Идентичность и толерантность: попытка соединения

Итак, с одной стороны, идентичность и толерантность противоположны, сформированы фундаментально различными процессами и, как было показано, угрожают существованию друг друга. Вместе с тем, и это с другой стороны, ни политика идентичности без толерантности, ни либеральная политика индивидуальной толерантности без учета факторов идентичности, не могут решить проблем, связанных с сосуществованием различных групп, культур, религий и этносов в рамках современного общества. Речь, таким образом, должна идти о соединении, казалось бы, несогласуемых вещей – политик идентичности и толерантности в одно и то же время, в одном и том же обществе. Проблема эта осложняется еще и тем, что развитие различных групповых идентичностей в принципе способно привести к фрагментации, дезинтеграции, а потому – распадению общества. Поэтому одну из центральных задач современной политической теории можно было бы описать как задачу согласования идей социальной солидарности, толерантности и групповой идентичности, и построения на этой основе некоей модели общества, в которой данные идеи не препятствуют существованию друг друга, но, скорее, друг друга дополняют и усиливают. Но как это возможно?

Прежде чем пытаться ответить на этот вопрос, необходимо сделать ряд уточнений. Во-первых, несмотря на то что процессы формирования идентичности и толерантности прямо противоположны друг другу, само существование идентичностей вовсе не обязательно противоречит толерантности. В самом деле, идентичность обращается к своим границам, к навязчивому отличению себя от других, только если ее существование находится под угрозой, если имеется опасность со стороны других, более мощных групп, усиленно навязывающих свои собственные ценности. Иными словами, идентичность интолерантна и конфликтна, когда она нестабильна или проблематична.

Формирование специфических экстремистских «протестных» идентичностей связано с этим процессом дестабилизации идентичностей традиционных. Глобализация, развивающаяся по империалистической «цивилизаторской» модели, как насаждение чуждых иным культурам ценностей и моделей поведения, логически ведет к появлению подобного рода общностей. Если же идентичность относительно стабильна, устойчива, у ее носителей нет причин к постоянному агрессивно-нарциссическому отличению себя от иных и чуждых. Это означает, что, раз уж существующие идентичности должны быть согласны с общим климатом толерантности в обществе, политику следует направлять как раз на обеспечение условий максимального благоприятствования развитию и стабилизации групповых идентичностей. Во-вторых, такая политика должна снимать несправедливые последствия «национального строительства» для различных существующих в обществе меньшинств. Ведь в конечном итоге только такой политикой справедливости гарантируется уверенность меньшинств в стабильности их групповой идентичности. Речь идет о том, что, если всякое государство с неизбежностью вовлечено в процесс «национального строительства», и, значит, попросту, не может быть культурно нейтральным, нужно приложить все усилия для того, чтобы компенсировать различным меньшинствам негативные для них последствия такого национального строительства. Это, в свою очередь, можно сделать с помощью системы групповых прав.

Конечно, здесь возникает целый ряд интересных теоретических и практических проблем, которые мы просто физически не можем здесь обсуждать, и, в частности, проблема столкновения системы групповых прав с либеральными индивидуальными правами, или – правами человека. В любом случае, однако, некоторый баланс этих двух систем должен быть найден, если мы хотим развития стабильных (и потому совместимых с идеей толерантности) групповых идентичностей. В сущности, такая политика была уже разработана в целом ряде стран, и это – политика мультикультурализма в том или ином ее виде. В-третьих, очевидно, что интеграция общества должна быть основана на некоторых общих идентичностях. В сущности, в этом положении состоит правда современного национализма. И все же, в национализме (даже и либеральном, по Д. Миллеру) нет всей правды.

Действительно, что предлагает либеральный национализм в качестве основного инструмента интеграции и солидаризации общества? По Д. Миллеру, речь должна идти о нации, как: 1) этическом сообществе, что подразумевает наличие особых добродетелей по отношению к другим членам этой же нации; 2) политическом сообществе, т. е. группе людей, имеющих обоснованную претензию на политическое самоопределение; 3) сообществе, которое конституируется мифом и верой – нация существует, когда люди верят в то, что они составляют одну нацию; 4) сообществе, имеющем общую историю, основанном на великих исторических победах и поражениях. Поэтому, по Миллеру, нация и подразумевает общность обязанностей – все мы обязаны продолжать дела, начатые нашими предками; 5) сообществе, связанном с определенной территорией, на которой оно осуществляет или желает осуществлять свое политическое самоопределение; 6) активной, действующей идентичности, принимающей решения через выразителей национальной воли; 7) наконец, сообществе, имеющем некоторые объективные черты, отличающие его членов от других наций (См. Miller D. Citizenship and National Identity. Polity Press. Malden, Mass., 2000. P. 27–31.). По Миллеру, только такая национальная общность способна «…ответить на одну из самых насущных потребностей современного мира, а именно, как сохранить солидарность населения больших и анонимных государств»21.

Заметим, что у Миллера речь вовсе не идет об этническом национализме; более того, он полагает, что национальная идентичность должна стоять над многочисленными групповыми (в том числе и этническими) идентичностями, объединяя их воедино и будучи, тем самым, источником как толерантности, так и солидарности между группами. Процесс соединения национальной идентичности с идентичностями групп при этом подразумевает компромисс с обеих сторон: «хотя национальные идентичности утончаются, чтобы стать приемлемыми для меньшинств, эти самые меньшинства сами должны отказаться от тех ценностей и моделей поведения, которые конфликтуют с ценностями и моделями поведения сообщества в целом»22. Основная проблема подхода Миллера состоит как раз в определении сущности этого самого компромисса. Национальная идентичность оказывается столь «нагруженной», что даже ее «утончение», состоящее, по-видимому, в отрицании всякой связи национальности и этноса, вряд ли может эффективно способствовать включению в нее меньшинств. Меньшинства слишком много теряют в этом процессе, и модель Миллера не подразумевает сколько-нибудь значительной компенсации за эти потери. Кроме того, эта модель вовсе не снимает проблем, связанных с «плюрализмом ценностей»: национальная идентичность, по-видимому, представляет собой некую завершенную ценностную систему, а значит, не может не навязывать этой системы меньшинствам, ее не разделяющим. И последнее, вряд ли возможно представить себе, чтобы китайский иммигрант, изучающий русскую историю в российской школе, вдруг ощутил бы общность своей истории с историей «большего общества». В таком случае, хотя Миллер и утверждает, что для его концепции национальности иммиграция не представляет какойто серьезной проблемы, трудно поверить, что это и в самом деле так.

Вывод, который можно сделать из этого краткого рассмотрения проблем либерального национализма, заключается в следующем: обеспечивающая интеграцию и солидарность общества идентичность, в отличие от идентичности национальной, должна быть предельно «тонкой», максимально возможным образом ценностнонейтральной, и все же – достаточно сильной для того, чтобы удержать единство плюралистического мультикультурного общества.