К счастью, оставалось еще воскресенье. Обсудив ситуацию с леди Блессингтон, он решил немедленно уехать во Францию и после непродолжительных сборов в три часа ночи отбыл, захватив с собой минимум вещей. Вечером в воскресенье он уже был в Париже, а леди Блессингтон осталась, чтобы руководить распродажей имущества. Седьмого мая 1849 года объявили аукцион, и вся обстановка Гор-Хауса была выставлена на торги. Леди Блессингтон сделала все необходимые распоряжения относительно распродажи, позаботилась о том, чтобы обеспечить преданных слуг, написала прощальные письма друзьям и уехала, чтобы не видеть тяжелого зрелища.

Давние соперницы, чопорные и родовитые английские леди, ревностно следившие за ее светскими успехами, теперь торжествовали. Они с удовольствием осматривали вещи перед распродажей, злорадно комментируя финансовый крах хозяйки модного салона. На аукционе некоторые из друзей дома выкупили отдельные сокровища леди Блессингтон, а затем послали их ей в подарок. Бульвер-Литтон приобрел раритетный трехтомник Байрона, переплетенный самой леди Блессингтон, и отправил ей в Париж. Теккерей оставил в дневнике грустную запись о посещении разоренной гостиной, где он провел столько приятных часов.

Повторилась интересная закономерность, которая уже имела место на аукционе Christie's при распродаже личных вещей Браммелла: за мелкие безделушки платили большие деньги, а крупные и ценные лоты уходили за сравнительно скромные суммы. Компактные мемориальные безделушки, вероятно, оказались притягательнее в силу своей концентрированной символической насыщенности.

412

Аналогично разыгрывался сюжет с драгоценными вещицами, ранее принадлежавшими знаменитым француженкам: игольник мадам де Севинье, подушечка для булавок мадам де Ментенон и часы с портретом мадам Помпадур были приобретены в свое время леди Блессингтон в Париже, а теперь перешли к новым хозяевам. Портрет леди Блессингтон кисти Лоуренса всего за 336 фунтов был куплен лордом Хертфордом и впоследствии передан в музей. Тем не менее после аукциона выяснилось, что вырученных денег достаточно, чтобы расплатиться со всеми кредиторами.

Однако после всех хлопот и волнений здоровье леди Блессингтон было серьезно подорвано. Переехав в Париж, она прожила там очень недолго и пятого июня 1849 года скончалась от сердечного приступа. Граф д'Орсе был поражен скорбью и долго не мог прийти в себя после смерти «дорогой матушки». По его проекту для захоронения был построен мавзолей в виде пирамиды, английскую эпитафию сочинил Барри Корнуэлл, а латинскую - У.С.Лэндор.

Граф д'Орсе в Париже снял мастерскую - единственное, что было ему по средствам - и жил два последних года, делая портреты и скульптуры. Буквально за несколько месяцев до его смерти Луи-Наполеон наконец вспомнил о нем и назначил его министром культуры. Но эта милость запоздала — граф был уже тяжело болен.

Фортуна отвернулась от него, и это сказалось прежде всего в хронометраже повседневности: все события в его жизни стали происходить не вовремя, в неправильный момент и в неправильном месте, начиная с его домашнего заключения и вплоть до запоздавшей милости Луи-Наполеона. Синдром «не вовремя» - признак утраты харизмы, когда человек перестает быть в ладу с самим собой и с миром.

Один из героев романа «Годольфин», явным прототипом которого был д'Орсе, говорит: «Я стал знаменитостью - и это погубило меня. Они не могли ни пообедать, ни поужинать без меня, в мое отсутствие вино не пьянило, забавы не веселили. Что им было до того, что я, подвластный их развлечениям, неумолимо залезал в долги, идя навстречу будущим несчастьям, позору, покалеченной судьбе и ранней гибели?...Моя жизнь делится на две эпохи - сначала меня использовали и превозносили, а потом выбросили на улицу помирать с голоду»29.

Возникает естественный вопрос: почему же харизма графа д'Орсе не выручила его в критический период его жизни? Почему даже друзья не смогли помочь или просто отвернулись, когда у графа начались финансовые проблемы? Ведь дендистская гордая поза, как мы знаем, вовсе не сводится к наличию денег, и до определенного момента можно даже бравировать их отсутствием. Как замечает Серж Московичи, «харизма - это «власть антиэкономического типа», отказывающаяся от всякого компромисса с повседневной необходимостью и ее выгодами»30. Романтически-сакральная сущность харизмы требует регулярного подтверждения демонстративными действиями, смелыми эскападами, «чудесами», и если это невозможно в силу небла-

413

Граф д'Орсе в своей мастерской. 1852 г.

гоприятных обстоятельств, происходит «рутинизация» харизмы и последующий разрыв эмоциональных связей между кумиром и поклонниками. Утрата харизматического авторитета сопровождается такими симптомами, как коллективное возвращение к рациональности и исчезновение флера, магической притягательности лидера, желания подражать ему.

Вебер использует для описания этого процесса такие метафоры, как охлаждение или затвердевание жидкости, пробуждение от гипноза. Однако это реакция извне, а ведь и в самой харизматической личности есть нечто, что способствует подобному «остыванию». Мы уже фиксировали, что в харизме всегда чувствуется привкус «иного» - как «французскость» в дендизме д'Орсе, тендерная амбивалентность разодетых щеголей, или некая чисто физическая «отмеченность».

Иностранцу или «меченому» человеку прощаются до поры до времени многие ошибки, которые непозволительны для «своих», - он может играть не по правилам, на его поведение будут смотреть сквозь пальцы и даже поощрять. При подобном исходном раскладе можно стать и лидером, и шутом: ведь всякие специфические особенности, обычно воспринимающиеся как отклонения от нормы, будут трактоваться как занятные чудачества или даже достоинства. Однако и опасность не за горами: «На этого аутсайдера возлагается задача выбраться из беспорядка, угрожающего существованию, и показать, как действовать. На бытовом языке можно сказать, что этот человек,

которому нечего терять, принимает на себя риск "запятнаться", когда все другие не могут этого сделать, не повредив своему положению. Но в случае неудачи группе легче оттолкнуть его и сделать козлом отпущения, чем если бы речь шла об автохтоне (т.е. о "своем". - О.В.)»31. Таким образом, «иное» в денди, придающее дразнящую завлекательность его контуру, при изменении обстоятельств начинает работать как программа саморазрушения, превращая его в идеальную жертву, отчужденный объект-фетиш, подлежащий изоляции (что в случае с д'Орсе так ясно выразилось в его домашнем заключении на протяжении семи лет).

Беспрепятственной объективации, безусловно, способствовала и эстетическая завершенность образа графа д'Орсе, его дендистская графическая грация - как в картинке

414

санной прогулки или в зарисовке лорда Ламингтона. Эта предметность создавала дополнительную «упаковку» его образа, отводя ему особое место, вне обычной системы критериев. Показательно, что по отношению к нему самые разные люди использовали весьма сходные метафоры: «бабочка», «жук-долгоносик», «стрекоза», «колибри». Эти метафоры выражают яркость, маленький размер и хрупкость, что довольно парадоксально при его большом физическом росте, но абсолютно закономерно, исходя из внутреннего смысла: недолговечность, жертвенная обреченность в грубом и жестоком мире. Хрупкость пестрой бабочки - лейтмотив жизненного сюжета графа д'Орсе.

Настоятельность этого дискурса особенно заметна, если сравнить судьбу графа д'Орсе с судьбой леди Блессингтон. Ведь настоящей жертвой в их отношениях совершенно очевидно была именно она, фактически многие годы содержавшая д'Орсе своим трудом и подорвавшая свое здоровье из-за его нарциссического эгоизма. Но история выбрала своим героем не ее, а «короля всех денди» и снабдила его красивой легендой. Дендистская биография как особым образом организованный текст оказалась более убедительной и долговечной конструкцией.

Если сравнивать по этому параметру д'Орсе с Браммеллом, то прежде всего становится очевидно, что мы имеем дело с разными дендистскими биографиями. История Браммелла изобилует анекдотами, остроумными словечками и образует в итоге героическое повествование о великом реформаторе моды. О графе остались менее сюжетные, но более эмоционально насыщенные благожелательные воспоминания друзей. Появившийся в 1844 году роман Д.Миллса «Д'Орсе или модные безумства» был, к сожалению, сугубо бульварным по жанру. Хотя д'Орсе был при жизни знаменит не менее Браммелла, вокруг него все же не сложился дендистский фольклор. Осталась мифологическая легенда о красавце-полубоге и непередаваемая, но безотказно действующая магия его имени и харизмы.

Оба были признанными лидерами моды для своего поколения, но проповедовали разные принципы. Стиль д'Орсе во многом противоположен минимализму Браммелла. Его любовь к ярким тонам, золотым украшениям, континентальная экстравагантность не понравились бы Браммеллу. Собственно, д'Орсе и выделялся пестрой

бабочкой на общем суровом фоне именно оттого, что в целом в мужском костюме сороковых годов победила браммелловская сдержанность. Его эксперименты с цветом и фасоном отразились как стилистическая тенденция позднее, в эстетическом и богемном костюме конца XIX века, но это была маргинальная линия.

Важное различие двух денди кроется в аспекте телесности. Браммелл был подчеркнуто неспортивен и недолюбливал все традиционные английские развлечения на свежем воздухе. Д'Орсе с первого взгляда поражал своим атлетизмом и был прославленным знатоком лошадей и охоты, представляя (будучи французом, - в этом кроется забавный парадокс!) классический тип английского денди-спортсмена.

415

Телесность Браммелла в основном находила выражение в нарциссической чистоплотности; его отношения с женщинами, очевидно, были главным образом платоническими. Эротическая репутация графа д'Орсе (при всей недоказанности фактов) настолько возбуждала умы современников, что придавала его харизме соблазнительный оттенок победительно-аморального сексуального шарма, чему, вероятно, во многом способствовал вызывающий стиль одежды. При том, что обоих денди упрекали в некоторой женственности из-за чрезмерного внимания к нарядам, Браммелл все же больше воспринимался как традиционный кавалер, а д'Орсе - как гендерно неопределенный щеголь.

Интересно, что про Браммелла не говорили «божественный» или «высшее существо», что то и дело звучало в адрес графа д'Орсе как будто превосходил человеческие измерения по всем критериям - высоким ростом, броскими костюмами, ярко выраженной женственностью черт и одновременно подчеркнутой мужественностью телосложения, атлетизмом и спортивностью. Ему не хватало обычной шкалы человеческих достоинств, его личные качества простирались за общепринятые границы.

Хотя д'Орсе, как и Браммелл, играл роль признанного арбитра элегантности, он не был суров в своих оценках и никому не навязывал свой личный вкус, возможно, осознавая собственную исключительность. Французская галантность всегда оставалась при нем. Д'Орсе был лишен браммелловской язвительности. Единственный известный случай, когда он довольно мягко выразил свое неодобрение, произошел в отношениях с приятелем - актером Уильямом Макреди32. После первого представления «Ришелье» он зашел к Макреди, и тот спросил его, какие у него пожелания. «Вам надо сутану пошире», - ответил д'Орсе33, беззлобно намекая тем самым, что ни пьеса, ни исполнение серьезного обсуждения не заслуживают.

Браммелл, напротив, был недосягаемым перфекционистом и всех судил с высот своего совершенства: его тонко настроенный взгляд умел не видеть несоответствующее изысканному дендисткому вкусу, и он отказывался даже называть предметы по именам, если они, как он считал, не были достойны этого названия, - достаточно вспомнить его хрестоматийную ироническую реплику «Вы это называете "фрак"?»

Наконец, главнейшее различия заключается в типе харизмы двух денди. Браммелла уважали и боялись в обществе из-за его холодности, а д'Орсе, напротив, горячо любили. Д'Орсе внушал окружающим радость и уверенность в себе приветливым обращением. В этом кроется наиболее привлекательный аспект его дендизма - все хотели подражать ему самым естественным образом, потому что он внушал желание жить лучше, красивее, раскованнее, - в его присутствии даже в самой заурядной натуре пробуждалась игра воли.

Гедонизм графа вначале включал инстинкт подражания на бессознательном уровне - импульсивно всем хотелось получать такое же наслаждение от жизни, от еды, одежды, лошадей. Он был проводни-

416

ком колоссальной жизненной энергии, огненной магмы чувственных радостей, активируя пульс желания в людях, которые из-за своей флегматичности или закрытости, возраста или болезней давно забыли, что такое страсть или острое сенсорное удовольствие, азарт погони за удовольствием. Тем самым срабатывал первый, самый простой уровень харизмы - механизм «заражения», подключение к энергии коллективного чувственного бытия, вступление в полноценный контакт с реальностью.

Но этого мало - д'Орсе всем подавал надежду на осуществление желаний! Каким образом? Благодаря своей уникальной приветливости, благосклонности и легкому характеру. Как раз на этой стадии другие лидеры моды часто отпугивают своей недоступностью или язвительностью, как Браммелл, что лишь порождает в потенциальном поклоннике ощущение собственной неполноценности. Д'Орсе, наоборот, притягивал, авансом одаряя своей дружбой и тем самым внушая столь необходимую всем иллюзию, что до совершенства рукой подать, - залогом этого было теплое отношение графа, как бы отмечающее избранника. Тем самым он становился для каждого зеркалом, в котором человек видел свое лучшее Я и начинал успешно действовать, исходя из новообретенного самоуважения. Рядом с ним желание стать лучше казалось естественным и осуществимым - включался магический кругооборот подражания и желания, исполнения желаний из-за возросшей уверенности в себе: при незаметной помощи графа человек обретал мечту - проекцию своего идеального Я, которая делалась реальностью. «Под чарами Диониса не только вновь смыкается союз человека с человеком... Теперь раб - свободный человек, теперь разбиты все неподвижные и враждебные границы, установленные между людьми нуждой, произволом и "дерзкой модой"... Он чувствует себя богом, он сам шествует теперь восторженный и возвышенный; такими он видел во сне шествующих богов», - писал Ницше о дионисийстве34.

В этом контексте можно по-новому понять все аффективные признания в дружбе со стороны столь разных и часто изначально недоброжелательно настроенных людей. Волшебный пароль «Мой друг - граф д'Орсе» открывал двери в мир молодых, модных, красивых и счастливых. Доброжелательность графа способствовала возвращению к легкости и радости бытия, актуализируя исходное этимологическое смысловое поле харизмы: желание - побуждение - радость.

Возможно, частично секрет магнетического обаяния графа заключался в особой детскости, присущей характеру д'Орсе. В ряде случаев он вел себя как большой ребенок. Это касается и его непосредственности, и способности

искренне желать, переживать и выражать свои чувства - однажды, когда леди Блессингтон выругала его за какуюто оплошность, он расплакался, как ребенок. Не полюбив с самого начала свою будущую супругу, граф не смог притворяться или заставить себя привыкнуть к ней - дети не умеют симулировать то, что они не

417

чувствуют. Порой он действовал совсем по-мальчишески: увидев в трактире нацарапанную на окне оскорбительную надпись в свой адрес, взял апельсин и, повертев его в руке, метко швырнул в стекло.

За эту неутраченную с возрастом способность спонтанно реагировать, пренебрегая условностями, за эту заразительную веселость многие и любили его. Конечно, такая детскость могла напоминать форсированный инфантилизм - так, он предпочитал особо не вникать в финансовые проблемы, пока жизнь позволяла, и спокойно предоставлял леди Блессингтон право заботиться о своем материальном благополучии. О леди Блессингтон он, что симптоматично, не раз отзывался как о своей «дорогой матушке» - их отношения в последние десятилетия, по всей видимости, строились как между матерью и сыном.

Подобная детскость и беспечность - оборотная сторона непосредственности и умения искренно желать и радоваться осуществлению желаний. Это светлый, гедонистический лик дендизма, в принципе отличающийся от «взрослого» рационализма эпохи Регентства.

В более позднюю эпоху гедонистическая составляющая дендизма превращается в эстетизированную чувственность Оскара Уайльда. В романе «Дориан Грей» провозглашается неизбежность «нового гедонизма» как грядущей жизненной философии: «Да, прав был лорд Генри, предсказывая рождение нового гедонизма, который должен перестроить жизнь, освободив ее от сурового и нелепого пуританства, неизвестно почему возродившегося в наши дни. Конечно, гедонизм этот будет прибегать к услугам интеллекта, но никакими теориями или учениями не станет подменять многообразный опыт страстей. Цель гедонизма - именно этот опыт сам по себе, а не плоды его, горькие или сладкие. В нашей жизни не должно быть места аскетизму, умерщвляющему чувства, так же как и грубому распутству, притупляющему их. Гедонизм научит людей во всей полноте переживать каждое мгновение жизни, ибо и сама жизнь - преходящее мгновение»35.

Уайльдовский гедонизм отличается от жизнелюбия графа д'Орсе, во-первых, своей отрефлектированностью, концептуальной законченностью. Во-вторых, он подразумевает важность любых чувственных впечатлений для «опыта страстей» независимо от их источника и морального потенциала. Для эстетического гедонизма «цветы зла» наиболее притягательны. Эти холодные оттенки спектра отсутствуют в харизме графа д'Орсе. Его гедонизм окрашен в светлые, теплые тона.

До самого конца его отличало острое желание жить на полной скорости. Как гласит легенда, в один из последних дней, болея, он слушал, как племянница играла ему на фортепьяно вальс. «Быстрее, еще быстрее!» - попросил граф. Племянница прибавила темп игры. «Быстрее, еще быстрее!» - Когда она, исполнив несколько головокружительных вальсов, обернулась, граф д'Орсе был уже мертв. Бабочка выпорхнула на свободу.

418

1.В 2003 году вышла новая биографическая книга о графе д'Орсе: Foulkes N. Last of the dandies: The scandalous life and escapades of Count d'Orsay. Little: Brown, 2003.

2.Sadleir M. Blessington-d'Orsay. A masquerade. L., 1933. P. 98.

3.Барбе д'Оревильи Ж. О дендизме и Джордже Браммелле. М.: Независимая газета, 2000. С. 79.

4.Там же. С. 134.

5.В архаических культурах есть понятие, в чем-то родственное харизме - «судьба» в значении «личная доля, участь, везение, жизненная сила». Согласно А.Я.Гуревичу, у древних германцев

и скандинавов, например, существует «hamingja» - «это и личная удача, и дух-охранитель отдельного человека, который может стать видимым ему в кризисный момент жизни и либо умирает вместе с ним, либо покидает его после смерти и переходит к его потомку или родичу» (См.: Гуревич А.Я.Диалектика судьбы у германцев и древних скандинавов // Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994.С.152). В таком контексте «состязание или схватка между людьми могут быть истолкованы как сопоставление их "везений" ("Боюсь, что твое везенье осилит мое невезенье"), и даже, что особенно интересно, личная удачливость мгновенно проявляется в поступках, речах и даже физическом облике героя - "по внешности Скерпхедина, одного из персонажей "Саги о Ньяле", окружающие мгновенно узнавали, что он - неудачник"». Получается, что личная судьба создает мощное информационное поле, которое сразу считывается людьми.

6.Цит. по: Московичи С. Машина, творящая богов. М.: Центр психологии и психотерапии, 1998. С. 190.

7.Цит. по: Moers Е. The dandy. New York, 1960. P. 155.

8.Московичи С. Указ. соч. С. 295.

9.Sadleir M. Blessington-d'Orsay. A masquerade. L., 1933. P. 36.

10.Подобные ménage à trois кажутся редким исключением, но на самом деле история знает много примеров таких союзов: см. раздел о герцогине Джорджиане Девонширской.

11.См.: Viel-Castle H. Mémoires de le regne de Napoleon III.

P., 1883. Vol. II. P. 91; более серьезную и аргументированную точку зрения высказывает Майкл Сэдлер: Sadleir

M.Blessington-d'Orsay. A masquerade. L., 1933. P. 45-48.

12.Цит. по: Sadleir M. Op. cit. P. 78.

13.Поэт ошибся относительно места: портрет Байрона граф нарисовал в Генуе.

14.Кипсек (от keepsake - подарок на память) - салонный альманах, содержащий стихи, рассказы и советы по моде. Мода на альманахи возникла с 1825 года. Первоначально это были подарочные издания на Рождество. Кипсеки издавались в виде роскошных книг

с золотым обрезом и в бархатном переплете, с многочисленными

419