Подпольная политическая семиосфера в современной России: альтернатива в виде «оранжевой революции»

Семиотической кульминацией революции 1991 г. явился де­монтаж памятников советской эпохи. «Торжеством демократии» стал снос памятника Ф.Э. Дзержинскому на Лубянке (тогда еще площади Дзержинского). Характерно, что не В.И. Ленин, а имен­но создатель ВЧК был воспринят в качестве главного символа ре­жима. Страну охватил синдром переименований. С рационально- прагматической точки зрения все это выглядело как коллективное безумие. Кому могли помешать памятники героев Гражданской войны? Но в том-то и дело, что происходило не просто изменение экономической и политической модели, но смена семиосферы. Без соответствующего семиотического закрепления ни в эконо­мике, ни в политике принципиально ничего не получилось бы. Стояла задача выиграть войну символов.

По прошествии десятилетия прежняя старорежимная семи- осфера начала постепенно восстанавливаться. Впечатление пере­лома вызвало, в частности, принятие новой версии российского государственного гимна на музыку Александрова с модифициро­ванным текстом С. Михалкова. Восстанавливается популярность службы в органах государственной безопасности. Еще сравни­тельно недавно, на рубеже 1980-1990-х гг., казалось, что КГБ и его возможные исторические преемники окончательно себя дезавуи­ровали. Эффект отторжения оказался сравнительно недолгим. Давно ли толпа сносила памятник Ф.Э. Дзержинскому? Но не прошло и десяти лет и ситуация принципиально изменилась.

Такое же частичное отторжение новой революционной семио­сферы происходило в период «сталинского термидора». Основан­ная преимущественно на идее отрицания семиотика подполья не могла быть взята в неизменном виде для реализации задач сози­дания. Реабилитировались многие из старорежимных символов. Среди такого рода реабилитаций – образы русских дореволюци­онных героев, православные храмы, погоны, генеральские чины, рождественская елка.

Новая официальная семиосфера формировалась как синтез старой державной и новой революционной символики. Аналоги таких же процессов реставрации старых символов прослежива­ются и по прошествии волн других революций. Достаточно ука­зать на деятельность в этом направлении Наполеона.

Аналогичные по своему характеру задачи конструирования новой позитивной государственнической семиосферы стояли перед руководством РФ в 2000-е гг. Что было сделано в этом на­правлении? Все ограничилось неким дежавю позднесоветской эпохи. Неслучайно диагностирование некоторыми экспертами факта формирования на уровне элит особого бренда брежневиз- ма. Единственной авторской новацией властной элиты 2000-х гг.

в политической семиотике стал символ медведя, используемого в качестве эмблемы правящей партии.

Восприятие символа медведя семантически неоднозначно. Это амбивалентный знак. К тому же в самой эмблеме «Единой России» он предстает отнюдь не добродушным медвежонком, как логотип олимпийского Мишки, а свирепым зверем. Пригну­тая голова, раскрытая пасть – зверь готовится к нападению. Над медведем помещено изображение географического контура Рос­сии. Выстраивается ассоциация «медвежьих» контуров россий­ского геополитического пространства.

Откуда взялся этот образ? Его западное происхождение оче­видно. Существует длительная традиция в политической кари­катуре Запада изображать Россию в облике медведя – глупого, злого и агрессивного, неуклюжего зверя. Для сравнения, с Вели­кобританией ассоциирован образ льва.

Знали ли об этих карикатурных особенностях представители российской властной элиты? Очевидно, знали. На уровне Думы выдвигалось предложение принять образ медведя в качестве го­сударственного герба РФ. Основной довод состоял в том, что мед­вежий образ России именно на Западе давно утвердился и вряд ли будет изменен.

Не удалось новой властной элите создать и положительной га­лереи исторических образов эпохи. С каким визуальным рядом сегодня ассоциируются 2000-е гг.? «Клип» десятилетия представ­лен следующими «картинками»: авария на подлодке «Курск», по­жар на Останкинской телебашне, затопленная космическая стан­ция «Мир», посаженный на нары М. Ходорковский, монетизация льгот, «оранжевые революции» на постсоветском пространстве, теракты на Дубровке и в московском метро, операция «преем­ник», война в Южной Осетии, финансовый кризис – обвал цен на нефть, олимпийское фиаско в Ванкувере, марши несогласных, дымовая завеса над Москвой от лесных пожаров.

В то время, как российская власть обнаруживает свою пассив­ность в формировании государственного семиотического про­странства, вновь создается подпольная политическая семиосфера России. Начальная стадия ее генезиса уже пройдена. Находящая­ся в эйфории избирательных побед власть не смогла вовремя рас­познать возникшие для себя угрозы. Сфера андеграунда вообще оказалась вне поля ее внимания. Все, что происходило на уровне маргинальной среды, воспринималось властными структурами как нечто несерьезное.

С другой стороны, на начальном этапе сама власть в различ­ных целях использовала жупел маргинального экстремизма. Так в свое время заигралось Охранное отделение Департамента по­лиции Российской империи. Принятая им на вооружение такти­ка внедрения провокаторов в революционно-террористические организации привела в итоге к широкому продуцированию рево­люционных инфраструктур. Целый ряд представителей высшей политической элиты оказался в числе жертв терактов, организо­ванных агентами охранки. Сходные последствия имела аналогич­ная деятельность КГБ по созданию «подконтрольных» диссидент­ских организаций и движений. В час «Ч» многие нити контроля оказались оборваны. Вышедшее на улицы «советское подполье» сыграло свою роль в дестабилизации политической ситуации в СССР в конце 1980-х – начале 1990-х гг.

Однако уроки истории современной российской властью ока­зались не усвоены. Проигнорированным оказался опыт всех исто­рически свершенных революций, демонстрировавших, что вовсе не только официальная оппозиция, но и «подполье» – контрэли­та и маргиналы – представляют собой подлинную опасность для любого режима.

Между тем, в современной России фактически уже созданы два концентрических круга подпольной семиосферы – «оран­жевый» и «коричневый». Для обоих характерен свой набор по­литических образов, стандартов и ритуалов. Объединяет их неприятие существующего «путинского режима». О функцио­нальном совпадении задач оранжевого и коричневого подпо­лья свидетельствует, в частности, деятельность лимоновской Национал-большевистской партии. Казалось бы, нет ничего хуже для национал-большевика, чем либерал. Однако лимоновцы на­ходят возможным блокироваться с «оранжистами» в выступле­ниях против «путинской системы». И «оранжевые, и «коричне­вые» финансово поддерживаются из-за рубежа. Понятно, что из этой подпольной среды не может быть кооптирована элита для нового национального государственного созидания. Из агентов внешнего управления она не формируется.

«Оранжевые» и «коричневые» бьют с разных флангов, но в обоих случаях мишень для ударов одна – цивилизационно идентичная Россия. Оранжевые отрицают ее во имя мифологизи­рованного либерального Запада, «коричневые» – во имя мифоло­гизированной языческой Руси. Итог один: все тысячелетние цивилизационные российские исторические накопления отрицаются.

Парадокс генезиса «оранжевого» направления в России за­ключается в том, что созданная к 2011 г. в РФ модель экономи­ки и социальных отношений в точности соответствует канонам либерально-монетаристской рецептуры. Неясным оказывается в таком случае сам предмет ведомой «оранжистами» борьбы. А в том-то и дело, что задача изменения сложившейся в 1990­2000-е гг. псевдомодели страны в действительности ими не ста­вится. Иначе не было бы поддержки с Запада.

Цель другая – создать политический хаос, что в свое время было осуществлено при реализации проекта горбачевской «пе­рестройки № 1». Уже просматриваются контуры проекта «пере­стройка № 2»; правда, на этот раз она именуется «модернизацией». В современной ситуации основным объектом нападок «оранже­вых» становится персона В.В. Путина. И причина не в том, что он не либерал – страна не уменьшила степени своей либераль­ности по сравнению с девяностыми годами. Причина в элементах патриотизма. Даже отдельные фрагменты одного лишь проявле­ния патриотизма в России как зерна, которые могут прорасти, не устраивают оранжевых кукловодов.

Пафос протеста альтернативщиков переведен всецело на язык «войны символов». Принципиально нового ничего в этой тактике нет. Именно так, через дезавуирование фигуры высшего властного суверена осуществлялся подрыв представлений о ле­гитимности существующей власти во всех революциях. Проду­цируется поток новой политической сатиры, карикатур, слухов, целенаправленно дискредитирующих личные качества премьер- министра. Реконструируются следующие основные направления: типы карикатурной дискредитации образа премьер-министра и его политики: высмеивание фамилии; высмеивание имени; внешний вид, выражение лица; рост; намеки на коррупцион­ность; авторитаризм; антинародный характер политики; стеб в отношении раскручиваемых официальной пропагандой поло­жительных качеств; отсутствие свободы слова; личный интерес в сырьевых поставках, менталитет «газовой трубы»; водевилиза- ция образа; десакрализация (изображения на объектах бытового пользования); неосталинизм; кагэбешное прошлое; псевдопра- вославность; фашизм; связи с мафией; увлечение спортом (мен­талитет спортсмена); переадресация ответственности за прова­лы на оппозицию; привязка к теме секса как один из механизмов десакрализации; высмеивание формируемого на уровне массо­вого сознания образа Путина-героя; новый культ личности; ис­кусственность создания рейтингов популярности; фактический монархизм, марионеточность преемника (провокационная цель столкновения президента и премьера).

Вот лишь некоторые примеры такого рода дезавуирований в современной «оранжевой» семиосфере:

«Вась, слыхал вчера в «Вестях»

Спит он, будто, на гвоздях

Ест лишь хлеб, а пьет лишь воду

Чтоб не навредить народу».

«Имя – Воввич: во-первых, аналогии с именем лидера; во- вторых – сокращение «ВО Всем ВИноват Чубайс!».

«Имена Путислав и Сильва (не от имени героини оперетты Кальмана, а от аббревиатуры «Сильная Власть»)».

Вопрос: «Что рухнет быстрее – путинг рейтинга или рейтинг Путина?».

«Обыкновенный путинизм» (по аналогии с «обыкновенным фашизмом»).

«П и М сидели на трубе.».

Очень малоправдоподобно, что этот фольклор есть дело толь­ко самодеятельного и спонтанного народного творчества. Вероят­но, что существует (как существовал и прежде) организованный механизм вброса, тиражирования и распространения подобной продукции, кодирующей население на эрозию легитимности на­ционального лидера.

И дело здесь не в неприкосновенности или идеальности фигу­ры В.В. Путина. И даже не в самом В.В. Путине. Через дезавуиро­вание образа национального лидера дискредитируется вся Рос­сия. Именно она является адресатом антипутинской оранжевой кампании.

В этом легко убедиться по распространяемым новым семио­тическим маркерам: «Газпромия», «Габон (Гебон)», «Гондурашка», «Государьство», «Гэбения», «Империократия», «Империя Пути­на», «Компрадория», «Медвежье царство», «Медвепуты», «Много- националия», «Наша раша», «Нашизм», «Путинизм», «Путинская империя», «Путиноиды», «Путинярня», «Рашка», «Рашисты», «Россияния», «Росфед», «Эрефия».

Посредством закрепления на уровне семиосферы соответ­ствующих терминов зомбируется сознание включенных в нее неофитов. При следующем шаге на подготовленную матрицу дозированно подается определенный набор политических идей. Конечная цель при этом – внедрение идеи о целесообразности уничтожения России.

Весь сценарий «оранжевой революции» в России детально описан. На первом этапе посредством волны мелких протестных акций достигается дестабилизация политической ситуации. Под­нимается знамя «множества сепаратизмов». Далее следует прог­нозируемое применение властями силы. Ответным шагом оппо­зиция обращается за помощью к Западу, который вводит свои войска для предотвращения гуманитарной катастрофы. Куда уж более конкретно! Однако для властей подпольной семиосферы как сферы внимания и приложения усилий по-прежнему не су­ществует. И это ошибка.