Глава 5

Политическая антропология и современность

173

лись публикации на эту тему. Выяснилось, что вопрос об «улусизме» применительно к проблеме власти остается столь же актуальным, что и почти семьдесят лет назад. В Калмыкии, например, почти 85% горо­жан и более 90% жителей села идентифицируют себя с той или иной племенной группой. Борьба за власть ведется между тремя главными племенными группировками: торгутской и дербентской (истоки проти­востояния которых уходят в двоично-троичную крыльевую систему), а также бузавской — этнически более молодой, состоящей из потомков донских калмыков (Гоголданова, Гузенкова 1993: 166). Схожие процес­сы прослеживаются, например, в Туве а также во многих других мно­гонациональных субъектах Российской Федерации.

Несколько иная ситуация существует ныне в Чечне. Исследования этнологов-антропологов показывают, что в отличие от генеалогически иерархизированных структур вчерашних кочевников Казахстана и Кир­гизии горские общества всегда отличались известной тягой к формиро­ванию неиерархических моделей политической организации*. У чечен­цев всегда отсутствовало благородное сословие или какая-либо другая привилегированная наследственная группа. Они разделены по клановым, территориальным и до некоторой степени даже конфессиональным ли­ниям. Чеченские тейпы, или кланы, пережили советский период и сейчас становятся все более и более влиятельными в политической жизни обще­ства. Преданность какому-либо клану остается высшей ценностью в че­ченском менталитете, а кровная вражда длится поколениями. Чеченцы разделены на три главные территориальные группы: тех, кто живет в долине Терека (они испытали более сильное влияние русских, чем дру­гие группы); тех, кто живет в предгорьях; и собственно горцев (самая бедная экономически и в то же время самая традиционная часть чечен­ского этноса). В советский период политическая власть в Чечне удержи­валась выходцами с низин. В период правления Дудаева горцы стали вернейшими его сторонниками. Хотя все чеченцы считаются мусульма­нами-суннитами, они приверженцы двух различных суфийских орденов, или братств: Накшбандийя и Кадырия, которые оспаривают влияние в чеченском обществе. Даже в прошлом чеченцы не смогли объединить­ся и избрать общенационального лидера из своей среды, поскольку не желали дать одному клану или территориальной группе преимущество перед другими. Их единственными национальными лидерами были шейх Мансур, который жил в восемнадцатом веке и первым возглавил чечен­цев в войне против Российской империи, а также Джахар Дудаев, также направивший внутренние разногласия на борьбу с внешним врагом — той же Россией (Khazanov 1995: 215-216)**.

Разделение властей

Таким образом, результаты прямого внедрения в неевропейские об­щества западных либерально-демократических институтов нередко приводят к незапланированным последствиям. Многопартийная систе­ма, парламентаризм, разделение различных ветвей власти и т. п. — все это нередко вызывает обратные результаты, весьма нежелательные с точки зрения задач демократизации. Опыт политантропологических исследований показывает, что в посттрадиционных обществах партий­ные структуры нередко формируются на родоплеменной или конфес­сиональной основе или как инструмент персоналистского влияния того или иного лидера. Выборы в представительные органы власти в таких условиях, как правило, основываются не на политических программах, а на племенных или религиозных принципах. В результате большие массы людей втягиваются в племенные, межэтнические и межконфес­сиональные конфликты, что создает неустойчивость правящих коали­ций, отсутствие политической стабильности. Все это приводит к кризи­сам, политическим переворотам, войнам. Иллюстрацией этого являют­ся события в той же Чечне в последние десять лет. В такой ситуации власть нередко видит единственный способ сохранить стабильность путем создания авторитарных — однопартийных военных режимов.

Не случайно практически все государства, возникшие на территории азиатской части СНГ, имеют автократическую природу власти. Прав­да, здесь необходимо иметь в виду еще одно свойство традиционной власти. Разделение властей — институт, прошедший длительную эволю­цию и, можно сказать, «выстраданный» Европой в ходе многих восста­ний и революций. Для архаических и традиционных обществ подобное явление в принципе не характерно. Правитель традиционного общества является единственным носителем сакрального статуса, и все иные са­мостоятельные ветви власти автоматически воспринимаются как неже­лательные конкуренты не только самим правителем, но и большинст­вом населения. Поэтому в «посттрадиционных» обществах руководя­щим органом и страны и партии нередко является политический лидер харизматического толка, наделенный часто почти не ограниченными полномочиями. Исходя из всего вышеизложенного, ясно, почему боль­шинство стран СНГ прошли схожий путь политической трансформа­ции. События в них развивались по однотипному сценарию: роспуск законодательных органов, принятие новых конституций, расширяющих полномочия президента, «мягкий» террор в отношении оппозиции и не­зависимых средств массовой информации.

* См. гл. 4.

** Подробнее о традиционном чеченском обществе можно прочитать в работах: Вартапетов А. С. Проблемы родового строя чеченцев и ингушей // Советская этногра­фия. 1932. № 4; Гантемирова Ф.А. Общественно-политический строй и обычное право

чеченцев и ингушей (вторая половина ХГХ — начало XX в.). М., 1972; Боргашвили Э.А. Социально-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в XXVIII—ХГХ веках. Тби­лиси, 1988; Кокурхаев К.А. Общественно-политический строй и право чеченцев и ингу­шей (вторая половина XIX и начало XX в.). Грозный, 1989; Панеяш 9.Х. Традиции в политической культуре народов Северо-Западного Кавказа // Этнические аспекты вла­сти. СПб., 1995.

174

Глава

Политическая антропология и современность

175

Проиллюстрируем вышесказанное несколькими примерами. В 1993 г. в Казахстане возникло определенное противостояние между законода­тельной и исполнительной властью. Однако в отличие от России, где ана­логичное противостояние вылилось в вооруженный конфликт, здесь ос­новные нити политической игры всегда находились в руках президента. Несмотря на нежелание Верховного Совета самоликвидироваться, из «про­веренных» депутатов была создана инициативная группа, которая начала агитацию за самороспуск внутри парламента. В декабре парламент уже перестал существовать. Согласно новой конституции Казахстана от 1995 г. (статьи 44—47, 50—55, 71, 73 и др.), законодательная и судебная власть подчинена исполнительной (президент назначает судей, Конститу­ционный суд ликвидирован и т. д.), в 1995 г. референдум в Казахстане продлил президентские полномочия Н. Назарбаева до конца XX в. (по имени туркменбаши С. Ниязова, первым начавшего кампанию по продле­нию полномочий лидеров среднеазиатских государств СНГ до конца XX в., этот феномен получил название «башизм»).

В Узбекистане И. Каримов совмещает посты президента страны и главы кабинета министров. Верховный Совет Узбекистана находится под контролем президента. Осенью 1991 г. часть депутатов оппозиции выступила с критикой президента. В ответ на это в Верховный Совет была внесена поправка к закону о статусе депутата, которая была при­нята уже летом 1992 г. Согласно внесенным уточнениям любой депу­тат по решению высшего законодательного органа страны мог быть лишен своего мандата за

поведение, порочащее звание народного депутата, совершение ан-- тиконституционных действий, направленных на подрыв государст-•> венного устройства, дестабилизацию общественно-политической об-' становки, а также за призыв к таким действиям (Васильев 1998: 95).

Не нужно обладать большим воображением, чтобы допустить воз­можность весьма широкого толкования данного законопроекта соответ­ствующими органами исполнительной власти.

Конституция, как совершенно справедливо отмечает С.А. Панарин (Панарин 2000: 103—104), носит больше показной характер и ориенти­рована главным образом на мировое общественное мнение с целью продемонстрировать демократическое устройство молодого государст­ва. При этом в Конституции не разъяснены механизмы выборов прези­дента, организации и деятельности кабинета министров, регистрации общественных объединений (статьи 56, 90, 98). В 1995 г. президентские полномочия были продлены до 2000 г. В стиле советских времен в стра­не развернута масштабная кампания по возвеличиванию культа Кари­мова. Имеет место внутренняя и внешняя цензура средств массовой информации. Существующие в стране партии, по сути, являются про­президентскими. Как светская, так и религиозная оппозиция подверга­ется преследованиям.

Самая унитарная форма государственного устройства — в Туркме­нии. Здесь в 1992 г. был объявлен шестилетний мораторий на многопар­тийность. Президент Ниязов является высшим должностным лицом в государстве, не подчиняющимся законодательной власти. В его руках концентрируются все рычаги исполнительной власти, он назначает и снимает Генерального прокурора, председателей Верховного и Высшего хозяйственного судов. Президент имеет право распустить Народное собрание (парламент страны), если последнее выразит свое недоверие назначенному президентом правительству.

Формально страна является президентской республикой. Но ее глава обладает поистине неограниченными полномочиями. Режим туркменбаши причудливо сочетает черты и жестокого, и патриар­хального правления, все более напоминает правление традиционного восточного монарха, пользующегося, однако, некоторыми современ­ными технологиями власти. Так, с одной стороны, установлен все­объемлющий и всепроникающий полицейский контроль над населе­нием, с другой — делаются разного рода популистские жесты в об­ласти его социальной защиты. Партийная структура совершенно не развита, пресса — официозная и откровенно рептильная. Какая-либо критика власти исключена, оппозиция разгромлена и изгнана, не­многие уцелевшие правозащитники подвергаются систематическо­му запугиванию и периодическим судебным преследованиям (Пана­рин 2000: 105).

Возможно, наименее авторитарная система правления в Средней Азии существует в Таджикистане. Несмотря на то, что и здесь прези­дент согласно Конституции 1994 г. имеет весьма широкий крут преро­гатив, его власть несколько ограничена высшим законодательным ор­ганом. Верховное собрание имеет, в частности, право утверждать всех членов кабинета министров, имеет еще ряд важных контрольных функ­ций. Однако, как считают компетентные исследователи, скорее всего, этот «демократизм» связан с борьбой между различными влиятельны­ми кланами в стране, отсутствием у группировок достаточных сил для разгрома оппозиции (Васильев 19986: 245).

К сожалению, события, происходящие в России в последние годы (чудовищное разбухание госаппарата, разгон парламента в октябре 1993 г., создание специальных «гвардейских» подразделений, подчинен­ных исключительно президенту, ряд положений Конституции, представ­ляющих почти не ограниченные права нынешней исполнительной влас­ти), дают основание сделать вывод, что и здесь процесс развивается по схожему сценарию. Аналогичные процессы, в той или иной степени, происходят и на внутриполитической сцене — в многонациональных субъектах Российской Федерации (например, в Калмыкии). Главные составляющие этих процессов — всеобъемлющая роль традиционного социума (или государства, как в российском варианте), неэмансипиро-

176