РУССКИЙ_ТРАДИЦИОННЫЙ_КАЛЕНДАРЬ

АННА НЕКРЫЛОВА

РУССКИЙ

ТРАДИЦИОННЫЙ

КАЛЕНДАРЬ

НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ И ДЛЯ КАЖДОГО ДОМА

АЗБУКА-КЛАССИКА

Традиционный русский календарь

Слово «календарь» восходит к латинскому «calendae» (первый день месяца), а оно, в свою очередь, — к глаголу «саlаге», что означает «выкликать»: в Древнем Риме обязанностью главного жреца было громкое провозглашение первого дня каждого нового месяца.

Вообще же календари создавались независимо от Древнего Рима, задолго до и после него в разных уголках земли, ибо потребность измерять время возникала у всех народов, как только осознавалась периодичность явлений природы (смена дня и ночи, времен года). Нет нужды доказывать, что упорядоченный счет времени, с одной стороны,— итог длительной эволюции человеческой мысли, наблюдений и опыта, с другой — необходимое условие для дальнейшего развития цивилизации.

Славяне не были исключением. Им тоже пришлось осваивать способы времяисчисления, вырабатывать свой календарь с очень крупными и достаточно мелкими единицами - от понятий «век», «эпоха» до обозначения частей суток (день, ночь, утро, вечер, полдень и пр.).

Славянские народы с древности были земледельцами. Конечно, встреча­лись среди них и превосходные охотники, и отважные рыбаки, которых не пугали стихия и мощь русских рек, северных морей, огромных озер. Немало было на Руси искусных ремесленников и мастеров, гениальных зодчих, иконописцев, музыкантов; славилась наша земля своими первопроходцами, воинами, мудрыми государственными деятелями, великими подвижниками Церкви, создателями произведений устной и письменной словесности и т. д. И все-таки основным занятием восточных славян, и русских в том числе, на протяжении многих столетий было земледелие. Потому культура в целом и основная масса праздников, обрядов носили земледельческий характер, от­ражали мировоззрение земледельца.

Практически до начала XX века подавляющее большинство русского населения, включая поместных дворян и жителей уездных городов, смотрело на окружающий мир глазами крестьянина, разделяя его точку зрения на природные явления, годовой и суточный циклы, на место и роль человека в космоприродном универсуме, на взаимоотношения людей с миром животных и представителями мира «запредельного» (обитателями «того света» и всякого рода нечистью), почитая «крестьянских» святых и осмысляя праздники церковного календаря с позиций земледельца.

Народный календарь русских складывался постепенно, вбирая в себя на­капливаемые веками и поколениями знания природы и закономерностей человеческой жизни, сельскохозяйственный опыт, закреплявшиеся в традиции нормы поведения, обряды и обычаи, богатейшее фольклорное наследие, особое отношение к вещам, в которых видели не только практическую сторону, но и духовное начало. Книга построена на материале XIX—XX веков, наиболее достоверном и собранном в большом количестве. Этот материал убеждает, что крестьянский календарь представлял собой своеобразный дневник и энциклопедию крестьянского быта с его праздниками и буднями.

Жизненный уклад земледельца определялся в первую очередь сменой времен года, поворотными сроками солнечного календаря. Русский аграрный календарь при этом ориентировался не на точные астрономические даты (зимнее и летнее солнцестояния, весеннее и осеннее равноденствия), а на многовековые наблюдения за природными явлениями и на церковные праздники, наиболее близкие к указанным датам.

Важность этих четырех сроков подтверждается тем, что каждый из них у разных народов в разное время мог быть и действительно был днем (периодом в несколько дней), с которого исчислялся Новый год.

С принятием на Руси христианства (988 г.) на исконно земледельческий календарь накладывается система церковного времяисчисления. Жизнь православного населения стала определяться святцами, закрепившими за днями годового круга церковные праздники и даты чествования святых.

Если земледельческий календарь изначально был ориентирован по солн­цу, то церковный — по луне. В результате совмещения календарей получилась двойная система отсчета времени, появились праздники «подвижные» и «неподвижные». Основная масса праздников и дней поминания святых строго закреплена за определенными датами, отмечается из года в год в одни и те лее дни. Главный же христианский праздник — Светлое Христово Воскресение (Пасха), по традиции, сложившейся еще в Древней Иудее, приходится на разные дни, поскольку вычисляется по весеннему полнолунию. Состоявшийся в 325 году I Вселенский Собор постановил праздновать Пасху в первое воскресенье, следующее за весенним равноденствием и полнолунием. В зависимости от Пасхи устанавливаются сроки празднования таких больших праздников, как Вербное воскресенье (предшествует Пасхальному), Преполовение (25~й день по Пасхе), Вознесение Господне (40-й день), Троица (50-й день, или 7-е воскресенье после Пасхи), Духов день (понедельник, следующий за Троицей), а также время начала Великого поста (за семь недель до Пасхи), Масленицы и Петровского поста (начинающегося через неделю после Троицы и длящегося до дня памяти святых апостолов Петра и Павла — 12 июля / 29 июня).

Надо сказать, что практически до XVI века на Руси существовало три календаря: гражданский, церковный и народный (аграрный), которые то совпадали, то расходились. В Древней Руси встреча Нового года приходилась на начало марта. С XIV века Церковь пыталась перенести начало года на 1 сентября, но официально (для всех слоев населения) эта дата была узаконена лишь в 1492 году (7000-й год от Сотворения мира).

Спустя два века Петр I обнародовал указ «лета счислять» с января, что привело к любопытному казусу: 1699 год в Российском государстве продолжался всего четыре месяца (сентябрь — декабрь). 1700 год, а за ним и новое, XVIII столетие, стали для россиян началом новой эпохи. В силу разных обстоятельств Петр I, переведя стрелки часов и дней на европейское время, принял юлианский календарь, из-за чего к XX веку Россия на 13 суток отстала от Европы, давно перешедшей на более точный — григорианский календарь². Чтобы сократить этот разрыв, в 1918 году декретом Совнаркома был осуществлен переход на григорианский календарь, а в нашу жизнь вошло понятие «нового стиля» и обозначение дат двумя цифрами — «по-новому» и «по-старому» (к примеру, Полтавскую битву мы датируем 8 июля / 26 июня, а революцию 1917 года называем Октябрьской, хотя годовщины ее справлялись 7 ноября, и т.д.).

Вынужденный пересчет времени оказался особенно значимым для народного календаря, поскольку все даты «передвинулись» почти на две недели и нарушилась привычная, когда-то строгая и логически оправданная соотнесенность праздников и дней поминовения святых с определенными датами и с трудовой деятельностью крестьян. Так, многие важные церковные праздники приходились на первые числа месяцев, и с этим связывалось понятие начала, выхода на новые жизненные рубежи, на следующие трудовые циклы. 1 октября (а не 14-го, как это считается теперь) отмечался Покров Пресвятой Богородицы, а с ним — начало зимнего периода, ознаменованное целым рядом ритуалов, главная цель которых — правильным, благополучным началом обеспечить дальнейшее течение жизни. Магия начала давала о себе знать и в другие первые числа: 1 марта — день святой Евдокии (по-народному, Авдотьи-весновки) сохранял память о старинном Новом годе, отчего был буквально переполнен приметами, метеорологическими наблюдениями, столь важными для земледельца. Начало месяца освещало особым светом дни Кузьмы и Демьяна (1 июля и 1 ноября — летние и зимние Кузьминки), Семёна-летопроводца (1 сентября, открывавшее прежний Новый год) и т.д.

Двухнедельный сдвиг поневоле внес путаницу в привычную соотнесенность сельскохозяйственных работ с определенными днями церковного месяцеслова, с именами святых, поминаемых в эти дни. Если раньше день Иоанна Богослова приходился на 8 мая, когда начиналась подготовка пашни под сев пшеницы, отчего и сам святой получил прозвание Иван-пшеничник, то по новому стилю — 21 мая — пахота уже завершалась. Перестало оправдывать себя в понятии земледельца и соединение Успения Богородицы с дожинками — окончанием жатвы, поскольку праздник отмечался уже не 15, а 28 августа. Наконец, возникло такое «странное» явление календарной культуры XX века, как двойной Новый год: мы отмечаем его 1 и 14 января. Дело в том, что молодая советская власть не решилась изменить дату Нового года, она — единственная! — оказалась непередвинутой, и год по-прежнему начинается 1 января. Однако это привело к тому, что «новый» Новый год «выпал» из святочного цикла, который открывался (и сейчас открывается) Рождеством Христовым и завершался Крещением Господним. Эти праздники были соответственно перенесены с 25 декабря на 7 января и с 6 на 19 января, так что, отмечая «старый» Новый год, мы поддерживаем древнюю традицию соотнесения его с днем святого Василия Кесарийского, приходящимся прежде на 1 января, а нынче на 14, то есть сохраняем старое расположение Нового года в пределах Святок по отношению к Рождеству и Крещению.

В течение веков менялись не только сроки отсчета Нового года, но и названия месяцев. Современные наименования отразили различные эпохи и культурные влияния. Прежде всего это заимствованные официальной культурой латинские названия месяцев, часть которых восходит к существовавшему в Древнем Риме счету месяцев с марта: отсюда сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь, означающие, соответственно, седьмой, восьмой, девятый и десятый месяцы, что не совпадает с нынешним их порядковым номером в годовом круге. Часть названий месяцев сохраняет посвящение их каким-либо богам римского пантеона: январь — богу Янусу, март — богу войны Марсу, май — богине Майе, июнь — богине Юноне. Июль и август названы в честь знаменитого римского полководца и императора Гая Юлия Цезаря (Кесаря) и императора Октавиана Августа. Этимология фев­раля и апреля до сих пор вызывает споры: одни исследователи считают, что февраль был посвящен богине Фебрис или богу Фебру, а апрель — Вене­ре-Афродите через этрусский вариант ее имени; другие полагают, что фев­раль (или слово, от которого произошло это название) обозначал когда-то великую искупительную жертву, совершаемую в конце года, а апрель восходит к латинскому глаголу арепге — открывать.

Традиционный русский календарь сохранил народные названия месяцев, многие из которых не нуждаются в переводе на современный язык (январь — перезимье, февраль — бокогрей, март — проталъник, апрель — снегогон, цветень, май — травник, июнь — хлеборост, июль — макушка лета, август — разносол, сентябрь — хмурень, октябрь — листопад или свадебник, ноябрь — полузимник, декабрь — студень), другие же требуют объяснения, поскольку в них нашли отражение традиционные, нынче практически забытые виды деятельности (апрель — березозол, потому что в этом месяце заготавливали березовый сок); либо они представляют собой древнерусские или диалектные слова, вышедшие сейчас из употребления (август — серпень, от старинного орудия женщин-жниц — серпа; июль — сенозарник, косень, так как шла заготовка сена; август — жнивенъ, от главного занятия — жатвы; ноябрь назывался груднем или грудным — от земли, замерзшей грудами, и т. д.).

Как бы ни менялись официальные сроки начала года, народное сознание по-прежнему за основные годовые вехи принимало периоды зимнего и летнего солнцеворотов — время от Спиридоньева дня (25 /12 декабря) до Рождества Христова и от Аграфены Купальницы (6 июля / 23 июня) до Петрова дня (12 июля / 29 июня); а также середину марта (Сороки — Благовещение) и первую половину сентября. Семён-день, отмечаемый раньше 1 сентября, и в XIX веке сохранял черты, напоминавшие о бывшем сентябрьском Новом годе. Определение этого дня — «Семён-летопроводец» — понималось если не как завершение года, то как очень существенный отрезок в хозяйственной деятельности (проведение и окончание жатвы, пора сбора урожая). Напомним, что слово «лето» имело два значения - «время года» и «год» (ср.: столетие, летоисчисление, летописец).

Приводимый в книге материал показывает, насколько важными представлялись крестьянину эти сроки. Большое количество примет, пословиц, всякого рода запреты и наставления, особые правила поведения, пронизанность обрядами и обрядовым фольклором, игры, пляски, развлечения молодежи, ритуальная пища — такова насыщенность наиболее значимых моментов аграрного года.

Разумеется, крестьяне, придерживаясь сложившейся системы календаря, никогда не абсолютизировали его, ибо хорошо знали — год на год не приходится и календарным теплом сыт не будешь. Так что святцы служили скорее надежным ориентиром, чем жестким графиком проведения тех или иных работ в поле, огороде, лесу и т. д.

В определении сроков и продолжительности времен года крестьянин целиком исходил из реальных климатических условий, которые регулировали его трудовую деятельность и хозяйственный быт. Поворотные точки солнечного движения по небесной сфере делили год на четыре примерно равные части, но в сознании земледельца эти отрезки не полностью совпадали с календарными временами года. Для большинства районов России самым длинным сезоном оказывалась зима. «Народ, чутко следивший за изменениями в природе, остро реагировавший на происходящие перемены, прак­тическими мероприятиями откликался на ощутимое наступление зимы. Ему не было дела до того, что по календарю осень длится три месяца. Холод в октябре говорил крестьянину среднерусской и северной полосы о наступлении зимы, об исчезновении солнечного тепла, об омертвении природы»³.

Осень в крестьянском понимании ограничивалась периодом уборки и обработки урожая — примерно от Ильина дня (2 августа / 20 июля) до Покрова (14/1 октября). Собственно лето — это короткое время созревания хлебов: с Ивана Купалы до Ильина дня или до Первого Спаса (14/1 августа), реже до Успения Богородицы (28 /15 августа). Весну призывали в марте, а началом ее считался Егорьев день (6 мая / 23 апреля) — Егорий весну открывает.

Помимо четырех годовых сезонов, выделялись переходные, промежуточ­ные периоды: пролетъе (поздняя весна — раннее лето), бабье лето (конец лета — начало осени), осенины (середина сентября), позимъе (начало зимы, обычно октябрь) и др.

В советское время общим местом стало утверждение, что восточно­славянский земледельческий календарь сформировался на основе трудовой практики крестьян и «только формально, по отмечаемым именам, связан с церковными святцами. Имена святых подчинились труду и быту крестьянина; иконописные лики христианских житий исчезли, оставшись чуждыми трудовой жизни с ее борьбой за урожай, борьбой, дающей опыт и обеспечивающей существование человека»⁴.

Отчасти это справедливо. Но сведения о жизни, верованиях, мышлении крестьян доказывают, что святцы оказались нужны аграрному календарю, они помогли превратить свод знаний земледельца в стройную и удобную систему времяисчисления. Святцы послужили канвой, в которую легко укладывался практический опыт земледельца и которая естественно вобрала в себя традиционные обряды и праздники.

Русская Церковь, как известно, на протяжении веков боролась с язычеством, прежде всего с обрядами, праздниками и игрищами как наиболее красноречивыми и массовыми проявлениями языческого начала. Однако ни гонения, ни проповеди, ни государевы указы не привели к ожидаемому результату. Старинные обычаи и традиции, отражавшие мифологический, дохристианский взгляд на мир, на землю, на человека, соответствовали практическим и духовным потребностям земледельца и потому не исчезли под натиском христианской религии, а, растворившись в ней, одновременно по­глотили ее, образовав нечто новое — бытовое крестьянское православие со своими святцами, праздниками, трудовым ритмом и собственной эстетикой.

Народный календарь, каким он дошел до нас в записях трех предыдущих столетий, демонстрирует такое соединение языческого и христианского начал, которое правильнее было бы назвать слиянием, а не двоеверием. Народное православие не есть механическое соединение двух мировоззре­ний, когда сравнительно просто вычленяются элементы языческие и христианские. Перед нами явление, скорее напоминающее необратимую химическую реакцию, где в результате соединения двух веществ получают третье, со своими, только ему присущими свойствами.

Народные (языческие, неофициальные) праздники естественно вбирали в себя церковные или подчинялись им, поскольку, как первые, так и вторые, базировались на сходном миропонимании. Тема жизни и смерти, постоянный переход из одного состояния в другое, возрождение и воскресение через смерть, гибель, сожжение, зарывание — главенствующие темы церковной и народной культур.

Христианские праздники, в свою очередь, относительно легко поддавались бытовому и трудовому осмыслению, ибо большинство из них имело «языческое происхождение». «Разница между обрядами и обычаями, с которыми церковь вела борьбу, и теми, которые она насаждала, есть разница не по существу их исконного значения и смысла»,— утверждал В. Я. Пропп. И добавлял: «Русская церковь, запрещавшая Святки, Масленицу, Семик, Купалу и другие праздники, преследовала то мировоззрение, из которого она родилась сама»⁵. Поэтому крестьянину не составляло особого труда пере­толковывать церковное учение в желательном для себя смысле. Кстати, подобным образом тот же земледелец поступал и с языческими верованиями, имевшими разное происхождение и разный первоначальный смысл. К этому следует добавить, что вплоть до XX столетия в народ проникало не чистое богословие, не из подлинных и полных церковных книг грамотный крестьянин и даже сельский священник черпали сведения о христианском учении — деревенская Русь довольствовалась обычно пересказами «для народа», адаптированными, упрощенными изданиями. И все же вера глубоко проникла в народ, стала его духовной потребностью. Не было русских го­родов и сел без храмов, даже в самой маленькой, глухой деревеньке обязательно была часовня. В любом доме передний угол занимали иконы, перед которыми молились, благословляли на брак, при уходе на войну и пр. Трудно переоценить тот вклад в историю, судьбу и культуру России, который внесли монастыри, бесчисленные скиты, пустыни. Из русского право­славного люда вышли великие подвижники — святители, иноки, мученики, страстотерпцы — просветители, летописцы и историки, богословы, творцы бесценных произведений Словесности и поистине божественной музыки, высочайшего русского певческого искусства, стратеги и политики, и главное — предстатели пред Богом за Русь, за всех соотечественников.

Русская жизнь немыслима без звона колоколов, без икон и зажженных свечей, без молитв и церковных книг, без обыденных и торжественных служб в храмах.

Однако, повторим, крестьянину надо было в первую очередь заботиться об урожае, о здоровье своей семьи и скота, о передаче опыта подрастающему поколению, и все в его буднях и праздниках подчинялось этой главной цели, истолковывалось с точки зрения земледельца. О такой особенности крестьянского ума ярко и правдиво писал еще в XIX веке Глеб Успенский — большой знаток народных обычаев, традиций, нравов. Цикл его очерков под характерным названием «Власть земли» включал и рассказ о земледельческом календаре, где рассматривались народные приметы — прекрасный образец «земледельческой мысли» крестьянина. Сравнивая календари «для господ» и народный месяцеслов, Г. Успенский отметил: «Без перерыва на целый год, вплоть до будущего Крещения,— у господ идут: взятие, покорение, одоление и т. д., а у крестьян — „На Трифона звездно — весна поздняя", „На Евдокеи снег — урожай". <...> „На Благовещение дождь — родится рожь, мороз — урожай на грузди, гроза — к теплому лету и орехам, мокро — к грибам". <...> „Коли на Юрья березовый лист в полушку, на Успенье клади хлеб в кадушку", „Если на Николу заквакают лягушки — хорош будет овес", „На Луку полуденный ветер — к урожаю яровых". Святые и чудотворцы также переведены на крестьянское положение: святой апостол Онисим переименован в Онисима-овчарника, Иов-многострадальный — в Иова-горошника; святой Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, имя которого „нераздельно соединено с историей христианской Церкви в IV веке, так как он один из самых ревностных защитников благочестия против лжеучения Ария", переименован просто в Афанасия-ломоноса, потому что около дня его имени, 18 января (31 января, по новому стилю.— А. Н.), бывают самые страшные морозы, от которых кожа слезает с носа»

Г. П. Федотов в исследовании о русских духовных стихах приводит отры­вок из «Песни богоносцев» с перечнем святых, покровителей сельского труда:

Попаси ж ему, Господь Бог,

Хлор (Флор), Лавёр, лошадок,

Власий коровок,

Настасей (Анастасий) овецек,

Василий свинок,

Мамонтий козок,

Терентий курок,

Зосим Соловецкий пцелок⁷.

Принято считать, что человек в давние времена ощущал себя беспомощным перед непознанной природой, был в полной зависимости от окружающего мира. Это верно лишь отчасти. Традиционное мировоззрение выработало свое, забытое нами, отношение к природе и всем ее силам, явлениям, живым существам. Надо признаться, отношение это было куда более гуманным, справедливым и даже рациональным, нежели нынешнее сугубо утилитарное обращение с „природными ресурсами". Природа для человека традиционной культуры — не неодушевленный объект, не бездушный ма­териал или сырье, а субъект, участник диалога, с которым установлена особая договорная система. Мир людей и мир нечеловеческий (природный, а также созданный фантазией) не разделены непроходимой стеной, они готовы и вынуждены к разного рода контактам. Чтобы такие контакты не причиняли зла, не оборачивались бедой, необходимо соблюдать определенные правила общения, в основе которых лежит идея обмена. Суть подобных представлений состоит в том, что «сфера чужого (силы природы) обеспечивает человеку условия для его жизни и занятий; дает человеку урожай, зверей и рыб. В обмен на это человек делится со своими покровителями частью получаемых благ. Не случайно столь распространены были всевозможные жертвоприношения по самым разным поводам: удачная охота, испрошение урожая, дождя при засухе и т. п. Логика здесь довольно простая: если случится неурожай или падеж скота, то это означает, что одна из сторон нарушила условия договора. Поиски причины приводят к тому, что виновниками нарушения признаются либо люди, либо духи-покровители. В первом случае следует загладить свою вину с помощью дополнительных жертв. Во втором - нужно заставить партнера с помощью магических средств выполнять условия договора. С этой целью совершались специальные обряды»⁸.

Религиозное сознание, противопоставившее себя архаическому мышлению, не признавало такой двусторонней, договорной связи, настаивая на безусловном подчинении человека высшей силе. Тем не менее и оно разделяло убеждение в существовании двух миров, настаивало на необходимости и неизбежности контактов между ними. В реальности человеку традиционной культуры, как мы знаем, были присущи оба типа сознания (религиозное и языческое), и это многое объясняет в мировоззрении и жизненном укладе русского крестьянина.

Зависимость от природы заставляла земледельца тщательнейшим образом изучать окружающий его мир, отмечать мельчайшие подробности случайностей природы, улавливать закономерности и связи одних явлений с другими. Это вылилось в целый свод правил, примет, тонких и верных наблюдений, знать которые не грех и сегодняшнему сельскому жителю, да и не только ему.

Если галки большой стаей летают — к ненастью, садятся высоко на деревьях — к морозу, низко — к оттепели.

Пора пахать, когда гром гремит, лес в листву одевается, жаворонок запел, а водяные лягушки начинают квакать.

Пока лист с вишневых деревьев не опал, сколько бы снегу ни выпало, зима не наступит, оттепель сгонит снег.

Круги около солнца или месяца зимою предвещают продолжительные метели с морозами и т. д.

Зоркий крестьянский глаз подмечал все, детальность наблюдений и, со­ответственно, примет поражает современного человека. Скажем, о наступлении в конце сентября морозов, которые могут повредить картофель, свеклу и другие огородные овощи, узнавали по таким признакам: пролет диких гусей, сбор в стаи мелких птичек, а также ясный блеск месяца, рога которого принимают острую форму после новолуния, малые и низкие облака, плывущие на север. «Воронежские губернские ведомости» середины XIX века, опираясь на опыт местных крестьян, советовали, как, когда и какую озимую рожь нужно сеять. Вот небольшой отрывок из этой подробнейшей инструкции: «Посев ржи следует соображать с посевом и урожаем гречи. Если греча раннего посева уродится хорошо, то и рожь должно сеять рано, и наоборот. <...> Рожь сеять должно в первой, во второй или в четвертой четверти августа месяца, смотря по погоде: ежели жаркое и сухое лето, то сеять рожь под соху, в начале сентября или в исходе августа; в дождливое холодное лето сеять рожь ранее в августе. Степную землю нужно засевать поздно, и тем позднее, чем обильнее на ней растет трава. Через сколько дней после Рождества Христова случится иней, через столько же дней после Успения св. Анны [7 августа/25 июля] можно сеять озимый хлеб. Недозрелая рожь вовсе на семена не годится. На тяжелой или мокрой почве сеять, если возможно, старую рожь, рано, за неделю до Лаврентия [23/10 августа], пока земля суха и дни долги...». Крестьяне Краеноуфимского и Камышловского уездов Екатеринбургской губернии судили о будущем урожае основных сельскохозяйственных культур по «поведению» и состоянию деревьев: «Зе­леный сосняк предвещал урожай овса, длинные шишки на осине — урожай ячменя, шишки на елях — урожай гороха, много рябины — хороший лен, большие шишки на березах — урожай пшеницы, обильный урожай черемухи — плохой урожай ржи»¹⁰.

Знание природы и жизненный опыт выливались в пословичные выражения, которые зачастую приобретали второй, обобщенный смысл:

Что посеешь, то и пожнешь. Время дороже золота. Спустя лето по малину не ходят. Всякое семя знает свое время. Случается такой год, что в нем семь погод.

Всяк Еремей про себя разумей: когда сеять, когда жать, когда в скирды метать.

Приметам, знаниям, передаваемым из поколения в поколение, установив­шимся правилам народ доверял больше, чем застывшим данным календаря.

Кто по календарю сеет, тот редко веет. Не примечать — и хлебушка не едать. Без примет ходу нет. Обычай старше закона.

Знакомясь с устным народным календарем, не перестаешь удивляться поразительному соседству в нем самых тонких наблюдений, точных знаний и нелепых (с нашей, сегодняшней точки зрения) суеверий, основанных на случайном сходстве явлений или на простом созвучии слов. Невероятно переплелись в нем трезвый практицизм и высокая поэзия, явь и фантазия, привычка к тяжелому труду и бесшабашная удаль; скромность, целомудрие и праздничный разгул.