кости»35. Обаяние кокотки связано с образом ухоженного и чувственного тела: «Нана, словно ее застигли врасплох с еще влажной после ванной кожей, ежилась, запахивала то и дело расходившиеся полы пеньюара, улыбалась, испуганно выглядывая из кружевных оборок»36. Эротизм влажного тела становится устойчивым топосом женской красоты, и не случайно на полотнах Эдгара Дега 1880-х годов появляется целая серия обнаженных купальщиц.
Однако обычай регулярно принимать ванну на протяжении XIX века был отнюдь не общепринятым. Напротив, существовал целый ряд предрассудков относительно употребления горячей воды: считалось, что теплая ванна расслабляет и способствует нервным расстройствам, потере тонуса. Влажность ассоциировалась со слабостью: «Не следует принимать ванну чаще чем раз в месяц, -рекомендовали воспитатели, — долгое сидение в ванне развивает праздность и расслабленность, неподобающие молодой девушке»37. Частые горячие ванны, по мнению врачей, могли привести к снижению работоспособности — Бальзак, будучи по-дендистски чистоплотным, в период интенсивного писания прекращал принимать ванны, опасаясь утратить творческий настрой.
К мылу тоже относились с некоторым подозрением, опасаясь его «искусственности» и раздражающего действия на кожу. В медицинских трактатах 1840-х годов советовали мыться просто водой комнатной температуры, исключая при этом голову. Старинная максима «Saepe manus, raro pedes, nunquam caput»38 все еще считалась золотым правилом. «Мытье волос часто является причиной головной и зубной боли», - предупреждали медики39. Предпочтение отдавали старинным методам: хорошенько расчесать волосы частым свинцовым гребешком, смазать жиром и затем посыпать отрубями или крахмальной пудрой. Так что жирный блеск причесок европейских красавиц середины XIX столетия имел прочную бытовую основу.
В подобных установках вполне различимы следы древнейших мифологических представлений. Голова издавна считалась неприкосновенной и табуировалась как особо священная часть тела; необходимость помыть или постричь волосы всегда обставлялась всяческими магическими предосторожностями40. Аналогичным образом можно усмотреть мифологическую основу в распространенном убеждении
160
европейцев XIX века, согласно которому женщине не рекомендовалось часто принимать ванну, ибо это могло роковым образом сказаться на ее способности иметь детей. Тут стоит отметить корреляцию между женским, грязным и плодовитостью, характерную для многих культур41.
В общественном сознании того времени существовал еще целый ряд соображений по поводу мытья не столько внешне медицинского, сколько откровенно морального свойства. Оставлять наедине с самим собой в ванне молодого человека означало подвергнуть серьезному испытанию его добродетель. Интерес к собственному обнаженному телу почти автоматически подразумевал следующий шаг - искушение заняться самоудовлетворением. А это для пуританских воспитателей юношества был страшный грех. Поэтому в школах мальчиков обычно водили купаться в реке, теплые же ванны в порядке исключения разрешали больным. Относительно девочек моралистические опасения заходили так далеко, что вообще полагалось мыться в сорочке. Наибольший риск связывали с необходимостью гигиены детородных органов и в интересах скромности рекомендовали проводить весь процесс мытья и вытирания с закрытыми глазами. Для молодых людей, страдающих «тайными пороками», выпускали специальные ортопедические бандажи42.
Подобная паническая сосредоточенность на эротизированной телесности была оборотной стороной ригористического морализма. Гигиенические процедуры, окруженные флером избыточной чувственности, могли быть реабилитированы в глазах общественности только строго научной необходимостью.
Развитие позитивизма и биологии в XIX веке сделало это возможным. На помощь пришли фундаментальные открытия: работы Луи Пастера и Джозефа Листера 1860-х годов сформировали научные представления о вирусах и микробах, а в 1880-е годы уже были идентифицированы бациллы тифа, холеры и туберкулеза. Пастер опроверг прежнюю теорию самозарождения микроорганизмов43 и разработал методы асептики и антисептики. Однако его учение завоевывало признание не сразу. В музее Пастера в Париже часть экспозиции посвящена полемике и дискуссиям по поводу его открытий. Свой институт микробиологии Пастеру удалось создать лишь в 1888 году.
Эта революция в медицине вызвала постепенный переворот во взглядах на личную и общественную гигиену. К концу века уже были приняты
У.Хит. Чудовищная жидкость: вода из Темзы. 1828 г.
161
меры по дезинфекции городских церквей, библиотек, питьевых фонтанчиков. Но самое главное - изменилось отношение к телесной гигиене. На смену видимой телесной грязи пришло понятие незримой инфекции. Были проделаны специальные замеры количества микробов в воде до и после принятия ванны. После серии опытов
П.Ремлингер пришел к выводу, что мытье значительно сокращает количество бактерий на человеческой коже. Отныне вода стала восприниматься как союзник в борьбе против инфекционных болезней. Регулярные ванны теперь пропагандировались как оздоровительное и профилактическое средство. Это был кардинальный сдвиг в истории европейской гигиены.
Анатомия человеческого тела была пересмотрена с точки зрения новых представлений. «Невидимые враги» - микробы - требовали иной бдительности44. Соблюдение чистоты, согласно этим трактовкам, усиливало защитные силы организма и повышало иммунитет. Особое внимание стали уделять новым телесным зонам, о которых раньше крайне редко упоминали в печати: например, появились специальные инструкции, как чистить зубы, чтобы остатки пищи не застревали в промежутках между зубами. Удаление грязи из-под ногтей также воспринималось как борьба с микробами в труднодоступной зоне. Родители стали приучать детей к повседневной гигиене половых органов, к частому мытью рук; в школах запрещали перелистывать страницы, послюнив палец.
Но и в этом, казалось бы, объективном триумфе позитивистского знания вскоре проступили сугубо социальные аспекты. После открытий Пастера внимание публики вскоре обратилось на потенциальные источники инфекции. Гигиеническая пропаганда быстро создала образ врага - люди, занимающиеся физическим трудом, представлялись разносчиками заразы. В домах бедняков, как умудрились подсчитать въедливые исследователи, в 50 раз больше микробов, чем в канализационных трубах. Грязные руки рабочих стали притчей во языцех. Преследуемые страхом дегенерации, буржуазные семьи сторонились «зловонных» трущоб и их обитателей45.
Английский искусствовед Адриан Форти усматривает в подобных проявлениях тенденциозности буржуазные классовые предрассудки, обусловленные доминирующей ролью пролетариата в Европе XIX столетия. «Можно допустить, что средний класс насаждал новые стандарты чистоты, чтобы сопротивляться общественным переворотам и обеспечить себе психологическую безопасность... Помимо общего гуманного импульса, средний класс был материально заинтересован в гигиене пролетариата, поскольку сокращение болезней и смертей среди рабочих позволило бы им больше трудиться и приумножило богатство буржуазии»46. Хотя аргументы Форти явно грешат марксистской прямолинейностью, нельзя и впрямь не отметить социальный вектор в гигиеническом движении. Просветительская работа была действительно ориентирована в основном на малообразованные массы. В этот период печатаются многочисленные инструкции для
162
бедных по обучению азам гигиены. Технологические изобретения также развивались в этом русле.
Всередине века наименее обеспеченные слои - беднота, солдаты, студенты - мылись в общественных банях, однако эта система требовала значительного расхода воды на каждого, и количество клиентов было не столь уж велико. Назрела настоятельная необходимость охватить гигиеническими процедурами как можно большее число неимущих людей, сократив при этом расход воды. Эта задача стимулировала эксперименты со струйной подачей воды и в итоге привела к изобретению такого популярного сегодня способа мытья, как душ. Первые шаги в этом направлении были предприняты во французской армии и в тюрьмах.
В1857 году в 33-м марсельском полку впервые был опробован новый метод: «Солдаты входят в помещение раздетые, по трое, каждый имеет при себе кусок мыла. За три минуты группа моется под вертикальной водяной
струей, затем их сменяет следующая группа...»47 Эксперимент оказался удачным, поскольку он соответствовал армейскому духу строевой дисциплины, хотя были и недостатки: при мытье за столь короткое время солдаты вынужденно толкали друг друга, чтобы успеть попасть под душ.
Дальнейшие усовершенствования шли в двух направлениях: установка распылителя, что способствовало более рациональному распределению воды, и конструкция душевых кабин, иногда поначалу заменяемых занавесками. Подача воды теперь регулировалась армейским офицером, стоящим сверху на лестнице и направляющим струю.
В окончательном виде система коллективного душа закрепилась позднее в тюрьмах. В 1876 году в руанской тюрьме заключенные мылись в восьми душевых отсеках, куда они заходили шеренгами и где подача воды контролировалась надзирателем. Этот способ явно устраивал тюремное начальство своей экономичностью: «В течение часа моются от 96 до 120 заключенных, при этом расходуется от 1500 до 1800 литров воды, что соответствует 6-8 ваннам»48.
Возможность управлять струей воды обусловила специфический «репрессивный» характер душа. Направленная струя холодной воды также использовалась в психиатрических лечебницах, чтобы «вразумить» непокорных больных. Мишель Фуко, анализируя порядки в клинике для душевнобольных Пинеля, отмечал: «У Пинеля душ используется в откровенно карательных, судебных целях; это обычное наказание, налагаемое постоянно заседающим в лечебнице общегражданским судом»49. Сходные методы позднее практиковал в Сальпетриерской больнице известный психиатр Ж.М.Шарко50.
Коллективно-тоталитарный характер мытья в душе исторически сложился как антитеза приватности и комфорту ванных комнат. К 1880-м годам ванная комната стала местом уединения, где совершался интимный ритуал «заботы о себе», что шло вразрез с традиционными обычаями, когда слуги ассистировали хозяевам на всех
163
этапах туалета. В это время наличие отдельной ванной являлось исключительно статусным атрибутом состоятельных буржуазных домов. В рабочих семьях ванные комнаты были редкостной экзотикой вплоть до 1920- х годов.
Дизайн ванной вначале мало чем отличался от других помещений. Это была обыкновенная комната с диваном, ковром, креслами и чайным столиком. Чугунную ванну обшивали по внешней стороне деревом благородных пород, так что она мало чем отличалась от обычного предмета мебели. Ванная мыслилась как частный кабинет или небольшая гостиная, пространство для уединенных мечтаний. В этом смысле характерно жанровое полотно Альфреда Стивенса «В ванне»: женщина с задумчивым видом принимает ванну, в руке у нее цветок, рядом лежит
книга. Роскошь неторопливого сибаритского времяпрепровождения в ванной, ранее бывшая привилегией кокоток, стала достоянием среднего класса.
В свете новых представлений о грязи и инфекции дизайн ванных на рубеже веков претерпел радикальные изменения, резко приблизившись к современной модели. Под влиянием гигиенических требований ванну освободили от деревянной обшивки и добавили ножки, чтобы можно было бороться с пылью под ванной. Все помещение стали отделывать кафелем, причем белый цвет повсеместно вытеснил каштановую гамму. Традиционная мебель исчезла, ей на смену пришли функциональные аксессуары: полочки в стенных нишах, подставки для мыла и губок, вешалки для полотенец. Декор ванной комнаты составлял единый ансамбль. Все должно было сверкать чистотой; светлый цвет кафеля подчеркивал малейшее пятнышко. При проектировании домов ваннам стали отводить место по соседству с хозяйской спальной: «это означало расширение частной сферы в буржуазном образе жизни»51.
Чистота теперь создавала особый привлекательный имидж буржуазного жилища и фактически воспринималась как синоним здоровья. Согласно рекомендациям дизайнеров-гигиенистов, предпочтение отдавалось простым формам мебели и посуды. Во многих семьях стали отказываться от тяжелых декоративных тканей для занавесок и пологов на кроватях, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха и избавиться от лишней пыли. Заметим, что эта тенденция шла абсолютно вразрез с давней традицией убранства буржуазного интерьера. Раньше стремились сократить количество голых поверхностей, застелить все салфеточками, ковриками, заставить пустые углы ширмами, комодами, горками. Жилище в итоге приобретало вид уютного лабиринта, комфортного и обволакивающего пространства. В гендерных терминах подобный тип жилья возможно трактовать как проявление «womb-complex» - подсознательного стремления вернуться «назад», в материнскую утробу (если частично воспользоваться концепцией «травмы рождения» Отто Ранка), в мягкое, округлое пристанище.
164
Если продолжить эту антиномию, то новая эстетика, напротив, тяготеет к мужскому типу структурирования пространства. Контрастные тона, обнаженные поверхности, острые линии, увлечение стеклом и металлом - всем этим приметам было суждено в полной мере развиться в технократических стилях ХХ века. Функциональность предметов, легкость уборки, обилие света, прозрачность и просматриваемость помещения стали основными требованиями конструктивизма Ле Корбюзье в начале 1920-х годов.
Чистота здесь встраивается в ряд приемов минималистской эстетики, но семиотически гигиена при таком раскладе нередко начинает увязываться с образами идеального порядка, что в конечном счете может привести к идеологии тотальной власти и государственного надзора. Легкий оттенок «тоталитарности», уже обозначившийся в семантике душа, без труда развивается по метафорической шкале от частного тела к социальному, от физической чистоты - к благонамеренности. Подобные мотивы уже начинают мелькать и в конце XIX столетия на страницах литературных утопий. У Жюля Верна в утопическом городе Франквиле «дети настолько приучены к чистоте, что приходят в ужас от малейшего пятна на одежде. Индивидуальная и коллективная чистота - главная забота основателей Франквиля. Чистить, чистить безостановочно, чтобы уничтожить грязь, проистекающую от огромного количества людей - такова основная работа центральной власти»52. Сходные пассажи можно найти во многих классических утопиях и антиутопиях нашего века53.
Однако для нас прежде всего важен тот факт, что решающий сдвиг в массовых представлениях о чистом и грязном, подготовивший современное восприятие, произошел именно в 80-90-е годы XIX века. В этот период оформилась привычная для нас модель телесности и окончательно закрепились базовые гендерные стереотипы. Дендистская гигиена, создавшая образ мужчины-чистюли, была одним из векторов в этом увлекательном процессе, во многом изменившем структуры повседневного опыта.
1.Мерсье Л.С. Картины Парижа. М.: Прогресс-Академия, 1995. С. 51.
2.Бальзак О. Блеск и нищета куртизанок // Собр. соч.: В 15 т. М.: Худож. лит., 1954. Т. 9. С. 25.
3.Лютеция - древнее название Парижа происходит от латинского слова «lutum» - грязь. В свое время Lutetia (Parisiorum) - главный город галльского племени паризиев на острове реки Секваны (теперешней Сены). См.: Бальзак О. Златоокая девушка / Коммент. М.Н.Черневич // Собр. соч.: В 15 т. М.: Худож. лит., 1953. Т. 7. С. 590.
4.Бальзак О. Указ. соч. С. 277.
165
5.Вигарелло Ж. Чистое и грязное: телесная гигиена со времен Средневековья // Ароматы и запахи в культуре / Сост. О.Б.Вайнштейн. М.: Новое Литературное Обозрение, 2003. Т. 1.С. 519-557.
6.Подробнее см.: Корбен А. Миазм и нарцисс // Ароматы и запахи в культуре / Сост. О.Б.Вайнштейн. М.: Новое Литературное Обозрение, 2003. Т. 1. С. 322-437.
7.Подробнее см.: Pool D. What Jane Austen ate and Charles Dickens knew. New York: Touchstone, 1994. P. 201-
203.
8.Johnson P. The birth of the modern. Harper Perennial, 1991. P. 754.
9.В античности аккуратностью выделялся не кто иной, как один из первых модников Алкивиад: «Как-то банщик, готовя баню для Алкивиада, налил воды больше обычного; спартанец спросил его: зачем столько? Лучше вылей! Уж больно много воды идет на него одного, как на какого-нибудь грязнулю». Чистоплотность Алкивиада необычна для древних греков, и особенно он должен был выделяться среди спартанцев, которые «ходили немытые, воздерживаясь по большей части как от бань, так и от того, чтобы умащать тело» (См.: Плутарх. Застольные беседы. Л.: Наука, 1990. С. 328, 331).
10.Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М.: Весь мир, 1997. С. 204.
11.Аналогичной маниакальной чистоплотностью отличались некоторые русские денди. Например, Пыляев
повествует о необычайной аккуратности небезызвестного графа Аракчеева, репутация которого, особенно в среде либеральной интеллигенции, была нехорошей. «Государь однажды ночью прислал за ним, чтобы ехать вместе. Вскочив с постели, Аракчеев начал поспешно одеваться; на беду, когда он почти совсем был одет, камердинер по неосторожности капнул со свечи на палевые штаны. Как ни спешил Аракчеев, однако разделся, несмотря на то, что за другими штанами нужно было пробежать несколько комнат. Своим переодеванием он заставил государя прождать пять минут лишних - до такой изысканности доходило у него требование чистоты» (Пыляев М. Замечательные чудаки и оригиналы. М.: Интербук, 1990. С. 109). В этом фрагменте ощутимо авторское осуждение: Аракчеев не должен был заставлять ждать монарха. Однако, с другой стороны, это может характеризовать Аракчеева как по-военному выученного павловца, не допускающего небрежности в мундире.
12.Помимо Клеопатры, ванны из молока ослиц ежедневно принимала римская императрица Поппея, а в XVIII веке молочные ванны любил английский герцог Куинсберри.
13.Jesse W. Ор. cit. Vol. II. P. 202-203.
14.Ibid. Vol. II. Р. 80.
15.Ibid. Vol. II. Р. 198-200.
16.Ibid. Vol. II. P. 204.
166
17.Фрейд уделял немалое внимание симптомам повышенной брезгливости и считал гипертрофированную аккуратность одним из признаков анального характера наряду с бережливостью и упрямством (См.: Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М.: Наука, 1989. С. 362).
18.Бульвер-Литтон Э. Указ. соч. С. 384.
19.Бальзак О. Златоокая девушка // Собр. соч.: В 15 т. М.: Худож. лит., 1953. Т. 7. С. 299.
20.Там же. С. 300.
21.Там же.
22.Jesse W. Op.cit. Vol. I. P.7 0.
23.Ibid. Vol.II. P. 81-82.
24.О символике париков см. статью: Pointon M. The case of the dirty beau: symmetry, disorder and the politics of masculinity // The body imaged. Ed. Adler К., Pointon M. Cambridge U.P., 1993. P. 175-189.
25.Jesse W. Ор. cit. Vol. I. P. 48.
26.Мерсье Л.С. Указ. соч. С.329-330.
27.Pointon M. Ор. cit. P. 181.
28.Мерсье Л.С. Указ. соч. С. 330.
29.The Spectator.10 December 1714. № 631. Цит. по: Pointon M. Ibid. P.181.
30.Эдрих M. Загадочная Коко Шанель. M.: Артист. Режиссер. Театр, 1994.С. 83-84.
31.Там же. С. 100.
32.Там же. С. 84.
33.Бальзак О. Блеск и нищета куртизанок // Собр. соч.: В 15 т. М.: Худож. лит., 1954. Т.9. С. 69.
34.Золя Э. Нана. Бальзак О. Озорные рассказы. Калининград: Кн. Изд-во, 1994. С.193.
35.Там же. С. 270.
36.Там же. С. 49.
37.Perrot Ph. Les dessus et les dessous de la borgeoisie. Librairie Artheme Fayard, 1981. P. 228-229.
38.Пословица про мытье: «Руки часто, ноги - редко, голову -никогда».
39.Vigarello G. Le propre et le sale: l'hygiène du corps depuis le Moyen Age. P.: Editions du Seuil, 1985. P. 188.
40.Фрэзер Дж. Золотая ветвь. M.: Политиздат, 1980. С. 262-263.
41.Подробнее см.: Вайнштейн O.S. Откуда берется пыль? Семиотика чистого и грязного // Arbor Mundi.1998.
№6. С. 153-170.
42.Ariès Ph., Duby G. (eds.). A History of private life. Vol. 4. From the fires of revolution to the great war. M.Perrot, editor, transi. A. Goldhammer. The Belknap press of Harvard U. P. P. 494-497.
43.Простейшие микроорганизмы ученые наблюдали и раньше, изобретатель микроскопа Левенгук начал публиковать свои зарисовки в 1673 году, однако концепции бактерий тогда еще
167
не существовало. Подробнее см.: Tomes N. The Gospel of germs: Men, Women and the Microbe in American Life. Harvard U.P., 1998.
44.В английском пособии по гигиене периода Первой мировой войны борьба за чистоту изображалась как военное сражение, причем микробы были одеты в форму германских солдат.
45.Подробнее см.: Corbin A. The foul and the fragrant. Harvard U.P., 1986. P.226-227.
46.Forty A. Objects of desire.L.: Thames and Hudson, Cameron books,
1992. P.159-160.
47.Цит. по: Vigarello G. Op. cit. P. 236.
48.Ibid. P. 237.
49.Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 490.
50.Ж.М.Шарко (1825-1893) - французский врач, организовал первую неврологическую клинику в госпитале Сальпетриер в Париже. Учитель Фрейда. Влияние Шарко чувствуется
в романе Жоржа Дю Морье, когда гипнотизер Свенгали внушает суггестивной Трильби фантасмагорическую картину пытки водой: «Посмотри, там, за рекой, стоит небольшой серый неприглядный домик. Внутри стоят в ряд восемь наклонных медных лежанок, как кровати в школьной спальной, и в один прекрасный день ты проснешься
на такой лежанке... На тебе будет только маленький кожаный фартук, а над головой - маленький медный краник, и все дни и ночи напролет холодная вода будет капать, кап-кап-кап, и стекать по твоему прекрасному телу вниз по твоим прекрасным ногам, пока они не позеленеют. Твоя грязная рваная одежда будет висеть рядом, чтобы твои друзья смогли тебя узнать по ней. Но у тебя больше уже не будет друзей. Все прохожие будут смотреть на тебя сквозь большое стеклянное окно - англичане, старьевщики, живописцы и скульпторы, рабочие и солдаты, старые бабки, прачки - и говорить: "Ах, какая это была прекрасная женщина!"» (Du Maurler G. Trilby.L.: Penguin, 1994. P. 68-69). Магнетизер-гидрофоб Свенгали здесь находит опору для своего внушения в реальной практике лечебниц для умалишенных, причем эффект объективации тела удваивается благодаря возможности для любопытствующих разглядывать и комментировать китайское истязание.
51.Vigarello G. Ор. cit. P. 233.
52.Цит. по: Perrot P. Ор. cit. P. 230.
53.Ср. y Замятина: «Среди своих прозрачных, как бы сотканных
из сверкающего воздуха, стен - мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом...» (Замятин Е. Мы; Хаксли О. О дивный новый мир. М.: Худож. лит., 1989. С. 20).