II. Состояние и благосостояние.

«Потребность» в опьянении.

Ненужное как необходимое.

Относительный характер техники.

Продолжим рассуждения.Как уже было сказано, технические действия вовсе не предполагают целью непосредственное удовлетворение потребностей, которые природа или обстоятельства застав­ляют испытывать человека. Наоборот, цель технических действий - преобразование обстоятельств, ведущее по возможности к значительному сокращению роли случая, уничтожению потребностей и усилий, с которыми связано их удовлетворение. Если животное как существо нетехническое всегда должно неизбежно мириться со всем, что ему предзадано в мире, иначе говоря, пережить беду или даже умереть, не найдя того, что нужно, то человек благодаря техническому дару всегда находит в своем окружении все необходимое. Другими словами, человек творит новые, благоприятные обстоятельства и, я бы сказал, выделяет из себя сверхприроду, приспосабливая природу как таковую к собственным нуждам. Техника противоположна приспособлению субъекта к среде, пред­ставляя собой, наоборот, приспособление среды к субъек­ту. Уже одного этого достаточно, чтобы заподозрить: мы сталкиваемся здесь с действием, обратным биологиче­скому.

Этот бунт против своего окружения, эта неудовлетво­ренность миром и составляют человеческий удел. Вот поче­му его присутствие в мире, даже если мы рассматриваем человека как существо зоологическое, всегда неразрывно связано с изменением природы; например, оно обнаружи­вается по найденным обработанным или отшлифованным камням, то есть полезным орудиям. Человек без техники, иными словами, человек, не реагирующий на собственную среду, - это не человек.

До сих пор, однако, техника представлялась нам как реакция на органические или биологические потребности. Вы помните, я очень настаивал на уточнении слова «по­требность». Потребностью является прием пищи, поскольку это условие sine qua поп для жизни, иными словами, усло­вие для возможности присутствовать в мире. А человек, по-видимому, неукротимо стремится пребывать в мире. Жить, находиться в мире и есть потребность потребностей.

Но сама техника несводима только к тому, чтобы об­легчать удовлетворение таких потребностей. Ведь столь же древними, как орудия труда, способы добывания огня или пищи, оказываются многие другие способы, помогающие человеку изыскивать средства и ситуации, которые в дан­ном смысле абсолютно бесполезны. Возьмем, к примеру, весьма древнее и не менее распространенное, чем добыча огня, явление, а именно опьянение, иначе говоря, исполь­зование определенных средств или веществ, которые погру­жают человека в психофизиологическое состояние сладо­стного возбуждения или приятного оцепенения. Наркотики и дурманящие снадобья - такая же древность, как и вес остальные известные человеческие открытия. Это настоль­ко справедливо, что мы, например, даже точно не знаем, был ли огонь прежде всего добыт для борьбы с холодом (органическая потребность, условие жизни sine qua поп) или же, скорее, его стали добывать в целях опьянения. У первобытных народов существует обычай разводить в пе­щерах костры и, согреваясь возле них до седьмого пота в страшном дыму и чаду, впадать в транс, подобный сильно­му опьянению. Это и есть то, что называлось «потными до­мами». Перечень же средств и приемов, которые служат фантастическим, гипнотическим целям, иными словами, вызывают сладостные, приятные образы или доставляют невероятное наслаждение всякий раз, когда человек совер­шает усилие, - сам этот перечень поистине бесконечен. В числе прочих - прием «Кат», распространенный в Йемене и Эфиопии, который беспредельно продлевает самое сладо­стное из наслаждений благодаря свойствам жидкости, выделяемой предстательной железой. А среди средств, про­изводящих галлюцинации, можно упомянуть перуанскую коку, белену, дурман и т. д. Аналогичным образом этноло­ги спорят о том, что появилось раньше: охотничий и бое­вой лук или же музыкальная лира. Для нас не столь важно решение проблемы. Гораздо существеннее, что сама воз­можность подобных дискуссий неопровержимо свидетельст­вует: лук и лира принадлежат к древнейшим изобретениям человечества. Одного этого уже достаточно.

Итак, человек отнюдь не в меньшей степени стремился доставить себе какие-то известные наслаждения, чем удов­летворить минимальные потребности, от которых зависела жизнь. Таким образом, изначально само понятие «челове­ческая потребность» в равной мере охватывает и объектив­но необходимое, и излишнее. Если бы мы задались целью разделить потребности на строго необходимые, абсолютно неустранимые и на такие, без удовлетворения которых че­ловек вполне может обойтись, мы оказались бы в чудовищ­ном затруднении. Другими словами, мы неизбежно бы при­шли к следующему:

1. Человеку присуща необыкновенная гибкость в вопросах, касающихся самых необходимых и элементарных потребностей, рассматриваемых a priori, то есть таких, как потребность в пище, тепле и т. п. Ибо он не только из чувства необходимости, но и с большой охотой практически неограниченно сокращает количество употребляемой пищи и приучает себя выносить холод.

2. Наоборот, человеку бывает очень трудно, а порой даже невозможно отказать себе в известных излишествах, и поэтому он предпочитает умереть, испытывая в них недостаток.

Отсюда ясно: человеческая жажда жизни, его стремление пребывать в мире неразрывно связаны со страстью к хорошей и удобной жизни. Более того: жизнь для любого человека означает благополучие; иначе говоря, в качестве потребностей он признает только объективные условия сво­его состояния, а последнее в свою очередь всегда для него означает лишь удобное и благополучное существование.

3. Человеку присуща необыкновенная гибкость в вопро­сах, касающихся самых необходимых и элементарных потребностей, рассматриваемых a priori, то есть таких, как потребность в пище, тепле и т. п. Ибо он не только из чувства необходимости, но и с большой охотой практически неограниченно сокращает количество употребляемой пищи и приучает себя выносить холод.

4. Наоборот, человеку бывает очень трудно, а порой даже невозможно отказать себе в известных излишествах и поэтому он предпочитает умереть, испытывая в них недостаток.

Отсюда ясно: человеческая жажда жизни, его стремление пребывать в мире неразрывно связаны со страстью к хорошей и удобной жизни. Более того: жизнь для любого человека означает благополучие; иначе говоря, в качестве потребностей он признает только объективные условия своего состояния, а последнее в свою очередь всегда для него означает лишь удобное и благополучное существование. Человек, который окончательно убедился, что он не сможет достичь благополучия, по крайней мере весьма отно­сительного, и что ему придется ограничиваться простым присутствием в мире, кончает самоубийством. Благополучие, удобная жизнь, а не просто присутствие в мире как таковое и есть главная человеческая потребность, или потребность потребностей. И здесь мы подходим к такому пониманию потребностей, которое абсолютно отлично от того, с которым мы столкнулись в предыдущих рассуждениях и которое, кроме того, противоположно его привычному пониманию, возникшему как результат поверхностного и неглубокого размышления. В книгах о технике, которые я прочел и которые, безусловно, не оказались на высоте столь серьезной темы¹, прежде всего утверждается, будто понятие «человеческие потребности» имеет решающее значение для от­вета на вопрос: что такое техника? В подобного рода книгах - а иначе и не могло быть - рассматривается понятие о потребно­стях, но поскольку сами авторы не видят, в чем же главная роль данного понятия, то они и употребляют его только в общепри­нятом, бытовом смысле.

Итак, уточним, к чему мы пришли. Выше к человеческим потребностям были отнесены тепло и пища, поскольку они со­ставляют объективные условия жизни, взятые как существова­ние в чистом виде и присутствие в мире как таковое. Указанные потребности необходимы, так как человеку необходимо жить. Выяснив это, мы уже с полным правом можем сказать, что вы­двинутый тезис был ошибочен. Для человека нет никакого смысла присутствовать, пребывать в мире; истинное его назна­чение - находиться, присутствовать в мире с благом и удоб­ством для себя самого. Только это ему и нужно, все прочее яв­ляется потребностью лишь постольку, поскольку дает возмож­ность благосостояния. Таким образом, человеку необходимо лишь объективно излишнее. Как это ни парадоксально, но дан­ный вывод - чистая истина. Биологически объективные по­требности сами по себе не являются человеческими. И когда мы слишком от них зависим, то отказываемся их удовлетворить, предпочитая погибнуть. Только когда такие надобности начи­нают выступать как условия «пребывания в мире», которое в свою очередь необходимо лишь субъективно, поскольку дает возможность «благосостояния в мире», возможность избыточ­ного, тогда, и только тогда, подобные требования превра­щаются в потребности. Стало быть, даже то, что человеку объективно необходимо, является таковым, лишь когда связано с избыточным, излишним. Здесь нет и не может быть двух мне­ний: человек - это такое животное, которому нужно толь­ко излишнее. И хотя, вероятно, сказанное кажется странным или даже какой-то словесной игрой, если вы вновь скрупулезно

проанализируете вопрос, то обязательно придете к тому же выводу самостоятельно. И это главное. Техника - это про­изводство избыточного и ныне, и в эпоху палеолита. Она, безусловно, служит средством удовлетворения потребно­стей; сейчас мы уже можем принять формулировку, кото­рую еще недавно отвергли, поскольку знаем, что человече­ские надобности объективно излишни и становятся потреб­ностями только для того, кто нуждается в удобстве, для кого понятие «жить» имеет лишь смысл «хорошо жить». Вот почему любое животное всегда вне техники, ибо довольствуется жизнью и объективно необходимым для существования как такового. С точки зрения простого существования животное нельзя превзойти и ему не нужна техника. Но человек - это человек лишь постольку, поскольку существование для него обязательно и всегда связано с благосостоянием. А следовательно, человек а nativitate* - технический творец преизбытка. В конечном счете человек, техника и благосостояние - синонимы. Иначе мы никогда бы не смогли растолковать глубинный смысл техники, ее значение как абсолютный факт миро­здания. Если бы техника сводилась исключительно к одно­му из своих компонентов - к задаче успешнее удовлетво­рять те потребности, которые составляют жизнь животного и которые в этом отношении отождествляются с жизнью, - мы бы столкнулись со странным удвоением, существующим в мире, то есть с двумя системами актов- инстинктивными действиями животных и техниче­скими поступками человека. Будучи столь разнородными, они вместе с тем служили бы одной цели: поддерживать в мире бытие органического существа. Ибо все дело в том, что животное прекрасно обходится средствами только своей системы. Другими словами, данная биологическая система в принципе самоценна.

Напротив, стоит лишь обозначить различие целей, и все становится на свои места: с одной стороны, мы имеем обслуживание чисто органической жизни, суть которой в приспособлении субъекта к среде (простое пребывание в природе), а с другой - обслуживание только хорошей жиз­ни, благосостояния, которое, наоборот, подразумевает при­способление среды к воле субъекта.

Вывод: человеческие потребности являются таковыми лишь в своей исключительной связи с благосостоянием. А это крайне осложняет положение дел. Откуда нам знать, что именно человек понимал, понимает и будет понимать под благосостоянием?.. Иначе говоря, под потребностью всех потребностей, под тем единым на потребу, о котором Иисус толковал Марфе и Марии? (Мария - вот верная техническая служительница Иисуса!)

Для Помпея неважно было просто жить, ему важно было плавать по морям. Тем самым он обновил девиз милетского общества acinaulai, вечных мореплавателей, к которому принадлежал и Фалес; именно они основали новую и смелую торговлю, новую, отважную политику, но­вое, дерзкое познание, иначе говоря - западную науку.

Ведь были, с одной стороны, факиры и аскеты, с дру­гой - сладострастцы и обжоры.

Итак, если жизнь как таковая, то есть жизнь, взятая в биологическом смысле,- величина постоянная, определен­ная раз и навсегда для каждой особи, то для человека его - человеческая - жизнь - это всегда жизнь хорошая, благополучие, и это величина изменчивая, бесконечная переменная. Поскольку набор человеческих потребно­стей - функция от данной величины, то и сами потребно­сти не в меньшей степени переменны; и раз сама техника представляет собой набор актов, порожденных для по­требностей и вместе с тем осуществленных в системе потребностей, то и она всегда выступает как протеическая, постоянно изменяющаяся реальность. Таким образом, напрасны любые усилия изучать технику как самостоя­тельное образование, как нечто, направляемое одним-единственным вектором, а тем более - заранее известным. Идея прогресса, гибельная во всех отношениях, когда она использовалась некритически, и здесь сыграла свою роковую роль. Ведь подобная мысль предполагает, что человек всегда хотел, хочет и будет хотеть одного и того же; иначе говоря, данное понимание прогресса исходит из постоянства, самотождественности жизненных стремлений, как будто и в самом деле единственным изменением на протяжении всех времен явилось поступательное развитие, достижение единственного desideratum (желаемого). Истинно совершенно обратное: идея жизни, облик благополучия менялись бесконечное число раз и порой столь радикально, что так называемые «технические достижения» оставлялись без всякого внимания и даже самый их след испарялся. В иных случаях - и, как известно, так бывало чаи всего - и изобретатель, и изобретения подвергались яростному гонению, словно речь шла о тяжком преступлении. И если ныне мы испытываем прямо противоположное обо­стренное чувство, страсть к открытиям, то это не значит, что так было всегда. Наоборот, человечество обычно испы­тывало загадочный, космический ужас перед открытиями, как будто бы в них наряду с несомненным благом заклю­чалась чудовищная угроза. Да и мы наряду с энтузиазмом разве отчасти не испытывали подобного опасения? Какой горький и драматичный урок можно было бы извлечь из исторического описания технических открытий, которые, будучи однажды сделанными и казавшиеся «вечными до­стижениями» — ktesis els act, — внезапно затем улетучива­лись, испарялись и были окончательно позабыты!