3.2. Вера и знание

Мы уже отмечали особое внимание к этому вопросу со стороны Ибн-Рушда. Но истоки интереса берут начало где-то в первых веках на­шей эры. Именно тогда Тертуллиан не только указал на характерную черту веры, но и предложил одно из решений проблемы.

Но вначале определимся с тем, что такое вера и чем она отлична от знания? Обычно под верой понимают принятие каких-либо утвержде­ний как соответствующих действительности в силу их значимости для верующего. Верят, потому что решились поверить. Верят до проверки и даже вопреки ее результатам. Знание же - это соответствие, проверен­ное и подтвержденное. Знание объективно, оно безлично и условно. Вера личностна и безусловна. Вера авторитарна. Авторитарна и схолас­тика. Вместе с тем схоластика - это философия. Потому-то проблема веры и знания относилась в ней к основным.

Логически - в плане понятия - между верой и знанием возможны три вида отношений: совместимость, несовместимость и подчинение. Последнее отношение, в свою очередь, распадается на две разновид­ности. В одном случае подчиняющим понятием будет вера, в другом -знание. В итоге получается четыре варианта. Все они могут быть постав­лены в соответствие с реальными персонами и учениями рассматрива­емой эпохи.

Первой в этом историческом ряду стоит фигура Тертуллиана. Он, по-видимому, вообще склонялся к мысли, что цивилизация портит чело­века, предвосхищая в данном аспекте взгляды Ж.-Ж. Руссо и Льва Тол­стого. Ему приписывают максиму: "верую, ибо бессмысленно". Возмож­но, афоризм возник позднее. Однако особенности воззрений апологета он выражает совершенно точно. К концу средних веков тертуллианов-ская точка зрения трансформируется в концепцию двойственной истины. Вторая трактовка отношения между верой и разумом принадле­жит Августину и его продолжателю Ансельму. Их кредо выражено форму­лой Ансельма: "Не ищу разуметь, дабы уверовать, но верую, дабы уразу­меть". Понятно, речь здесь идет о приоритете веры, "ибо верую и в то, что если не уверую, то не уразумею".

Противоположный вариант подчинения связан с творчеством Абе­ляра. В автобиографии Абеляр вспоминал, что ученики "требовали чело­веческих и философских доводов", так как "нельзя верить в то, чего ты предварительно не понял", и "смешны проповеди о том, чего ни пропо­ведник, ни его слушатели не могут постичь разумом". Мыслитель ссыла­ется на учеников. Скорее всего, их слова - отражение его собственной позиции. Это предположение представляется тем более обоснованным, что сам философ указывал, "в моем обычае было разрешать вопросы, опираясь не на кропотливый труд, но на разум".

Традиция, начатая Абеляром и арабами, достигнет своей кульми­нации в эпоху Просвещения и через позитивистскую философию проник­нет в российскую социал-демократию и советский марксизм, она будет сведена к однобокому представлению, которое сводит мировоззрение к картине мире и наивно отождествляет всякую веру с религиозной.

Четвертая версия отношения веры к разуму была предложена Фомой Аквинским. При ее разработке он встретился с сопротивлением консервативно настроенных богословов, не желавших отказываться от принципов Августина.

Как v, сторонники двойственной истины, "ангельский доктор" начинает с разграничения истин разума и истин веры. Но дальше он, в отли­чие от них, утверждает, что истины веры не противоразумны, а, скорее, сверхразумны: "истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом не сразу, притом с примесью многочис­ленных заблуждений". Но от обладания этой истиной, считает Фома, це­ликом зависит спасение человека, поэтому истины разума следует до­полнить тем, что дано в откровении.

Пока наука занята своим собственным предметом, она свободно движется от чувственного к умопостигаемому. Но как только ученый стал­кивается с высшими вопросами, в которых человек соотнесен со спасе­нием души как своей целью, он должен подчиниться откровению и при­нять истины Писания на веру. В этом последнем тезисе, собственно, и состоит смысл томистского учения о гармонии веры и разума.

В размышлениях о том, что обязательность нравственных требо­ваний действительно не зависит от качества их осознания личностью, основоположник томизма демонстрирует незаурядную глубину и прони­цательность суждений. Однако Фома не в силах (впрочем, он и не пыта­ется) отделить общечеловеческое содержание нравственных ценнос­тей от конкретно-исторической авторитарной формы, в которой они пред­ставлены средневековому сознанию, и потому труды Аквината требуют весьма вдумчивого и критического прочтения.