Этногенез.

Исследование процессов рождения этносов и их превращения в суперэтносы, развития, рост могущества этих суперэтносов и их вырождение (или гибель) предмет этнической истории, которая в свою очередь «...является функцией природного процесса этногенеза и изучает естественно сложившиеся несоциальные коллективы людей – различные народы, этносы...» (5). Читателю может показаться, что определение замкнулось на себя. Но это не так: этническая история отличается от истории социальных структур дискретностью процессов, поскольку этногенез конечен и связан с энергией живого вещества биосферы. Этногенез лежит на грани, где историческая наука из гуманитарной переходит в естественную, т.е. на стыке классической истории, географии (ландшафтоведения), биологии (генетики) и экологии. Действительно, если этнические явления лежат в сфере природы и представляют собой часть явлений биоценоза, управляемого изменениями ландшафтов, то, при возникновении, этнос вместе с породившим его ландшафтом составляют биохор (биоценоз + ландшафт). С другой стороны, события политической истории прямо (например, разгром Болгарии Византией) или косвенно (навязывание колониальной формы хлопководства – усыхание Арала – вымирание каракалпаков) вмешивается в процессы этногенеза, нарушая непрерывный характер этногенетической функции, если за аналитический вид таковой принять кривую этногенеза, предложенную школой Л.Н. Гумилева (4, 15 и др.). Итак, этногенез – явление биосферное и «работает» на биохимической энергии живого вещества. Но каков канал передачи этой энергии в человеческих сообществах, в форме какого этногенетического «двигателя» она реализуется?

Пассионарность.

Здесь мы подходим к важнейшему достижению теории Л.Н. Гумилева, ее центральному звену. В одной из публичных лекций Лев Николаевич отметил, что введение в научный обиход системного подхода, представления о биосфере, учения о сигнальной наследственности или понятия этноса (известного со времен Аристотеля) не является его заслугой. Но если его имя останется в науке, то, прежде всего, благодаря тому, что он открыл побудительную причину этногенетических процессов – явление пассионарности.

В общем виде Л.Н. Гумилев определил пассионарность как эффект биохимической энергии живого вещества, преломленного психикой (1) или как эффект избытка энергии живого вещества биосферы (5). Эти натурфилософские определения точны, но недостаточно конкретны, если их применять к конкретным процессам человеческой истории. В онтогенезе пассионарность – это способность к сверхнапряжению ради иллюзий (идеальных целей), причем знак этих идеальных устремлений значения не имеет (13,15).

Признак пассионарности – поведенческий, свидетельствующий о наличии у его носителя идеала как такового и о желании достичь идеальной цели даже вопреки инстинкту самосохранения и сохранения вида (потомства). Как биологический инстинкт, пассионарность – антитеза инстинкта самосохранения и часто ведет к преждевременной гибели индивида. В зависимости от соотношении величин пассионарного импульса (Р) и инстинкта самосохранения (I) Гумилевым рассматривается три характерных поведенческих типа: пассионарии (P>I), гармоничники (P=I), субпассионарии (P<I). В статистически равновесном этносе преобладают гармоничные особи, но изменение соотношения поведенческих типов определяет «состояние этноса как закрытой системы дискретного типа» (по классификации А.А. Малиновского) (22).

Пассионарность – это характерологическая доминанта, непреоборимое внутреннее стремление к деятельности, направленной на осуществление какой либо цели. Пасссионарность отдельного человека может сочетаться с любыми способностями; «...она не имеет отношения к этике, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество и разрушение, благо и зло, исключая только равнодушие» (2).

На оценке самого феномена пассионарности следует остановиться особо. Ее внешне индивидуальные проявления часто коррелируют с неординарной активностью, жаждой власти, предельным честолюбием, но эта корреляция неоднозначна. Л.Н. Гумилев специально останавливается на этом :»... сопоставление пассионариев с вождями – домысел, цель которого описание одного из поведенческих признаков свести к банальной, давно отброшенной теории» (13, в). Тем не менее, появляются публикации, сводящие природное явление, открытое Л.Н. Гумилевым, к идее Аристотеля о врожденной предрасположенности властвующих к тому, чтобы властвовать (34). Здесь опять, как и в случае с расизмом, к истории этногенеза неоправданно подсоединяется многократно отвергнутая, но по-прежнему живучая теория «героев и толпы», которая основана на концепции доминирования инстинкта власти в качестве источника поведенческой активности. В действительности эффект пассионарности не сводится ни к одному из известных инстинктов (даже самых сильных – инстинкту самосохранения и защиты потомства) и не перекрывается их проявлениями.

А вот на биохимическом уровне пассионарность действительно может находить отражение, поскольку способность к сверхнапряжению, естественно, должна быть подкреплена морально-психическими особенностями данного организма. Существует очевидный параллелизм с результатами, полученными при изучении стресса. Стресс, как физиологическое состояние по энергетическому смыслу, возможно, является составляющей признака пассионарности. Ведь стрессовая реакция, по определению – это быстрая мобилизация энергетических ресурсов организма. Интересно, что стресс существенно повышает мутабельность. Показано, что выделение в организм больших доз кортикостероидов имитирует стрессорную реакцию и одновременно вызывает разрыв хромосом, повышая число хромосомных перестроек. Число хромосомных мутаций при этом увеличивается как в половых так и в соматических клетках.