ПРЕДИСЛОВИЕ

Антропологические теории политогенеза развивались в известной степени независимо от теории политической науки, хотя любой антро­полог, знакомый с работами современных политологов, может найти очень много общего в механизмах формирования архаических и со­временных политических институтов. Если взять, например, широко извест­ные труды Роберта Михелса, посвященные социал-демократическим партиям Западной Европы XX века, то при внимательном чтении все больше и больше склоняешься к мысли, что со времен первых вождеств-номов Шумера и Египта мало что изменилось в социальной прак­тике людей.

Михелс показывает, что любая политическая партия или профсоюз­ная организация сталкивается в своей деятельности с различными про­блемами (организация политических кампаний и выборов, печатная деятельность, ведение переговоров и т. д.). Данная деятельность отни­мает много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое число членов, то нужны дополнитель­ные усилия по их координации. Постепенно формируется управленче­ский аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации, собирает взносы, ведет переписку и проч.

Партийные функционеры концентрируют в своих руках инфра­структуру организации, органы печати и финансовые средства. Если вну­три организации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направлены против ревизионистов. Со временем, когда финансовое положение и статус лидеров становятся стабильными, меняется и их психология. Они уже стремятся не столько к выполнению программ­ных установок своей партии, сколько к сохранению собственной ста­бильности. В этом, по Михелсу, заключается «железный закон олигар­хии». Замените в нарисованной Михелсом картине некоторые перемен­ные: вместо профсоюза или партячейки поместите группу соседних деревень, вместо взносов — подарки и дань, а вместо парторга вождя — и вы получите типичную картину перерастания вождества в раннее государство. Трудно отделаться от еще одной навязчивой ассоциации — ну чем не «новый политогенез» в постсоветской России и других госу­дарствах СНГ.

Возможно, кому-то вышеизложенное может показаться чересчур метафоричным. Однако здесь есть над чем поразмыслить. Настолько ли сильно отличаются механизмы формирования структур власти в архаических и современных обществах? Политическая антропология помогает понять, что современная политика своими корнями уходит в прошлое, а определенные формы социальности можно проследить в сообществах высших животных. Политическая антропология также имеет большое значение для понимания политических процессов в со­временных обществах, которые находятся на пути построения демокра­тической системы правления. Недоучет того, что характер институтов власти и политических процессов в данных обществах имеет во многом «традиционный» (в терминологии Макса Вебера) характер, прямое, некритическое заимствование западных либеральных ценностей может привести к противоположным и непредсказуемым результатам. Мно­гопартийность может вылиться в формирование партийных структур на родоплеменной или конфессиональной основе, а затем привести к крупномасштабным межэтническим или религиозным конфликтам. Раз­деление властей может привести к хаосу и беспорядкам (так как для традиционных обществ, по сути, не характерен принцип разделения вла­стей), а затем и к установлению открытой военной хунты и т. д.

В западной социальной науке политическая антропология занимает важное место. В нашей стране политантропология как самостоятельная дисциплина — достаточно новое направление. В советское время предмет ее исследования фактически находился под запретом, поскольку на изу­чение теории власти был наложен неофициальный мораторий. Единст­венное исключение — книга Л.Е. Куббеля «Очерки потестарно-политической этнографии» (1988), в которой автор — известный отечественный африканист — главное внимание уделил эволюции архаических и коло­ниальных обществ (необходимо помнить, что западное название науки «антропология» во многом синонимично отечественному термину «этно­графия»). Эта работа оказала большое влияние на целое поколение ис­следователей. Но с момента выхода монографии прошло более десяти лет, она давно стала библиографической редкостью, а ряд ее положении должен быть пересмотрен в свете данных современной науки.

Только в годы «расцвета» перестройки, и особенно после 1991 г., стало возможным говорить прямым текстом о предмете и целях поли­тической антропологии в полном объеме, о многочисленных примерах архаических и традиционных элементов власти в политической куль­туре СССР и постсоветских стран СНГ. Данная дисциплина включена в стандарты для преподавания политологам и социологам, ее стали осваивать будущие профессиональные социоантропологи. Но книг по политантропологической тематике по-прежнему немного. Практически нет учебников и пособий для студентов вузов. Именно это обстоятель­ство побудило меня взяться за написание данной работы. Однако выяс­нилось, что избранная тема настолько обширна, что я оказался не в со­стоянии охватить ее полностью.

В ряде случаев пришлось касаться проблем иных наук. Но это участь большинства учебных пособий. Авторы подобных изданий вы­нуждены вторгаться в область смежных дисциплин, где их компетен­ция недостаточно полна. За все возможные ошибки и неточности ответственность лежит только на мне.

Предлагаемая книга написана в первую очередь для тех, кто недо­статочно хорошо знаком с предметом и проблематикой политической антропологии. Пытливым студентам, которые не удовлетворяются материалом учебника, приготовлен маленький сюрприз — расширенный список литературы. В списке этом по причине нехватки места упоми­наются далеко не все работы. Однако все они имеют отношение к по­литической антропологии. Кроме этого, по смежным вопросам ссылки на дополнительные публикации я давал прямо в тексте, стараясь по возможности учесть всю наиболее важную литературу.

В основу учебного пособия положены лекционные курсы, прочитан­ные в течение 1995—2000 гг. Публикация этой работы стала возможной благодаря гранту ФЦП «Интеграция» (M422-OG), а также некоторым моим собственным исследованиям, выполненным при поддержке ряда научных фондов: РГНФ (97-01-00533), Фонда Сороса (1998, № HAG803), МОНФ (1998, № 224). Хотелось бы высказать призна­тельность за ценные советы и пожелания О.Ю. Артемову, Д.М. Бондаренко, Л.С. Васильеву, Х.Дж.М. Классену, А.В. Коротаеву, Л. Крэдеру, В.А. Лыншу, Ю.В. Павленко, В.А. Попову, А.И. Фурсову, A.M. Хазанову.

У нас безотказное оружие — базисная теория феодализма, разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных раскопах, в солидных дискуссиях. Жаль только, что дон Рэба понятия не имеет об этой теории*.

Глава 1 предмет политической антропологии

1. Что такое антропология?

Политическая антропология сложилась как одно из ответвлений ан­тропологической науки. В самом широком смысле антропология (от греч. антропос — человек) — это совокупность научных знании о природе человека и его деятельности. Иногда в современной отечественной литературе встречаются высказывания, что антропология, главным образом социальная и культурная антропология, — молодая наука, на­ходящаяся на этапе своего становления. Однако это далеко не так. Первая кафедра социальной антропологии была создана еще в 1908 г. при Ливерпульском университете Дж. Фрэзером, хотя реально данная дисциплина сформировалась еще в XIX в. В настоящее время антропо­логия представляет собой целый комплекс наук о человеке и его дея­тельности. Только в США антропология преподается более чем в 400 высших учебных заведениях, которые ежегодно выпускают 9000 ба­калавров. Около 11 000 антропологов состоят членами Американской антропологической ассоциации, более 400 человек ежегодно получают ученую степень доктора философии (PhD) по антропологическим спе­циальностям. Раз в пять лет проводятся международные конгрессы антропологических и этнографических наук, на которые съезжаются ученые со всего мира.

Интеллектуальным предшественником современной антропологии был философский антропологизм мыслителей ХЛТП—XIX вв., согласно которому, только исходя из человеческой сущности, можно разработать систему представлений о природе, обществе, познании (Л. Фейербах, М. Шелер, Ф. Ницше, Н. Чернышевский и др.). Однако уже изначально антропология мыслилась шире, чем просто философское осмысление проблем человеческой сущности. Помимо философской антропологии в ее состав включались и другие дисциплины и концепции.

Со второй половины XIX в. понимание антропологии изменилось.

Накопление научной информации неизбежно вело к дифференциации гуманитарного знания. Постепенно выделились в самостоятельные науки политическая экономия, социология, психология, история, фило­логия и т. д.

В этот же период сформировалась и антропология (в XIX в. ее не­редко называли этнологией) — дисциплина, изучающая народы, находя­щиеся вовне цивилизованного мира. По причине ограниченности источ­ников по истории бесписьменных архаических народов, а также в силу особенностей исследовательской работы в данных культурах, когда ан­трополог должен был в одинаковой степени иметь высокую подготов­ку в самых различных областях науки, такие дисциплины, как в пер­вую очередь физическая антропология (или естественная история чело­века), этнография, археология, не могли существовать одна без другой. Это привело не столько к их дифференциации (хотя в некоторых странах, в том числе и у нас, они до сих пор считаются самостоятель­ными науками), сколько к интеграции их в единый междисциплинар­ный комплекс. В то же время постепенно философско-антропологическая проблематика оказалась выведенной за рамки собственно антропологии.

В настоящее время антропологическую науку, как правило, подразде­ляют на две большие части: физическую и культурную (или иначе социаль­ную] антропологию. Первая изучает физическое строение человеческого тела и антропогенез (т. е. проблему происхождения человека). Вторая представляет собой комплекс самостоятельных дисциплин (археология, лингвистика, фольклористика, этнография и, наконец, собственно куль­турная или социальная антропология), рассматривающих в целостности культуру того или иного народа.

В самом широком смысле культурная антропология изучает хозяй­ственный быт, социальные системы, обычаи и идеологические представ­ления архаических народов. Нередко понятия «культурная» и «соци­альная» антропология рассматривают как синонимы (первый термин используется в основном в США, второй — в странах Западной Европы, особенно в Великобритании). Однако между ними есть некоторая раз­ница. Если британские антропологи рассматривают культуру как со­ставную часть человеческого общества, то их заокеанские коллеги вслед за Л. Уайтом полагают, что социальность присуща не только людям, но и высшим животным. «Именно культура, а не общество выступает в качестве отличительной особенности человека, научное исследование этой особенности должно быть названо скорее культуро­логией, а не социологией» (White 1949: 116).

Исторически сложилось так, что антропологи по преимуществу зани­мались изучением и реконструкцией образа жизни бесписьменных («доис­торических») народов. В то же время антропология не прервала связи с другими общественными науками. Не случайно многие исследователи определяли социальную антропологию как «отрасль социологии, изучаю­щей примитивные общества». Однако в 50—60-е годы XX в. в антропологии наметилась естественная тенденция к некоторому сужению объекта исследований: с накоплением знаний ученые стали переходить к более уг­лубленному изучению отдельных аспектов культуры — технологии, социальной организации, семейно-брачным отношениям, верованиям и проч.

Концентрируя свои усилия на отдельном направлении, некоторые из антропологов пришли к осознанию актуальности расширения времен­ных рамок своих исследований, а также к необходимости более тесной кооперации с другими науками — экономикой, демографией, социоло­гией и проч. Все это привело к появлению ряда новых интересных суб­дисциплин культурной антропологии, таких как экономическая и юридическая антропология, дополняющие классическую полигическую экономию, а также историю государства и права, наконец, сфор­мировалась особая, пограничная с политическими науками, дисципли­на—политическая антропология.

В отечественной литературе исследования исторических структур власти осуществлялись в рамках комплекса исторических наук (собст­венно истории, археологии и этнографии). Для марксистской науки термин «политическая антропология» был неприемлем в силу двух причин. Во-первых, в силу того, что в отечественной науке «социальную антропологию» традиционно было принято считать не самостоятельной наукой, а одной из исторических наук и именовать «этнографией» (ан­тропологами у нас называли только тех, кто занимался физической ан­тропологией]. Во-вторых, потому, что согласно марксистской теории политика существует только в классовом обществе, тогда как отноше­ния в первобытном обществе не могут считаться политическими. Сле­довательно, для обозначения последних необходим совершенно иной термин. В 1970-е годы отечественными этнографами было предложено именовать отношения в первобытном обществе потестарными (от лат. potestas — власть), хотя введение такого термина нельзя при­знать особенно удачным. Ведь отношения власти существуют не толь­ко в первобытности, а во всех стадиальных типах общества. В 1979 г. Л.Е. Куббель предложил называть политическую антропологию терми­ном «потестарно-политическая этнография», а спустя десять лет им была написана первая (и пока, в сущности, единственная обобщаю­щая} книга на русском языке на данную тему (Куббель 197!); 1988).

Несмотря на официальное игнорирование, термин «политическая антропология» тем не менее постепенно вошел в лексикон отечествен­ных исследователей. С середины 1980-х годов он все чаще и чаще стал встречаться в работах этнографов-антропологов и востоковедов. В на­стоящее время «политическая антропология» официально вошла в пе­речень научных дисциплин в высших учебных заведениях, она читается студентам антропологических, социологических и политологических специальностей. Студенты-историки изучают аналогичные проблемы в программе курсов «История первобытного общества», «История древне­го мира» и «Этнография».