28. Период «бури и натиска» в немецкой литературе. Гете «Страдания юного Вертера»

«Буря и натиск» («Sturm und Drang»), литературное движение в Германии 70-х гг. 18 в., получившее название по одноименной драме Ф. М. Клингера. Творчество писателей «Б. и н.» отразило рост антифеодальных настроений, проникнуто духом мятежного бунтарства (И. В. Гёте, Клингер, И. А. Лейзевиц, Я. М. Р. Ленц, Г. Л. Вагнер). Это движение объявило войну аристократической культуре. В противовес классицизму с его догматическими нормами, а также манерности рококо, «бурные гении» выдвинули идею «характерного искусства», самобытного во всех своих проявлениях; они требовали от литературы изображения ярких, сильных страстей, характеров, не сломленных деспотическим режимом. Главной областью творчества писателей «Б. и н.» была драматургия. Они стремились утвердить боевой третьесословный театр, активно воздействующий на общественную жизнь, а также новый драматургический стиль, главным признаком которого становится эмоциональная насыщенность, лиризм. Сделав предметом художественного изображения внутренний мир человека, они вырабатывают новые приёмы индивидуализации характеров, создают лирически окрашенный, патетический и образный язык.

«Страдания молодого Вертера» или «Страдания юного Вертера — роман в письмах, самое совершенное создание Гёте периода «бури и натиска». «Вертер» дал автору мировую славу. В романе изображен конфликт между человеком и миром, принявший форму любовной истории. Вертер — слабый человек, неспособный отстоять свое «я» пред лицом враждебной действительности. Он — натура пассивная, не столько действующая, сколько переживающая. Он — антипод Прометея, и всё же Вертер — Прометей конечные звенья одной цепи образов Гёте периода «бури и натиска». Их бытие в равной мере развёртывается под знаком обреченности. Вертер опустошает себя в попытках отстоять реальность вымышленного им мира, Прометей стремится увековечить себя в создании «свободных», независимых от власти Олимпа существ, создаёт рабов Зевса, людей, подчиненных выше их стоящим, трансцендентным силам.

29. Гете «Фауст»: творческая история и композиция. Источники сюжета. Образ Фауста в традиции просветительской мысли.

Основные даты творческой истории «Фауста»:

* 1774—1775 — «Urfaust» (Прафауст),

* 1790 — издание «Фауста» в виде «отрывка»,

* 1806 — окончание первой части,

* 1808 — выход в свет первой части,

* 1825 — начало работы над второй частью,

* 1826 — окончание «Елены» (первый набросок — 1799),

* 1830 — «Классическая Вальпургиева ночь»,

* 1831 — «Филемон и Бавкида», окончание «Фауста».

В «Прафаусте» Фауст — обречённый бунтарь, напрасно стремящийся к проникновению в тайны природы, к утверждению власти своего «я» над окружающим миром. Только с появлением пролога на небе (1800) трагедия усваивает те очертания, в которых привык её видеть современный читатель. Дерзания Фауста получают новую (заимствованную из Библии — Книга Иова) мотивировку. Из-за него спорят бог и сатана (Мефистофель), причём бог предсказывает Фаусту, которому, как и всякому ищущему человеку, суждено ошибаться, спасение, ибо «честный человек в слепом исканьи всё ж твердо сознает, где правый путь»: этот путь — путь неустанных стремлений к открытию действительно значительного смысла жизни.

Трагедия, писавшаяся в течение почти 60 лет (с перерывами), была начата в период «бури и натиска», окончена же в эпоху, когда в немецкой литературе господствовала романтическая школа. Естественно, что «Фауст» отражает все те этапы, по которым следовало творчество поэта.

Первая часть находится в ближайшей связи со штюрмерским периодом творчества Гёте. Тема покинутой возлюбленным девушки, в приступе отчаяния становящейся детоубийцей (Гретхен), была весьма распространена в литературе «бури и натиска» (ср. «Детоубийца» Вагнера, «Дочь священника из Таубенгейма» Бюргера и пр.). Обращение к веку пламенной готики, Knittelvers, насыщенный вульгаризмами язык, тяга к монодраме — всё это говорит о близости к «буре и натиску». Вторая часть, достигающая особенной художественной выразительности в «Елене», входит в круг литературы классического периода. Готические контуры уступают место древнегреческим. Местом действия становится Эллада. Очищается лексика. Knittelvers сменяется стихами античного склада. Образы приобретают какую-то особую скульптурную уплотнённость (пристрастие старого Гёте к декоративной интерпретации мифологических мотивов, к чисто зрелищным эффектам: маскарад — 3 картина I акта, классическая Вальпургиева ночь и т. п.). В заключительной же сцене «Фауста» Гёте уже отдаёт дань романтизму, вводя мистический хор, открывая Фаусту католические небеса.

Гёте существенно переработал и усложнил средневековую историю о докторе Фаусте в соответствии с духом Нового времени, в результате чего старый средневековый сюжет о чернокнижнике, который продает душу Дьяволу ради мирских достижений и обречен на адские муки после смерти, приобрел качественно новое содержание и значение. В интерпретации Гёте Фауст является сложной, страждущей личностью, находящейся в процессе постоянного поиска истины, который разочаровывается в старых догмах и учениях и пытается выйти за пределы духа своего времени, познать мир, для чего призывает на помощь нечистую силу, бесстрашно закладывая при этом свою бессмертную душу.

Сюжет древних сказаний соответствовал требованиям и взглядам католической церкви, а потому не отличался плюрализмом трактовок жизни и смерти Фауста. Он продал душу дьяволу, впал в грех, за что и был обречен на вечные муки. На этом ставилась точка. С моральных позиций XVI века он чудовище, безбожник и отщепенец, способный вызвать лишь общественное осуждение. Но нельзя забывать, что гетевский Фауст – это герой эпохи Просвещения, и его образ трактуется совершенно по-новому. "Кто трудится вечно и вечно стремится, того мы можем спасти".Это оптимистическое окончание трагедии, подсказанное, как у Лессинга, просветительской верой в разум и в моральную ценность человеческой личности, означает оправдание свободных исканий человеческой личности, отказавшейся от традиционной веры, и вместе с тем человеческой воли, порвавшей с бытовыми предрассудками и аскетизмом церковной морали. Гете соединил просветительские идеи и идеи предромантические. Человек в понимании Гете велик и прекрасен, когда он щедр сердцем и богат умом, когда он практически действует. Фауст остановил мгновение не для себя, а для тех новых людей, для которых он строил свой прекрасный город, и чьи шаги послышались ему в звоне лопат, роющих ему могилу. Этот возвышенный порыв спас его душу.