Вопрос 27. Литературные общества и декабристское движение (волрс «Зеленая лампа»). Творчество в.К. Кюхельбекера и ф.Н. Глинки.

Литературные общества: Арзамас, Беседа любителей русского слова, Вольное общество любителей словесности, наук и художеств.

Литературная эволюция наложила свой отпечаток на историю литературных объединений начала века, содействую образованию «промежуточных» групп, где шло эстетическое брожение, и все резче обозначались демаркационные линии. Таков литературный кружок А.Н. Оленина, занятый проблемами античной истории, литературы и археологии, рассматриваемыми в свете эстетических концепций Лессинга и Винкельмана. Участниками этого кружка были людей различных, а порой и прямо противоположных эстетических симпатий. В течение нескольких лет эта противоположность выходит на поверхность: Шаховской становится активным членом «Беседы», Батюшков – «Арзамаса». Нечто подобное, – хотя и не в столь резких формах – обнаруживается и в московском кружке, известном под названием «Дружеское литературное общество»: здесь выделяется группа Андрея Тургенева, А.С Кайсарова, А.Ф. Мерзлякова, А.Ф. Воейкова, выдвигавшая требования гражданской и национальной литературы, и группа В.А. Жуковского, Александра Тургенева, и др., наследовавших философско-эстетические принципы карамзинизма. Много позднее члены этого кружка, вначале связанные тесными дружескими узами, также станут литературными антагонистами: в 1817 году Мерзляков выступит против баллад Жуковского.

Кюхельбекер – один из первых информаторов и пропагандистов русской литературы за границей.

Вопрос 28. Политическая лирика Пушкина (26-36-х гг.).

Стихотворение “Во глубине сибирских руд...”, посланное в 1827 г. декабристам, — гражданский поступок Пушкина, считавшего своим долгом поддержать друзей в трудную пору их жизни. Оно перекликается с рядом ранних произведений Пушкина, созданных в годы изгнания, особенно со стихотворением “Узник” (образы “темницы сырой” и узника, обращение “вольного” орла к узнику). Послание написано языком политических аллегорий, близким и понятным декабристам. Но смысл этих образов изменился. “Мрачные подземелья”, “мрачные затворы”, “каторжные норы”, “оковы тяжкие” и “темницы” — не абстрактные иносказания. Это образы с вполне конкретным, “предметным” содержанием — они создают картину “несчастья”, постигшего декабристов. Свобода, которая “примет радостно у входа” узников-декабристов, — это их освобождение, за ним последуют встреча с “братьями”, друзьями, и возвращение гражданских прав.

В конце 1820-х — 1830-е гг. Пушкин приходит к пониманию свободы как личной независимости, “достоинства личного”. Если раньше тема личной свободы возникала на фоне темы узника, изгнанника, то в творчестве последних лет она стала самостоятельной, охватив гораздо более широкий круг явлений общественной, частной и творческой жизни. В одной из заметок он подчеркнул: “есть достоинство выше знатности рода, именно: достоинство личное”. Любое нарушение прав личности, какими бы обстоятельствами оно ни было вызвано, расценивалось поэтом как подавление человека, покушение на его “самостоянье”, стремление унизить его, низвести до положения раба.

Свобода для Пушкина — это свобода иметь свое мнение об обществе, об историческом прошлом своего народа, возможность критически оценивать “громкие права, от коих не одна кружится голова”. С личной независимостью поэт связывал и неприкосновенность “пенатов”, то есть семьи, дома, творческого труда. Это та “обитель дальняя трудов и чистых нег”, в которую устремлен поэт (“усталый раб”) в стихотворении “Пора, мой друг, пора!..” (1834). Именно там он надеется найти избавление от суетной погони за счастьем, обрести “покой и волю”. Ради них, по его мнению, и стоит жить на свете, сожалея о каждой утраченной “частичке бытия”.

В стихотворении “Из Пиндемонти” (1836) Пушкин подчеркнул, что человеку необходима “иная, лучшая” свобода взамен той, которая неизбежно оборачивается обычной словесной трескотней или зависимостью от двух главных социальных сил:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не все ли нам равно? Бог с ними.

Что же представляет собой эта “иная, лучшая” свобода, которая является синонимом истинного счастья, истинных прав? К какому выводу приходит Пушкин, назвавший в итоговом “Я памятник себе воздвиг нерукотворный...” в качестве одной из своих особых заслуг прославление Свободы?

Стихотворение “Из Пиндемонти” завершается манифестом личной свободы. Он состоит из нескольких положений-императивов. Во-первых, “никому / Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать”, во-вторых, “для власти, для ливреи / Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи”. Наконец, самое главное и заветное, целая программа жизни:

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

— Вот счастье! вот права...

Отмежевавшись от всего, что способно только унизить человека, Пушкин пришел к новому пониманию свободной жизни. В ней спутниками человека, ничем не ограниченного в своих передвижениях по земле, будут природа, красота которой создана творческим гением Бога, и произведения искусства, созданные художниками — людьми, вдохновленными Богом.