Г. В. Мельников

ЛИЧНОСТНЫЙ ПОДХОД — ОСНОВА ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ МЕДИЦИНЫ

Основной целью данной статьи является обоснование следующего тезиса: личностный подход к здоровью и бо­лезням человека является стержнем, ядром новой стра­тегии и тактики медицинской деятельности. Значение, возможности разработки и реализации этого тезиса осо­бенно усиливаются в условиях необходимости перестрой­ки здравоохранения, медицинской науки и медицинского образования.

Сразу же встает вопрос о содержании понятий «здоро­вье» и «болезнь». Это сложная проблема, и она требует самостоятельного методологического анализа. Здесь мож­но ограничиться определением здоровья и болезни как качественно различных состояний целостного, преобразо­вательно-приспособительного процесса человеческой жиз­недеятельности, т. е. процесса системного взаимодействия (гармонического в случае здоровья и дисгармонического в случае болезни), адаптивной активности организма и творческой активности личности конкретного человека.

Конечной целью новой программы медицинской дея­тельности должно стать не только предупреждение болезней и их осложнений и даже не только профилактика «третьего», переходного состояния от здоровья к болезни, сколько развитие здоровья, повышение его уровня как неотъемлемой части, черты гуманистического образа жизни и предпосылки свободного и гармонического развития человека. В этой связи возникает необходимость в использовании термина «патологическая жизнедеятельность человека», под которой понимается процесс нарушения «меры» преобразователь­но-приспособительной активности человека. Данный про­цесс носит системный характер, где можно выявить три последовательных, сущностью единых этапа: «третье» состояние, болезнь и осложнения после болезни. Каждый из этих этапов в свою очередь состоит из ряда стадий. Главное, что объединяет все этапы процесса «патологизации» жизне­деятельности человека, — это качественное нарушение гармонического взаимодействия его соматической, психиче­ской и личностной активности, хотя ступень и формы проявления, характер последствий этого нарушения будут различны. При этом важно помнить, что патологизация — это прежде всего тормоз, барьер на пути гармонизации активности и развития личности, средство деградации личности человека, а не только его организма. Нездоровые желания и привычки человека или формы и способы их удовлетворения вначале деформируют его личностные качества: потребность и способность к трудовой, социальной и духовной активности, творческому самовоспитанию, гармоничному характеру переживаний, мышления, деятель­ности и общения. В результате возникает дисгармония взаимозависимой активности личности и организма челове­ка, его психического и соматического единства. Вот почему надо видеть н учитывать, что не только «в здоровом теле здоровый дух», ной, наоборот, «в здоровом духе—здоровое тело»

Возрастание значения личностного подхода в медици­не обусловлено как усилением роли особенностей лич­ности человека в его здоровье и болезнях, так и некоторы­ми противоречивыми тенденциями развития практической медицины. Одна из них связана с тенденцией «дегуманиза­ции» медицинской, врачебной деятельности.

Все увеличивающееся число медицинских работников не всегда «успевает» за быстрым, стремительным ростом количества желающих, как больных, так и здоровых лю­дей «попасть» на прием к врачу. Дефицит времени не позволяет врачу глубоко изучить, а тем более понять особенности личности пациента. В условиях чрезмерных перегрузок врач не способен в полной мере проявить свои гуманистические качества в отношениях с больным. Труд врача в наше время стал более интенсивным, чем это имело место в прошлом. Мы хотели бы подчеркнуть этот мо­мент, ибо само по себе изменение характера патологии не привело к резкому уменьшению или увеличению числа болезней и больных. Более того, в некотором отношении население стало более здоровым. Однако количество обра­щений за медицинской помощью заметно растет. Одной из основных причин этого обстоятельства является повыше­ние чувства ответственности за свое здоровье, возрастание социально-гуманистической значимости здоровья в систе­ме ценностных ориентации личности. Например, те непри­ятные, болезненные симптомы, которые раньше в силу «господства» инфекционной патологии часто игнорирова­лись, сейчас расцениваются как основание для обращения к врачу. Просто плохое самочувствие, настроение нередко являются достаточным поводом для встречи с врачом. Все это приводит к созданию большей или меньшей степени несоответствия между «спросом» и «предложением» в си­стеме «больной—врач», к сокращению времени личност­ного контакта между врачом и пациентом.

Следует также отметить, что наблюдающиеся сейчас прогрессирующие процессы специализации, математиза­ции, технизации, коллективизации и информатизации ме­дицинской практики, являясь неизбежными и положитель­ными моментами ее развития, в то же время создают определенную возможность односторонней «технологизации» врачебной деятельности. В результате может возник­нуть «дистанцирование», удаление врача от личности больного, абсолютизация роли биологического, в частно­сти, организменного подхода к болезни лишь как морфофизиологической патологии, игнорирование целостно­ности процесса жизнедеятельности человека, диалектиче­ского единства его организма и личности.

У современного врача, как правило, достаточно знаний по своей узкой специальности, но ему не всегда хватает духовной культуры, прежде всего нравственной и психоло­гической. Речь идет именно о культуре как единстве знаний, убеждений и действий врача, ибо соответству­ющие знания, а также формальная вежливость и избира­тельная отзывчивость в той или иной мере у него есть. Но у него нередко нет потребности и способности искренне уважать каждого пациента, сопереживания и взаимопони­мания с ним, для личностного подхода к пациенту. Сло­вом, имеет место разрыв между узкоспециализированной, профессионально-технической и нравственно-психологи­ческой подготовленностью врача. Кроме того, врач (не­редко вынужденно) ограничивается узкоспециализирован­ным подходом к здоровью и болезням пациента, иг­норирует личностный подход. Для врача в больнице, а тем более в поликлинике из-за дефицита его времени пациент часто становится безличным объектом, случаем в бес­конечном шествии других ему подобных. К сожалению, бывает и так, что пациента ценят как личность, но лишь из-за корыстного или профессионального интереса к его заболеванию.

Другая тенденция связана с гуманистической, лично­стной ориентацией медицины. Быстро ускоряющиеся тем­пы и увеличивающиеся преобразования окружающей сре­ды, урбанизация, социально-демографические процессы, возрастание психоэмоционального напряжения человека, изменение форм общения и характера труда привели к изменению характера патологии. В настоящее время в структуре заболеваемости населения большинства эко­номически развитых стран первые места занимают сердеч­но-сосудистые, онкологические заболевания, где роль лич­ности больного и неблагоприятных социальных факторов в возникновении, течении и исходе болезни резко увеличи­вается. Это обстоятельство привело к признанию важ­ности учета особенностей личности и образа жизни челове­ка для профилактики, диагностики, лечения и реабилита­ции больного и повышения уровня здоровья здорового человека.

Практическая медицина констатирует и тот факт, что современная патология человека характеризуется стер­тостью и атипичностью форм протекания многих болез­ней, где меньшая выраженность морфофизиологических и психических изменений часто обуславливает затяжное, хроническое течение, приводящее к так называемой «психизации» соматических и «соматизации» психических за­болеваний. Это наиболее характерная особенность со­временной патологии, и она ясно показывает взаимовлия­ние соматического и психического, организма и личности целостного человека, подчеркивая важность гуманисти­ческого требования лечить не только болезнь, но и боль­ного, точнее — лечить болезнь конкретного человека, исходя из системного единства его тела, души и духа.

Ограниченность односторонне биологического, орга­низационного подхода к здоровью и болезням еще больше обусловливает необходимость целостного подхода к чело­веку как единству организма и личности. В связи с этим гуманистическая, личностная ориентация медицины при­обретает особую значимость. Речь идет об изучении осо­бенностей личности и их влиянии на здоровье и болезни человека, а также роли социальных и социально-психоло­гических факторов при осуществлении профилактических, лечебных и гигиенических воспитательных мероприятий. Эта ориентация основана на фактах, которые доказывают, что социальные, социально-психологические и личностные факторы определяют успех профилактики, лечения и гиги­енического воспитания в тесном контакте с биологиче­скими факторами (видовыми, популяционными, организа­ционными). Следует подчеркнуть, что все эти подходы взаимодополняют друг друга (естественно, что в каждом конкретном случае и на каждом из этапов медицинского исследования имеет место большее или меньшее значение тот или иной подход). Так, гуманистическая личностная ориентация медицины не отрицает организменный под­ход, а рассматривает его как составную часть более широкого целостного, социально-биологического подхо­да к проблеме здоровья и болезней человека. Необходимо также отметить, что если совсем недавно личностная ориентация была связана, лишь с психиатрией и большин­ство медиков считало, что исследование биологических аспектов проблемы жизнедеятельности человека гораздо важнее, чем изучение ее личностного аспекта, то в насто­ящее время ситуация постепенно изменяется и понимание значения этого аспекта увеличивается в теории и практике всех областей современной медицины.

Нам представляется, что благодаря осуществлению гуманистической, личностной ориентации в практической медицине, осмыслению «человековедческого» содержания своей деятельности врачи обретают больший интерес и большую удовлетворенность от нее. Гуманистический, личностный подход к проблеме здоровья и болезней чело­века позволяет врачам установить адекватные эмпатические отношения с больными и здоровыми пациентами и выполнить своевременно не только свою важную тера­певтическую и профилактическую, но и воспитательную работу по формированию гигиенической культуры. В ре­зультате пациенты более активно и целенаправленно уча­ствуют в лечении и предупреждении своих болезней, в формировании здорового образа жизни, в укреплении собственного здоровья и.здоровья других людей.

Тенденции технологизации и гуманизации процесса практического решения проблемы здоровья и болезней человека на первый взгляд представляются направлен­ными в противоположные стороны. Однако и первая, и вторая тенденции являются лишь различными вза­имодополнительными моментами, способствующими на­учно-гуманистическому решению проблемы нормальной и патологической жизнедеятельности человека. С одной стороны, автоматизация и кибернетизация формаль­но-логических, нетворческих функций врача значительно увеличивают количество его свободного времени. С дру­гой стороны, медицинская техника (диагностическая, ле­чебная, организационная) ускоряет получение важной для врача информации о состоянии организма (а в бу­дущем, и об особенностях личности пациента), что не­обходимо как для научной организации медикосоматического, так и психотерапевтического лечения и гиги­енических мероприятий. В свою очередь, успешное осуществление гуманистического, личностного подхода в процессе практического решения проблемы здоровья и болезней человека в значительной мере сократит ко­личество больных и повысит степень и качественный уровень здоровья здоровых людей.

Личностный подход как методологический принцип медицины ориентирует на дальнейшую разработку прин­ципа диалектического единства организма и личности в здоровье и болезнях человека, исходя из системности, многоуровневое нормальной и патологической жизне­деятельности человека.

Анализ человеческой жизнедеятельности с позиций системного метода позволяет сделать следующие выводы, важные для разработки гуманистического аспекта пробле­мы здоровья и болезней человека. При биологическом подходе здоровье — это динамическое состояние, а точнее системный, многоуровневый процесс структурно-функци­онального оптимума психологической активности органи­зма человека, достигаемого в результате своевременного и адекватного его приспособления к постоянно изменя­ющимся условиям природной и социальной среды. Есть верхняя и нижняя границы видовой, популяционной и ин­дивидуальной и биологической «нормы» здоровья приме­нительно к конкретному человеку. Переход за эти границы в результате несвоевременного и неадекватного приспо­собления порождает новое качество — болезнь как си­стемный, многоуровневый процесс структурно-функцио­нально неоптимальной психологической активности ор­ганизма человека.

Степень, уровень и состояние здоровья или болезни человека во многом зависят от силы психической и физио­логической сопротивляемости и защиты его организма, которая закономерно связана с биологическим возрастом.

В условиях доминирования неинфекционного типа па­тологии, хронического течения заболеваний, антигигиени­ческих привычек у значительной части населения (употреб­ление алкоголя, курение, переедание, несбалансированное питание, гипоксия, физическая гиподинамия, психическая гиподинамия и др.) ярче выявилась диалектическая вза­имосвязь не только между функциональными и структур­ными, психическими и соматическими, наследственными и приобретенными компонентами заболеваний, но и меж­ду здоровьем и болезнью, с одной стороны, и между ними и активностью личности, с другой.

Вместе с тем мы считаем, что принцип личностного подхода к проблеме здоровья и болезней человека позво­ляет дополнить биологическое понимание их системной взаимозависимости и многоуровневости следующим вы­водом. Степень и уровень здоровья или болезни человека зависит не только от психофизиологической сопротивля­емости организма человека, но и от сопротивляемости и защиты его личности, которая закономерно связана с ценностными ориентациями. Сила индивидуально-лич­ностного сопротивления и защиты постепенно нарастает с повышением степени внутренней целостности личности, системы ее ценностных ориентаций, т. е. с повышением степени управления личностью различными видами своей активности, личностной зрелости. Наоборот, эта сила постепенно уменьшается с увеличением степени внутрен­ней конфликтности, дисгармоничности личности, системы ее ценностных ориентаций, т. е. с пониманием степени управления личностью различными видами своей актив­ности, с усилением ее деградации.

Таким образом, системное единство социального и биологического в здоровье и болезнях человека осущест­вляется через особенности активности его личности, кото­рые определяются, в первую очередь, особенностями ее ценностных ориентации. Характер и степень активности личности зависит как от содержания ценностных ориен­тации личности, так и от гармоничности или дисгармонич­ности их взаимодействий.

Следует подчеркнуть, что целью личностного подхода в медицине является научное управление влияниями здо­ровья и болезней человека на развитие его личности и обратными влияниями личности человека на здоровье и болезни. Управление системой ценностных ориентации пациента с целью укрепления его здоровья, формирования гигиенической культуры является практически результа­том и основным критерием осуществления личностного подхода к проблеме здоровья и болезней конкретного человека.

Мы считаем, что одна из основных задач любого врача состоит в том, чтобы научить своих пациентов гигиениче­ски здоровому стилю жизни. Это предполагает взаимодо­полнение профилактики, лечения и гигиенического вос­питания. Здесь основной социально-гуманистической за­дачей врача будет развитие потребности и способности пациента к здоровому индивидуальному стилю жизни, т. е. формирование его гигиенической культуры. Врач должен сформировать у пациента установку на укрепление, повы­шение уровня своего здоровья.

Однако успешная реализация личностного подхода к здоровью и болезням человека предполагает высокий уровень духовной, прежде всего нравственной и психоги­гиенической культуры личности самого врача.

Нравственная культура личности врача — это его потребность и способность к искреннему уважению каж­дого пациента с целью достижения сопереживания и взаимопонимания с ним как предпосылки личностного подхо­да к его здоровью и болезням. Содержанием нравственной культуры личности врача является система его нравствен­ных знаний, убеждений и действий. Нравственная куль­тура органично связана с психогигиенической культурой личности врача и является ее предпосылкой.

Психогигиеническая культура врача — это, с одной стороны, его потребность и способность управлять раз­личными видами активности своей личности (деятель­ностью, переживаниями, общением) с целью укрепления своего здоровья. С другой стороны, — это потребность и способность врача управлять различными видами актив­ности личности своего пациента (мышлением, пережива­нием, деятельностью) с целью укрепления его здоровья. В конечном счете, это потребность и способность врача к сопереживанию и взаимопониманию с пациентом с це­лью формирования его гигиенической культуры как систе­мы гигиенических знаний, убеждений, действий, направ­ленных на повышение уровня своего здоровья и здоровья окружающих его людей.

Надо иметь в виду, что личностный подход опосредует связь между социальным и биологическими подходами в медицине, между медико-социальными и медико-биологическими науками. Именно поэтому личностный аспект проблемы здоровья и болезней человека является, с одной стороны, связующим звеном между медико-биологиче­ским и медико-социальным знанием, способствуя их ин­теграции в теоретически самостоятельную область ме­дицинского значения. С другой стороны, он является концептуальным «мостом» взаимодействия и синтеза био­логических, медицинских и социогуманитарных наук.

Методологическое значение этого подхода особенно явственно обнаруживается при изучении гигиенической ориентации медицины, разработке проблемы здоровья, здорового образа жизни. Решение проблемы здоровья в условиях научно-технической революции невозможно без гармонизации процесса взаимодействия не только общества с природой, но и организма с личностью челове­ка. Одним из основных критериев гармонизации этого процесса является развитие, повышение уровня здоровья каждого человека. Тем самым становится актуальной разработка проблемы гигиенического стиля мышления, переживания, общения и деятельности каждого человека и всего человечества.

Интенсивный путь развития общества и личности в эпоху НТР предполагает акцент на первоочередное решение проблемы здоровья, а не болезней, профилакти­ки, а не лечения. Разумеется, ориентация на преимущест­венное развитие профилактического направления меди­цинской науки и здравоохранения не исключает, а наобо­рот, делает необходимым дальнейшее совершенствование клинического направления. Речь идет лишь об изменении акцента, главного направления, о том, что генеральной линией здравоохранения и медицинской науки сегодня является решение проблемы укрепления здоровья здоро­вых, причем исходя из гуманистических, а не экономи­ко-технократических позиций. Эффективное решение этой задачи требует диалектического единства, взаимодополне­ния социальной (первичной) и медицинской (вторичной) профилактики, оздоровления как объективной, так и субъ­ективной сторон образа жизни каждого человека, т. е. и индивидуально-личностного стиля жизни человека через формирование его гигиенической культуры.

Когда мы говорим о гигиенической культуре человека, то имеем в виду прежде всего такой характер активности его организма и личности, который направлен на повыше­ние уровня, степени физиологической, психологической и личностной сопротивляемости, защиты жизнедеятель­ности человека, как предпосылки его всестороннего и гар­монического развития.

Гигиеническая культура человека предполагает такую систему знаний, убеждений и действий, которая направ­лена на оздоровление его индивидуального стиля жизни через повышение преобразовательной, творческой активности личности и адаптивной психофизической активно­сти организма. Словом, гигиеническая культура челове­ка — это его потребность и способность гармонизировать и оптимизировать процесс взаимодействия в человеке его тела, души и духа, активности личности и организма. Тем самым эта культура ведет к оптимизации влияний субъек­тивного, личностного фактора на здоровье и болезни человека, его образ жизни. При этом имеется в виду взаимозависимость телесного, душевного и духовного здоровья человека.

Отсюда, критериями гигиенической культуры челове­ка, гигиенического стиля жизни как субъективной стороны здорового образа жизни, с нашей точки зрения, являются потребность и способность человека повышать степень, уровень развития своего здоровья, физиологической, пси­хологической и личностной защиты. Эта культура имеет важное значение для оптимальной психофизиологической и личностной активности человека в условиях односторон­ней экономически-технократической глобализации и ин­тенсификации его взаимодействия с природной и социаль­ной средой, усиления дисгармонии между активностью его личности и активностью организма как основных причин новой структуры заболеваемости, нового характера течения болезней и нового отношения человека к своему здоровью и здоровью других людей. Но особенно воз­растает ее роль в условиях ускорения развития и ак­тивизации духовной жизни нашего общества, где трудно­сти по оздоровлению влияний объективных социальных факторов на жизнедеятельность человека закономерно усиливают значение субъективного, личностного фактора в его здоровье и болезнях, образе жизни.

Итак, в гигиенической культуре, гигиеническом стиле жизни личности как объективной потребности современ­ного этапа развития человека и общества скрыты большие резервы для укрепления физического, психического и ду­ховного здоровья человека с целью продления и повыше­ния уровня его социальной и творческой активности. В условиях коренной перестройки всех сфер жизни нашего общества гигиеническая культура человека выступает как предпосылка его свободного, всестороннего и гармоничес­кого развития, как составная часть его социальной и духов­ной культуры.

Гигиеническая культура каждого человека является одной из форм социальной профилактики, субъективным фактором здорового образа жизни, и потому ее форми­рование должно быть конечной целью деятельности каж­дого врача и одним из основных критериев его професси­ональной пригодности, реализации им личностного под­хода к проблеме здоровья и болезней.

П. Д. Тищенко

ПСИХОСОМАТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА (объективный метод и культурологическая интерпретация)

Характер осмысления психосоматической проблемы во многом предопределяется традицией европейского те­оретического мышления. «Можно ли в одной фразе резю­мировать то наследие, которое величественный в своих творческих достижениях XIX век передал нашему вдох­новенному, тревожному XX веку для дальнейшего раз­вития, как методологическое кредо при рассмотрении психофизиологической проблемы?

Мы вряд ли будем не точны, если определим это наследие как идею качественного разграничения между теми механизмами, которые реализуют мысль (психиче­скую деятельность, душевную жизнь), и теми факторами, которые эту мысль направляют. Если первые уводят в область наук биологических (в их широком понимании), то вторые — в область столь же широко понимаемых наук социальных» (2, с. 96). На пороге XXI века представляется возможным зафиксировать иное направление или иную плоскость, в которых можно противопоставить исследова­тельские перспективы изучения психофизиологической или, в более широком аспекте, психосоматической проблемы. Во-первых, качественная специфика феномена социально­сти не вполне определяет специфику метода его исследова­ния. Схематизм естественнонаучного объективного метода действует универсально и по своей сути не меняется в зависимости от того, идет ли речь о биологических или социальных механизмах. Во-вторых, мы видим, что сложи­вшееся в сфере «наук о духе» понимание реальности как своеобразного текста получает все большее распростране­ние (в особенности, в физике и биологии). Формируются дополнительные (в смысле Н. Бора) интерпретации души и тела. Первая (классическая) рассматривает душу как активное, инициирующее и целеполагающее начало относи­тельно телесного механизма; вторая — как инициирующее начало коммуникативного акта, в котором тело играет роль медиума — текста. Каждый из отмеченных исследова­тельских подходов имеет свою границу, свои преимущества и недостатки. Попытаемся более подробно обсудить выде­ленные исследовательские перспективы, начав с естествен­нонаучного по своему генезису объективного метода.

Для того чтобы яснее представить себе работу объек­тивного метода в современной науке, необходимо подроб­нее остановиться на вопросах, связанных с конструирова­нием мира экспериментальной ситуации. В отношении к особенностям конструирования мира эксперименталь­ной ситуации можно выделить две противоположные онтологические позиции. Во-первых, предполагается, что реальным является лишь мир, сконструированный с помо­щью физических линеек и часов, т. е. физический хронотип (пространственно-временная конструкция). Поэтому в идеале любое объективное измерение должно быть сведено к соответствующим физическим измерениям. С другой стороны, признак реальности приписывается широкому многообразию физических, химических, геоло­гических, географических, биологических, психологи­ческих, социологических и иных пространственно-временных конструкций. Первая онтологическая позиция, реализу­ясь в конкретном исследовании, создает установку на редукцию любого явления к некоторому физическому, а в ослабленных вариантах — к физиологическому, молекулярно-биологическому и т. п. субстрату. Причем, «...подо­бный ход мысли можно обнаружить не только у физиологов, но и у психологов. Следствием этого является то, что в психологии термин «объективное описание» употребляется в качестве синонима термина «физиологическое описание», а «психологическое» — в качестве синонима «субъективное» (4, с. 110). Интерес представляет усложнение рассматривае­мой позиции за счет того, что в качестве сущего могут рассматриваться физически реальные феномены и квазире­альные феномены — «...если голова (мозг) и мир будут все-таки, в конце концов, описаны с предельно возможной детализацией в физических (физико-химических) терминах в реальном пространстве и времени, то психическое все равно окажется особым срезом и аппарата отражения (мозга), и отображаемых в нем состояний и объектов мира, несводи­мым ни к тому, ни к другому и живущим в квазипредметном измерении бытия» (4, с. 118—119).

Вторая онтологическая позиция менее тривиальна. Она непосредственно связана с процессами дифференциации науки, с появлением широкого спектра относительно неза­висимых способов объективной регистрации событий. Приведем в качестве примера теоретическую модель есте­ственного отбора у высших организмов, предложенную выдающимся биологом-теоретиком XX века К. X. Уоддингтоном: «Процесс начинается с популяции генотипов в многомерном пространстве генотипов, они отображают­ся через многомерное пространство эпигенетических опе­раторов... в также многомерное пространство приспособ­ленности, в котором единственная переменная представля­ет собой коэффициент приспособленности или параметр Мальтуса, т. е. число оставленных потомков. Естествен­ный отбор действует именно в пространстве приспособ­ленности...» (11, с. 113). Реальность как бы расслаивается на относительно независимые пространственные формы, которые в принципе не могут быть представлены как части одного реального пространства. Возникает возможность говорить об относительно независимых типах объектива­ции одних и тех же реальностей. Причем поскольку из многообразия возможностей выбирается лишь одна, то целесообразно обозначить этот выбор термином редукции (сведения).

Так, например, Ж. Пиаже выделяет семь основных типов объективации в психологии: психогенетическое, пси­хосоциологическое, физикалистское и организменное све­дение, а также объяснение через поведение, создание гене­тической конструкции или абстрактное моделирование. В каждом из типов редукции реальность психического проецируется в некоторый модельный мир эксперимен­тальной ситуации так, что в результате между объективно зарегистрированными феноменами появляется возмож­ность установить причинную связь. Каждый тип сведения относительно независим и может достаточно долго экс­плуатироваться независимо от других. Вместе с тем, несмотря на качественное своеобразие, все типы объекти­вации объединяет общий схематизм метода, связанный с некоторыми фундаментальными понятиями классиче­ской механики. Причем, механика здесь выступает не как онтологическая реальность, но как универсальная позна­вательная модель, удачно названная У. Росс Эшби «логи­кой чистого механизма»: «До недавнего времени обсужде­ние механизма того или иного явления велось почти всецело в понятиях, связанных с его конкретным воплоще­нием — механическим, электронным, нейтронным и т. д. Эти времена прошли. Ныне существует хорошо разрабо­танная логика чистого механизма, не менее строгая, чем геометрия, и ей предстанет, вероятно, играть такую же фундаментальную роль в понимании сложных биологи­ческих систем, какую геометрия играет в астрономии» (12, с. 19—20).

Схематизм объективного метода, имеющий в своем основании логику чистого механизма, обладает рядом принципиальных ограничений, о которых речь пойдет ниже. Однако при этом принципиально важно понимать капитальный познавательный смысл самой процедуры объективации. Сложные преобразования, происходящие в процессе объективации предмета исследования, должны осуществить фундаментальную задачу, без которой все вышеизложенное так и остается чистой формальностью. Суть задачи проясняет латинский глагол «objecto», среди значений которого находим — выставлять вперед; оста­влять на произвол; возражать.

Созданная исследователем экспериментальная идеали­зация есть форма объективации самого познающего разу­ма, вынесенная волне и оставленная там на произвол судьбы форма существования научного понятия. К ста­вшему чужим, т. е. отчужденному своему же собственному бытию, познающий разум применяет тот же схематизм, что и к созерцаемому в пространстве объекту. Идеализа­ция остается сама собой (т. е. разум не сталкивается с «иным») в том случае, когда она либо «покоится», либо находится в состоянии равномерного движения — изме­няется в направлении обнаруживаемых дедуктивно логи­ческих возможностей. Отклонение экспериментальной идеализации как результат опыта из состояния покоя или равномерного движения, т. е. отклонение в сферу логиче­ски и теоретически невозможного, означает для разума встречу с иным, столкновение с неподатливой плотностью внешнего для познающего разума бытия. В эксперимен­тальной идеализации разум исследователя получает воз­ражение от внешнего бытия на выдвинутый в замысле эксперимента теоретический аргумент. Поэтому, создавая условия возможного опыта, идеализируя предмет опыта, теоретический разум, в конечном счете, сам «воплощается в предмет и поэтому сам оказывается предметом ис­следования (проверки, измерения)» (1, с. 285—325).

Схематизм научного эксперимента оказывается уни­версальным способом проблематизации разума — ра­зумного уяснения в понятии проблемы, разумного втя­гивания в мир научного понятия реальности как не-вмещающейся в само научное понятие, как непонятой. Причем в этом статусе непонятного реальность и су­ществует для теоретического разума как суверенная, как от него не зависящая эмпирия. Кошмар субъекти­визма, с которым столкнулась современная методология науки в связи с уяснением теоретической нагруженности эмпирического факта, вызван именно тем обстоятель­ством, что объективное содержание знания оказалось тождественным уже познанному. Это отождествление — необходимый результат понимания знания как отражения. В самом деле, если знание некоторым образом лишь представляет нечто существующее до и независимо от акта познания (отражает это нечто), то не-знание ока­зывается всецело характеристикой познающего субъекта, свидетельством его ущербности, его ограниченности. Естественно, что никаким образом в содержание научного факта эта ущербность входить не должна.

Однако зададим простой вопрос — что останется в на­учном факте, если из него изъять (вылущить) всю те­оретическую нагрузку, т. е. все то, что теоретически понят­но? Или иными словами — как в научном факте существу­ет само фактическое или эмпирическое? Естественно, что ничего, кроме разумно схваченной непонятности (не­определенности) результата объективного исследования не останется. Вот и получается, что лишь в акте проблема­тизации разум оказывается открыт существующему само­му по себе (подлинно интенсионален) по отношению к нему) и, одновременно, лишь в этом акте нечто реально сущее существует для познающего разума именно как от него не зависящая реальность, как неподатливая, сопроти­вляющаяся уяснению в понятии плотность бытия.

Только получив воздействие извне, объект обнаружи­вает свою «массу» и только в действии на другой объ­ект — «силу». Точно так же «масса» и «сила» познающего разума обнаруживается только придя в соприкосновение с не-разумом, с реальностью вне разума. Иными словами, разум обнаруживает свою реальность только в своем отношении к объективности, в своей направленности (интенсиональности) на объект, в своем постоянном сопряже­нии с не-разумом.

Схематизм объективного метода позволяет превра­тить понятия любой науки в предмет эмпирического, экспериментального изучения, формирует качественно специфичное «место встречи» познающего разума с реаль­ностью самой по себе.

Несмотря на высокую эффективность субъективного метода, он имеет ограничения, накладываемые на постанов­ку и способы решения научных проблем. В особенности данное замечание касается психосоматической проблемы, на которую как бы непосредственно проецируется схема­тизм метода. Психическое отождествляется с полюсом познающего разума (сознания субъективности, а соматичес­кое непосредственно отождествляется с объективным физи­ческим (физиологическим). Вопрос об отношении психичес­кого и физического сразу оказывается двусмысленным.

Прежде всего само понятие отношения имеет смысл в контексте объективного метода только как причинное отношение. Однако для того, чтобы данное отношение реализовать, необходимо психическое и соматическое по­местить в один объективный мир. В этом направлении психосоматическая проблема ставилась и решалась теори­ей кортиковисцеральной патологии. Отношение между психическим и соматическим трансформируется в систему причинных отношений между корой и подкоркой. В том же самом направлении действуют многие современные ней­рофизиологические исследования.

Любое допущение существования особой «психологической реальности» сразу же делает логически невозмож­ной трактовку отношения между психическим и сомати­ческим как причинного. Психическое лишь тогда может действовать на соматическое, когда между ними есть нечто общее, сводящее их в одно реальное пространство. Как справедливо отмечал Ж. Пиаже, «...когда пытаются представить подобное воздействие, воображают нечто вроде материальной или эфирной подкладки, которая якобы лежит в основе сознания и выступает под его именем, вызывая действие организма» (7, с. 187). Не меньшие трудности возникают и при допущении сомато-психического направления взаимодействия: «Причинное воздействие какого-нибудь органического процесса на со­знание столь же непонятно. Подобный процесс состоит в последовательно развертывающихся материальных про­цессах, предполагающих наличие у них массы, силы, со­противления, энергии и т. д. Для того, чтобы эти матери­альные процессы модифицировали сознание, нужно было бы, чтобы они нашли в нем точку приложения, природа которой была бы однородна с ними, в форме перемещения массы, ускорения движущей силы... иначе модификация осталась бы непонятной» (7, с. 188). Однако подобное допущение противоречит предпосылочно установленной идее нетождественности души и тела.

Подобного рода трудности нередко преодолеваются за счет введения понятий, имеющих двойственную ин­терпретацию (наиболее популярное — эмоциональный стресс). Дело в том, что подобного рода понятия обес­печивают возможность в удобный для теоретика момент спроецировать события из мира психических событий в мир физиологических событий и обратно. Например, зарождение некоторого события (клинического феномена) описывается на языке внутрипсихического конфликта, повествование доводится до опосредующего понятия — «эмоционального стресса», а затем продолжение описания осуществляется уже на языке физиологических отношений. Единство рассказа обеспечивается единством ситуаци­онного временного ряда. Хотя о причинном отношении здесь говорить нельзя, но этот недостаток смягчается возможностью обнаружения закономерностей временной координации событий.

Дуализм психического и соматического в контексте схематизма объективного метода кажется непреодоли­мым. Вместе с тем, Эти две реальности весьма жестко друг друга связывают актом познавательного отношения. Собственно говоря, исключение субъекта из познавательной ситуации было необходимо, чтобы смогло осуществиться это весьма особое отношение — отношение между созна­нием и реальностью как процесс объективного отображе­ния или осознания реальности. Здесь же возможно от­метить внутреннюю связь идеи осознания как терапев­тического акта с идеологией объективного метода. В контексте психического расстройства сознание как бы погружено в стихию властвующих над ним факторов бессознательной сферы. Осознание устанавливает дистан­цию между сознанием и реальностью (в данном случае, внутрипсихической), превращает сознание из случайного, единичного и страдающего во всеобщее, универсальное, а следовательно, в «нормализованное» здоровье. Причем одновременно осознание не только оздоравливает (выра­жает во всеобщей истинной форме) сознание, но и позволя­ет осуществится в истинной, всеобщей форме объектив­ной реальности — телу. Осознание не случайно является одним из методов терапии психосоматических болезней. Конечно, предположенная интерпретация осознания как терапевтического приема не объясняет причин его эффек­тивности, наблюдаемых в ряде случаев. Речь лишь идет о выявлении предпосылок, которые как бы подталкива­ют исследователей к поиску терапевтических приемов во вполне определенном направлении.

Ограниченность естественнонаучного метода непо­средственно связана с тем, что К. Маркс назвал главным недостатком всего предшествующего материализма. Этот недостаток заключается в том, что «предмет, действитель­ность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно» (6, с. 264). От­меченный недостаток остается и в XX веке наиболее характерной чертой научного отношения к объективной реальности. Эту черту без труда можно обнаружить даже для тех направлений, которые сделали попытку осмыслить реальность в формах «практики» — речь идет прежде всего об одной из центральных идей современной отечест­венной психологии — концепции предметной деятельно­сти. Дело в том, что практика сама была осмыслена в формах объекта. При этом на инвариантность воспроиз­ведения схематизма объективного метода не влияет то обстоятельство, что реальность психического была фик­сирована в сфере «второй природы» — универсальных формах предметной деятельности, организованных в соответствии с естественно-исторической необходимостью. Возможность подобного поворота заложена в самом мар­ксизме — поскольку промышленность является раскры­той «книгой» для психологии, поскольку вся ситуация явно мыслится с позиции «абсолютного наблюдателя». Этим обстоятельством предопределены особенности внутрен­него развития концепции и характер отношения к различ­ным вариантам «инакомыслия».

Традиция естественнонаучного метода определила сле­дующие весьма принципиальные черты деятельностного подхода. Реальность психического предстала как особого рода объективность (вторая природа) — как «ансамбль общественных отношений». Истина этой реальности пред­стает в форме всеобщего, некоторого закона, некой вне-личной и безлично «родовой сущности» (К. Маркс). Акт познания этой реальности не вносит в нее ничего нового, реальность мыслится как сущая до и независимо от позна­вательного отношения к ней. Реализация отмеченной тра­диции позволила теории предметной деятельности решить ряд принципиальных проблем. Вместе с тем возможности эффективной разработки некоторых иных проблем оказа­лись ограничены. В частности, естественнонаучные уста­новки резко снизили эффективность применения к психосо­матической проблеме столь интересного понятия теории деятельности как «функциональный орган». В историче­ском плане эта идея явно формулировалась уже Аристо­телем, считавшим, что тело является своеобразным «орга­ном» или орудием души. Любое телесное движение пред­ставало как актуализация психической активности. В соответствии с типами активности душа разделялась на вегетативную (растительную), животную и разумную. На рубеже XVII века ситуация изменилась, и тело в своей истинной форме стало рассматриваться как физический (обездушенный) механизм, движения которого суть про­странственные перемещения. Поэтому когда в 20-х годах XX века тело стало вновь интерпретироваться как орган души или функциональный орган (А. Н. Бернштейн, А. А. Ухтомский), то речь уже шла не о тотальности аристоте­левского понимания телесных движений, а об их усеченном физическом остатке. Теория живого движения Н. А. Бернштейна — это биомеханика, т. е. теория построения пространственного движения: За скобками метода оста­лась динамика возрастных трансформаций телесности, генезис сложнейших форм культурной деятельности, связан­ной с реализацией потребности в еде, питье, дыхании, сексуальности, поддержании чистоплотности и т. д. Целый блок телесных движений, с нарушением которых имеет прежде всего дело медицина, оказался теоретически невидим.

Подводя итог обсуждению границ естественнонауч­ного подхода, попытаемся схематично обозначить сферу психосоматического феномена, которая до сих пор остава­лась практически вне исследовательского интереса. Во-первых, следует отметить целый континент человече­ского образования, связанный с культурой трансформа­ции телесности человека с момента рождения до момента смерти. Во-вторых, личностное измерение психосомати­ческих феноменов, связанных с идеей их уникальности и неповторимости. В-третьих, та сфера реальности, кото­рая раскрывается при трансформации познавательного отношения в коммуникативное, т. е. при превращении субъект-объектного отображения реальности в диалог с реальностью, в котором ответ может быть понят лишь с учетом содержания вопроса. Причем диалог трансфор­мирует и вопрошающего, и вопрошаемого. Если перевести последнее в план терапевтического воздействия, то необ­ходимо понять его как событие, происходящее не только с пациентом, но и с терапевтом.

Очерченные выше вопросы традиционно разрабатыва­ются психоаналитически ориентированной психосомати­ческой медициной. Несмотря на все многообразие вариан­тов психоаналитической интерпретации, в основе лежит фундаментальное открытие 3. Фрейда, согласно которому патологический телесный феномен может быть понят как знаково-символическая форма в контексте пережитого индивидом опыта социализации. С иных позиций тек­стовая природа человеческого тела в норме и патологии анализируется в рамках кросс-культурных исследований. Пятитомный труд «Illness, Culture and Healing» (1981—1985), вышедший под редакцией А. Клейнмана, дает репрезентативное представление о результатах, до­стигнутых в данной области исследований (8). Тело как знаково-символическая форма исследуется также в рамках семиотики (5). Группа междисциплинарных психосомати­ческих исследований, финансируемая Центром наук о че­ловеке АН СССР, в настоящее время разрабатывает моде­ли философской, психологической и медицинской интер­претации психосоматических феноменов, основываясь на культурно-исторической концепции Л. С. Выготского.

В предшествующих исследованиях мною была сфор­мулирована гипотеза, согласно которой социализация телесных функций человека осуществляется как двуплановый процесс, в котором развитие природных потенций осуществляется в форме общественно детерминированных действий. Человек лишь постольку овладевает внешней природой, поскольку одновременно он овладевает, вводит в культуру свое тело как уникальное орудие и символиче­скую форму (8, 9, 10).

Литература

Х.АхутинА.В. История принципов физического эксперимента. М.: Наука, 1976.

2.' Б а с с и н Ф. В. Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Т. 4. Тбилиси, 1985.

3. Б и б л е р В. С. Мышление как творчество (введение в логику мысленного диалога). М.: Политиздат, 1975.

4. ЗинченкоВ. П., М а м а р д а ш в и л и М. К. Проблемы объективного метода в психологии.// Вопросы философии, 1977, № 7.

Ь.ИваноеВ.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М.: Наука, 1976.

6. М а р к с К., Э а г е л ь с Ф. Соч., т. 42.

7. П и а ж е Ж. Характер объяснения в психологии и психофизи­ологический параллелизм. // Экспериментальная психология. М.: Про­гресс, 1966.

Ъ. ТищенкоП. Д. Герменевтика и здоровье.// Здоровье и экология человека: методологический анализ предмета и метода исследования. М.: Труды Института философии АН СССР, 1987, с. 96—104.

9. ТищенкоП. Д. Жизнь как феномен культуры. // Биология в познании человека. М.: Наука, 1989, с. 243—253.

10. ТищенкоП. Д. Психика и соматические процессы. // Общественные науки и здравоохранение. М.: Наука, 1987.

11. Уодди н г тон К. X. Зависит ли эволюция от случайного поиска? // На пути к теоретической биологии. М.: Наука, 1970.

12. Э ш б и Р о с с У. Конструкция мозга. М.: Наука, 1964.

А. Б. Толстов

МЕТОДОЛОГИЯ КОМПЛЕКСНЫХ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ КАК ТЕМА СОВРЕМЕННОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ

Прилагательное «комплексный» прочно и неустранимо вошло в лексикон научной литературы. Психосоматиче­ская проблема не является исключением. В ее осмыслении активную роль играют медицина, биология, антропо­логия, этнография, социология, психология и, конечно, философия. Комплексный подход (КП) (комплексирование, комп­лексный синтез знания) стал законной темой философско-методологического сознания конца XX века, превра­щается в доминанту-установку современной исследова­тельской стилистики.

Расшифровывая термин «КП», можно предварительно указать на несколько значений, ориентирующих на его внутреннюю специфику и те проблематизации, которые КП задает в качестве эпистемологической темы. КП оз­начает одновременную установку на: а) интер- и полидис­циплинарные исследования сложных («популятивных», «мозаичных») объектов, целостность которых может быть учтена, уловлена только ресурсами разных, и зачастую гетерогенных, специальных систем знания и б) практиче­ское, социотехническое, «делательное» целенаправленное изменение — вмешательство в объект, приведение его к некоторому заданному виду (состоянию), его искусствен­ное воспроизведение либо вновь — создание. Психосома­тическая проблема органично включает в себя оба выде­ленных аспекта.

В наиболее общем плане возникновение и разработка КП— выражение перехода практической деятельности социума на уровень глобальных, планетарно-космических масштабов и, соответственно, потребности в выработке адекватной научной идеологии и теоретического ин­струментария. Естественно-эволюционная среда обитания человека постепенно заменяется миром искусственных предметов и артефактов. Степень дестабилизации естест­венно-природной среды требует особой социотехнической регуляции и перенормировки всей совокупности разнооб­разных факторов и компонентов, составляющих среду обитания человека — как социально-культурную, так и ве­щественно-природную. С другой стороны, уровень раз­вития инструментально-орудийных посредников между человеком и природными телами достиг отметки, которая (в чем состоит наиболее глубокий смысл и сущность НТР) может быть названа «космизацией» производительных и орудийно-познавательных средств человека. Последнее обстоятельство («космизация») означает переход социаль­ного субъекта к овладению и применению в человеческих интересах таких уровней организации, структур и свойств материи, которые далеко выходят за границы естествен­ных антропологических масштабов, параметров и крите­риев ориентации субъекта в предметном мире. В этой связи сегодня вполне можно диагностировать перспективу перехода человека к «постантропологическому» миру, в кото­ром субъекту придется осуществлять саморазвитие и вос­производство. Микрокосмос человеческого тела концент­рирует и отображает в себе макрокосмические установки методологического сознания.

В итоге современная социопрактическая ситуация может быть охарактеризована как начало поворота к радикальной рационализации и «ориентации» обще­ственной практики. Речь идет о том фундаменталь­ном факте, что развитие, расширенное воспроизводство и усложнение социума, его структур, способов связи и взаимодействия с миром — переходит к новой стра­тегии, состоящей в том, что научное знание, теоретическое исследование, рациональное конструирование и проек­тирование становятся главными их ресурсами, ориен­тирами и опорой. Рутинный традиционализм, опыт­но-рецептурные умения, здравые инстинкты, обыденные ориентации и опытность, а также и все иные формы социальной и личностной очевидности (оставаясь не­преходящей ценностью и способом ориентировки в мире) вытесняются на периферию общественного сознания, культуры и самосознания продуктивно-созидательной деятельности, теряют свое стратегическое лидерство, перестают быть мерой, критерием и судьей «объективного обстояния», «должного» и «благого». Во всяком случае, такую ситуацию можно уверенно прогнозировать для западной технологической цивилизации.

Стратегия рационального отношения к миру и в мире, доверия к ценностно-релевантному разуму, опора на «постав» (М. Хайдеггер) — влекут за собой пересмотр традиционных для классической европейской науки и ин­теллектуальной традиции представлений об онтологиче­ской сущности знания, способах познания объективности, смысла и природы познавательной деятельности.

Тезис состоит в том, что в теоретическом плане КП есть программа и запрос методологической и методической стратегий, адекватных неклассическому этапу развития науки, периоду ревизии и переосмысления классических образцов и нормативов онтологического и методологиче­ского мышления в науке.

Переходя к представлению концепций и программ разработки КП, следует отметить собственно теоретиче­ские (общенаучные и философские) предпосылки фор­мирования его установок и идеалов. Прежде всего, речь идет об идеях системного подхода.

Системный подход (СП) (уже в работах самого Л. фон Берталанфи) утвердил в научном сознании новую он­тологию научного объекта, нанесшую серьезный удар по прямолинейным эмпиристским представлениям. Отныне в качестве реально-сущего единства и единичности мыс­лится не только и не столько «чувственно-данное», «на­блюдаемое», «элементы» и т. п., сколько организованная совокупность (т. е. система) субординированных и скоор­динированных частей, связей и отношений, или такая закономерно упорядоченная структура, через которую только и становятся понятными свойства и особенности поведения наблюдаемых сущностей (будь то особи биоло­гического вида либо частицы квантовых ансамблей). Си­стема, таким образом стала пониматься, как онтологиче­ски первичное, она — тот основной «таксон», «форма­тив», из которых складывается универсум.

Ряд особенностей развития науки в XX в. (революции в фундаментальном естествознании плюс широкая пере­ориентация изощренного философского инструментария на анализ производства и развития научного знания) привели к формированию феномена методологизма (ос­новательная разработка этой темы дана в работах П. П. Гайденко, Б. С. Грязнова и Э. Г. и Б. Г. Юдиных, В. С. Швырева и др.).

Методологизм, в отличие от онтологизма и гносеологизма предшествующих философских эпох, ставит в центр теоретической рефлексии отношение «объект—знание», глубоко дифференцируя некогда нерасчлененную классическую дихотомию «объект—сознание». При этом в качестве самостоятельных научных тем выде­ляются оппозиции типа «объект—предмет теории», «зна­ние—субъект», «субъект—культура», «знание—культура», «субъект-сознание» и т. д. Формирование и утверждение методологизма — контекст отделения от гносеологии и общей метафизики особой логико-методологической дисциплины «эпистемология», ставшей ядром философии науки XX в.

КП — этап дальнейшей эволюции методологизма как формы и идеологии научного самосознания. Главная проблема КП — практически-адекватный и теоретически-осмысленный синтез разнопредметного гетерогенного знания согласно интересам и потребностям социотехнического проекта или задачи. КП утверждает новую эписте­мологическую установку методологии познания — пере­нос акцента с предметно центризма теоретической деятельности на проблемоцентризм социотехнической деятель­ности, имеющей в виду не единство идеальной онтологии гомогенной теории, а целевое единство непосредствен­но-конкретного и чувственно-реального результата прак­тической преобразующей креативной деятельности.

Разработка методологии КЛ предполагает опору на ряд идей неклассического (по отношению к идеологии традиционного методологического сознания науки XVII—XVIII—XIX вв.) характера и влечет пересмотр некоторых нормативных установок научно-познаватель­ной деятельности.

Среди этих идей и установок выделяются: а) соотноше­ние теоретического (предметно-дисциплинарного) и прак­тического (конкретно-проблемного) типов деятельности; б) соотношение фундаментального и прикладного, ис­следовательского и проектно-конструкторского знания и типов интеллектуального труда; в) место и статус субъек­та в познании; г) единство знания и объектный монизм.

а) «Теорейа» и «технэ»: эволюция сравнительного достоинства и превосходства

Общая тональность перемен в установках методологи­ческого сознания современной науки в достаточной степе­ни передается смещением исторически традиционных при­оритетов достоинства и превосходства с чистой теорети­ческой умозрительной деятельности на познавательную деятельность, изначально или по существу ориентирован­ной на практическое, целесообразное и творческое вмеша­тельство в «объективное обстояние», в конкретную дей­ствительность. Но деятельность при этом уже не просто с целью ее «вопрошания» или «испытания» (что было характерно для пафоса экспериментального естествозна­ния периода его активного становления), а с целью извле­чения из нее потенциально возможного (свойства, целост­ности, состояния и т. п.) и необходимого человеку для его самоценного и непрерывного развития, самореализации, усложнения.

В сознании научного сообщества и с точки зрения традиционного научного этоса по-прежнему высок авто­ритет и престиж таких областей знания, как логика и мате­матика, математизированное естествознание. Они все еще рассматриваются в качестве образцов и идеалов научности как таковой. Но одновременно и параллельно с этим повышаются статус, влияние и престиж разного рода прикладных и технических наук, проектно-конструктор­ского типа деятельности, без которых не мыслимы успехи современной технологической цивилизации и прогресс самого фундаментального естествознания (а если учесть роль и смысл компьютеризации, то и самих математики и логики).

В порядке общей гносеологической концептуализации и типологизации места и роли КП в современном позна­нии и рациональной практике особый интерес (и теорети­ческий риск) связан с тезисом-прогнозом о том, что в перспективе становления и универсализации КП вес установки на «технэ» не только сравнится с установ­кой-идеалом «теорейи», но сможет со временем и подчи­нить его себе, включить в систему своего содержания в качестве производной.

Продолжающее бытовать в эмпирическом сознании науки представление о превосходстве теоретической уста­новки над установкой на практическое приложение, на техническое воплощение имеет длительную историю и глубокие корни в европейской интеллектуальной тра­диции. В конечном счете оно восходит к временам ан­тичной науки, к классическому периоду древнегреческой философии.

«Теорейа» — установка на бескорыстное созерцание умом сущего самого по себе, того интеллигибельного бытия и порядка мироздания, которые открываются толь­ко мыслящему и существуют в формах самой мысли. Умозрение, по Аристотелю, например, — это не просто самое приятное, но и самое возвышенное, самое лучшее и божественное. Деятельность теоретического, созерца­тельного ума — самая лучшая, высокая и достойная жизнь (См.: Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 1. М., 1975. С. 310). Сила и живучесть данной установки-идеологемы имеет сугубо социокультурную и социально-психологическую основу. Она возобладала не столько в силу успехов самой науки, сколько в силу социального статуса и возможностей интеллектуалов, их места в системе разделения обществен­ного труда и власти.

В свою очередь, установка на «технэ» — это установка на умелое практическое делание, на ремесленное искусство изготовления уникальных и совершенных изделий. В со­временном контексте эта установка включает в себя и об­раз эксперта, принимающего решение, выносящего оценку и суждение, формулирующего задачу и ее творческое решение. В обыденном сознании доиндустриальной эпохи данная сфера имела статус и оттенок чего-то второсорт­ного, низкого, плебейского (позже — буржуазного, ме­щанского). В результате научной и промышленной рево­люции XVII—XVIII вв. произошло соединение теорети­ческого и практического знания, сторон деятельности. Знание становится элементом производительных сил, а для производства знания все более необходимой стано­вится промышленная деятельность и ее продукты. Само теоретическое знание начинает дифференцироваться на естественнонаучное и техническое, и оба этих региона развиваются в условиях взаимного катализа, в непосредст­венной опоре друг на друге. Само познание все более осознается как искусство, как изобретение, как страстное и ответственное человеческое деяние, а не богодухновенное откровение или «припоминание» (того типа, которое описано Платоном в диалоге «Менон»).

б) Предметоцентризм и проблемоцентризм в познавательной деятельности

Научная теория современного дисциплинарного есте­ствознания и областей знания, организованных по его образу и подобию, представляет собой, в общем и целом, логико-математическое описание структуры и законов поведения идеализированного объекта, репрезентирующе­го предметную область данной теории. С онтологической точки зрения научная теория представляет собой реши­тельную и радикальную обработку действительности по­средством логико-категориальных форм мышления, при­емов изолирующей абстракции, идеализации, а также орудийно-практического вмешательства. Идеальная он­тология научной теории представляет собой такую проек­цию ее объекта, в которой его эмпирическое богатство его действительного содержания ограничено и преломлено системой принципов и допущений, на которых эта теория построена. Объект предстает в теории как принципиально конечный в качественном отношении. Его внутреннее сущностное содержание определено и ограничено содер­жанием принципов и аксиом теории, круг которых не может быть произвольно расширен без угрозы возник­новения деструктивных формальных противоречий в язы­ке теории. В логико-семантическом отношении теория представляет собой знаковую систему с гипотетико-дедуктивной систематизацией и гомогенную относительно смы­сла входящих в нее терминов и правил их соединения и преобразования. Теория — замкнутое логико-семанти­ческое образование.

Под предметоцентризмом понимается установка позна­вательной деятельности на производство гомогенных пред­метно-дисциплинарных теорий описанного типа. Предмет­но-дисциплинарная организация знания доминирует в со­временной науке и является главной матрицей построения систем знаний. В ее основе лежит онтологическая схема иерархической, вертикальной субординации и координации форм движения и структурных уровней материи.

Предметоцентристская установка дознания внутрен­ним образом предполагает глубокий раскол, несоизмери­мость и разнородность между теорией и практикой (экс­периментом, технологией и т. п.). Никакие компромиссные посредствующие звенья — операциональные правила со­ответствия, процедуры семантической и эксперименталь­ной интерпретации, а также дополнительные идеи о те­оретической нагруженности эксперимента, предметно-практическом происхождении мышления и т. п. — не позволяют действительно, а не декларативно перескочить барьер онтологической инаковости между идеализирован­ным предметом теории и чувственно-конкретным объек­том ее интереса. Ни отдельно взятая теория, ни их совокуп­ность не позволяют охватить целостности объекта, когда к рациональной деятельности предъявляются требования его практически-целенаправленного преобразования. В си­туации конкретной практической проблемы, имеющей дело с индивидуальным, отдельным (в категориальном смысле этого понятия) объектом, ресурсы теоретического знания всегда оказываются недостаточными, неполными, не конгруэнтными и т. п. Реальный объект не делится на сумму и даже систему своих теоретических образов без остатка. Теоретическое знание не только оказывается при попытке непосредственного «наложения» чем-то сугубо приблизительным, но и инородным, чуждым, бессильным. Однако парадоксальная ситуация фатальной непригод­ности знания для практического применения возникает не «вообще», а только в системе координат классических представлений о природе знания и деятельности, вырос­ших из далеко идущих неадекватных обобщений и экстра­поляции опыта, и присущего ему самосознания, дисцип­линарного теоретического естествознания.

Методологическая рефлексия с позиций непредубежденного здравого смысла сразу же подсказывает, что со знаниями, поставляемыми теоретическими дисциплина­ми, необходима дополнительная специфическая деятель­ность, но при этом уже не предметная, методологическая теоретическая деятельность. Суть последней сводится к выбору и реорганизации знаний, их дополнительной интерпретации и адаптации к задаче. Конечный продукт труда методолога в этом плане — создание в принципе не-дисциплинарного образования. Это уже не теория и не их логическая система, а композиция нового типа, ассоци­ация фрагментов знания в новую проблемно-ориентиро­ванную целостность, которая отображает уже не сам объект (что не только невозможно в принципе, но не корректно уже и с точки зрения замысла и цели деятель­ности), а план деятельности и является ее рациональной идеальной опорой. Таким образом, актуализируется и тре­бует своего гносеологического осмысления проектировоч­ный характер деятельности методологии, где познание и преобразование объекта сливаются воедино. В свою очередь это предполагает иное осмысление и квалифика­цию статуса субъекта в познании.

В основе классической теории познания и философии науки, особенно в том виде, как они ассимилировались практическим эмпирическим сознанием науки, лежит фун­даментальная идеализация, по схеме которой классика строит свое понимание субъектно-объектного познава­тельного отношения, равно как и всех производных от него сюжетов и проблем. Эту идеализацию условно можно назвать «принципом абсолютного наблюдателя, созер­цающего Абсолютную природу вещей». Смысл ее в том, что познание рассматривается как деятельность, раскры­вающая (как бы) содержание объективности в модусе абсолютного (т. е. безусловного, беспредпосылочного и безотносительного) обстояния «как-все-есть-на-са-мом-деле». Корни этой идеализации вполне очевидны и исторически оправданы: наука как особое отношение к действительности конституировалась в координатах ра­дикальной дезантропоморфизации, в сознательной уста­новке на выбраковку из своих методов и методологом всего, что связано с субъективной позицией, субъективным влиянием. Последние считались безусловно инородными, привходящими и деструктивными факторами. «Субъек­тивное» — нечто незаконное, нежелательное, «нон грата» в системе классического научного этоса. В итоге, с точки зрения классики, знание достигается деятельностью безусловного и надличностного разума, источником которого мыслится либо нечто божественно-трансцедентное (ведь надо же куда-то адресоваться!), либо вовсе непоследова­тельно накладывается запрет на рациональное вопрошание об этом источнике, он остается неопределенным или объявляется не имеющим значения (такую позицию, на­пример, занял Кант).

В фундаментальной гносеологии и метафизике принци­пу абсолютного наблюдателя соответствует концепция абсолютного тождества мышления и бытия, которая от Парменида и Платона через Спинозу и Гегеля дожила вплоть до новейшего времени (Гуссерль, Фреге, Поппер). Однако развитие реалистических гносеологических про­грамм поставило во главу угла социокультурные и эволюционно-генетические детерминации познавательной дея­тельности и ее форм, что существенно поколебало платонистские версии теории познания. Знание и формы мышления предстали как возникшие исторически в опреде­ленных природно-практических обстоятельствах. Субъект и его познавательные средства стали осознаваться как особая универсальная, но не безусловная предметность в ряду прочей предметности. Знание и формы мышления получили интерпретацию в качестве не непосредственной реальности высшего порядка, а в качестве модели реаль­ности, данной в условиях и формах практического взаимо­действия с ней коллективного исторического субъекта. Представления о некой автоматической заданности зна­ния, его непосредственной онтологической сущности, к ко­торой обречен пробиваться субъект (гегелевский образ покрывала Изиды), сменяются концепцией об активном и конструктивном вмешательстве субъекта в объективное обстояние, преображение его в систему операциональных ориентиров, на которые опирается дальнейшая актив­ность на все большем числе ее уровней.