3. Материал к теме: “Жанр – важная категория общения” Татьяна Текутьева «Беда: Буран!»

Одним из главных событий празднования двухсотлетнего юбилея А.С. Пушкина стала премьера “Капитанской дочки” в Оренбургском драматическом театре.

Если Гоголь считал главным героем своего “Ревизора” смех, то почему бы в театральной “Капитанской дочке” на первую роль не выдвинуться бурану?! Что такое знаменитый пушкинский буран? Разве только обстоятельства встречи Гринева с Пугачевым? Не с него ли следует отсчитывать начало происшествий, неожиданных и странных, давших, по словам Гринева, “душе сильное и благое потрясение”?!

Буря мглою небо кроет, - сердито читает кудрявый мальчик. Ни с каких других стихов этот спектакль начаться не мог. Природную стихию – буран – автор спектакля – инсценировщик и режиссер Рифкат Исрафилов – соединил в одну метафорическую круговерть с другой стихией - народным волнением. Для создания образа такого бурана недостает одних реалистических снежных хлопьев и привлекается подспорье хореографической выразительности. Режиссер с помощью балетмейстера Олега Николаева добивается зримого многозначия: перекатывающиеся тела напоминают и о сбивающей с ног поземке, и о поверженных в отчаяние; сталкивающиеся фигуры означают противостояние разного рода – и ветру, и человеческой атаке.

Необыкновенные глубина и высота открылись вдруг на нашей сцене благодаря художнику-постановщику Тану Еникееву, выдвинувшему на принципиально оказавшийся в зрительном зале передний план скульптурные изображения всадников – игрушки, “оловянные солдатики” судьбы (или кто там еще играет нами?). К сценическим средствам, позволяющим создать метафизичность огромного черного пространства, так выявляющего малость величины человека, принадлежат цвет и тени художника по свету Константина Самойленко и будоражащие диссонансы музыкального оформления Эдуарда Мунирова.

В эпицентре исрафиловского бурана – да, не по Пушкину – вовсе не барский недоросль, а пушкинский “вожатый”. Емельян Пугачев появляется в спектакле не то что без пропитого тулупа, но и с непокрытой, не покорной никому и ничему – головой; растрепанные светлые волосы сияют едва ли не ореолом. На роль Пугачева выбран заслуженный артист России Анатолий Бледный. Актер несомненного положительного обаяния. Даже поблескивающие под темной полоской усов зубы не придают этому Пугачеву ничего разбойничьего. Что не случайно. Скрывается до поры в тени Емельяново лицо; придет время узнать и пугачевскую тайну.

Театральный буран тоже натворил бед – смел за ненадобностью подробности событий, стушевал характеры пушкинских персонажей, которым оказалось недодано побудительных мотивов, индивидуальности. Конспективное изложение неспешного течения жизни в Белогорской крепости не успело приучить нас к её обитателям. Эпизодическими лицами мелькнули комендант с супругой, разве что застряли в памяти ночной колпак и надтреснутый голос Ивана Кузьмича (заслуженный артист России Андрей Лещенко) да истошный крик Василисы Егоровны (Валентина Войтко). Удивили Мария Ивановна (Мария Губанова), рискнувшая ещё до Татьяны Лариной первой объясниться в любви своему избраннику. Если с чернявостью капитанской дочки можно примириться, то её бойкость (не по летам во всех отношениях - XVIII век на дворе) более чем преждевременна. Этой Маше Мироновой не надо созревать до решимости на поступок, она с самого начала вполне готова предстать пред императорские очи.

Утраченная история становления души – ощутимая потеря, погубившая образ Гринева. Естественно. Молодому, но зрелому актеру Павлу Кипнису было невозможно играть семнадцать годков Петруши. Хотя в его оренбургских ролях есть и порывистость, и романтизм, свойственные началу жизни. П. Кипнис играет не мальчика, но мужа – человека серьезного, вдумчивого, во всех отношениях достойного и как бы уже сформировавшегося. Ему уже не надо беречь честь смолоду. С этим делом все в порядке.

Тогда как очень важно было бы (особенно сейчас!) проследить, как устоять перед напором бурана, как не сломаться посреди смуты. Потому что, как можно потерять себя, покажет Олег Бажанов, сыгравший знаменитого Швабрина. Самое неприятное в этом Швабрине, что его не составляет труда понять: “Любовь – такая штука, с ней так легко пропасть”. Неразделенная любовь, к коей приплюсовывается оскорбленное самолюбие, минус нравственные устои, ведут эту черную душу по кривой дорожке. Проиграв бой за Машу, в котором для него все средства были хороши, Швабрин спускается под сцену как в личную преисподнюю, откуда слышится его звериный рык.

Разметав по обочинам спектакля большинство героев, буран расчистил пространство для главной смысловой фигуры – Емельяна Пугачева. Пугачеву отдан и центральный план, где он восседает в красных предводительских одеждах, первый, куда он выходит с принципиальным монологом, решающим не только образ героя, но и загадку спектакля. Старая калмыцкая сказка преподнесена так, что возводит этого театрального Пугачева в ранг бунтарей, для которых превыше всего - свобода. Недаром Пугачев сорвет с себя и отбросит в сторону золоченый плащ – атрибутику власти. (Именно в раззолоченном платье предстанет чуть позже Екатерина). Не случайно возникнет и ассоциация с распятием Христа, только в роли мученика окажется крестьянский царь.

Пока Пугачев – Бледный вдохновенно произносит: “…чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью…” – на сцене опять появится кудрявый мальчик, только не в пушкинском цилиндре, а в красных пугачевских одеждах. Так режиссер ставит знак равенства между поэтом – певцом вольности – и мятежным казаком – борцом за свободу.

Ценность свободы сама по себе не вызывает сомнений, эта красивая художественная идея, владевшая Р. Исрафиловым еще при постановке “Дон Жуана”, получила в “Капитанской дочке” новое развитие и более масштабное утверждение. Что же останавливает в её приятии? Может быть, тот факт, что, вчитавшись, наконец, в Пушкина, мы отошли от отношения к Пугачеву как героическому народному воителю; содранная с живых людей кожа, скорый суд и расправа не остаются больше незамеченными и объясняют, почему он слыл злодеем и разбойником не в одном лишь правительственном Петербурге, но и у мирного населения Оренбургского края.

В спектакле Р. Исрафилова настойчива попытка снять с Пугачева тяжкий груз вины и переложить её на окружение, сначала заставившее Емельяна пойти на преступления, а потом предавшее. Однако соратники его, демонстрировавшие в лучшем случае некоторую непочтительность по отношению к своему вождю, ни разу по-настоящему не испугали, не заставили глянуть как на какую-то темную силу, подмявшую роль личности в истории. Пугачевская вольница не очень-то и персонифицирована; разве что типажно выразительны некоторые – рыжий хозяин постоялого двора да еще смешно перевязанный Хлопуша.

Спектакль не то, что прощает Пугачева. Он приписывает его чуть ли не к лику святых: У Пугачева смиренно просят прощения все действующие лица, со свечами в руках они едва ли не оплакивают бунтаря - жертву. А буран так и не кончается. Летит снег, дует ветер. Но и буран можно подчинить, победить; вон как закружил Гринев. Подхватив на руки свою невестушку – капитанскую дочку.

“Оренбургская неделя”

17 июня 1999 года.