Гурвич Г.Д. Философия и социология права (Антология теории государства и права) - 2004

Юридический опыт и плюралистическая философия права

Освобождение понятия «позитивное право» от связи с государством и признание доминирующей роли внегосударственного и «неофициального» права с неизбежностью привело Петражицкого к пересмотру традиционного деления права на частное и публичное. В силу того, что данное деление не имеет под собой иного критерия, как изменчивая воля государства, и в зави­ симости от исторической эпохи ставит либо тот, либо иной сектор права в привилегированное положение, оно может применяться только к узкой сфере «официального права», которое подчинено юридическому верховенству го­ сударства. По Петражицкому, по-настоящему полным противопоставлением видов права является следующее: «право социального служения» и «сво­ бодное и индивидуальное право».

«Право социального служения» объединяет, организует и централизует; индивидуальное и свободное право разделяет, ограничивает и распределяет. Индивидуальное право регулирует не только межиндивидуальные отноше­ ния, но и межгрупповые, поскольку в своих внешних отношениях группы действуют так же, как и индивиды. Право социального служения намного шире, чем публичное право, поскольку оно интегрирует в себя все социальные фуппы в целом в той степени, в которой последние автономно регламенти­ руют свою внутреннюю жизнь (например, профсоюзы, церкви, предприя­ тия, отдельные ассоциации и т. п.). Необходимо различать право социального служения, имеющее общий характер, и то же право, обладающее партикуляристским и специальным характером, в.зависимости от того, служит ли оно общему интересу (например, общему политическому, экономическому или иному интересу) либо частному интересу (например, тот или иной профсоюз, та или иная экономическая группа и т. п.). Право социального служения по­ рождает совершенно своеобразный вид власти, по сути своей отличный от «власти доминирования», от «социальной власти», осуществляемой в интересах подчиненных ей лиц и под их контролем. Власть доминирования, напротив, вытекает из неестественного расширения действия индивидуального права на те сферы, которые ему не принадлежат: например, власть господина над его рабами, хозяина по отношению к своим работникам на капиталисти­ ческом предприятии и, можем добавить, авторитарная или диктаторская власть не только в патримониальном, но и в любом ином антидемократиче­ ском государстве в целом.

Таким образом, из теории права социального служения Петражицкого вытекает не только подтверждение полной юридической автономии различ­ ных внегосударственных групп и организаций, но и демонстрация того, что такая автономия весьма часто приводит к организации социальных ассоциа­ ций по демократическому и эгалитарному принципу сотрудничества и со­ действия. Интересно отметить, как близко концепции Петражицкого подхо­ дят здесь к теориям Гирке о социальном и индивидуальном праве и о противопоставлении ассоциаций сотрудничества (Genossenschaften (нем.)) и доминирования (Herrschaftsverbânde (нем.)), хотя Петражицкий постоян­ но жестко критиковал Гирке, особенно упрекая его в органицизме. Концеп­ ции Петражицкого отличаются в лучшую сторону от концепций Гирке имен­ но тем, что российский правовед рассматривал правопорядок ассоциаций доминирования не как проявление социального права, а как искажение этого

351

Глава V Основания и эволюция права:

Эммануэль Леви

В двух последовавших друг за другом работах80 Эммануэль Леви (в нем столь компетентный и объективный критик, как г-н Ламбер, видит «одну из наиболее оригинальных фигур, которые появляются в настоящий момент на небосклоне французской юридической науки») объединил самое существен­ ное из своих многочисленных исследований проблем теории и эволюции права за последние 40 лет. Столь энергичные усилия не приводят, да и не имеют цели приводить к окончательным результатам. Они сводились к бес­ численным попыткам вслепую опровергать принятые точки зрения, что не только свидетельствует о глубокой заинтересованности и об удивительной, трогательной интеллектуальной искренности исследователя, но и является символом более значительных треволнений юридической мысли, ее глубо­ кой неуверенности перед бурными потоками современной правовой жизни, которые охватывают жизнь права и не позволяют ей более оставаться фикси­ рованной в традиционных юридических категориях, унаследованных от рим­ ского права.

§ 1. М етодология

Динамичный в своей основе характер анализа и заключений г-на Эмма­ нуэля Леви базируются на введенном им методе правовых исследований, в рамках которого под коркой жестких формул, священных терминов и муми­ фицированных понятий исследователь пытается проникнуть в непосредственный поток юридической жизни, всегда предшествующий всякой понятийной фиксированное™. Я сознательно употребляю эти термины феноменологиче­ ской философии, так как полагаю, что Эммануэль Леви так же, как и Ф. Рау, и Л. И. Петражицкий, является по используемой методологии весьма ориги­ нальным предвестником феноменологии. Его основные положения, сводя­ щие всю правовую действительность к порыву верований (верований по большей части живых, подвижных, не допускающих никаких остановок и постоянно находящихся в движении; верований, которые находятся в состоя­ нии постоянного экспериментирования), означают не что иное, как поиск допонятийной непосредственности в праве: «В праве нет ничего, кроме прак­ тики, по отношению к которой принципы — не более чем этикетки, более или менее точные. Я решил непосредственно постичь верования» (Levy Е.

Les fondements du droit. 1903. P. 76); «Давайте изгоним суждение, образ...

Прислушаемся к речи, полной практики, опыта, смысла. Войдем в ее храм. Она сформирована в сознании, в нашей природе, в нашем абсолютном» (Ibid. 1922. Р. 102); «Да, право — это наука о нас самих, о социальных существах...

это наука сознания. Ведь не существует двух измерений — метафизического,

ю Levy Е. I) Les fondements du droit. Paris, 1933. Ed. F. Alcan; 2) La Vision socialiste du Droit. Paris, 1926. Ed. M. Giard.

или чистой морали, и практического, или правового. Центр повсюду» (lbid. 1930. Р. 141-142); «Право есть мир живых представлений...», «верование создает право... » (lbid. 1929. Р. 96); «Эта дематериализация права... ведет к горизонту верования, верования в феноменальный объект, в ту цель, на кото­ рую мы смотрим; здесь описание является вйдением» (lbid. 1933. Р. 109).

Этот поток юридических верований, испытываемых каждый раз новым способом в практике и в действии (описание этого потока является интуициейвйдением непосредственных данных сознания), в области юриспруденции в точности соответствует тому, что Ф. Рау исследовал в своей замечательной теории «морального опыта» путем оспаривания (которое он впервые пред­ принял в своей блестящей и решительной критике теоретической морали г-на Люсьена Леви-Брюля) всякой попытки выведения нравственных прин­ ципов, изолированных от непосредственного опыта. Г-н Эммануэль Леви опе­ редил в этом направлении исследований на несколько лет г-на Рау, и вполне правомерен вопрос: не было ли прямого влияния этого правоведа на того философа-моралиста?81 Это вполне вероятно, так как они вместе преподавали в Тулузе (1897-1898); их коллегой по работе был Морис Ориу, чьи исследо­ вания также основываются на описании «юридического опыта», впрочем, в совершенно иной интерпретации. При этом исследование допонятийных верований, предшествующих всякой юридической категории, вполне допу­ скает аналогию с противопоставлением «данного» и «искусстенного» в праве, которыми современная юридическая наука обязана г-ну Жени.

§ 2. Коллективные правовые верования

Так как основной источник права — это верования, то следует уточнить, какими особыми свойствами обладают верования, порождающие право. Эти верования, согласно Эммануэлю Леви, являются не интеллектуальными, но

мистическими и активными, а также коллективными и взвешенными. Про­ анализируем каждое из этих свойств. Верования, о которых говорит Э. Леви, являются сверхинтеллектуальными. «Право участвует в религии теми соци­ альными верованиями, на которых оно зиждется, а также деятельностью судебных инстанций, которая следует за своим объектом» (Levy E. Les fonde­ ments du droit. P. 49, 36). Верования, являющиеся основанием права, суть мистическая вера, а не акт интеллекта или воли. Только некоторое ограниче­ ние веры мерой дает критерий различия между мистическим и юридиче­ ским. «Эта мера в вере различает временное от духовного, юридическое — от мистического» (lbid. 1931. Р. 152). «Время, деньги являются мерами, со­ ставляющими элементами права. Если нет временных границ, мы находимся в абсолютной духовности; если нас заботит неуплата денег, мы находимся

*' Э. Леви сам намекает на возможное влияние его идей на Ф. Рау (Levy E. Les fondements du droit. P. 85, note 3 «Le lien juridique». 1910). Впрочем, Ф. Рау не замедлил выказать интерес и симпатию, которые он испытывал к трудам Э. Леви (см. статью Ф. Рау (Rauh F. Le devenir et l’ideal social) по поводу работы Леви: Levy E. l’A ffirm ation du droit collectif // Revue de Métaphysique et de Morale. 1904, — и его выступление во Французском философском обществе

26 марта 1908 г., помещенное в приложении к работе: Rauh F. Expérience morale. P. 33-37. — Ср. также: Rauh F. Expérience morale. P. 128-131, 212, note 2).

354

Юридический опыт и плюралистическая философия права

под гнетом временного» (Ibid. 1930. Р. 150). «Верование не проверяемо, оно не удостоверяется, у нас нет аппаратов ментальной оптики, инструментов социальной психологии, которые позволили бы прочесть в голове людей их верования» (Ibid. 1903. Р. 32). Верование может лишь переживаться непо­ средственно, и если оно коллективное, то оно является таковым лишь благо­ даря мистическому «контакту» (Ibid. 1929-1930. Р. 135, 146, 152), т. е. едине­ нию сознаний, которые открываются в одном и том же направлении. И это сверхинтеллектуальное верование, становящееся коллективным благодаря контакту-единению, является творческим. Так, «труд стал ценностью; ра­ бочая среда верит в себя, она создает свою практическую истину» (Ibid. 1909. Р. 70) и порождает тем самым новое право, по которому труд возведен в актив общества, а капитал — в пассив.

Трансформации верований, приводящие к революционным изменениям права, не должны ни в коем случае сближаться с произволом коллективной воли. Верования несводимы к воле, которая подчинена верованиям и имеет юридическую силу только в том случае, если она им соответствует и конста­ тирует их адекватно. «Верит не кто угодно», — ответил наш автор [Леви] с полным на то основанием на упрек Жоржа Рипара в том, что это в конце концов приводит к постулату «право будет тем, чем вам угодно» (Ibid. 1928. Р. 125). Сверхинтеллектуальные верования,82 в той мере, в которой они по­ рождают право, носят, согласно автору, коллективный характер.

В своих основаниях, своих корнях всякое право, даже самое индивидуа­ листическое, имеет коллективный характер. Мыслитель, как он сам неодно­ кратно подчеркивает, нашел основание своей социологической концепции в дюркгеймовской теории коллективного сознания. Система верований не от­ деляется, согласно Эммануэлю Леви, от целостности общественной среды. Каждая общность, каждое социальное целое обладают своими собственны­ ми верованиями. Потому «социальные отношения трансформируются, а чув­ ства, которые они определяют, разрывают на части формулы, в которых пред­ полагалось запрятать внутренние чувства» (Ibid. 1903. Р. 18). «Научный метод состоит в постановке учреждений на базе принципов», а «не принципов на базе учреждений» (Ibid. 1909. Р. 72). «Сама среда, само общество со своими законами, такими, которые оно вынуждено себе представлять, создают юри­ дическое бытие, его полномочия, его права» (Levy Е. Vision socialiste. 1899. P. 94). «Коллективное сознание отражается в сознании участвующих в дого­ воре» (Levy Е. Les fondements du droit. 1903. P. 16). «Юридическое лицо явля­ ется не чем иным, как более четкой и особой формой, которую принимает с какой-либо целью коллективное сознание, у которого каждый из нас заим­ ствует свою индивидуальность» (Ibid. 1903. Р. 11-12).

Все эти заявления могли бы привести к видению в теории коллективных верований Эммануэля Леви лишь описания определенного аспекта коллектив­ ного сознания в том виде, в котором оно было задумано Дюркгеймом. В самом деле, наиболее талантливые представители школы этого последнего, такие как г-да Фоконне,xv"‘ ДавиХ|Х и Деа,хх не замедлили записать Леви в свои

82 «Эмоциональные интуиции», или «императивно-атрибутивные интуиции», как сказали бы г-да Шелер и Петражицкий, которые весьма четко обрисовали их структуру, проводя в то же самое время их различие с религиозной верой, чего, напротив, не сделал г-н Э. Леви.

355

ряды. Однако то, что было сказано на предмет основного метода Эммануэля Леви, состоящего в описании непосредственных данных юридического опыта и роднящего его с исследованиями Ф. Рау, уже заставляет предчувствовать, что его включение в школу Дюркгейма достаточно искусственно. В самом деле, можно констатировать существенное различие между изначальной методологической позицией Дюркгейма и позицией Эммануэля Леви: ведь первый предлагает изучать социальный факт как объект, который возможно полностью изолировать от любой интерпретации со стороны субъектов (что подразумевает невольную привязку к пространству коллективного сознания, становящегося трансцендентным по отношению к индивидуальным созна­ ниям) и который оказывает на них внешнее давление (что предполагает вза­ имодополняемость перспектив между индивидуальным и коллективным). Поэтому лишь с того момента, когда Дюркгейм существенно изменил свою позицию, сблизившись с тем, что впоследствии было названо «Verstehende Sociologie» (нем. — понимающая социология. — Прим. пер.) [социология, оперирующая интерпретацией и описательным пониманием смыслов, им­ манентных социальным фактам],83 т. е. понимая общество прежде всего как совокупность идей, признавая, что «социология заведомо помещается в иде­ альное», и сводя коллективное сознание, сначала расширенное и привязан­ ное к трансцендентному коллективному субъекту, к совокупности «ценност­ ных суждений», можно было бы серьезно думать о сближении доктрин Эммануэля Леви и Дюркгейма. Однако полагаю, что тогда Эммануэль Леви, даже если бы он хотел быть последовательным в своих высказываниях в основополагающем споре между экспериментальной моралью Ф. Рау и со­ циологической моралью Дюркгейма, должен был бы принять сторону пер­ вого, не будучи способным допустить подчинения верований в действии, без конца обновляющихся и являющихся самой жизнью и ее предвосхище­ нием, их стабилизированным выражениям, кристаллизованным и застывшим.

Потому более внимательное чтение текстов Эммануэля Леви дает ясное понимание того, что терминология Дюркгейма, которую он использует в определенный период своего творчества, по сути, не соответствует направ­ лению его мысли. Не случайно Леви заменяет в своих последних работах понятие «коллективное сознание» намного более благоразумным термином «контакт»; т. е. единение индивидуальных сознаний, которые открываются одним и тем же коллективным верованиям; посредством этого «контакта» индивидуальные сознания взаимопроникаются без возникновения возмож­ ности противопоставить им высшее, трансцендентное, изолированное со­ знание. Уже в 1899 г. Эммануэль Леви писал, «что общество состоит в них

” Следует, впрочем, заметить, что эта концепция уже была предвосхищена в определении со­ циологии, данном в 1903 г. Моссом и Фоконне и полностью одобрена Дюркгеймом: «Социология — это наука учреждений, т. е. совокупности в полной мере институализированных актов и идей» («Grande Encyclopédie»). Вместе с тем вполне вероятно, что Дюркгейм в работе «Элементарные формы религиозной жизни», где особенно чувствуется новая акцентуация его метода, подвергся определенному влиянию Люсьена Леви-Брюля, который с 1910 г. предпринимал новаторские ис­ следования по «первобытной ментальности», несомненно основанные на методах, совершенно аналогичных «verstehende» (нем. — понимающей. — Прим. пер.) социологии и психологии.

356

Юридический опыт и плюралистическая философия права

(индивидуумах), как и они состоят в нем» {Levy Е. Vision socialiste du Droit. P. 99), т. e. что имеется в наличии взаимодополняемость перспектив, а не од­ ностороннее подчинение. Он уточняет в 1922 г.: «Личность есть общество, общество есть личность, общество с нами, оно размышляет... оно полно вос­ поминаний, будущим, нашими знаниями, нашим познанием» (Levy E. Les fondements du droit. P. 99). «Речь сформирована нашим сознанием, нашей при­ родой, нашим Абсолютом» (Ibid. Р. 140). Поэтому последнее слово остается за данными индивидуального сознания, неотделимого от единства сознаний.

Сверхинтеллектуальные и коллективные верования, т. е. такие верова­ ния, которые основаны на контакте, на единении индивидуальных созна­ ний, для того чтобы стать способными порождать право, должны быть под­ чинены «мере», должны быть ею ограничены. Читатель посчитает, что мы указали лишь несколько коротких цитат на этот предмет, однако отметим, что автор, не забывая «меры», весьма искусно преподносит важную про­ блему специфики права по отношению к морали и религии. Эммануэль Леви сам настолько ощущал важность роли, которую мера играет в праве, что посвятил этому предмету три исследования: Levy E. 1) La Mesure // Vision socialiste du Droit (P. 178 et suiv.), 2) Les Mesures des Droits // Les fondements du droit (P. 151 et suiv.), «Права являются мерами» (Ibid. P. 169). К утверж­ дению о том, что меры коллективных верований, которые трансформиру­ ют последние в право, — суть время и деньги, Эммануэль Леви добавляет лишь два замечания. Одно состоит в сведении меры к деньгам и ведению учета: «Справедливость постулирует учет, в котором ведется расчет как с деби­ торами, так и с кредиторами» (Ibid. 1933. Р. 166). «Права являются измери­ мыми верованиями, в справедливости все может быть подсчитано» (Levy Е.

Vision socialiste du Droit. 1926. P. 177). Другое состоит в подчеркивании того,

что измерять означает применять к коллективным верованиям критерии разума: «Право выявляется под углом зрения... измеренных верований, т. е.

под углом зрения разума» (Levy E. Les fondements du droit. 1929. P. 133).

Таким образом, мера — это расчет разума. Очевидно, что у Эммануэля Леви разум здесь означает разум теоретический, рассудок в силу только того, что он умеет считать. «Справедливость достижима, поскольку права явля­ ются измеренными, обдуманными социальными фактами» (Ibid. 1933. Р. 169). Итак, мы подходим с «мерой» к важнейшему утверждению о том, что сфера права содержит некоторую интеллектуализацию коллективных верований, что она охлаждает пыл сверхинтеллектуальных моральных кол­ лективных верований, пропуская их через логику, что она стоит на полпути между моралью и логикой, или, как сказал уже Лейбниц, право «hominis affectum erga hominem ratione moderatur» (лат. — приложенное к человеку,

оно регулируется человеческим разумом. — Прим. пер.). Автор этих строк попытался вывести из этой характерной для сферы права логизации целую серию свойств, которые четко разделяют право и мораль. Выражая свое удовлетворение по поводу встречи на этом поприще с Эммануэлем Леви, я не могу не выразить и сожаления о том, что этот выдающийся автор упу­ стил возможность довести до логического конца столь блестяще начатый анализ. В самом деле, критерии меры в своих логических следствиях долж­ ны были бы привести Леви к внесению существенных модификаций в его

357

собственно юридические доктрины. У нас будет возможность вернуться к этой теме в ходе анализа конкретных научных конструкций Эммануэля Леви, к изложению которых мы сейчас и приступим.

§3. Вера как основа собственности и ответственности. Коллективные обязательства и договор

Г-н Эммануэль Леви верифицирует и конкретизирует свое основное положение о том, что право зиждется на верованиях, искусным анализом целого ряда институтов частного права, анализом, сопровождаемым описа­ тельным объяснением их эволюции. В своей диссертации «Об идее переда­ чи прав» («Sur l’idée de transmission des droits». 1896) на тему доказательства права собственности Эммануэль Леви очень тонко показывает, что «права не передаются» и что собственник имеет в своем владении собственность постольку, поскольку он ею обладает добросовестно. В самом деле, не уходя

вбесконечность, невозможно проверить объективные основания права соб­ ственности на вещи, которые переходят из рук в руки, а покупатель всегда оказывается более или менее защищенным, если он добросовестен; для не­ движимости письменный титул собственности должен сочетаться с добро­ совестностью. Например, с каждой так называемой передачей одно право умирает, а другое новое право рождается независимо от смерти предыдуще­ го. Владелец права не приобретает его у другого. Владелец обладает своим правом через самого себя, через свою добросовестность, свое верование, ог­ раниченное верованием коллективным. Отсюда прежде всего следует, что право собственности совершенно относительно и что его природа и сами его пол­ номочия изменяются по мере изменения верований. Отсюда также следует, что даже индивидуальная собственность зиждется исключительно на «кол­ лективных верованиях» (Levy E. Les fondements du droit. 1903. P. 32). «Вла­ делец обретает свое право не от предыдущего владельца, но от общества, которое отказывается в его пользу... от того права, которым в сущности оно могло бы пользоваться сообща, от той возможности, которая ему принадле­ жит, — отстранить такого владельца от данного права. Другими словами, повторимся, собственник обретает свое право от самого себя, от своей лич­ ности, которая формирует в нем гражданственность» (Levy E. Vision socialiste du Droit. 1896. P. 31). В конце концов в указанных коллективными веровани­ ями пределах существует единство между обязательственным и вещным правом, между обязательством и собственностью: «Единство обязательства

ивещного права, владения и собственности» (Levy E. Les fondements du droit. 1931. P. 155).

Ответственность, будь то договорная или уголовная ответственность, равным образом зиждется на добросовестности: это следствие обманутого легитимного доверия (Levy E. Vision socialiste du Droit. 1899. P. 83). «Ответ­ ственность всегда формирует доверие, в котором мы нуждаемся чтобы дей­ ствовать, имеет ли это доверие основание в обязательстве или в жизненной ситуации, является ли такое обязательство действительным или нет. Верова­ ние, в котором мы нуждаемся, и создает, и ограничивает ответственность; неважно, что присутствует неспособность того, кто несет обязательство, что

358

Юридический опыт и плюралистическая философия права

имеет место недействительность обязательства; достаточно обманутого до­ верия. Неважно также и то, что имеется осуществление определенного права, что есть вина или же ее нет, неважно, что причинитель ущерба неспособен совершить неправомерный поступок, — например, юридическое лицо, — если имеет место посягательство на право другого; и напротив, не имеет значения, имеется ли вина в случае, если имеет место посягательство на опре­ деленное право: ответственность ограничена в своих причинах и следствиях тем, на что можно было рассчитывать. В более общем виде я показал, что наше легитимное доверие себе и другим дает нам владение правом, обязы­ вает других по отношению к нам... Независимо от того, отвечает или нет социальной потребности слишком большое доверие к другим, суды могут довести ответственность до крайности. И независимо от того, соизмеряется ли слишком большое доверие к самому себе с общим интересом, суды могут и безответственность довести до крайности. В конечном счете вопрос состоит в том, каково то доверие, в котором нуждается общество для своего сущест­ вования; откуда происходит та роль, которую играют в этих материях кол­ лективные требования, откуда влияние мнения» (Ibid. 1899. Р. 92-93).

Возникает вопрос: может быть, термин «легитимное доверие» у Эммануэля Леви означает доверие в силу закона государства? Впрочем, «легитимный» означает для Эммануэля Леви «соответствующий коллективным верованиям», которые сами считаются с насущными нуждами общества. Но не находятся ли эти нужды в некоем подвижном равновесии противоположных интересов и устремлений? Может ли быть достигнуто такое равновесие без вмешатель­ ства идеи справедливости, предвосхищаемой верованиями? И тогда, вместо легитимного доверия, не следует ли вести речь о «справедливом доверии» и не следует ли признать, что невозможно говорить об «ответственности», даже интерпретируя ее в наиболее объективистском и коллективистском аспекте, без использования идеи справедливости? Однако к проблеме справедливости мы вернемся в конце нашего критического исследования.

«Договор — это процедура доверия, становящаяся процедурой обменов»

(Levy E. Les fondements du droit. 1930. P. 145). Стороны имеют доверие друг к другу, и это доверие вытекает из определенности и новации обязательств. Вот почему «договор — это процедура обязательства, становящаяся про­ цедурой обмена» (Ibid. 1931. Р. 153). «Существует единство в договоре. Лицо — это обязательство, дело — это то обязательство, которое приводит процесс в движение, соглашение — это то обязательство, которое обязывает, обязатель­ ство же является социальным объектом договора» (Ibid. 1903. Р. 11). Дове­ рие, на котором они основываются, находит свое основание и ограничение в коллективном доверии. «Возьмем договор; есть два соглашения, которые принципиально могут утверждаться любым способом. Мы ищем намерение, которое у них должно было быть, которого мы не видим, но которое мы им приписываем; коллективное сознание отражается в сознании сторон, заклю­ чающих договор. Как только соглашения вступают в противоречие с этим сознанием, судья по умолчанию признает их недействительными; он их ан­ нулирует ввиду ошибки, обмана, нарушения общественного порядка; иногда в силу своего права оценки он исправляет детали договора» (Ibid. 1903. Р. 10). Коллективные верования «имеют тенденцию заставлять себя уважать, несмотря

359

на индивидуальную волю» (lbid.). Более того, «договор — это гарантия для рынка» (lbid. 1933. Р. 168). «Индивидуальный договор есть проявление общих соглашения и противоборства» (lbid. 1903. Р. 10). «Договоры, называемые ин­ дивидуальными, относятся к объектам, которые участвуют в торговле, и их ценность потому зависит не только от желаний тех, кто в договоре участвует, но и от желаний всех тех, кто заключает договоры, имеющие объектом вещи того же рода. Они зависят не от индивидуальных спроса и предложения, но от спроса и предложения коллективных» (lbid. Р. 9). Так, «в каждом договоре за­ ключено нечто коллективное» (Levy E. Vision socialiste du Droit. 1903. P. 99).

Коллективный договор и индивидуальные договоры, таким образом, не отли­ чаются своей структурой, или, скорее, индивидуальный договор является раз­ новидностью коллективного договора, — положение, к которому мы должны будем вернуться в наших критических размышлениях.

В конце концов все проанализированные юридические институты: соб­ ственность, ответственность, договоры — для Эммануэля Леви являются проявлениями коллективных обязательств. Он даже расширяет это положе­ ние, определяя всякое право как обязательственное право. «Права являются верованиями, преобразованными в обязательства процедурным путем»

(Levy E. Les fondements du droit. 1931. P. 452). Верования измеренные, т. e.

ставшие юридическими, — это обязательства. «Верование есть наше общее обязательство, существование, измеренное нами» (lbid. 1930. Р. 51). «Право вырисовывается в аспекте обязательств» (lbid. 1930. Р. 133). «Горизонт обя­ зательств», «состояние обязанности» являются для Эммануэля Леви тожде­ ственными горизонту права, правопорядку. Принимая теорию коллективных верований как основную идею права, необходимо ли принимать отождеств­ ление всякого обретшего количественность коллективного верования с обя­ зательствами? На этот существенный вопрос время ответа еще не пришло. Однако вспомним заранее, что обязательственное право, которое всегда пони­ малось как право самообязывания,84 является одним из наиболее типичных примеров права, регулирующего «отношения с другими», права разграниче­ ния и уравнения разобщенных субъектов, а не права единения и взаимопро­ никновения, регулирующее внутреннюю жизнь единого Целого, субъекты которого интегрированы. Не означает ли сведёние всякого права к обязатель­ ственному праву, и в частности понимания коллективного права рабочего класса как обязательственного права по отношению к предпринимателю, возвращение к индивидуалистической традиции римского права, имеющего дело лишь с непостоянными формами единства в малом или в крупном мас­ штабах? Не означает ли это пленения нас той правовой системой, которую мы желаем оспорить и превзойти?

14 Говоря о «горизонте долговых обязательств», г-н Э. Леви хочет, по-видимому, подчерк­ нуть, что речь идет о чем-то большем, нежели о простом отношении обязательства, но он не объясняет, в чем состоит это нечто большее. Одно из двух: или «горизонт долговых обязательств» означает просто объективный порядок, объективное право обязательства, и тогда мы полностью остаемся в сфере индивидуального права, которое, как всякое право, имеет объективный аспект в той же мере, как и субъективный (см. ниже § 5), или «горизонт долговых обязательств» обозна­ чает сферу, превосходящую ограничительное право обязательства, но тогда речь вовсе не идет о долговых обязательствах, и следовало бы уточнить, в чем же заключается предмет рассуждения.

360