МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ УЛЬЯНОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ФАКУЛЬТЕТ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК И СОЦИАЛЬНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

КАФЕДРА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ

Хрестоматия по истории исторической науки (часть I)

Составитель:

кандидат исторических наук Стеценко А. И.

Ульяновск 2007

"Примечания на "Историю древния и нынешния России г. Леклерка", сочиненный* генерал-майором Иваном Болтиным"

Том1

Уведомление читателю

Книга, на которою сие примечания написаны, издана в Париже в 17 84г. по названием: История естественная, нравственная, гражданская и политическая древния и нынешния России. Сочинитель ее родом француз, ремеслом врач, многих академий член, и проч.

Прежде нежили начал я читать сию книгу, многими причинами предубежден был в ее пользе: десятилетним пребыванием сочинителя в России, коего главное намерение, как сам он говорит, живучи здесь, состояло в том, чтоб собрать все нужные сведения к сочинению истории Российской, и в том чем он, по его же словам, получил совершенный успех; знанием и способностями каковых должно было чаять в члене многих академий; сильными его уверениями о истине, беспристрастии и совершенном знании предлагаемого им; огромным и многообещающим титулом сочинение; и наконец, типографическим украшением оное сопровождающим. Но по прочтении некоторых страниц разрушилось во мне сие приятное предубеждение, возбуждавшее любопытство и охоту к чтению: ложь и клевета с коими сочинитель злословит вообще Россию, пристрастие с коим переиначивает он дела наиболее известные, наглость с которую решительно говорит о вещах совершенно ему неизвестных, нелепость рассуждений, пустота доводов, бесчисленные и грубые во всех родах ошибки (оставляя осмеяния достойную надменность слога и образ писания странный и необыкновенный) заставили меня возыметь мнение, противоположное прежнему, и о сочинении и о сочинителе.

Подвигнут усердием к истине и к моему отечеству, предпринял я сделать примечания на сию книгу, чтоб уличить и устыдить наглого и лживого ее сочинителя. По мере чтения ее, замечал я важнейшие в ней ошибки и злоумышленные от истины устарения; и не ограничивался опровержением оных, старался показать вещи, к коим те ошибки относятся, в точном их виде; отражая клевету и злословие без рвения, противопоставлял лже истину, заблуждению исправление, не сущему сущее; справедливость моих доводов, и беспристрастие моих мнений и рассуждений подкреплял свидетельством писателей достоверных. Почему ласкаться смею, что тру­ды мои будут удовлетворительнее тех, каковы суть полемические сочине­ния, имеющие по большой части предметом своим не стоящие внимания распри писателей. Два года уже тому как я их кончил, но отлучка моя отсюда и другие препятствия выдать их в свет доныне меня не допустили...

Уповая, однако ж, что между читателями моими будут и такие, кото­рые соревнуя моему предмету, состоящему, как я уже сказал, в защищении правды и отечества, благосклонно уважать труды, предпринятые и оконченные мною в сем виде...

§Н

После плана сочинения следует введение в Российскую историю, 58 страниц занимающее. Существо его составляют несколько задач о физи­ческих, нравственных и политических предметах, на кои автор решение выводит; однако ж ни одна из них до Российской истории никакого отно­шения не имеет. В одной из них хочет он доказать, что нравы человеков зависят от воспитания, а воспитание от формы правления, а не от климата, как полагают другие. На сие рассуждение его скажу я несколько слов ми­моходом, пока дойдет дело до веществ, относительных к истории Российс­кой. "Не климат, — говорит он,—устрояет людей, но естество их произво­дит: образуются они всем тем, что и* окружает... Пример делает их таковы­ми, каковы они суть... Вообще нравы происходят от воспитания... а воспи­тание зависит от начал или форм правления".

Некоторые, любящие попускаться в крайности, климату более надле­жащего могущества ирисвояли, и все перемены в людях и государствах из него выводили; другие, напротив, все от него отняли и оставили его без силы и действия. Из числа первых суть Монтескю и Дюбос; а из числа последних Гелвеций, с которым г. Леклерк, будучи одного ремесла, восхо­тел быть и одинакого с ним мнения. Но я последую тем, кои держатся средней дороги, т. е. кои хотя и полагают климат первенственною причи­ною в устроении и образовании человеков, однако ж и других содействую­щих ему причин не отрицают. По их мнению, климат имеет главное влия­ние в наши тела и нравы; прочие ж причины, яко воспитание, форма прав­ления, примеры и проч., суть второстепенные или побочные: они токмо содействуют или, приличнее, препятствуют действиям оного.

Нет нужды говорить об очевидных действиях климата над растения­ми и телами животных; всякому известно, что стужа, теплота, легкость итяжесть воздуха производит в них великие перемены. Растения, перевезен­ные из одного климата в другой, делаются лучшими или худшими, или совсем перерождаются; равным образом и животные. Овцы с курдюка­ми, пригоняемые из Киргизских степей в Россию, не могут продолжать природы своей не изменялся; лошади, перевезенные из Европы в Амери­ку, где их до прихода европейцев не было, сделалися слабее и меньше, а собаки стали быть там немы. Такие ж действия климата видим и в телах человеческих: арапы в Европе, чрез несколько родов, становятся белыми; а европейцы, переселившиеся в Африку, перерождаются, по нескольких коленах, в черных, и весь оклад лица получают такой же, какое у тамошних жителей. Из того явствует, что различное состояние климата, в растениях и телах животных, не исключая из тех и человека, производят весьма важные перемены. А понеже тело и душа очень тесно сопряжены, и в состоянии совокупления своего не имеют они ничего отделенного, но все взаимное и совокупное; тело растет, укрепляется, слабеет, стареет; вкупе с ним ук­репляется, слабеет, стареет и разум: престарелых людей души вторично младенчествуют. Следовательно, все то, что устрояет, образует и изменяет тело, те ж действия производит и над душою.

Сие мнение есть многих, как древних, так и нынешних писателей, кои внимательно рассматривали человеческую природу. Полибий говорит, что климат образует нравы народов, их образ и цвет. Витрувий примечает, что в студеных странах, где жар солнечный не высушивает соков, находят боль­шого роста людей, имеющих белый цвет лица, прямые русые волосы, си­ние глаза; а под жарким климатом обретают низкого роста люди, смуглый Цвет тела, кудрявые волосы, черные глаза. Посему, доказывает он, и разли­чие сил душевных. В южных странах, по словам его, люди боязливы, ради малого количества крови, но, по причине чистого воздуха, мыслят живее и поспешнее; в северных же странах жители суть медлительного рассужде­ния, но к войне способны, крепки, храбры и бесстрашны. По мнению их, свойство человеков под одинаким климатом живущих, должно бы быть одинаков и то же самое, если бы прочие обстоятельства действию оного не противоборствовали. Ибо известно, что не одна высота полюса состав­ляет различие в климате, но и многие другие обстоятельства, яко высо­кость или низкость положения страны, близость высоких гор и различное их расположение, воды, болота, ветры, туманы, леса и качества земли. Часто небольшое расстояние, в рассуждении местоположений различных, делает чувствительнейшую в климате разность; а сия, под одною формою правления, при одинаком воспитании и при тех же самых примерах, про­изводит некоторую отмену и в телесном сложении, и в душевных свойствах жителей тутошних. Гуарт рассказывает, что ишпанцы, по различно­му положению провинций, как в сложении тела, так и во нравах бесконеч­но друг от друга разнствуют. Разных родов народы, имеющие различные законы, воспитание, примеры и навык, но в одинаковом климате живу­щие, более имеют сходства в телесном сложении и в душевных свойствах, нежели племена однородные, единоверные и получающие одинаковое воспитание, но в различных климатах живущие: в пример первых предста­вить можно татар и русских, обитающих в наместничеетвах Казанском и Нижегородском; а в пример вторых, русских, живущих в южной полосе, и русских же; населяющих северную полосу России.

Находятся и такие примеры, что при одном и том же климате и под теми же самыми законами и правлением, нравы народов переменялись, по стечению причин побочных, коих содействие учинило влияние клима­та бессильным и недейственным. Причины сии суть многие и различные, яко обхождение с чужими народами, кои прежде были незнакомы, чужес­транные ества и пряные коренья, имеющие влияние в кровь, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание, промыслы и проч. Сии обстоя­тельства суть причиною, что нынешние наши нравы со нравами наших праотцов никакого сходс тва не имеют.

Но хотя от стечения сих побочных причин национальный характер иногда и теряется, но если климат остается одинаков, по времени главно- действующая причина побеждает побочные, и первобытный характер, зависевший от ея влияния, паки восставляет. Готы и другие народы пере­менили сначала нравы и отчасти язык древних каталонян, но климат пре­возмог их напоследок. Франки, вошед в Галлию, были от галлов отличны, но по времени сделались галлами.

Второстепенные причины не имеюттоликие силы, чтоб могли дей­ствие климата вовсе пресечь, сколь их стечение ни будет сильно и деятель­но; они только ослабляют действие его, а не уничтожают.

Когда ж к стечению причин побочных присовокупится измена пер­венствующая причины, тогда совершенное превращение в нравах народа последует, и национальное различие или со всем управится, или под новы­ми преобразованиями сделается неизвестным. Примеры очевидные сему представлю: что чухонцы мордвам суть однородны, в том никакого нет сумнения; что ж причиною находящегося между ими толь великого раз­личия как в сложении их тел, так и в душевных свойствах? Разность клима­та, а притом и некоторых других обстоятельств совокупно, яко образ жиз­ни, обычаев, пищи и всего того, что их окружает. Сопряженное действие сих причин, толико их во всем одних от других отличило, что нельзя бы неудобны, неприличны. Удельные князья, сообразуясь обстоятельствам и потребностям своих подданных, к общим законам собственные присово­купляли, которые не могли быти согласны с законами других областей, в рассуждении разных нужд каждого княжества особенно; а сие различие законов еще вящшую отмену во нравах, между народов живших в тех об­ластях, причинило; ослабление ж власти начальства и деятельные силы законов при татарском владении усовершенствовало оных разрушение.

По ниспадении татарского владычества и по соединении большой части уделов под единоначальствие надлежало, для восстановления силы законов и расстроенного порядка во управлении духовном и гражданс­ком, издавать новые учреждения, уставы и правила. В таком намерении собираны были соборы и изданы были великими князьями Иваном Васи­льевичем и Василием Ивановичем, дедом и отцом царя Ивана Васильеви­ча Грозного. Уложения, или уставы, о коих впоследствии воспоминатися будет. Однако ж сии новоиздаваемые законы не могли выполнить желае­мого намерения, чтоб восстановить прежний порядок и единообразие в судопроизводствах; затруднения и замешательства, происходящие от раз­личия удельных законов, полагали тому препоны. Нельзя было согласить законов, не соглася прежде нравов, мнений и польз: время одно могло без насильства произвести сию перемену. В таком состоянии были вещи, ког­да царь Иван Васильевич принял кормило государственного правления в свои руки. Он увидя сие неустройство, почувствовал нужду Судебник рас­смотреть и исправить по-прежнему; время для сего было благоприятно, понеже почти все уже уделы присоединены были к единодержавию, что в скором времени, испрося на то от митрополита Макария благословение себе, и исполнил. Сам он о сем в речи своей к духовным, собравшимся по указу его на собор в 1542 г. для рассуждения о веществах церковных, изъяс­няется тако: "Благословился есми у вас Судебник исправить по старине... и по вашему благословению тот Судебник исправил". Сии собственные его слова отнимают всякое сумнение, что нового закона он не делал, а испра­вил старый, пришедший в неисправность и разгласие. Собственного ж его сочинения, как из слов тоя ж речи заключить можно, есть грамота устав­ная, до которой вскоре дойдет речь. Уложения ж деда и отца его, равным образом и губная грамота (о которой, когда и кем издана, известия не обретаем), осталися и по исправлении Судебника неизменными.

§ XLVII

"Рурик привел с собою великое число варяг... Они стали быть вскоре первыми учителями русских. Они подали им первые понятия о морепла­вании". Рурик, пришедши в Новгород по просьбе и приглашению новгород­цев, имел с собою некоторое число вельмож варяжских, а может быть, и малое число войска для охранения своего; великого ж числа войск ввести с собою Рурику было неприлично, предосудительно и не нужно, а для новгородцев впустить оное было бы опасно и глупо.

Варяги не просвещеннее были русских, они живучи в соседстве с ними, общие и одинакие имели с ними познания.

Руссы по всей Финляндии, между природных жителей, а паче по го­родам жили: в Абове в самом почти городе есть гора, которая называется Русскою, и предание между жителей хранится, что на той горе русские жили. Нашествие славян по всему окрестному краю их рассеяло, а как по времени не меньше стало быть их как и природных, то и стали называть и тех и других вкупе варяго-руссами, в отличие от тех варяг, кои не переме- шалися с русскими. Касательно мореплавания: россияне задолго прежде прихода Рурикова, ездя по Балтийскому морю к разным пристаням, торго­вали. Шведские древности свидетельствуют, что россияне, около Мелера- озера воюя, знатные добычи получили и при Штокзунде не были останов­лены связанными железной цепью перекладами, ради чего Биргер Ярл, правитель королевства, замок на оном море укрепил, из которого потом сделался Стокгольм, Олай Верелий, в Герворарсаге.

§ LXXXVI

"Прежде завоевания царства Казанского и Астраханского, были в Рос­сии крестьяне без помещиков, без собственности, имевшие вольность пе­реходить с одной земли на другую, обязываться добровольно владельцам, полагать цену своим трудам и служению. Другие крестьяне принадлежа­ли в собственности дворянству, и сии невольники были подобны неволь­никам римским. Сии холопи дворянские означаются во многих грамотах и трактатах частных великих князей, под именем численные люди; они обя­заны были ходить на войну с дворянством. Дворяне могли их дарить, закла­дывать, продавать как скот или пересаживать с места на место, яко дере­вья".

Прежде завоевания царств Казанского и Астраханского крестьяне в России были все вольные и могли переходить с места на место по своему желанию. Подати они платили тогда не с душ, не с дворов, не с имения, а с пашни; имеющий во владении своем больше земли платил больше и сам более приобретал; ленивец, обрабатывая меньше земли, меньше платил, меньше имел выгод и меньше мог удовлетворять свои прихоти. Земли принадлежали или короне, или дворянству; поселившиеся на них должны были платить государю по установлению, а владельцу по условию. Не мог помещик от крестьян своих требовать или взыскивать ничего сверхуслов­ного или законом предписанного, или обычаем установленного, если не желал остаться без крестьян и без дохода, А дабы от безвременных перехо­дов крестьян с места на место не было в сборе государственных податей недоимки и замешательства и в помещичьих работах остановки, узаконен был один срок в году, а именно в осень о Юрьевом дни, для перехода их на другое место; предписаны были правила, как им переходить и что поме­щику пожилого за двор платить.

Холопи были также вольные люди, и служили по кабале и по летной, а рабами были токмо одни пленники и дети их; а как и сии также под одним названием с первыми заключалися, то отличие одних от других, первые назывались кабальными, то есть служащими по обязательству, а после­дние старинными или полными холопами, т. е. родовыми или крепостны­ми. В состояние первых входили добровольно из вольных людей, яко из чужестранцев, из мещан, из детей боярских и других чиностояний, кроме крестьян, и договорясь о плате, давали на себя записи, чтоб им служить до смерти того, кому они запись дали, или на несколько лет: первая называла- ся кабала, а последняя летная. Полного или родового холопа мог помещик продать, подарить и в приданое за дочерью отдать; а кабальный холоп был крепок только тому к кому он в холопство добровольно обязался, по смер­ти ж его паки становился свободен.

Чтоб истребить бродяг, тунеядцев и нехотящих быть полезными чле­нами отечеству, запрещено было помещикам брать вольных людей к себе во служение без обязательства письменного и в судебном месте засвиде­тельствованного; в противном случае, ни в чем суда на таких людей поме­щикам давать было не ведено, хотя бы такой человек обокрав его бежал: не держи без кабалы. Разумели тогда, что вольность не на иной конец челове­ку дана, чтоб употреблять ее во благое и полезное отечеству и себе; что промышляя о собственном благосостоянии, не должно забывать и того, чем каждый отечеству своему обязан. Тем, кои долг сей забывали, напо­минал закон; повиноваться сему заставляла нужда. Вольный человек не мог иметь пропитания, не причислял себя к какому-либо государственно­му сословию; а вошед в которое-нибудь из них, должен был подчинить себя и повинностям того общества, которого восприял звание и учинился членом. Всякое чиностояние обязано было особенною должностью, служ­бою, повинностью государству и своей собратий; праздные люди, тунеяд­цы, ни в котором терпимы не были.

Помещики, недовольны будучи сказанною властью над кабальными холопями, стали их сравнивать с полными холопями; но они, не хотя дать себя поработить, воспротивилися таковому помещиков своих притязанию и собравшися подали царю Василью Ивановичу Шуйскому челобитную, жалуяся на притеснение вольности их от помещиков. Царь Василий Ива­нович закон сделал, чтоб пленным только быть рабами, а холопям служить по-прежнему, по кабале и по летной. В сем состоянии оставались холопи до подушной переписи, в коей они в равный оклад положены с крестьяна­ми. как сказано будет ниже.

Паки обращуся к первой моей речи о крестьянах: как запрещен стал быть им переход с места на место, тогда всякий должен был остаться на месте, где был поселен вечно, дети и потомки его. Поселенные на землях помещичьих, стали быть крепки помещикам, не сами по себе как холопи, но по земле, не имея воли ее оставить. Запрещение перехода обратили владельцы в свою пользу и распространили власть свою над крестьянами; стали принуждать их к платежу большого оброка и требовать от них работ излишних. Крестьяне,...будучи связаны, не смели им отказать ни в том ни в другом, чтоб не почтено было то за ослушание, противность, бунт; поне­же закон, отнявший от них волю перехода, не предписал меры работ их и повинностей. Недоразумение пределов помещичьей власти и крестьянс­кого подчинения производило сначала многие споры, жалобы, возмуще­ния; но помещики, будучи умнее и богатее, умели растолковать закон в свою пользу и сделать крестьян виноватыми. Однако ж ниже в сие время имели помещики власть крестьян своих и кабальных холопей продавать, как скот, и пересаживать с места на место, как деревья. Закон, запрещаю­щий крестьян делать холопями, чинить сие не дозволял: одним только сим различалися крестьяне от рабов, что степению были выше скота и деревь­ев. Долго существовало сие различие, полагающее некоторого рода гра­ницы пемещичьей власти над крестьянами, и сих преимущество над пол­ными холопями. Крестьяне продавалися, закладывалися, в приданое отда- валися, в наследие детям оставлялися (разумея о вотчинах) не иначе как с землею; не смели еще отделять их от земли и продавать поодиночке. Над поместными крестьянами власть помещичья еще была меньше; сих ни продать, ни заложить было неможно, понеже поместья даваны были вме­сто жалования по смерть, а не потомственно и в собственность. Первый повод к продаже поодиночке подан владельцам набором рекрут с числа дворов, показав тем дорогу, что можно их отделять от земли и от семейств поодиночке. Указ, сравнивший поместья с вотчинами, и вскоре потом последовавшая подушная перепись, которою и холопы, без различия ка­бальных от полных, поверстаны в одинакий оклад с крестьянами, утвердили владельческое притязание присвоить над теми и другими одинаковое властительства право. После сего стали холопей превращать в крестьян, а крестьян в холопей; отделять их от семейств, и наконец, продавать на вы­вод семьями и поодиночке. С того времени стали быть помещики таковы­ми ж властителями над имением и жизнью крестьян и холопей своих, како­выми, по древнему закону, были над одними только пленными. Нет закона, делающего лично крестьян помещикам крепостными: обычай, мало-по- малу введенный, обращать их в дворовых людей, прямо в противность уложенные статьи о сем, и под названием дворовых продавать их пооди­ночке, сначала был терпим, послабляем, превратно толкуем, обратился наконец, чрез долговременное употребление в закон.

"Были в России крестьяне,— говорит г. Леклерк,— без владельцев, без собственностей". По смыслу слов, в каком мы разумеем слова сии, владелец или помещик, крестьянин, собственность, речь сия представля­ется мне непонимаемою, противоречащею естественному разумению о вещах. Как крестьянин без помещика, так вольный человек без собствен­ности быть не может. Собственность есть принадлежность свободы, так как подчинение есть относительность ко власти, к начальству. Хотя старин­ные наши крестьяне были и свободны, однако ж помещиков имели. Воль­ны были они по состоянию, а крестьянами называлися по чиностоянию, по званию своему. По праву свободы своея, могли переходить с места на место; а по долгу звания своего, обязаны были подчинением, повиннос­тью, платежом некоторого оброка тому, на чьей земле они сидели. Земли все были и суть или государственные, или владельческие: поселенным на государственной земле помещик есть государь. Не было таких земель, на которых бы поселенные исключены были от подчинения общенародным законам, обелены бы были от платежа подати поземельные. Крестьяне по праву вольности имели собственность такого ж рода, каковую имеют ныне государственные крестьяне; оная состоит в движимом имении, в котором они полную и независимую ни от кого власть не имеют. Заплатя законом постановленное, все приобретаемое трудами их оставалося в приращении их собственности. Земля была собственностью владельческою, а плоды трудов и промыслов — собственностью крестьянскою. Собственность того и другого охраняема была законом: крестьянин не мог отойти прежде по­ложенного срока и не заплатя предписанного законом за пожилое и владе- ное; а помещик не мог ни лишнего с него взять, ни удержать его у себя противу его воли. Довольно сказанного в показание, что старинные рус­ские крестьяне, будучи вольными, имели владельцев и имели собствен­ность, не имев земли; а помещики владели крестьянами, не имев власти учинить их невольниками; получали с них оброки, не могучи их грабить.

Другие крестьяне, говорит г. Леклерк, принадлежали в собственности дворянам; называя крестьянами, как последствие речи разуметь заставля­ет, дворовых людей; но сие название им не приличествует. Писавши о рус­ском народе, надобно сообразовать русским обычаям, употреблениям и законам. Крестьянин и холоп были тогда два чиностояния, различные одно от другого, во всех их относительностях: некоторые из них после уничто- жилися, а прочие и поныне существуют. В старину главное различие меж­ду холопей и крестьян состояло в том, что первые были невольники (разу­мея полных холопей) и податей никаких не платили; а последние свобод­ные, но подати платили. Различия, существующие поднесь, суть: дворо­вые люди домов не имеют, в земледелии и промыслах не упражняются, живут неотлучно при своих господах, исправляют всякие их работы, должности, дела; питаются, одеваются, содержатся от помещика. Зри ниже, § LXXXVni. Уподобление автором наших холопей невольникам римским состояния их ни отраднее, ни почетнее не учинит.

Под названием численных людей не холопи, как говорит г. Леклерк, означилися, а крестьяне. Завели числение делать татары. Баскаки их всех тех, кои жили домами, имели земли, промыслы, доходы, переписав, обло­жили податью и по причине сего их исчисления и податию обложения стали называть их численными людьми. Неимеющие дворов, промыслов, собственности, каковы суть рабы, в перепись сию не входили, никаких податей не платили и о числе их было неизвестно; следовательно, и чис­ленными называться не могли. Ходили на войну с помещиками холопи их, токмо для охранения их и услуги им; а с численных людей, т. е. с крестьян, брали в службу со ста дворов по человеку в полном доспехе, на их жалова­нии и содержании. По причине вольного крестьян с места на место пере­хода должно было делать перепись им ежегодно. По переписным книгам известно было, сколько в котором уезде крестьян; следовательно, известно было, и сколько с которого уезда должно выйти людей на службу, которые и собиралися на сборное место в срок по наряду. Дворяне, все без исклю­чения, должны были выходить на службу, и который на срок не явится, тех в списках писали в нетех, а после зато лишали их поместьев. Сколько долж­но было помещику иметь при себе холопей, о сем узаконения не было; каждый брал с собою столько, сколько мог или сколько хотел; зависело сие от их достатка и воли. Холопи наши на войне при своих помещиках ту ж отправляли должность, что при древних рыцарях их щитоносцы ... У бояр долясность сию отправляли их знакомцы и дети боярские: первые обыкно­венно были дворяне, а последние были вольные люди, между коих были также и беспоместные дворяне и князья...

§CXIX

"Помещики русские должны делать вольными крестьян своих, с бла­горазумием и умеренностию: они должны оставить нарочитое число кре­стьян невольными, пока народ познает потребность, важность и пользу земледелия... Надобно оставить в числе неувольненных, для рекрут и для услуг, и нужд домашних".

При даче рабам свободы, все благоразумие в том, по мнению моему, должно состоять, чтоб не прежде оную им даровать, как науча их позна­вать ее цену и как надлежит ею пользоваться; в противном случае вместо благодеяния сделан будет им вред, зло и гибель: о сем говорено было прежде... Оставлять нарочитое число неувольных, единственно для того, чтобы народ познал потребность, важность и пользу земледелия, никакой нужды не настоит. Народ русский потребность и пользу земледелия давно знает и вследствие того и прилежит к нему не меньше других народов. Доказывается сие тем, что Россия никогда у соседственних держав хлеба не покупала и не покупает, а ежегодно продает немалое количества оного другим. Касательно до искусства в земледелии, должно признаться, что в России не доведено еще оно до такой степени, в каковой оно в Англии; однако ж и о том всевозможное попечение прилагается, и многие уже помещики нарочито в том успели. Для приведения сего в лучшее состоя­ние нужно ободрение, а не вразумление о потребности и пользе его: пер­вое никогда не может быть излишним, а последнее без первого, и благо- временно преподаваемое всегда останется недействительным, слабым к произведению успехов. Во Франции нет недостатка в знании о пользе зем­леделия, однако не больше от того имеет оно успехов.

Чтоб сделав половину или две трети крестьян вольными, оставших удержать в рабстве для рекрут и для услуг домашних есть такое пред ложе­ние, коего выполнить никак невозможно. Первое: по счету авторову, в 7 ООО ООО душах не более находилося годных в службу, как 205714, следова­тельно, за увольнением половины осталося бы 102, а за увольнением двух третей 68 тысяч; а как для пополнения войск потребно ежегодно брать из них до 15000 человек, то все сии оставшиеся за увольнением должны б были в 6 или 7 лет взяты быть в рекруты. Но оставя уродливое сие вычис­ление, последуем ближайшему к точности, по которому гораздо больше в половине или трети годных в службу найдется, однако ж со всем тем было бы оставшимся в неволе очень тяжело. Второе неудобство: родилася бы чрез то между освобожденных с оставшимися в неволе зависть, отчужде­ние, ненавидение, и наконец, совершенный раздор; по причине, что одни бы служили и работали, а другие бы их трудами пользовались. Словом, увольнять по частям есть дело нестаточное и вредное, а уволить надлежит, к сохранению равенства и, следовательно, согласия между частей не всех вдруг, но исподволь и постепенно; так как бывшему долгое время в тем­ноте не вдруг показать должно большой свет, а понемногу; в противном случае глаза его повредятся и не будут в состоянии вечно наслаждатися зрением вожделенния светлости...

§СХС1Х

Известно, как дворянство русское, не пожелав управляемо быть вла­стью аристократическою, принесло свое прошение к императрице Анне о уничтожении той капитуляции, которую она в Митаве по требованию и постановлению Верховного совета подписала; и как по тому их прошению и желанию вредное и бедственное многоначалие упразднено, а спаситель­ное единоначалие паки восстановлено и утверждено. Сие достохвальное российского дворянства деяние, предпочтившего власть монархическую аристократической, приписывает автор их буйству, неведению прав чело­вечества и гнусной привычке к рабству "От Рурика, говорит, роды неволь­ников производили подобные ж роды невольников, и народ русский, от­першийся от своего отречением от свободы, признает рабство за есте­ственное свое состояние".

Прежде уличу автора в ложном его сказании касательно рабства на­ших праотцов, а потом в напрасном порицании русского дворянства неве­дением польз своих, показав те причины, кои побудили их предпочесть власть монархическую аристократической.

Прежде Рурика, при Рурике и после Рурика, до нашествия татарского, народ русский был вольный. Власть великих и удельных князей была уме­рена или растворена властию вельмож и народа. О сем говорил я уже прежде, а теперь в подтверждение того приведу некоторые доводы.

Когда великий князь Игорь II приехал в Киев для принятия престола великого княжения и заставил вельмож, присягать себе в зерноети, тогда сии, не по желанию, а по страху прибывших с ним войск, присягу ему хотя и учинили, но как токмо со двор княжева вышли, то собралися на вече и послали звать к себе Игоря. Сей, надеясь на силу свою и взяв с собою брата своего Святослава со множеством людей, приехал к ним и стал особно, на . той же площади, на которой веча собралася; а на вечу послал брата своего и велел спросить: для чего они собралися и чего от него требуют? Гражда­не требовали от Святослава, чтоб он, за себя и за брата своего Игоря, всему народу крест целовал, в том, чтоб судить ему по законам в правду и никого не обидеть. Святослав, сошед с коня, учинил пред народом клятву и целовал крест, что брат его никому никаких обид не учинит; что судей народу даст тех, коих они сами изберут; и что судьям накрепко запретит, чтоб они судов более положенного по древним уставам ничего не требо­вать. Тогда и киевляне сошли с коней и говорили Святославу: "Сие княже изрядно, что за себя и за брата своего роту учинил, но потребно, чтоб и сам Игорь за себя сделал присягу". И Святослав, без малейшего отрица­ния, взяв с собою несколько знатных киевлян, поехал к Игорю и объявил ему требование народа. Игорь принужден был, сошед с коня, на все их требования крест целовать.

Великий князь Изяслав II прислал в Киев к брату своему Владимиру Мстиславичу (который был наместником от него в Киеве), к митрополиту и к тысяцкому двух мужей знатных для извещения их о причине, по кото­рой он объявил войну князьям черниговским. Владимир велел народ со­звать на вече, где присланные от великого князя, поздравя перво Владими­ра потом митрополита и тысяцкого, обратили речь свою к народу, и рас­сказав им о причинах побудивших великого князя к объявлению чернигов­ским князьям войны, токмо им от лица приславшего их говорили: "Ныне, братия и чада мои верные киевляне, видите... того ради потребно нам всем вооружиться..." Киевляне, выслушав и посоветовав между собою, дали присланным, через тысяцкого, ответ согласной с желанием великого кня­зя. Между тем, выступая из среды народа, един муж тысяцкому говорил: "Мы охотно с князем нашим пойдем, но прежде надлежит помыслить о безопасности внутренней" и проч. J^tapoa, выслушав речь сию, согласился на предложение гражданина, хотя то и противно было воле великого князя; итак, Ни увещания князя Владимира, ни возбранение митрополита и ты­сяцкого не сильны были удержати народ от исполнения предложенного тем единым гражданином.

Таких мест в летописях много находится, которые неоспоримо доказы­вают, что великие князья власть имели не деспотическую; что народ имел соучастие с вельможами в правлении и мог на сеймах своих определять многое; что определения народа были важны и сильны, и что в общенарод­ных собраниях всякий гражданин имел право подать свой голос, и проч.

Дворянство русское не хотело управляемо быть несколькими члена­ми совета, опытом познав, что власть единого несравненно есть лучшая, вигоднейшая и полезнейшая как для общества, так и для каждого особен­но, нежели власть многих. Они удостоверены были, что монархия в об­ширном государстве предпочтительнее аристократии, которая обыкновен­но теряет время в спорах и не может иметь видов смелых; и что монарх токмо может предпринимать и производить в действо великие намерения.

Памятны им были те злоключения, кои от правления аристократического России приключилися; и недавность одного из них вящший страх вообра­жению их причиняло. Вот как пишет о них г. Татищев: "По свержении ложного Дмитрия, при беспутном и коварном избрании Шуйского, неко­торые вельможи, к великому государственному вреду, вымыслили взять с него запись, которою вся власть от него отнята, а поручена в совет Сената; и тако монархию совокупили с аристократиею, а по лишении его престола все правление поручили семи боярам, следственно сущая аристократия учинена. В сем правлении Мстиславский был старший, второй Воротынс­кий, третий Лыков, четвертый Трубецкой, пятый князь Василий Голицин, шестой князь Иван Голицын, седьмой Салтыков; и сии последние три, по- мощию поляк так усилилися, что прочий никакой власти не имели.

От сего беспутного правительства вскоре государство в такое крайнее разорение и упадок пришло, что едва на части не раз-делилося, а поляки всем не овладели" ... Сии примеры довольно были убедительны для рос­сийского дворянства предпочесть правление монархическое аристократи­ческому.

§ CLXVI

Прописанною сказкою кончил автор розыскания свои на русские за­коны, оставя без замечания премногие статьи уложения, достойныя любо­пытства иностранных, как по несходству их ни с какими известными зако­нами, так и по странности мнений или предубеждений тогдяшняго века, коих они характер на себе носят. Некоторыя из таковых, пришедшия мне на память, для образца приведу:

1) Дворовых людей состояние, разумея по кабалам служащих, было странного и отменного рода. Вольной человек не мог иначе идти во услу­жение, как дав на себя кабалу, т. е. сделав себя рабом; понеже свободнаго человека, не взяв с него письменного обязательства, что он отрицает от своей свободы, принимать во услужение запрещали законы; неволя ж, которой он себя подвергал, не далее продолжалася как по смерть того, кому он служилую кабалу на себя даст. По даче на себя такой кабалы, оставался он помещику своему крепок, не меньше как и купленные или родовые рабы, с тем только различием, что служащего по кабале не дозво- лялося ни продать, ни в наследие по себе оставить детям своим. Смерть господина его возвращала ему свободу, но не на иной конец, как для при­искания себе нового господина. Итак, были тогда холопи вкупе и рабы и свободны; свободны токмо в избрании себе господина, а рабы токмо по смерть его.

2) Крестьян вотчинных имел помещик право продать (разумея с зем­лею), заложить, в приданое отдать и в наследие детям своим оставить; но не имел власти закрепить из них себе кабалою так, как вольнаго человека. Доказывает сие, что крестьяне тогда не совсем еще были порабощены, хотя вольной переход с места на место и запрещен уже им был.

Сборник материалов по истории исторической науки в СССР. М., 1990. С. 20-67.