Примечание
Из этого изображения первой человеческой истории следует: выход человека из рая, предоставленного ему разумом в качестве первого убежища его рода, есть не что иное, как переход от состояния дикости, присущего чисто животным тварям, к [состоянию] человечности, от подчинения инстинкту к руководству разумом, – одним словом, переход из-под опеки природы в состояние свободы. Вопрос о том, выиграл или проиграл человек от этого изменения, не может больше стоять, если принять во внимание назначение его рода, заключающееся не в чем ином, как в поступательном шествии к совершенствованию, как бы ни были ошибочны сами по себе первые, в длинном ряде поколений следующие друг за другом попытки достижения этой цели. – Между тем это движение, которое для рода является прогрессом [переходом] от худшего к лучшему, не является таковым для индивидуума. До пробуждения разума не было ни повеления, ни запрещения, следовательно, не было и преступления; когда же разум начал заявлять о своем деле – как бы ни был он слаб, – и столкнулся с животностью и всей ее силой, то должно было возникнуть зло и, что еще хуже, пороки окультуренного разума, совершенно чуждые состоянию неведения и, следовательно, невинности. Первым шагом из этого состояния в нравственном отношении было, таким образом, грехопадение; в физическом отношении следствием этого было множество дотоле неизвестных жизненных невзгод и, соответственно, наказаний. История природы, таким образом, начинается с добра, ибо она есть дело Божье; история свободы – со зла, ибо она – дело человеческое. Индивидууму, который в пользовании своей свободой рассчитывает только на самого себя, это изменение принесло ущерб; природа, которая в своей цели направлена на человека как народ,– выиграла. Первый должен поэтому причину всех претерпеваемых им бед и совершаемого им зла видеть в собственной вине, но вместе с тем, как член целого (рода), восторгаться и прославлять мудрость и целесообразность [мирового] порядка. – В этом смысле можно также согласовать между собой и с разумом столь часто ложно истолковываемые и на первый взгляд исключающие друг друга утверждения знаменитого Жан-Жака Руссо. В своем сочинении О влиянии наук и О неравенстве людей он совершенно правильно показывает неизбежное столкновение культуры с природой человечества как физического рода, в котором каждый индивидуум должен полностью достигнуть своего назначения. Но в своем Эмиле, в Общественном договоре14 и других сочинениях он вновь пытается решить трудную проблему: как должна бы продвигаться культура, чтобы развить задатки человечества как нравственного рода соответственно его назначению, и, вместе с тем, не вызвать противодействия со стороны человечества как естественного рода. Из этого столкновения (так как культура, соответствующая истинным принципам воспитания одновременно человека и гражданина, может быть, еще не совсем началась, а еще менее завершилась) возникает все действительное зло, угнетающее человеческую жизнь, и все пороки, оскверняющие ее*, между тем побуждения, толкающие к последним и считающиеся предосудительными, сами по себе хороши и как естественные способности целесообразны, но, будучи приспособлены к чисто естественному состоянию, они терпят ущерб от развивающейся культуры и, в свою очередь, оказывают на нее вредное влияние, пока совершенное искусство не станет опять единым с природой, что и является последней целью нравственного назначения человеческого рода.