геополитика. мухаев

порядка 1,5 млрд долл., которые Душанбе тщетно пытается полу- чить от Москвы. Ситуация усугубляется тем, что в начале 2010 г. в Таджикистане должны состояться парламентские выборы и властям необходимы средства на социальные нужды.

Президент Э. Рахмон заявил о необходимости расширения сферы использования государственного языка. Он подверг критике граждан своей страны за плохое владение таджикским и распорядился создать Комитет по языку и терминологии. Цель — очистить таджикский язык от «чуждых и искусственных элементов», под которыми, судя по всему, подразумевается русский язык. Законопроект предполагает лишение его статуса языка межгосударственного общения. Проект нового закона о языке фактически запрещает использование русского языка в официальной сфере. По словам Рахмона, это повысит национальное самосознание и чувство патриотизма таджикского народа. Эксперты же полагают, что таким образом господин Рахмон рассчитывает выбить из Москвы финансовую помощь для задыхающейся от нехватки средств экономики Таджикистана.

С 1989 г. государственным языком республики является таджикский, а языком межнационального общения — русский. На каком из них говорить, по закону решали сами граждане. Русский язык активно используется и в делопроизводстве, в том числе государственном, так как многие чиновники не владеют таджикской деловой лексикой. Даже многие из ложащихся на стол президенту Таджикистана аналитических записок и прочих служебных документов написаны на русском. Новый законопроект такую практику запрещает. Отныне, согласно нововведениям, общаться с органами государственной власти, предприятиями и учреждениями и получать информацию можно будет только на таджикском. В законопроекте полностью исключено понятие «язык межнационального общения». По мнению местных экспертов, принятие нового закона — удар по собственным гражданам. В советское время среди таджикской элиты считалось престижным получить образование на русском. За годы независимости ситуация изменилась. Русский хотя и оставался языком межнационального общения, его использование постоянно ограничивалось. Количество русских школ сократилось до десятка, а в национальных русский язык преподается как иностранный, русская литература же вовсе исключена из программы обучения. Сказывается нехватка кадров. Многие учителя, получавшие заработную плату в 5—7 долл., вынуждены были либо сменить профессию, либо податься на заработки в Россию. В результате сегодня таджикская молодежь с трудом изъясняется на русском. А ведь большая их часть едет на заработки в РФ. Между тем знание русского языка — это, прежде всего, защита прав таджика, который едет на работу в Россию, особенно после того, как Москва ввела для трудовых ми-

грантов обязательный языковой экзамен. Что же касается русскоговорящих граждан Таджикистана, которых около 1%, то их мнение при разработке нового закона не учитывается. Таджикистан же таким образом продемонстрировал направление своей государственной политики. Время для подобного заявления выбрано не случайно, накануне официального визита президента РФ Д. Медведева. Судя по всему, это политический месседж об изменении внешнеполитического курса. Это политическое заявление, оно ошибочно как для Таджикистана, так и для его граждан. Ведь Республика Таджикистан не сможет полноценно развиваться без русского языка. Москва может рассматривать принятие нового закона о языке как «враждебный акт» и предпримет ответные действия, например, введет визы для таджикских граждан. В условиях кризиса и безработицы это грозит Таджикистану социальным взрывом.

 Узбекистане русский изучается в школах и вузах. Но при поступлении на работу обязательно знание узбекского языка. В Туркмении в период правления Ниязова русский язык был полностью вытеснен, преподавание велось исключительно на туркменском. Закрыты русский театр и единственная школа. Нынешний президент Г. Бердымухамедов постепенно возвращает русский в республику. Вновь открыли школу и выделили новое здание для русского театра. В Казахстане, где русскоязычное население составляет около 40%, русский язык имеет статус официального. Делопроизводство ведется на двух языках. На Украине русский является языком национального меньшинства и его статус закреплен в 2003 г. в Европейской хартии. Хотя родным его считают 50% жителей страны. А русскоязыч- ные граждане востока и юга Украины требуют придать языку статус второго государственного. С недавних пор на Украине запрещен показ фильмов на любом языке, кроме украинского. В Армении, Азербайджане доля русскоязычного населения невелика — русский хотя и получил статус языка межнационального общения, но конституционно это не закреплено.

Парадокс сегодняшней ситуации состоит в том, что пока ослабление русского культурного влияния и вытеснение русского языка на первый взгляд ничем не компенсируются. Надежды новых постсоветских элит в Закавказье и Средней Азии на то, что на смену русскому языку со временем придет английский или турецкий, пока не оправдались. Для массового распространения этих языков на обширных постсоветских пространствах нет ни соответствующих условий, ни финансовых средств. Даже в США идея внедрения английского языка в систему постсоветского образования не полу- чила пока поддержки.

Однако если посмотреть глубже, то окажется, что возникший социокультурный вакуум сегодня в большинстве постсоветских государств заполняет исламский фактор: активное распространение исламского культурного влияния. Усиление влияния исламистов ведет к активизации радикальных партий и организаций, что особенно заметно в политической культуре центральноазиатских государств. Можно с большой долей вероятности предположить, что в перспективе возможна не только легализация исламистов, но и их участие во власти. Это уже произошло в Таджикистане, где правительственная коалиция включает объединенную таджикскую оппозицию, в которой основную роль играет Партия исламского возрождения Таджикистана. Националистические настроения умело подогреваются Западом, что в условиях ослабления русского культурного влияния неизбежно будет приводить к повторению «таджикского» политиче- ского варианта.

Российские геополитики справедливо подчеркивают, что в постсоветском пространстве сегодня испытываются новые глобальные технологии, сутью которых является политическая дестабилизация

èнарушение статус-кво государств без применения военной силы. К числу таких технологий относится подкуп элит; «развращение свободой»; поощрение этносуверенитетов; поощрение русофобии окраин

èнационального нигилизма с тем, чтобы убедить русских, что «быть русским — стыдно»; деморализация и дегуманизация общественного сознания через культурную экспансию и вестернизацию культуры; захват плацдармов в решающих областях национальной экономики; перевод внутриполитических отношений в режим «битв олигархов»; разрушение дееспособных национальных экономических и других структур; поддержание перманентного реформирования органов государственной власти и достижение состояния безвластия в стране; перевод государства в режим зависимости от всего «извне».

Москва изначально избрала тактику невмешательства в развитие политических процессов в новых независимых государствах. Во многом именно поэтому постсоветское пространство за прошедшее десятилетие отмечено процессами архаизации и демодернизации, сужением ареала европейского Просвещения. Объективно доминирующей политической тенденцией стало развитие авторитарных политических режимов на границах Российской Федерации, в которых в той или иной форме осуществляются подавление и нарушение прав русскоязычного населения и других нетитульных этносов. Наиболее

жесткий из существующих режимов сегодня в Туркменистане. В Казахстане и Узбекистане национальные противоречия имеют тенденцию к усилению. Туркменистан, географически защищенный Казахстаном от какого-либо прямого контакта с Россией, активно

развивает политические связи с Ираном в целях ослабления своей прежней зависимости от России и получения доступа на мировые рынки. Большинство республик Средней Азии пользуются значительной поддержкой Турции, Саудовской Аравии, Ирана и Пакистана. Как мы уже отмечали, происходит формирование враждебных России «осей» и коалиций. Примером может служить наметившаяся «ось» Киев — Ташкент — Баку — Тбилиси.

Развитие геополитических противоречий в постсоветском пространстве может привести к двум основным сценариям: либо восторжествует идея реинтеграции постсоветского пространства, либо победят центробежные силы, враждебно настроенные по отношению к России. При этом очевидно, что усиление националистических диктатур — это окончательное поражение и пресечение традиций высокого Просвещения и в долгосрочном плане — это путь войн.

Уже сегодня существует несколько опасных очагов напряженности, где пока не ведутся широкомасштабные военные действия, однако ситуация остается взрывоопасной, а ее развитие — непредсказуемым. На Кавказе сохраняется угроза возобновления «замороженных» конфликтов между Арменией и Азербайджаном (из-за Нагорного Карабаха), постоянно «тлеет» очаг напряженности в Чечне, сохраняется опасность военных столкновений по линии грузино-абхазского вооруженного конфликта. Конфликты в Центральной Азии провоцируют региональные, этнические и религиозные противоречия. Гражданская война в Таджикистане, вооруженные столкновения на юге Ферганской долины, на границах Узбекистана, Таджикистана и Киргизии превратили Центральную Азию в «евразийские Балканы».

13.3.Ƚɟɨɩɨɥɢɬɢɱɟɫɤɢɟ ɩɟɪɫɩɟɤɬɢɜɵ Ɋɨɫɫɢɢ

ɢɦɨɞɟɥɢ ɪɟɝɢɨɧɚɥɶɧɨɣ ɢɧɬɟɝɪɚɰɢɢ ɩɨɫɬɫɨɜɟɬɫɤɨɝɨ ɩɪɨɫɬɪɚɧɫɬɜɚ

ȼ ɩɨɢɫɤɚɯ ɝɟɨɩɨɥɢɬɢɱɟɫɤɨɣ ɢɞɟɧɬɢɱɧɨɫɬɢ: ɬɪɟɧɞɵ ɩɨɫɬɫɨɜɟɬɫɤɨɝɨ ɩɪɨɫɬɪɚɧɫɬɜɚ

В последнее время наметилась еще одна новая тенденция в геополитике постсоветского пространства: на территории СНГ началось размежевание по интересам в экономической и военно-политичес- кой областях. С одной стороны, активизируется ГУАМ — Грузия, Украина, Азербайджан и Молдавия (с 1999 по 2005 г. ГУУАМ — в организацию также входил Узбекистан), с другой — Таможенный союз, преобразованный в ЕврАзЭС (Евразийское экономическое сообщество), — Казахстан, Белоруссия, Киргизия, Таджикистан и

Россия. При этом последний формируется как самостоятельная региональная система, особенно в связи с конфликтами в Афганистане и Таджикистане, с исламским фактором и каспийской нефтью. Хотя основными причинами создания двух этих организаций являются экономические факторы, не исключено, что в случае обострения политической обстановки страны, входящие в эти блоки, будут оказывать друг другу и военную помощь. Несомненно, военно-поли- тические размежевания на постсоветском пространстве усиливают напряженность и нестабильность в Евразии.

Россия по совокупному геополитическому потенциалу могла бы претендовать на роль стабилизирующего фактора в Евразии. Стремление сохранить в Кавказском, Каспийском и Центрально-Азиатском регионах свое экономическое и военно-политическое присутствие, ответственность за судьбу этнических русских, проживающих в конфликтных зонах, прямое воздействие нестабильности в постсоветском пространстве на этнополитическую ситуацию в пригранич- ных районах Российской Федерации, необходимость предотвращать угрозу распространения религиозного экстремизма и терроризма — все эти причины заставляют Россию так или иначе участвовать в конфликтах Закавказья и Центральной Азии.

Российские геополитики отмечают, что военное присутствие, пребывание российских воинских подразделений за пределами своей страны не обеспечивают Москве ожидаемого политического и экономического влияния в ближнем зарубежье. Российские воинские и пограничные контингенты, сделав «грязную работу» по прекращению кровопролития, часто становятся объектом манипулирования для политиков противоборствующих сторон.

Между тем умелый акцент на миссии миротворчества в постсоветском пространстве мог бы помочь России решить сразу две задачи: оказывать влияние на геополитическую ориентацию новых независимых государств и поддерживать стабильность на своих границах. Давно известно: тот, кто играет роль миротворца, одновременно обладает и контролем над пространством конфликта. Статус и функции миротворческих военных подразделений должны быть хорошо проработаны юридически и прочно закреплены в документах СНГ, чтобы исключить возможные политические спекуляции. Пока этого не произошло, Запад старается всеми силами интернационализировать миротворческие акции России в целях ограничения ее геополитического влияния.

Поспешный вывод российских военных баз из постсоветских республик обычно приводил к обострению «замороженных» конфликтов. Так, Россия раньше срока вывела свои базы из Грузии, что сподви-

выступают Турция, Туркменистан и Узбекистан. В северный блок входят Россия, Китай, Иран, Казахстан, Киргизстан, Таджикистан. При таком геополитическом раскладе сил России надо либо наращивать свое экономическое и военно-политическое присутствие в постсоветском пространстве, что во многом по экономическим причинам является пока непосильной задачей, либо вести активную дипломатическую работу по созданию работоспособной системы коллективной безопасности в СНГ.

Если последнего не произойдет, то страны СНГ в поисках других миротворцев станут все чаще апеллировать к Западу, ООН, ОБСЕ, что уже отчасти и происходит. Запад активно поддерживает эти устремления, чтобы сделать конфликты постсоветского пространства объектом геополитического торга с Россией. Манипулирование конфликтами становится одним из важных элементов нефтяной политики: игры вокруг каспийской нефти имеют скрытый геополитический подтекст, суть которого — противодействие интеграции постсоветского пространства. Очевидно, что существует определенная связь между «картой конфликтов» и «картой маршрутов»: почти все предполагаемые маршруты нефтепроводов пролегают че- рез зоны этнических конфликтов.

Ɇɨɞɟɥɢ ɪɟɝɢɨɧɚɥɶɧɨɣ ɢɧɬɟɝɪɚɰɢɢ ɩɨɫɬɫɨɜɟɬɫɤɨɝɨ ɩɪɨɫɬɪɚɧɫɬɜɚ

Сохранение геополитического и геостратегического влияния России на постсоветском пространстве возможно при известном балансе интересов с бывшими республиками СССР. Политика интеграции, проводившаяся Россией в 1990-е, воспринималась правящими элитами бывших республик СССР как покушение на их суверенитет и не принесла практических результатов. Проектов интеграции постсоветского пространства было немало, но всякий раз они сталкивались

ñразличными препятствиями.

1.Проект либеральной интеграции — Содружество Независимых государств (СНГ) — предполагал создание единого экономического пространства, реставрацию хозяйственных связей. Он вызвал критику как внутри, так и извне, поскольку в нем видели имперские устремления России. Одним из первых, кто подверг критике идею «реставрации русского империализма», был З. Бжезинский. По его мнению, «упор на «ближнее зарубежье» не был просто политически мягкой доктриной регионального экономического сотрудничества. В ее геополитическом содержании имелся имперский контекст. Даже в довольно умеренном докладе в 1992 г. говорилось о восстановившейся России, которая в конечном счете установит стратегическое

«Евразийское единство» Назарбаева подводило обоснование под механизм равновесного с Россией участия субъектов в СНГ, а также необходимость консенсусного голосования. Казахстанский лидер понимал, что все постсоветские президенты легко согласятся с этим выгодным принципом, он надеялся, что они окажут хотя бы общую риторическую поддержку «евразийству». В свою очередь, автор инициативы получал роль модератора политэкономических процессов и статус неформального лидера Содружества. В версии Назарбаева «евразийство» было далеко не «маршрутной картой» формирования реального союза постсоветских государств Евразии, зато несло определенный романтический мотив возвращения к утраченному на новом витке развития и могло принести реальные политические дивиденды. Одним словом, это был замечательный политтехнологический продукт.

В России на высшем уровне назарбаевскую инициативу встретили с одобрением, что понятно, учитывая ее формально отдаленное родство с доктриной российских евразийцев. В России также искали обоснование для постсоветского единства бывших республик, хотя более актуальной виделась задача нащупать собственный российский путь развития: вспомним дебаты о национальной идее. Правда, при более глубоком рассмотрении оказывалось, что казахстанское «евразийство» несет содержание, не вполне совпадающее с его российским пониманием. В Москве были убеждены, что объединение СНГ должно учитывать вклад каждого государства в структуру, а следовательно, равноправия в этой структуре быть не может. Поэтому в данном случае «евразийская» риторика не имела значения, главное — сам принцип. Но коль скоро Россия опоздала придать этой инициативе нужный импульс, а Назарбаев уже развернул ее в своем ключе — Москва не стала развивать эту тему. Вплоть до прихода Путина на арену СНГ. Тогда «евразийская» риторика стала наполнять экспертные обсуждения совместной работы в рамках ЕврАзЭС.

Предложение Назарбаева оказалось странным сплавом единого экономического пространства в сочетании с независимым национальным строительством и суверенной внешней политикой каждого участника СНГ. Многообещающе прозвучав в вакууме после краха

СССР, теперь такие разговоры выглядят наивно. Поэтому сегодня «евразийство» Назарбаева редуцированно сугубо до технологии региональной интеграции: вслед за Таможенным союзом известная инициатива Назарбаева о создании единой валюты в рамках ЕврАзЭС. Общее ментальное пространство пытаются выстроить по линии социокультурных связей: его же предложение по созданию единого образовательного пространства.