении «Сивилла — младенцу» ключевым становится слово рождение. Его текстовая парадигма содержит следующие ассоциаты: «паденье в дни», «паденье в час», «паденье в кровь, /Ив прах», «рожденье в вес! / ...ив счет, /Ив кровь, /Ив пот». Здесь плач младенца расценивается как сожаление о падении: «ты духом был, ты прахом стал». И если рождение — это падение, то смерть — «век / Смежение — рожденье в свет». Поэтому жизнь не обрывается смертью, она воспринимается как переход «Из днесь — / В навек», «Смерть, маленький, не спать, а встать, / Не спать, а вспять» — возвращение к исходному, высшему состоянию бытия.

5. Слова-номинаты, узуальные коммуникативные возможности которых явно ограничены, а культурный потенциал близок к нулю. Вместе с тем, воплощая определенные индивидуально-авторские интенции в тексте, эти лексические единицы могут наделяться оригинальным и глубоким эстетическим смыслом. Автор привносит в их узуальную семантику свежее культурологическое звучание, благодаря которому, «обрастая» индивидуально-авторскими ассоциациями, они могут достойно войти в культурный тезаурус эпохи. Культурный компонент таких лексических единиц остается на периферии коннотации, т. к. образное, поэтическое использование их носит единичный, уникальный характер. В эту парадигму можно включить, например, такие слова: стол, куст, овраг, Деревья, раковина, педаль и др. Все они получили оригинальную художественно-образную конкретизацию в лирике М. Цветаевой.

Например, круг узуальных ассоциаций на стимул стол тематически узок и однообразен (стул — 86, круглый — 46, обеденный — 20, накрыт — 17, еда -11, обед — 9, кухонный — 4, РАС), однако коммуникативные возможности слова расширяются, оно приобретает неожиданное художественно-образное звучание в поэтическом цикле М. Цветаевой «Стол». Парадигма ключевого номината: «шрам», «письменный вьючный мул», «шах», «маг», «столп столпника», «уст затвор», «престол», «простор», «человек возлюблен», «край колодца», «старой могилы пласт» и др. — разрушает обыденное представление об известной реалии. Текстовые синтагматические ассоциаты благодаря приему олицетворения эксплицируют образ стола — друга, соратника: «шел со мной», «меня охранял», «ног не гнул», «отбивал»; «учителя: учивший», «грозивший». Стол — «человек возлюблен», с которым поэт в сговоре, союзе «верней любви»; они давние знакомые: «Я знаю твои морщины, / как знаешь и ты — мои». Даже смерть поэта — это встреча в новом качестве: «завтра меня положат — / дурищу да на тебя ж!». В мире поэтическом 'стол — единственный верный друг, товарищ лирической героини. Лишь такой человек, как М. Цветаева, обладающий даром художественного видения мира, способен был разглядеть в предмете мебели образ, достойный воспевания. Уникальные текстовые индивидуально-авторские ассоциативные связи слова, не предусмотренные его узуальными свойствами, формируют семантический окказионализм.

Перенося известные реалии из привычного мира в поэтический, автор отторгает все, что делает их обыденными, банальными, находит нетривиальное и глубокое объяснение их сущности.

Поэтическое словоупотребление М. Цветаевой отличается стремлением преодолеть стереотипное восприятие смысла используемых лексических средств. Это происходит за счет расширения традиционного набора семантических признаков и ассоциативных связей слов вплоть до их метаморфоз, переосмысления культурной значимости лексем, привнесения в семантику некоторых из них уникальной культурной соотнесенности. Выражая своё неповторимое эстетическое видение мира и создавая прагматический эффект, поэт смело использует все ресурсы коммуникативного потенциала слова.

В Заключении подводятся итоги исследования.

1. Ассоциативность как универсальное коммуникативное свойство узуального и текстового слова является интегральным в системе его основных свойств (фонетическая оформленность, непроницаемость, отдельность, рд-ноударность, номинативность, идиоматичность, частотность, мотивированность, цельнооформленность, синтаксическая валентность), также детерминированных ассоциативными связями лексической единицы. Ассоциативные связи определяют коммуникативный потенциал слова и характер его отражения в художественном тексте.

2. Наряду с ассоциативными связями значительный вклад в формирование коммуникативного потенциала узуального слова вносят все составляющие его семантики. Основную информативную и прагматическую функцию обеспечивают соответственно денотативно-сигнификативная часть лексического значения и компоненты коннотации (культурный, экспрессивный, эмотивный, образный; оценочный, социальный, идеологический, этикетный). Другие виды значения слова (фонетическое, словообразовательное, грамматическое, мотивационное, стилистическое, эстетическое), входящие в его коммуникативный потенциал, могут быть востребованными и актуализированными в различных коммуникативных ситуациях. В поэтической речи достаточно часто наблюдается выдвижение фоновых компонентов коммуникативного потенциала слова, обусловленное художественно-образной конкретизацией в соответствии с авторской интенцией.

3. В зависимости от доминирования узуальных или системно-текстовых смысловых признаков и ассоциативных связей выделяется четыре типа реализации коммуникативных возможностей поэтического слова в лирике М. Цветаевой: актуализация узуальных коммуникативных потенций слова, эстетически обусловленное «сужение», «расширение» инвариантной части коммуникативного потенциала слова и его метаморфоза. Семантическая метаморфоза — наиболее специфический процесс, происходящий со словом в лирике М. Цветаевой, характеризующийся коренным переосмыслением коммуникативного потенциала слова, приобретением им в художественном тексте новых, не свойственных лексической единице в узусе, смысловых признаков и ассоциативных связей.

4. Яркой особенностью идиостиля М. Цветаевой является максимальная актуализация культурного компонента семантики лексических единиц. В зависимости от того, как репрезентируется культурный компонент слова, в лирике М. Цветаевой выделено пять лексических парадигм культурологического типа: а) имена собственные, входящие в культурный тезаурус человечества; б) лексические единицы, метафорически указывающие на носителей собственных имен и передающие определенное индивидуально-авторское отношение к ним; в) слова, реализующие скрытую, потенциальную культурную пресуппозицию; г) лексемы, отражающие противоположную узуальной культурную соотнесенность; д) стилистически нейтральные слова-номинаты, приобретающие не свойственную им культурологическую значимость.

5. Большими информативными возможностями для исследования идиостиля обладает словарь частотности словоупотреблений автора, составленный на основе компьютерной обработки текстов. В высокочастотной зоне словаря, как правило, зафиксированы важнейшие базовые лексемы, репрезентирующие соответствующие им концепты в узусе, а периферийная зона словаря отражает специфику индивидуально-авторской языковой и концептуальной картины мира.

6. Словарь частотности словоупотреблений поэта фиксирует ассоциаты, которые могут непосредственно репрезентировать различные концепты в поэтическом тексте, указывая тем самым наиболее вероятные направления их смыслового развертывания и выделяя ключевые фрагменты концептуальной картины мира автора.