Добавил:

neus500 Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.

Вуз:

Московский государственный юридический университет им. О.Е. Кутафина

Предмет:

Судебная психиатрия

Файл:

Братусь Б.С. - Аномалии личности

.pdf

Скачиваний:

115

Добавлен:

15.09.2017

Размер:

1.57 Mб

Скачать

☆

<<< < Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 1415 / 3115 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 > Следующая >>>

развития личности. Поиски этих методов — одна из насущных и ближайших задач современной психологии.

В контексте данной книги перед нами стоит проблема более частная—


обосновать	способы	объективного	исследования			не	всего	многообразия
личностного развития, а его отклонений, аномалий. И хотя последние не могут
быть поняты, о чем неоднократно			говорилось, без			общепсихологического
представления о норме, личностном здоровье				и .т п.,	исследования		аномального
развития имеют свою специфику и даже свои известные преимущества перед
исследованиями развития нормального. Эти преимущества состоят в том, что ано-
мальное развитие протекает обычно			в	рамках	достаточно		ограниченных по

сравнению с нормой (см. гл. II, § 3). И следовательно, оно менее вариативно, менее свободно (вспомним формулу: болезнь есть ограничение свободы) и соответственно более поддается обзору и однозначному определению, нежели развитие нормальное. Кроме того, описания нормы, ее реального поведения, как мы видели, крайне бедны: психолог, который захочет такие сведения получить, должен обращаться либо к художественной литературе со всеми ограничениями

этого подхода, о которых речь шла выше, либо	к жизнеописаниям«великих
людей», зная при этом, что, несмотря на всю	документальность подобных

описаний, они, как правило, носят явный отпечаток субъективных восприятии и воззрений биографов. Причина дефицита сведений понятна: внутренний мир, основные мотивы, помыслы нормального человека обычно закрыты, спрятаны от постороннего взгляда и вмешательства.

Всякая болезнь ставит человека в новые, стесненные, неудобные для него положения, толкает его к раскрытию своего страдания, поискам помощи. Когда же

это страдание психическое, то	речь	идет	не о чем ,иномкак о раскрытии
внутреннего мира пациента, о	его,	часто	сокровенных, особенностях души.
Разумеется, само-
147

анализ и жалобы больного, тем более больного психически, далеко не всегда
объективны и отражают подлинную подоплеку страдания, но даже в таком виде
они представляют собой		ценнейший	для	понимания	аномального			развития
личности материал. К этому надо добавить и то, что необычные, отклоняющиеся от
привычного акты поведения легче наблюдать, выделить, нежели стертые формы
поведения обычного.
Как следствие отмеченных особенностей объективные описания аномального
развития личности представлены несомненно богаче, нежели описания развития
нормального. Как правило, они выполнены не психологами, а психиатрами, и надо
признать, что многие из этих описаний сделаны с такой замечательной точностью,
образностью, что дают самое наглядное, выпуклое представление						о	разных
оттенках и ступенях психических отклонений. Причем в отличие от собственно
художественных	описаний,	разобранных	выше,	речь идет	при	этом		не	о
собирательных	образах, не	о результатах«мысленных экспериментов»,					а	о
конкретных случаях и наблюдениях над реальными людьми, что значительно
повышает объективную научную ценность материала. Многие психиатры по праву
гордятся архивом своей науки, открыто порой противопоставляя его сухим и
маловыразительным текстам психологических сочинений и учебников, считая, что
именно психиатрия должна вырасти со временем«практическоев						челове-
коведение». Пожалуй, наиболее определенно высказывался в этом духе известный
немецкий психиатр Г. Гру-ле. «Можно очень внимательно слушать психологичес-
кие лекции и изучать труды по психологии и, однако, ни на йоту не приблизиться к
действительному знанию людей, подобно тому как есть ученые-искусствоведы,
которые обладают богатыми знаниями в области наук об искусстве, иоднако, ни
разу в своей жизни не были осчастливлены действительным эстетическим пережи-
ванием. Пониманию душевного своеобразия ближнего надо учиться								не	от
психологии... Изучать практическое человековедение в настоящее время можно
только путем опыта, и именно того, который собирается под руководством
психиатрии... только у психиатра есть материал, на котором можно учиться по-
настоящему пониманию человека; кроме психиатров такой же материал можно
найти, пожалуй, еще только у воспитателей и учителей... Часто в каком-нибудь
положении
Н8
легче всего ориентироваться, если сознательно допустить преувеличение, если

придумать крайний односторонний случай. А какой опыт может доставить
преувеличения в большем количестве и ярче, чем психиатрический? Не в нем ли
мы находим самые острые и глубокие чувства? Разве не он учит нас тому, как по-
терявшие соразмерность страсти в своем действии неумолимо разрушают все
препятствия? Разве не он показывает все степени расстройства интеллекта— от
мельчайших нарушений мысли до полного ее распада, воли — от полного ее
уничтожения	до	непрерывного	стремления		к	насильственным		действиям		и
отношения	к	окружающему	миру—	от	легкой		подозрительности		до
господствующего над всей психикой бреда?» 15
Мы привели столь длинную цитату из Груле, поскольку в этих словах,
написанных еще в начале века, достаточно ясно намечаются те тенденции, которые
в дальнейшем стали определяющими				для	ряда	психиатрических		подходов		к

изучению личности. Прежде всего это все то же разведение«двух психологии» —

психологии

«понимания»

душевного

своеобразия

ближних

психологии

«объяснения», которая относится к первой как реальное эстетическое переживание

— к сухим рассуждениям о нем. Предпочтение понимающей психологии переросло

затем в феноменологический подход, экзистенциальную психиатрию. Но даже у

тех психиатров, которые не придерживаются этих крайних направлений, роль и

значение понимания, вчувство-вания в жизнь большого рассматривается как

важнейшее профессиональное качество. При этом часто распознание и описание

различных степеней и оттенков психических расстройств видятся как вполне

самодостаточная задача. Когда же необходимо перейти к строгому объяснению, то

оно либо отбрасывается вовсе, как во многих случаях экзистенциального подхода,

где сам акт сопереживания и

понимания является и исходным моментом, и

конечной

целью,

либо,

что

более

распространено, делается

перескок

физиологическому

уровню, в

котором

ищут

непосредственные

причины

наблюдаемых нарушений *. В любом случае из сферы

* В

последнем случае

легко

усмотреть

прямое

перенесение

моделей

соматических

страданий

на

область

отклонений

душевной.

Этосферы

физиологический, фармакологический подход в психиатрии, сводящий все к

лекарственной

терапии

не

принимающий

во

внимание

значимость

психологических механизмов болезни.

149

внимания выпадает важнейшее опосредствующее звено, важнейший слой движения всего процесса аномального развития, а именно слой психологический, анализ тех внутренних, разыгрывающихся именно в психике (а не в биологии мозга или на поверхности внешних событий) коллизий и конфликтов, которые конечно


же	протекают, развертываются		в	определенных(в		данных	случаях—
извращенных) биологических условиях, но не могут быть сведены к ним, равно как
они	являют, реализуют	себя	через	внешне	наблюдаемое		или	внутренне

сопереживаемое поведение, но не могут быть прямо истолкованы лишь на основе этих наблюдений и сопереживаний.

Фактическое игнорирование психологических опосред-ствований приводило к тому, что, с одной стороны, психиатрия отчуждалась от достижений психологии, а с другой стороны, накопленный психиатрией богатейший феноменологический материал оставался так по-настоящему и не освоенным, внешним по отношению к психологической науке.

Каковы же должны быть методы освоения психологических опосредствований, нахождения психологических закономерностей аномального развития? Очевидно, исходной базой, основой поисков таких методов должны стать уже существующие, апробированные в психологической науке подходы и разработки, требующие, однако, в применении к специфике аномальной клиники дополнений и творческого развития. Проследим в этом плане возможности и судьбу наиболее авторитетного в позитивной науки метода — эксперимента.

Основателем экспериментального подхода в психологии личности является известный немецкий психолог Курт Левин. Знакомство с его работами до сих пор остается кратчайшим путем к пониманию сути основных проблем эксперимента в психологии личности. Пойдем этим путем и мы. Сразу оговоримся при этом, что мы не будем касаться общей оценки. ЛевинаК как представителя гештальтпсихологии, равно как и разбора конкретных положений созданной им теории личности, поскольку такого рода анализ широко и полно представлен в

отечественной литературе. Нас будут интересовать лишь сами истоки и возможности экспериментального подхода.

Для того чтобы разобраться в общей методологии

150

экспериментального подхода, К. Левин обращается к истории естественных наук, и прежде всего к эталонной для его времени науке — физике *. Согласно физическим представлениям, заложенным Аристотелем, закономерность связывалась исключительно с повторяемостью, наблюдаемой регулярностью тех или иных явлений. Отсюда строгая классификация наблюдаемых явлений, отнесение их к тем или иным рядам, классам считались магистральными для определения закона. Скажем, такого наблюдения, что легкие материи(дым, например) поднимаются вверх, было достаточно, чтобы приписать им «восходящую тенденцию», имманентно присущее им «внутреннее стремление» к определенной цели. Отдельный класс составляло (и, следовательно, имело собственный закон) движение тел небесных («высшие движения») и отдельный класс — движение тел земных.

Эти прочно установившиеся и казавшиеся в течение веков столь очевидными и наглядными тенденции и способы понимания явлений физического мира были поставлены под сомнение Галилеем. Согласно его воззрениям, один и тот же закон

определяет разнообразные формы движения: и движение звезд, и падение камня, и полет птицы. Это усмотрение внутреннего единства физического мира требовало пересмотра того строгого деления всех объектов на классы, которое занимало столь важное положение в аристотелевской физике. Поэтому теряли свое значение и разного рода логические дихотомии, контрарные пары: сухое — влажное, горячее

— холодное у т. п. Жесткие классификации сменялись рядом непрерывных, опосредующих друг друга этапов, переходов. Лишалось в связи с этим почвы и представление об имманентно, изначала присущих физическим явлениям целях.

Эти преобразования, с одной стороны, кардинально изменили прежние представления о характере и сущности научного закона, а с другой — послужили основанием для начала собственно экспериментального подхода к изучению действительности. В самом деле, если для Аристотеля отдельный случай, выпадающий по каким-либо параметрам из однородного класса, не мог быть принят во внимание и находился буквально «вне

* Наиболее последовательно Левин излагает свои взгляды в специальных методологических работах 16, на которые мы и будем в основном опираться при изложении его взглядов.

151

закона» (ибо закон отождествлялся с регулярностью и включение предмета в
класс полностью определяло его сущность и природу), то для Галилея закон уже не
отождествлялся с регулярностью, частотностью наблюдаемых явлений(скажем,
формула свободного падения выводилась и рассматривалась вне зависимости от
того, часто или нет наблюдается такое падение). Закон апеллировал, следовательно,
не только к случаям, реализованным в действительности, но и к тем, которые не
были реализованы или реализованы лишь частично, не в полной мере. Отсюда
значимость для познания закона, в принципе любого индивидуального случая,
любого, даже выпадающего из класса явления, отсюда же и необходимость
эксперимента	как	создания	искусственных		условий, которые		позволяют
приблизиться к фактам, имеющим связь с законом.
Перейдя после этого исторического экскурса к психологии мотивационных
процессов, К.	Левин справедливо констатировал, что					здесь не	произошло
кардинального, галилеевского переворота и господствующие методологические
представления могли быть смело отнесены к						аристотелевским. Разработки
психологии находятся под«роковым влиянием» представлений об обязательной
регулярности,	повторяемости		процессов	как		условии	выявления	их
психологических закономерностей. В результате все усилия психологов сводятся
лишь к отшлифовке и расширению методов статистики, стремлению «показать
общие черты через вычисление средних величин». Закономерность связывается тем
самым с регулярностью, частотой, а индивидуальность противостоит этому как
антитеза.
Следствия из такого положения дел в психологии, по мнению К. Левина, по
крайней мере двояки. С одной стороны, у большинства профессиональных
психологов исчезает стремление понять индивидуальный, единичный путь
конкретного человека, его живую уникальную судьбу. А с другой — как реакция на
засилье частотного, статистического подхода частью психологов постулируется
необходимость свободной интуиции, постижения и эмпатии как единственно
возможных методов изучения конкретного человека *. Эти, казалось бы,
противоположные пути сходны, однако, в одном: в
* Здесь Левин очень точно, на наш взгляд, указывает на одну из важнейших
причин, лежащих в основе разделения«двух психологии», о которых мы уже
говорили выше.
152
обоих случаях поле индивидуальности отделяется от экспериментального
исследования,	и то,	что не	случается несколько ,			разрассматривается как
находящееся за сферой того, что может быть рационально понято.
С этими положениями тесно связано и важное различение между правилом и
законом, которое К. Левин предлагал ввести в психологию. Обычно «закон» по-
нимается в психологии как «правило», для которого доказательство состоит в том,
чтобы показать возможно большее количество					одинаковых		случаев, следуя
формуле индукции: «от многих случаев — на все случаи». Это направление ведет к
накоплению как можно большего числа сходных случаев, с тем чтобы увеличить
вероятность ожидаемого события и уменьшить рассеяние (дисперсию) получаемых
данных. Между тем значение эксперимента в познании закона зависит не от
реализации возможно большего числа одинаковых случаев,						а от систематического

варьирования, анализа условий при осуществлении различных случаев. И если при
экспериментировании должно найти место повторение, то вовсе не потому, что
перенесение обобщения конкретного исследуемого события на аналогичные случаи
сомнительно, а потому, что возможна следующая ошибка: действительно ли те
условия, которые мы указали при формировании закона, существовали в данном
конкретном	случае? В	целом же	исходящие из эксперимента заключения
необходимо делать не по принципу: «от многих случаев — на все случаи», а по
принципу: «от одного конкретного случая — на все аналогичные случаи». Переход
от опытов в отдельных случаях к всеобщему и обязательному закону(в противовес
вероятностному правилу) соответствует переходу от «примера» к «типу» и
принципиально несравним с переходом от отдельных членов множества ко всему
множеству.	Отсюда	перспективы	экспериментальной	психологии	Левин

усматривал не в накоплении однородных данных и выделении на этой основе среднестатистических и вероятностных показателей, а в глубоком качественном анализе отдельных случаев и экспериментов.

Мы достаточно подробно остановились на методологических исследованиях К. Левина, поскольку выводы из рассмотренных выше положений отнюдь не стали принадлежностью лишь истории психологии, но являются актуальными и в настоящее время. Действи-

153

тельно, современная научная психология личности пошла в основном по пути собирания, классификации фактов и их математиче, статистической обработки, тем самым, во-первых, во многом закрыв себе возможность понимания реальных жизненных событий (которые в конечном счете всегда единичны) и, во-

вторых, сузив	зону	понимания	психологического		закона	до	вероятностно
определяемых «правил» поведения. Характеризуя					многие		современные
исследования в	области мотивации		и личности, А. В.	Петровский		называет		их
«коллекционерскими»,		поскольку задача психолога		в	рамках	этого		подхода
			17
сводится к накоплению фактов и их каталогизации. Подводя итог огромному
количеству исследований самооценки личности в зарубежной психологии,							Л. Уэлс

и Г. Марвслл используют то	же определение, говоря о них как о«коллекции» без
общего осмысления '8. Все	эти характеристики являются не чем ,инымкак

определениями типично аристотелевского подхода, которому свойственно стремление к собирательству, классификации, коллекционированию фактов.

Другим моментом, явно перекликающимся с изложенными положениями . К Левина, является характер современного увлечения формализованными методами, математической обработкой. Мы уже писали в прошлой главе, что это увлечение стало настолько распространенным и приняло такие ,формычто вызывает беспокойство многих психологов. Разумеется, речь идет не о том, чтобы отрицать важность дифференциального подхода или применения статистических методов, а

отом, что подобные исследования, полученные с их помощью данные и

математическая обработка начинают рассматриваться	как достаточные для
построения психологии личности. Не случайно поэтому, подводя итоги положению
дел в современной психологии личности, А. Н. Леонтьев	вынужден был

констатировать, что отношение между общей и дифференциальной психологией оказалось камнем преткновения для этой области, причем выход из создавшейся ситуации виделся прежде всего в развитии общей психологии личности как ориентирующей конкретно-дифференциальные исследования *.

* Ту же мысль последовательно проводил Левин, который, в частности, не уставал повторять своим ученикам: «Эксперимент без теории глух и слеп» 19.

154

Но помимо несогласованности общего и дифференциального подходов


приверженность		аристотелевскому			пути	тесно		связана	с	, сохранением
консервацией в психологии личности еще ряда недостаточно отрефлекси-рованных
противопоставлений, в основном производных от этого главного. Прежде всего это
касается	соотношения		между	качественным		и	количественным			способами
обработки	материала,		между		измерением		и	,интуициеймежду
экспериментальными и клиническими методами или, если выразиться наиболее
обобщенно, соотношения и противопоставления исследовательских линий уже
отмеченных	двух	психологии		личности— психологии				академической,		но

бесконечно далекой от реальной жизни и психологии понимающей, но не спо-
собной, более того, часто принципиально отвергающей строгие «овеществляющие»
объяснения (иначе говоря, психологии научной, но	не жизненной	и психологии
жизненной, но не научной). Понятно, что путь	преодоления	этого разрыва,

включение	в	сферу	психологии	научной	не	только ,	выхолощенных
заформализованных (если не сказать заформалиненных) и отрывочных черт, но и

личности как целостного и живого образования тесно зависит от возможности построения адекватных методов исследования, сочетающих в себе как достаточную строгость результатов, так и предоставление естественной свободы проявлениям личности, живое, диалогическое с ней общение. Таким образом, мы вновь вернулись к тому же самому кардинальному вопросу, перед которым нас ранее поставили рассмотрение художественной литературы как метода психологии личности и анализ возможностей клинического подхода к личности, а именно — сможет ли научная психология найти адекватное, отвечающее ее требованиям понимание душевной жизни, соответствующие этой задаче способы и методы анализа.

Казалось бы, после важных методологических преобразований . ЛевинаК открылась наконец возможность для уверенного позитивного ответа на этотво прос, для перехода к анализу индивидуальных случаев, реального поведения реальных субъектов. Причем в качестве основного метода такого анализа предлагался наиболее объективный, признанно-авторитетный метод научного познания

— эксперимент. И действительно, первые опыты применения экспериментального подхода К- Левином и его учениками были чрез-

155

вычайно обнадеживающими. Почему же эксперимент, так много обещавший, был в дальнейшем столь явно оттеснен опросниками, тестами и другими способами познания, в основном тяготеющими к аристотелевскому подходу?

Объяснить это, видимо, следует прежде всего тем, что главного обещания эксперимент все же не выполнил— реальный человек так и не вошел в сферу его изучения. В экспериментальных условиях действовал, выбирал решение человек здесь-и-теперь, без прошлого и будущего, вне социального и жизненного контекста, вне живой истории его борьбы за присвоение человеческой сущности. Это обстоятельство обычно связывают с ограниченностью психологической концепции, которой придерживался Левин. Думается, однако, что дело обусловлено не

только этим. Действительно, Левин, как	хорошо известно, был представителем
гештальтпсихологии, и конкретные	психологические гипотезы, которые он

пытался проверять с помощью эксперимента, носили отпечаток всех присущих данной теории недостатков. Но достойно удивления и наводит на размышления другое — что эксперимент как метод исследования личности, основы которого были заложены Левином, не предоставил возможности другим использовавшим его исследователям, исходившим из иных теоретических позиций, подойти к изучению живой человеческой личности. Очевидно, поэтому, что какие-то причины неудач эксперимента следует искать и в нем самом, в его собственных ограничениях, которые надо снять или обойти, для того чтобы получить новый импульс к его использованию в познании личности.

Чтобы обнаружить эти ограничения, проследим судьбу эксперимента после утверждения его Левином в качестве метода. В психологии личности эта судьба свелась, как мы уже говорили, к короткому периоду расцвета, затем к дальнейшему прозябанию в качестве«бедного родственника», теснимого более почитаемыми тестами, опросниками и тому подобными методами. Зато, как это часто бывает в истории науки, метод, не нашедший должного признания в«своем отечестве», был с успехом применен в областях смежных. Таких областей можно назвать по крайней мере три.

Во-первых, это социальная психология, начала экспериментального подхода которой были заложены Ле-

156

вином (проблемы групповой динамики, типы лидерского поведения и т. д.) *. Во-вторых, это детская психология, прежде всего психология дошкольника, где относительная легкость организации игры, т. е. ведущей для ребенка деятельности, изменение ее различных условий создают уникальную возможность для экспериментальной проверки психологических гипотез. Наконец, в-третьих, это область

патопсихологии.	Экспериментальная	патопсихология была		основана в	СССР
бывшей сотрудницей Левина—		Б.	В. Зейгарник, которая	перенесла	на
психологическое	изучение больного		многие принципы	левиновской	: школы

внимание к процессу, а не только к результату выполнения, варьирование условий внутри одной и той же ситуации, постоянное общение экспериментатора и испытуемого и т. п. Общая направленность патопсихологического эксперимента была в основном обращена к изучению познавательной , тонкостейсферы патологии мышления, при этом каждый полученный результат ставился в контекст определенного поведения, от-ношения к опыту, всей ситуации эксперимента,

<<< < Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 1415 / 3115 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 > Следующая >>>

Соседние файлы в предмете Судебная психиатрия

#
15.09.20177.51 Mб278Блейхер В.М., Крук И.В., Боков С.Н. - Клиническая патопсихология..pdf
#
15.09.20172.58 Mб499Бодалев А.А. - Общая психодиагностика.pdf
#
04.05.20222.49 Mб14Бодалев А.А., Столин В.В. - Общая психодиагностика (2000)-1.pdf
#
04.05.20223.01 Mб25Бодалев А.А., Столин В.В. - Общая психодиагностика (2000).doc
#
16.09.20172.49 Mб716Бодалев А.А., Столин В.В. - Общая психодиагностика (2000).pdf
#
15.09.20171.57 Mб115Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf
#
15.09.20172.81 Mб38Бурлачук Л.Ф., Кочарян А.С. - Психотерапия.pdf
#
21.02.20231.92 Mб20Буромский И. В. - Судебно-медицинская экспертиза - 2006.pdf
#
16.09.2017743.71 Кб17Бутирилхолинэстераза.pdf
#
16.09.20171.18 Mб44В.Д. Вид,Психотерапия шизофрении.pdf
#
15.09.20171.39 Mб51Вагин Ю.Р. - Авитальная активность (злоупотребление психоактивными веществами и суицидальное поведени.pdf