Глава 2. От марта до ноября: личность Бисмарка в контексте революции § 1. 20 марта, Шёнгаузен. Бисмарк и крестьяне

Итак, Бисмарк, узнав о событиях 18-19 марта в Берлине, решил спасать короля. Первой же его «контрреволюционной акцией» стал символический эпизод с водружением на деревенской колокольне в Шёнгаузене чёрно-белого знамени прусской правящей династии:

«20-го числа шенгаузенские крестьяне сообщили мне, что приходили делегаты из расположенного в трех четвертях мили Тангермюнде с требованием водрузить, по примеру их города, трехцветное черно-красно-золотое знамя на колокольне, пригрозив возвратиться, в случае отказа, с подкреплением. Я спросил крестьян, намерены ли они воспротивиться этому, они ответили единодушным и горячим «да», и я посоветовал им выгнать из села горожан, что и было исполнено при живейшем участии женщин. Затем я приказал взять из церкви и поднять на колокольне белое знамя с черным крестом, воспроизводившим форму железного креста, и выяснил, сколько было в деревне ружей и огнестрельных припасов».⁷²

Как видим, крестьяне последовательны в своём традиционном монархизме. Революция в их понимании является порождением чуждого и враждебного города. Всё, что от него исходит, особенно различные мятежные поползновения, подозрительны по самой сути своей. Бисмарк лаконично определяет это движение как выступление «за короля»: «Les paysans se lèvent chez nous» - «Pour le Roi?» – «Oui».⁷³ Естественно, к крестьянам Бисмарк относится как к союзникам в «контрреволюционной» борьбе. Ведь помещиков и крестьян, по Бисмарку, объединяют общие интересы:

«...у него (крестьянина – С. А.) с дворянином-помещиком общие интересы сельского хозяина и общий противник в лице добивающейся исключительного положения промышленной системы, которая протягивает свою руку к власти в Прусском государстве».⁷⁴

Мало того, крестьяне, вооружившись охотничьими ружьями, старинным оружием и всегда актуальными косами и вилами, серьёзно намереваются совершить поход на Берлин для освобождения короля.⁷⁵ Когда же Бисмарк, сначала готовый поддержать крестьян в их стремлении, побывав в Берлине и вернувшись домой, пытается отговорить крестьян, заявляя, что «вооруженный поход на Берлин неосуществим», то тем самым навлекает на себя подозрения, «что заразился в Берлине революционным головокружением».⁷⁶

§ 2. 20 Марта, Потсдам. Бисмарк и армия

Таким образом, убедившись в верноподданнических чувствах крестьян и заручившись их поддержкой, Бисмарк едет в Потсдам. Он видит, что армия, и особенно её офицерский состав, возмущена приказом об отступлении из Берлина (после боёв 18-19 марта король вынужден был вывести войска из столицы)⁷⁷ и рвётся в бой. Немецкие газеты пестрят сообщениями о действиях правительственных войск, направленных на подавление революции;⁷⁸ лишь один раз мы смогли найти упоминание о переходе солдат на сторону восставших.⁷⁹ Таким образом, наблюдения Бисмарка в целом соответствуют действительности; армия в большинстве своём остается верной режиму.

Прусская армия всегда занимала особое место в мировоззрении Бисмарка. А. Ерусалимский как-то обвинил нашего героя в культе силы, ему присущем: «Уже в ту пору главным аргументом для него была сила: в ней он видел альфу и омегу всякого политического и дипломатического успеха».⁸⁰ Данную черту Бисмарка мы бы не решились отрицать, однако стоит отметить, что среди пруссаков она была, вообще, довольно широко распространена. К военнослужащим в Пруссии всегда испытывали исключительное уважение; с армией, отчасти, связаны и представления пруссаков о долге и чести, основательность и любовь к порядку.⁸¹ В других странах, особенно во Франции, это вызывало насмешки (чуть ли не единственный вариант изображения «типичного пруссака» на французских карикатурах – нахальный «солдафон» в шишаке и кирасе⁸²), но нельзя не сказать, что пруссаки, и не в последнюю очередь Бисмарк, неплохо воспользовались этим «недостатком».

Прусская армия дорога Бисмарку не только потому, что она, по его мнению, является лучшим средством решения политических проблем и главным инструментом объединения Германии. Она, и это главное, составляет ядро прусского народа, она есть концентрированное выражение лучших его свойств. Бисмарк с любовью и нежностью говорит об армии; он называет её «остатком», «частью» настоящей, «особенной прусскости», «прусским сокровищем».⁸³

«Именно преданность прусского населения исконной династии, именно старопрусские добродетели чести, верности, послушания и мужества пронизывают армию от её ядра, офицерского корпуса, вплоть до самых молодых рекрутов».⁸⁴

Являясь средоточием истинной «прусскости», армия абсолютно надежна и не затронута никакими революционными, «демократическими, стало быть, враждебными Пруссии»⁸⁵ веяниями. За это её ценит Бисмарк.

«Эта армия не имеет никаких трёхцветных устремлений, в ней вы найдете так же мало потребности в национальном единстве (под чёрно-красно-золотым флагом – С. А.), как и в остальном прусском народе».⁸⁶

§ 3. 20-21 марта, Потсдам и Берлин. Бисмарк и король. Заговор. Бисмарк и революционеры

Приехав в Потсдам и ознакомившись с состоянием армии, Бисмарк только укрепляется в своём желании освободить короля, который, по доходившим него сведениям, находился то ли в крайней опасности, то ли уже в руках мятежников. Бисмарк остановился у своего друга, военного министра Роона, и встретился с генералами фон Меллендорфом и фон Притвицем, командующим берлинскими войсками.⁸⁷ Только от Притвица Бисмарк, наконец, узнаёт, что войск достаточно, и помощь крестьян не требуется. «Так выручите же короля!», - воскликнул Бисмарк.⁸⁸ Нет, выручить короля Притвиц не может: высочайшего приказа двинуться на Берлин нет. Фридрих Вильгельм IV находился в очень сложном положении: он чувствовал, что его трон покачнулся, но не мог дать волю ультраконсерваторам вроде Бисмарка или Притвица, боясь потерять последние остатки поддержки населения столицы. Э. Энгельберг в своей работе о Бисмарке отметил эту линию поведения, характерную для короля во всё время революции 1848-1849 гг.: король хотел соблюдать баланс между враждующими силами, «при всей своей слабости он не одобрял планы армейских горячих голов, он скорее хотел противопоставить либералов демократам, чтобы получить свободу действий (Bewegungsfreiheit)».⁸⁹

По Бисмарку, король был чересчур осторожен и нерешителен; если обратиться к сводкам газет,⁹⁰ то меры, предпринимаемые королём, особенно применение артиллерии на улицах столицы, сложно назвать чересчур мягкими. Но, в любом случае, Бисмарк желал более жёсткого подавления революции:

«Я и тогда был уверен, что военные силы Пруссии достаточны, чтобы подавить все восстания, и что результаты такого подавления были бы тем благоприятнее для монархии и для национального дела, чем большее сопротивление пришлось бы преодолеть правительству; лучше всего было бы, если бы можно было разбить в одной кампании все силы, сопротивления которых следовало ожидать».⁹¹

Как видим, Бисмарк довольно резок и радикален в своих суждениях. Такое вопиющее нарушение общественного порядка, как революция, возмутила Бисмарка до глубины души, и чем упорнее сопротивление, тем более жесткие меры он предлагает. Мы уже приводили в первой главе показательную цитату о том, что даже король боялся «прослыть реакционером», имея дело с Бисмарком; наш герой был более роялистом, чем король, и, по выражению Э. Маркса, «königlich auch wider den König selbst».⁹² К тому же, чтобы открыто призывать к широкомасштабным репрессиям и массовому физическому уничтожению оппозиции, надо быть уверенным в том, что идёшь не против собственного народа, а против «отщепенцев», недостойных носить гордое имя пруссаков. Бисмарк именно так это и понимает; ни разу он не назвал участников революции «народом» (das Volk); вместо этого, он употребляет слова «восставшие», «мятежники», «революционеры», «толпа», с саркастической усмешкой – «баррикадные борцы»;⁹³ его определение того, что советские учёные назвали «движущими силами революции», звучит следующим образом:

«Я возразил, что слышал в Гентине от очевидцев, будто за несколько дней до 18 марта

по направлению к Берлину проехали какие-то люди, похожие на иностранцев и говорившие в большинстве по-польски, причем одни из них открыто везли с собой оружие, а другие — тяжелые тюки».⁹⁴

Короче говоря, по Бисмарку, граждане по ту сторону баррикад – персонажи весьма сомнительные, ничего общего с прусским народом не имеющие и непонятно откуда взявшиеся. Мало того, Бисмарк не считает демократов даже частью «общественного и государственного устройства»,⁹⁵ они враждебны любому порядку, не только прусскому.

Итак, услышав от Притвица, что тот не намеревается идти освобождать короля, Бисмарк решил сам, в обход военного руководства, попытаться воздействовать на развитие ситуации.⁹⁶ Здесь начинается крайне неприятный для Бисмарка эпизод – его участие в заговоре против Фридриха Вильгельма IV. В «Мыслях и воспоминаниях» Бисмарк всячески отмежёвывается от заговорщиков, среди которых он называет принцессу Августу Веймарскую⁹⁷ и лидера либералов Георга фон Финке.⁹⁸ Принц Прусский Вильгельм, будущий император Вильгельм I, о заговоре, в котором главную роль играла его жена, имел, судя по всему, самые туманные представления и вообще находился на Эльбе. По крайней мере, известно, что целью заговорщиков было посадить на престол вовсе не его, а его несовершеннолетнего сына Фридриха – при регентстве принцессы. Нетрудно догадаться, что Августа Веймарская и была главным зачинщиком этого дела.

У Бисмарка появляются примерно такие же идеи. Король слаб, ситуацию не контролирует, войска из Берлина вывел, находясь, наверно, под влиянием революционеров, верным пруссакам «приказал играть роль побежденных»,⁹⁹ немедленно подавлять революцию не намерен и вообще непонятно где находится, - эти мысли, вероятно, подобно молнии промелькнули в голове нашего героя, и из них следовал логичный вывод: «Если монарх попал в тенета революционеров, то на нём свет клином не сошелся».¹⁰⁰ Очевидно, что рассуждал Бисмарк примерно так, ведь все его поступки 20 марта свидетельствуют о его оппозиционности по отношению к королю – оппозиционности с крайне правого фланга. Только вот в «Мыслях и воспоминаниях» Бисмарк не спешит рассказывать о своих тогдашних истинных настроениях.

Итак, Бисмарк разочаровался в короле, и ищет ему альтернативу. Естественно, выбор Бисмарка падает на наследника престола, принца Прусского Вильгельма, которого он неплохо знал. Соответственно, Бисмарк отправляется к нему.¹⁰¹ (Надо, однако, заметить, что в рассказе Бисмарка эти «крамольные» действия по-прежнему объясняются желанием спасти законного короля). Принц же, как оказалось, совершенно не случайно скрывался в те дни на Павлиньем острове на Эльбе, а потом незаметно уехал в Англию. К нему, таким образом, попасть не удалось. Бисмарк не унывает и является к принцессе. Она его посвящает в свои планы и пытается вовлечь в заговор, и Бисмарк даже не скрывает этого:

«Сказанное ею основывалось на той предпосылке, что король и ее супруг не смогут удержаться, и давало основание заключить, что она думает о регентстве в период несовершеннолетия сына. Чтобы получить для этой цели содействие правых в палатах, мне были сделаны формальные предложения через Георга фон-Финке»¹⁰²

Здесь надо в скобках заметить, что Бисмарк считал принцессу Августу, которая была сторонницей умеренного либерализма,¹⁰³ «англофилкой», презирающей всё немецкое ¹⁰⁴и вообще с трудом её выносил. Неудивительно, поэтому, что перспектива видеть её в качестве регентши вовсе его не привлекала. Будучи уже посвящённым в план заговора, Бисмарк решил повернуть его в другое русло. Принц Вильгельм, находившийся за пределом досягаемости, был не единственным принцем. У него был брат, принц Фридрих-Карл, на которого и попытался сделать ставку Бисмарк. Об этом своём шаге Бисмарк тоже пишет совершенно открыто:

«Так как я не мог попасть к принцу Прусскому, то попытался воздействовать на принца Фридриха-Карла».¹⁰⁵

Фридрих-Карл, впрочем, отказался оправдать возложенные на него надежды Бисмарка, сославшись на свою молодость. Итак, больше претендентов на престол Бисмарк найти не мог. Фридрих-Карл советовал ему попытаться-таки проникнуть к королю (и даже дал письмо, которое должно было служить пропуском). Расстроенный из-за неудач на «заговорщическом фронте», в подавленном настроении Бисмарк всё же отправился к человеку, которого презирал и против которого только что интриговал.

В Берлине у королевского дворца с Бисмарком случилась забавная история. Несмотря на имевшееся у Бисмарка письмо-удостоверение от принца, его одежду в «пролетарском» стиле и шляпу с «революционной» кокардой, бойцы гражданской гвардии Бисмарка к королю не пустили. А. Палмер по этому поводу ехидно замечает: «Затем Бисмарк возвратился на вокзал, сопровождаемый улюлюканьем и угрозами узнавших его радикалов, вечером он уже был опять в Потсдаме. Нельзя не прийти к заключению, что Бисмарк поставил себя глупейшее положение».¹⁰⁶

В Потсдаме Бисмарк снова пытается подвигнуть генералов Меллендорфа и Притвица на активные действия против революции, но успеха не добивается и возвращается в Шёнгаузен.

В целом, нельзя не отметить, что 20-21 марта оказались для Бисмарка днями, переполненными кипучей деятельностью (Эрих Маркс использует для их характеристики очень красивую метафору: «Seine nächsten Tage lohten von Leidenschaft»),¹⁰⁷ но на редкость бессмысленными и безрезультатными, ибо ему не удалось ничего из того, что он намеревался совершить. Дошло до того, что в Берлине в дни революции ему, «как оказалось, нечего было делать».¹⁰⁸