§ 4. 25 Марта, Потсдам. Бисмарк и король, эпизод второй

25-го марта Бисмарк вместе с делегатами от шенгаузенских крестьян, по-прежнему желавших помочь королю, поехали в Потсдам. Бисмарк собирался в который раз поговорить в Потсдаме с Притвицем и, более того, ещё надеялся встретить там дорогого его сердцу принца Вильгельма.¹⁰⁹

А в Потсдаме тогда как раз находился король. Крестьяне, так жаждавшие принести пользу помазаннику Божию, удовольствовались его лицезрением и ретировались в задние ряды.¹¹⁰ Бисмарк же, имевший некоторые основания полагать, что король не будет рад его видеть, всё же поприветствовал того; Фридрих Вильгельм поблагодарил, не узнавая Бисмарка («er dankte, ohne mich zu erkennen»).¹¹¹ Непроизвольно или преднамеренно король игнорировал Бисмарка, неясно; однако мы бы скорее приняли последнюю версию. Сложно предположить, чтобы хотя бы об общей направленности действий Бисмарка королю не доложили; 21 марта, как мы помним, Бисмарк был на виду всего Берлина. Естественно, Фридрих Вильгельм причислял Бисмарка к «воинствующим контрреволюционерам», которых он желал пока, по словам Э. Энгельберга, «утихомирить»,¹¹² ведь время их ещё не пришло. Это отношение короля к Бисмарку нашло отражение в знаменитой помете на полях, проставленной им в одном из документов напротив имени Бисмарка:

«Заядлый реакционер, пахнет кровью, использовать позднее».¹¹³

Поэтому неудивительно, что Бисмарк 25-го марта не удостоился высочайшей чести быть узнанным. Далее последовало ещё одно разочарование: Бисмарк воочию убедился в том, сколь сильно король «либеральничает» в эти дни. В речи к офицерам гвардейского корпуса Фридрих Вильгельм обронил фразу:

«Я никогда не был более свободен и в большей безопасности, как под охраной моих граждан».¹¹⁴

Речь была, судя по всему, рассчитана не только на офицеров, но и на представителей городского населения (ведь Bürger – это и гражданин, и горожанин), весьма сочувственно отнесшегося к революции. Бисмарк расценил это обращение как очередное проявление слабости и недостаточного консерватизма короля, как достойное презрения заигрывание со злейшими врагами, и «с уязвленным чувством»¹¹⁵ вернулся обратно в Шёнгаузен.

§ 5. Начало апреля, Потсдам. Заговор, эпизод второй

В начале апреля известный нам либерал Георг фон Финке вновь пытался заручиться поддержкой Бисмарка, как представителя консерваторов, для осуществления переворота.¹¹⁶ В «Мыслях и воспоминаниях» Бисмарк, констатируя этот факт, немедленно прибавляет:

«Я тотчас же отклонил это предложение и заявил, что если будет внесено предложение такого содержания, то я отвечу на него предложением возбудить судебное преследование

за государственную измену».¹¹⁷

Наш герой, разумеется, запамятовал, что за несколько дней до этого он спокойно обсуждал ровно те же вопросы с принцессой, а потом сам, по сути, совершил государственную измену, пытаясь убедить принца Фридриха-Карла выступить против короля. Да и в начале апреля Бисмарк, по-видимому, отнюдь не так резко обращался с Финке, как он зафиксировал через полвека. Сам разговор проходил не у Финке и не у принцессы, а в гостинице, где остановился Бисмарк, и, главное, сам он признает, что

«обеими сторонами было сказано больше, чем можно изложить письменно».¹¹⁸

Очевидно, разговор состоял не из яростного отвержения Бисмарком «крамольных» планов заговорщика-либерала, иначе незачем им было бы встречаться, а из долгого и кропотливого рассмотрения кандидатур на «почти освободившийся», по мнению обоих, престол. Это косвенно подтверждает и долгое молчание, которое хранил потом об этом разговоре Бисмарк:

«Я никогда не говорил императору Вильгельму ни об этом случае, ни о тех высказываниях, которые мне пришлось слышать от его супруги в мартовские дни в Потсдамском дворце, и не знаю, говорили ли ему об этом другие; я молчал об этих фактах даже в такие времена, как четырехлетний конфликт, война с Австрией и времена «культуркампфа», когда в лице королевы Августы я должен был признать противника».¹¹⁹