8. Старик остается один

Кони чернее безлунной ночи, в звездочках-бляшках на сбруе, привыкли к

крикам и звону. Узкие головы не запрокидывались, глаза не косили, открывая

темный белок. Тонкие ноги спокойно переступали по влажной траве.

Все меньше дней отделяло Савлия от жилища Вещности, приготовленного

для него в конце дороги. Все длинней становился хвост ползущего за

повозкой змея. В кочевьях оставались лишь женщины с детьми, да старики, да

несколько взрослых мужчин, чтобы было кому перегнать стада на летние

пастбища. Те, кто носил оружие, присоединились к шествию. За семь дней

пути змей увеличился вдвое, растянулся, насколько хватало глаз.

На восьмой день Иданфирс обнаружил возле себя высокую фигуру с седой

головой, втянутой в плечи. Старик! Он опять был рядом. На этот раз он

прибыл верхом и, судя по пене, клочьями висевшей на псалиях чалой с белыми

ногами лошади, прибыл издалека. Иданфирс не стал дожидаться, пока упрямый

кузнец вновь примется докучать просьбой.

- Разве наш разговор не окончен? - бросил он раздраженно.

- Тьма войска идет, - медленно проговорил Старик.

- Врешь! Откуда в степи войску взяться?

Но Старика уже не было рядом. Царь Иданфирс увидел сутулую спину

кузнеца, светлый хвост и белые ноги его чалой лошади. От гнева у Иданфирса

раздулись ноздри.

- Вернись! - крикнул он громко и зло.

Старик повернул свою лошадь.

- Гордости у тебя, старый, на четырех вождей хватит, - сказал

Иданфирс. - Что за войско?

- Не знаю. Раненый прискакал, крикнул: "Тьма войска в пяти

переходах!" - свалился с коня и умер.

- Тебе крикнул? Других людей поблизости не оказалось?

- Кочевье на лето пошло. Я оставался, ждал, пока в горне металл

поспеет. Никого больше не было.

- Если ты лжешь, Старик, и затеял хитрость, чтобы вызволить из

кибитки девчонку, знай, не придумано муки, которую я не обрушу на твои

старые кости. Сам смерти запросишь.

Старик не любил, когда ему угрожали. Он придержал Белоножку, и злые

слова затерялись в криках, грохоте бубнов, в клекоте бронзовых птиц.

Иданфирс кольнул акинаком руку и коротко крикнул:

- Мадий!

Мадий был вторым предводителем его дружины.

- Есть слух, что с заката движется войско, - сказал Иданфирс, когда

Мадий подъехал. - Возьми десятерых, проверь.

- Оу! Оу! Оу! - завопили в этот момент гадатели.

- Савлий! Царь! - завопил весь огромный хвост.

- Оу! Савлий! - закричал Иданфирс вместе со всеми.

Никто из вившихся рядом дружинников Савлия не расслышал, что приказал

молодой царь Мадию. Увидели только, что десять воинов понеслись через

степь, но зачем и куда были посланы - этого никто не знал.

Отправив разведку, Иданфирс спохватился, что не видит старого

кузнеца. "Привести!" Бросились искать и нигде не нашли. Недаром слава о

Старике ходила, что оборотень, хоть в зверя, хоть в птицу - в кого угодно

обернуться может.

Всех жаворонков в небе не перебьешь, всех лисиц в степи не

переловишь. Исчез Старик...

- Нас десять, - сказал Мадий, когда, промчавшись по открытому месту,

отряд спустился на дно длинной и узкой балки. - Орик и Токсарид остаются

здесь.

Торговые гости из Ольвии рассказывали о гонцах, расставленных Дарием

на дорогах огромной Персидской державы. До той поры, пока нет спешного

сообщения, гонцы пребывают в бездействии. Но стоит случится важному

событию, к примеру, вспыхнет восстание в покоренной стране, гонцы

срываются с места и скачут стремглав от заставы к заставе. Торговые гости

клялись своими богами, что весть достигает царских ушей быстрее, чем если

б ее принес быстрокрылый и вездесущий ветер.

Постоянных застав скифы не держали. Однако передавать известие от

гонца к гонцу принято было и у них. Наука простая. И деды, и прадеды

знали, что свежие кони несутся быстрее, а отдохнувшие всадники крепче

сидят в седле.

Мадий разбил отряд на пять пар - по два всадника на каждый день

перехода. Первая пара останется ожидать вестей на дне этой балки.

Последняя пара доберется до цели. Остальные растянутся на пути.

Поредевший отряд стал подниматься по склону. Два названных воина

спешились и, взяв коней под узцы, двинулись вдоль бежавшего по каменистому

руслу ручья. К счастью для Старика, они пошли на закат, в противоположную

сторону от кустов, где он со своей Белоножкой пережидал опасную встречу.

Когда шаги стихли, Старик покинул укрытие и повернул на восток. Он шел не

оглядываясь, зная, что белоножка от него не отстанет. Она всюду ходила за

ним, как Лохмат за Одатис.

Все, кроме этой лошадки, отняли у Старика. Одатис отправили в белой

кибитке. Гречанка Миррина ушла. Арзак исчез. Куда скрылся мальчонка? Что

ищет? Разве есть доля лучше, чем выпала кузнецам - властелинам металла?

Все отняли у Старика. Кибитку, и горн, и запасы металла - все пришлось

бросить, чтобы скакать к Иданфирсу. Осталось лишь то, что нельзя отобрать,

не лишив его жизни.

Старик поднес к глазам руки. Темные, с буграми мозолей ладони были

исполосованы шрамами от ожогов. Кузнечное ремесло наложило отметины,

вырезало на ладонях судьбу. Ремесло останется с ним до конца.

Ручей сделал виток и юркнул под землю. Балка кончилась, путь

преградил поросший кустарником склон. Старик выбрался, верхом поехал до

следующей балки. Здесь находилось заветное место, один из разбросанных по

степи четырех тайников.

Вот раскидистый куст дикого миндаля. Семь шагов на восход, восемь по

склону вниз, снова семь на восход. Он копал до тех пор, пока акинак не

споткнулся. Тогда он разгреб землю руками и вытащил туго затянутый кожаный

мешок. Мешок был небольшой, но увесистый. Старик приторочил его к седлу

рядом с дорожной сумкой и повернул Белоножку на солнце.

Он ехал, и степь растекалась по сторонам зелеными волнами. Ветер

тащил горький запах полыни. В небе недвижно висели ястребы. Степь была

родиной, ее он любил превыше всего.

Местом стоянки Старик выбрал курган, одиноким утесом торчавший среди

травяных волн. Вершину кургана охранял каменный воин. Лицо под низко

надвинутой остроконечной шапкой исхлестали дожди, грудь и широкие плечи

выжгло жаркое солнце. Но страж не покинул свой трудный пост. Каменные ноги

вросли в вершину. Рука по-прежнему твердо сжимала каменный акинак.

Старик расстелил у подножья свалявшийся старый войлок, разложил

молотки, клещи, зубила, пробойники, куски черной смолы. Все это он достал

из дорожной сумки. Вместе с лепешками, салом и сыром-иппакой инструменты

входили в его дорожный запас. С ними Старик не расставался.

Из той же сумки он вытащил две половинки каменной формы для отливки

фигуры пантеры. Зверь лежал, свернувшись кольцом, уткнув морду в мягкие

лапы. Так он лежит на луне.

Старик провел пальцем по врезанному изображению, потрогал оставленный

в камне желобок, через который вольется металл, и произнес вслух:

"Сделал". Жаль, что Арзак был далеко и услышать не мог. Выполненная по

всем правилам литейного мастерства, разъемная форма для отливки пантеры

принадлежала его резцу.

Камни легли друг на друга. Пантера скрылась. Настала очередь кожаного

мешка. Старик развязал тугие тесемки и, приподняв мешок, вытряхнул

содержимое. По серому войлоку светлым ручьем разбежались пластинки,

брусочки, плоские кругляши, витки гибкой проволоки, Все было из золота.

В обмен на золото можно приобрести стада, табуны, разноцветное

платье. Ради золота люди рискуют жизнью, выхватывают акинаки и выпускают

друг в друга стрелы. Но разве Старик стремился к богатству? Разве хотел он

жить в десяти кибитках и держать возле себя десять рабов? Нет, ни в рабах,

ни в кибитках Старик не нуждался. Зачем же тогда он прятал в степных

оврагах наполненные золотом кожаные мешки? Для того, чтобы иметь запас

самого лучшего, считавшегося в степях священным, металла.

Красная ржавчина съест железо, зеленая патина погубит бронзу. Ни один

из этих врагов золоту не опасен. Золото - металл красивый и вечный. Золото

живет тысячу лет, и еще тысячу, и еще бесконечное множество. А какой

мастер не хочет, чтобы сделанное его руками дошло до самых отдаленных

потомков!

В груде золотых заготовок Старик выбрал пластину величиной с ладонь,

отрезал от войлока неширокую полосу, сложил, сверху пригладил пластину и

приступил к работе.

Первым инструментом был нож. Быстрый в уверенной твердой руке, он

побежал по пластине, оставляя после себя вдавленный след. Вытянутая морда,

спина, распрямленные лапы - проступило плоское подобие зверя, тень, в

которой угадывалась пантера. Молоток, с закругленным ударником должен

наполнить тень жизнью, плоскому дать объем. Только не надо бить по

металлу, от этого он делается неподатливым. Надо бережно вдавливать тень в

войлочную прокладку, вминать очередное изображение.

Работа молотком требовала осторожности и терпения. Арзак говорил:

"Молоток за добычей крадется". Подглядел сходство мальчонка. Неловкий шаг,

хрустнула ветка - добыча ушла. Неловкое движение, молоток сорвался на

линию - рисунок сбит. Старик перевернул пластину, подложил гладко тесанную

дощечку и, сменив молоток на зубило, принялся осаживать поле.

Потом пластина вернулась на войлок. В дело пошел молоток. Потом снова

доска и зубило.

На войлоке пластина лежала фигурой пантеры вниз, на доске - фигурой

вверх. Молоток - изнанка. Зубило - лицо. Изнанка - лицо, изнанка - лицо,

снова изнанка.

Молоток и зубило, сменяя друг друга, работали до тех пор, пока фигура

пантеры не поднялась равномерно над полем. Но не было в звере ни силы, ни

гибкости. Пантера напоминала пузырь, вскипевший на гладкой воде.

Старик размял косточки смолы, вытянул в жгут, положил под вздутую

золотую шею и принялся, легко постукивая молотком, прощупывать жгут сквозь

металл. Протянулась круто изогнутая полоса. Жгут перешел под лапы. Вдоль

каждой лапы молоток выколотил натянутую тугую линию, придавшую лапам

упругость. Смола снова переместилась: круглым стал глаз, оскалилась пасть.

Смола держала металл. Молоток лепил форму. "Свободная выколотка" -

так называется эта техника у мастеров. Владеют ею немногие. Немногим дано

лепить металл без помощи формы и штампа, одним молотком.

Старик встал, поднял пантеру к солнцу. Светлый луч ударился о

пластину и разлетелся осколками. Пантера была сильной и злой. Она не

лежала, свернувшись в кольцо. В родные степи пришла война, и она

поднялась, готовясь к прыжку. От напряженного тела исходила грозная мощь.

Старик снял с пояса акинак, чтобы обрезать ненужное большое поле, и

вдруг упал. Он упал лицом вниз, зарывшись в траву. Руки сами собой

продолжали сжимать пластину и акинак. В левом плече дрожало древко стрелы.