РУССКИЙ_ТРАДИЦИОННЫЙ_КАЛЕНДАРЬ

Вообще русский аграрный материал очень архаичен и консервативен. Крестьяне в подавляющей массе даже в XIX столетии плохо понимали истинные причины смены времен года и многих явлений природы, для них причинно-следственные связи были иными, чем это представляется нам сейчас. Крестьянин видел, что приход весны связан с прилетом птиц, поэтому, желая обеспечить своевременное начало весны, обращался к жаворонкам, куликам, ласточкам с просьбой поскорее вернуться в родные края, выпекал из теста фигурки птиц, подражал птичьему щебетанью и пр. То, что позднее стало восприниматься как поэтическое сравнение, метафора, когда-то, похоже, было реальной верой, отражало понимание природы: жаворонок, по мнению земледельца, действительно нес весну на своих крыльях, земля в самом деле засыпала зимой, а в начале лета была беременна будущим урожаем и, страдая (ср.: «страда», «страдная пора»), в муках рождала хлеб, лен, овощи, ягоды (отсюда и слово «урожай»).

Народный земледельческий календарь сохранял такой взгляд на природу, когда все, что окружает человека, одухотворено, наделено жизненной силой, способно помогать или препятствовать, причинять зло или доставлять радость. В календарных обрядах, пожалуй, наиболее ярко «отразились представления о необходимом ежегодном кругообороте сил жизни и плодородия, объединяющих в единое пульсирующее целое землю, растительность и людей»¹¹.

Крестьянин поклонялся солнцу и месяцу, почитал камни, водоемы, деревья. Священным у славян был дуб, много поверий связано также с вербой, рябиной, осиной. Но самое любимое дерево — береза. Она широко использовалась в качестве ритуального дерева в цикле весенне-летних праздников, прежде всего на Семицко-Троицкой неделе. Судя по дошедшим до нас материалам, еще в средневековой Руси в конце весны — начале лета женщины и девушки собирались в березовых рощах, приносили в жертву деревьям пироги, каши и яичницы. И позднее, вплоть до начала XX века, ритуальные действия весеннего периода включали выбор растущей (обычно молодой и сочной) березки, украшение и «завивание» ее, обрядовую трапезу возле дерева, вождение хороводов, гадания, обходы с березкой по дворам, а на заключительном этапе уничтожение дерева (его разрывали на части, сжигали, топили, бросали в жито). Березками и по сей день на Троицу украшаются дома, храмы, дворы, ворота, отчего селение приобретает праздничный вид. Исключительность, «которая принадлежит березке, — писал В. Я. Пропп, — объясняется, по-видимому, тем, что березка — первое, наиболее раннее дерево, одевающееся в яркую, нарядную зелень, тогда как другие деревья еще едва начинают распускать почки. Отсюда возникает представление, будто именно березки обладают особенной силой роста. Сре­доточием этой силы считаются верхушки и ветки: от них идет рост и, следовательно, здесь находится их сила. Эту силу надо использовать. Такова простейшая мыслительная основа, приводящая к различным обрядам, связанным с березками»¹². Главное здесь — стремление передать вегетативную силу молодого деревца земле: густая и сочная листва должна обеспечить густую, колосистую рожь, пшеницу.

Большим почитанием у славян пользовались птицы. Богата и разнообразна птичья символика в традиционной вышивке, кружевоплетении, деревянной резьбе, росписи; в мелкой пластике — солонки, ковши, игрушки и пр. О сказках, песнях, преданиях, детских потешках, колыбельных и гово­рить не приходится — они у всех на слуху и памяти. Еще с дохристианских времен птицы мыслились как устроители мира (мифы разных народов по­вествуют о птице, принесшей в клюве кусочек земли или снесшей самое первое яйцо, из которого и сделалась наша Земля), как переносчики душ усопших (напомним о строгом запрете убивать птицу на кладбище), как вестники и посредники - между земным миром и «иным». Птицы, главным образом перелетные, наиболее тесно связаны с календарным циклом, образ жизни их подчинен смене времен года и периодическому чередованию менее крупных временных отрезков, что в первую очередь выражается в повторяющейся из года в год сезонной смене места обитания. Поэтому пове­дение птиц «является одним из факторов, организующих саму структуру народного календаря и в известной степени формирующих его в целом. Не случайно птицы так часто фигурируют в различных календарных обрядах, особенно весенне-летнего цикла, а с их поведением — первым появлением весной, первым криком, устройством гнезд, брачным периодом, кладкой яиц, выведением птенцов, началом и окончанием пения — связано огромное количество календарных примет»¹³.

Не в метафорическом, не в переносном смысле крестьянин называл землю матушкой. Она действительно была его кормилицей, хранительницей и «подательницей» плодородия, жизненных сил, благополучия. В ней находили вечный покой его родители, именно из земли (крестьяне это хорошо знали) был сотворен первый человек — Адам. Уважение, поклонение, чувство глубокой благодарности матери сырой земле и забота о ней пронизывают весь календарный фольклор, всю календарную обрядность. Оскорбление земли словом или действием считалось страшным грехом. Для человека традиционной культуры было само собой разумеющимся, что родная земля порождает богатырей и карает грешников; к ней он обращался с молитвами и заклинаниями, ей доверял тайны и клады. В народном поэтическом восприятии мира озера и колодцы представлялись глазами Земли, реки и ручьи — ее кровеносными сосудами, трава — волосами, горы — ребрами, хребтом, ветер — ее дыханием.

Живыми, одушевленными были для древнего человека не только земля, растения, водоемы, явления природы (град, ветер, мороз и т. п.), но и сам годовой круг с составляющими его единицами времени. По народным представлениям, год — не механическая последовательность дней, недель, месяцев, сезонов, а своего рода живой организм, который, подобно другим живым существам, проходит все основные фазы развития — зарождается, пребывает в периоде младенчества и детства, взрослеет, мужает, стареет и умирает. То же относится и к суточному циклу. Мы до сих пор легко заменяем (обычно в возвышенной, поэтической речи) названия челове­ческих возрастных периодов годовыми или суточными: детство - утро, юность — весна человеческой жизни, и наоборот: весна — молодость года, последние теплые дни в начале осени — бабье лето; мы можем сказать «на закате жизни», появившуюся седину сравнить с первым выпавшим снегом, немощная старость вызывает ассоциации с вечером или глубокой осенью, а зрелость — с летом и полуднем.

Показательно, что в рассказах, в речи крестьян времена года и месяцы представали ближайшими родственниками, напоминали обычных людей: «Жили у брата три сестрицы: весна-молодица, зима-белолица и осень-водяница»; «Январь — весне дедушка», «Ноябрь — сентябрев внук, октябрев сын, зиме родной батюшка», «Март у матери-зимы шубу купил, да через три дня ее продал»; про снег в апреле говорят: «Внучек за дедушкой при­шел» и т.д. Вопреки каноническим житиям, официальной церковной ли­тературе, опираясь на собственное понимание последовательности дней и очередности поминания святых, народ «породнял» почитаемых мучеников, чудотворцев, праведников или устанавливал между ними дружеские отношения. Например, говорили: Катерина на санях катит к зимнему Егоръю в гости (имелись в виду дни святой Екатерины -7 декабря / 24 ноября и Георгия Победоносца (Егория осеннего) — 9 декабря / 26 ноября). Преподобная Мелания Римляныня (Маланья — 13 января /31 декабря) иногда называлась невестой святителя Василия Кесарийского (14 / 1 января); Агра-фена Купальница, которая празднуется накануне Ивана Купалы, именовалась Ивановой матушкой, Иваньской Богородицей; святая Варвара (17 / 4 декабря) оказывалась дочкой Николы зимнего (19/6 декабря), а день, следующий за праздником Покрова Пресвятой Богородицы, в Полесье считался «Покровским батькой».

Важнейшим компонентом традиционного народного календаря является демонологический пласт. По крестьянским представлениям и верованиям, многочисленная и разнообразная нечистая сила (лешие, русалки, омутники, водяные, полевики, полудницы и пр.) подчинялась годовому и суточному циклам и даже отчасти регламентировала их, что объясняет наличие целого ряда охранительных и других обрядов. Обитатели «иного» мира по-своему реагировали на приход весны и наступление зимы, праздновали Светлое Христово Воскресение, Благовещение, «гуляли» в течение Святок. Они включались в крестьянские заботы (оберегали овин, помогали пастуху, наполняли водой колодцы и т. п.), хотя в соответствии со своей демонической, стихийной природой могли нанести ущерб, наказать нерадивых работников; принимая разный облик, жестоко мстили тем, кто нарушил правила поведения на «их территории» и т.п.

В народном календаре существовала иерархия дней, то есть выделялись дни более или менее значимые, но было очень мало дней безымянных, неотмеченных. Каждый день здесь — особый, со своим богатым или скромным содержанием, своим смыслом и предназначением. В живом, подвижном, пульсирующем годовом круге все составные части увязаны, взаимно дополняют и обуславливают друг друга. По зиме судят о предстоящем лете, по осени о характере весны и т.д. Каждый месяц составляет пару с противоположным ему месяцем другого полугодия: декабрьская погода опреде­ляет погоду июня, мартовская — сентября и т. д. Всякий день воспринимается не сам по себе, а в цепи других, подготовлен предшествующими и готовит следующие. К примеру: Каков день в Миколу зимнего, такой и в Ми-колу летнего-, зимний Никола, казалось крестьянину, завершал ту работу по установлению зимы, которую начинали Платон и Роман (1 декабря /18 но­ября), продолжал Прокоп (5 декабря / 22 ноября), «заваривала» Варвара с Саввой (17 / 4 и 18 / 5 декабря).

Чем важнее праздник, тем больше в нем своеобразных программных установок — магических ритуалов и символических действий, практическая реализация которых ожидается в будущем, в последующие периоды. Скажем, удачный спуск с горы на Масленицу обозначал для женщины-пряхи успешный рост льна летом и удачную обработку его в конце лета — начале осени, получение длинной и ровной нитки, когда предстоит сесть за прялку и веретено. В Рождество спутывали веревками ножки стола в надежде, что это убережет скот и «привяжет» его к дому во время летне-осеннего выпаса (Чтобы скот не бегал, дорогу домой знал,— говорят в народе).

В песнях святочных гаданий часто встречается упоминание Ильи про­рока (Ходит Илья по полю, считает суслончики частеньки...}. Для крестьянина это понятно и совершенно оправданно, ведь именно «с Ильи» (2 ав­густа / 20 июля) начиналась жатва, успех которой, по мысли земледельца, во многом зависел от своевременного — в начале года — обрядового величания святого, покровителя жатвенной поры. Перекличка двух важнейших моментов солнечного календаря (зимнего и летнего солнцестояний) обнаруживается и в музыкальном фольклоре: известны случаи, когда на Ивана Купалу исполняются рождественские песни, когда в основе ряда купальских мелодических типов лежит дважды повторенная ритмическая формула святочных колядок¹⁴.

Календарь не случайно назывался месяцесловом: все его части (сезоны, месяцы, недели, дни, посты, праздники) поименованы. Собственное имя было у большинства недель (пестрая, всеядная, сырная, Фомина, зеленая, сборная, похвальная, вербная и т. д.), названия имели посты (Великий, колодный, голодный, лакомка и пр.), праздники и праздничные периоды (Святки Масленица, русальные недели, зеленые святки и т. д.), морозы и оттепели (введенские, Никольские, Михайловские, сретенские, крещенские, афанасьевские, власъевские и пр.).

Кроме обычного числового обозначения внутри месяца и наименования внутри недели (3 мая, среда), некоторые дни имели и «личное» определение: Великий четверг, Чистый понедельник, Красная горка, Радоница, Семик, Духов день и т. п., что указывало на их особое место и роль в народном календаре.

Наделение дня именем какого-либо святого еще более «оживляло» его, переводя в область реального и чувственного. Отношение к святым и их дням устанавливалось как к живым разумным существам, оно определяло обмен услуг (за почитание — помощь), наличие определенных обязанностей (святые должны были заботиться о насущных делах, присматривать за погодой, помогать в работе), ответственность за порученное дело (можно было благодарить, попенять, пристыдить и т. п.).

Уже говорилось, что крестьяне, как правило, мало считались с официальными биографиями (каноническими житиями) святых. Создавая свои легенды, характеристики, образы, они ориентировались на время празднования дня того или иного святого, на его имя, которое интерпретировали в нужном для себя смысле. Часть подобных примеров приведена в цитате из очерка Глеба Успенского. Добавим к ним: Тимофей-весновей; Марья — пустые щи; Василий Парийский землю парит; Половодье Антипа в овражке топит; Прокоп дорогу прокопает.

Исходя из своих забот и нужд, народ сочинял и собственные объяснения, порой очень красочные и остроумные. В книге приводятся фольклорные толкования таких праздников, как Сретение Господне, Покров Богородицы, Преполовение, Воздвижение и др. Нередко именно календарная приуроченность, определяемые ею «заботы» и «обязанности» праведника создавали новую легенду и помогали закреплению за святыми новых качеств. Так, на 9 августа / 27 июля (самая «грозовая» пора лета) выпадает день памяти мученика и целителя Пантелеймона, имя которого народ связывал со словами «палить», «спалить», отчего боялись в этот день грозы и запрещалась работа в поле: Кто на Палея работает, у того гроза спалит хлеб.

Подобные наблюдения имеются и в исследовании крупнейшего ученого конца XIX столетия А. А. Потебни о символе и мифе в народной культуре: 15/2 мая поминают святых братьев Бориса и Глеба, которым приписывается забота о хлебе, а Бориса называют и первым кузнецом, изготовившим плуг: «Причина, по которой Борису приписывается кованье плуга, может быть та, что имя его поминается вместе с именем Глеба, которое рифмуется с хлебом», а хлебороб — это земледелец, обрабатывающий землю плугом¹⁵. То же относится и к святым Косме и Дамиану (Кузьме и Демьяну), в день памяти которых (14/1 ноября) кузнецы отмечают свой профессиональный праздник: «И здесь безмездные врачи и бессребреники Козьма и Дамьян стали кузнецами по причине звуковой близости имени Кузьмы со словами кузня, кузло (ков)»¹⁶.

Наделяя святого какими-либо качествами, народ нередко исходил и из фактов его жития или из связанных с ним легенд. Например, к святителю Спиридону Тримифунтскому обращаются за помощью при голоде, поскольку в житии рассказывается, что он спас от голода бедняка, превратив жабу в слиток золота. 18/5 сентября — день памяти праведных Захарии и Елисаветы, родителей Иоанна Крестителя. Помня о том, что святая Елисавета предсказала Деве Марии рождение Иисуса Христа, народ считал этот день счастливым для всякого рода предсказаний и благоприятным для посещения ведунов и знахарей. Популярный сюжет о пророке Ионе, который был проглочен китом, породил запрет в день памяти пророка (5 октября / 22 сентября) употреблять в пищу рыбу. Читатель найдет в книге множество примеров подобного рода.

Сравнивая праздники и обряды земледельческого года между собой, легко убедиться в том, что отдельные компоненты в них совпадают, что повторяются некоторые действия, что употребляются одни и те же ритуальные кушанья, что существуют устойчивые поэтические формулы. Этой проблеме посвящено исследование В. Я. Проппа, на которое мы уже не раз ссылались. Ученый объясняет использование одних и тех же элементов в разных обрядах замкнутостью годового цикла, единой мировоззренческой основой и объединяющей все действия и помыслы земледельца задачей вырастить и сохранить урожай.

Давно замечено, что в крестьянском быту земледельческие и семейные интересы были неразрывно связаны. Этому единству соответствует и общность аграрной и свадебной обрядности, выполняющей функцию достижения хозяйственного и семейного благополучия, довольства, плодородия и т.п. По всей видимости, свадебный обряд был некогда органической составной частью календарного цикла. «Стремление использовать влияние человеческой плодовитости на плодородие земли наблюдается во всем цикле аграрных празднеств. Не случайно такое большое место занимают в нем эротические, брачные мотивы, свадебное действо как таковое»¹⁷. Напомним, что большинство свадеб игралось в период интенсивной подготовки к предстоящим сельскохозяйственным работам (зимний мясоед), итог этим неделям подводила Масленица — праздник проводов зимы и чествования молодоженов. Вторым свадебным периодом было время после окончания полевых и огородных работ, когда свадебный пир воспринимался как естественное и счастливое завершение страдной поры.

От урожая зависело благополучие, да и сама жизнь хлебороба, поэтому он старался в точности выполнять предписанные традицией правила крестьянской агрономии (проведение сева, подготовка семян, удобрение навозом, уход за всходами, соблюдение севооборота и пр.). Насущный хлеб и другие средства к существованию доставались тяжким трудом и нуждались, по мнению крестьянина, в защите от злых сил и в активном провоцировании на воспроизведение и увеличение достатка. Для этого в течение веков выработалась целая система действ, включая песни, пляски, звучание музы­кальных инструментов, ритуальные тексты (заговоры, заклички, издевки, плачи и др.).

Земледелец пытался также заглянуть в будущее, с помощью различных действий, разными способами узнать характер предстоящего весенне-летнего сезона, предугадать, для каких культур год будет благоприятным, сколько времени продержатся морозы, хватит ли корма скоту до первой весенней травки и т. п. Особое место занимали гадания о собственной судьбе, в первую очередь — гадания девушек-невест.

Земледельческая традиционная культура не была пассивной, созерца­тельной. Человек не только молился, приносил жертвы, пытался разгадать смысл разных явлений и связь вещей, он требовал, указывал, вызывал природу на определенные действия, заявлял о себе как о хозяине во вверенном ему природном участке. Большинство обрядов, имеющих ярко выраженную магическую функцию, прочно удерживалось в быту и производственной деятельности крестьянина.

«Украшаясь цветами и листьями, земледелец надеялся тем самым по­мочь обнаженной земле покрыться зеленью; катаясь зимой на санках, а весной раскачиваясь на качелях, он предполагал, что, чем дальше прокатит­ся и чем выше раскачается, тем длиннее и выше поднимется летом лен и лучше взойдут хлеба, и т. д.»¹⁸ Пекли специальное печенье в виде домашних животных, так как верили, что изображаемое (по магии подобия) должно стать действительным, то есть выпеченные и съеденные фигурки обеспечат приплод скота; в определенные дни устраивали обильные торжественные трапезы, чтобы гарантировать столь же обильное воспроизводство съестного; в период бурного роста хлебов и трав молодежь устраивала игрища с громким смехом, обрядовой эротикой, песнями о любви и молодости.

С той же целью спровоцировать силы природы на нужные земледельцу действия широко использовались в обрядах всего года яйца, зерна злаков, чучела. «Зерно обладает свойством надолго сохранять и вновь воссоздавать жизнь, умножая ее. Семя — растение — семя составляют извечный кругооборот, который свидетельствует о нескончаемости жизни. Путем еды к этому процессу приобщаются люди. В животном мире зерну или семени, с точки зрения крестьянина, соответствует яйцо, обладающее тем же удивительным свойством, что и семя, оно сохраняет, содержит жизнь и воссо­здает ее»¹⁹. Только приняв во внимание это объяснение, можно понять, зачем при севе в зерна клали вареные яйца, почему в поле, на лугу, под березкой ели яичницу, с какой целью на любом ритуальном столе присут­ствовала кутья.

Чучела — это символические изображения божеств или олицетворенные силы природы. Чаще всего они изготавливались на Масленицу, Семик, в обряде похорон кукушки. Им устраивали торжественную встречу, а затем убивали, уничтожали, сжигали в поле, за околицей или у реки. Разыгрывались настоящие похороны, которые обставлялись, однако, не трагически, а комически и завершались нередко бурным весельем. В основе и этих действ лежит та же «философия зерна»; чучело убивали, чтобы заставить божество воскреснуть или передать свою силу земле и возродиться из нее в виде нового урожая. Чрезвычайно важно, что подобные убийства, растерзания, сжигание всегда сопровождались громким, притворным и непритворным плачем и смехом. Смех здесь оказывал живительное действие, потому что смех есть признак жизни; более того, по народным воззрениям, смех спо­собен вызывать и возрождать жизнь.

Земледелец был уверен в силе воздействия на природу и человека слова. «Чем далее в старину, — писал А. А. Потебня, — тем обычнее и крепче вера в способность слова одним своим появлением производить то, что им оз­начено»²⁰. Неудивительно, что в обрядовых текстах так много повелитель­ной интонации и обращений: Родись, капуста, бела и кругла! Покров-батюш­ка, покрой землю снежком, а меня, молоду, женишком! Жаворонки, прилетите! Весну красну принесите! Дождик, лей пуще! и т. п.

Люди были убеждены в том, что, даже просто назвав явление, предмет, они тем самым приобретали над ним власть. Слово, соединенное с музыкой и движением, обладало еще большей силой. Поэтому огромную роль в обряде играли музыкальные инструменты, песня, ритмические пляски, при­топтывания.

Обрядовые песни заклинали и описывали благополучие, довольство, изобилие, а сопровождавшие их действия изображали желаемое, чтобы обеспечить его в реальной жизни. Лучший пример тому — обходы дворов на Святках, во время Масленицы, в день первого выгона скота и в некото­рые другие дни. Специальные группы колядовщиков, волочебников ходили от дома к дому и исполняли песни-пожелания, величания, воспевая в них неправдоподобное, сказочное благополучие, идеальные семейные отноше­ния; они же разыгрывали сценки, наполненные эротикой, изображающие победу молодости над старостью, жизни над смертью. Обходы дворов считались делом серьезным, чрезвычайно важным. Выполняющие такой обход выступали «не скромными просителями-нищими, а коллективом людей, со­вершающих магический обряд, который должен был вызвать желаемое в грядущем. Активная роль колядующих исключала мотив смиренности и покорности перед восхваляемыми» хозяевами дома²¹.

Ватага колядующих требовала вознаграждения и получала его в виде обрядового печенья (фигурки овец, коров, плуга и пр.), ритуальной еды и питья.

Народный месяцеслов дает прекрасную возможность увидеть, услышать, прочувствовать всю красоту и емкость фольклорного слова. Очевидно и другое: с каким вниманием, благоговением и одновременно свободой, даже лихостью обращался крестьянин с языком, хранимым и творимым им. Наши неграмотные предки умели находить особую прелесть и смысл в звучании слова. И вновь в качестве доказательства обратимся к тому, как обыгрывались имена святых.

«Имя Лука по звуковым ассоциациям сделало христианского святого покровителем охоты, обеспечивающим удачный лов зверя: это Лука-залут-чик в заговоре „на удачную охоту"»²². В календаре имя святого Луки чаще соединялось с луком: На Луку пеки пироги с луком (вроде бы и святой при деле, и хозяйке памятка). На Малахия хлев метелками обмахивай; Пришел Федул — тепляк подул; Дожди на Акулину — хорошая калина; На пророка Осию колесо прощается с осью и т.д. На звуковом сходстве основана и оценка мая как несчастливого месяца: Май сманит, обманет; В мае родиться — всю жизнь маяться.

Звукопись, игра слов, внутренние рифмы, которыми так богаты приме­ты, загадки, приговорки, сделали бы честь большому поэту. Увидел грача — весну встречай; Грач зиму расклевал; На Прокла поле от росы промокло^ Большая роса — к урожаю огурцов; Красное лето — зеленый покос; Сеют лен у семи Ален; На Прохора зима заохает.

Поразительно, что все эти красочные, яркие, смелые в языковом отно­шении суждения еще и точны в самом прямом — погодном, временном, хозяйственном смыслах. Например, зиме самое время «заохать» с Прохора, ведь это 23 / 10 февраля, а там и весна не за горами. Примета: Мокро на Мокея — жди лета еще мокрее — относится к 24 / 11 мая, когда действи­тельно часто выпадают дожди и, начавшись, могут надолго затянуться. Утверждение: Сей пшеницу на Симона Зилота — родится аки злото — тоже не лишено основания. Память святого отмечалась 10 (по новому стилю -23) мая, за два дня до него числится Иван-пшеничник, то есть это на самом деле лучшая пора для сева пшеницы, но надо же было найти слово, рифму, вспомнить об устойчивом образе «золото пшеницы», использовать скопление свистящих согласных, чтобы получился зримый, точный и красивый афоризм!

В обращении крестьянина со словом чувствуется талант творца и удовольствие от работы со знакомым и хорошо поддающимся материалом. От слова «роса» легко и просто получились нужные производные, которых не знает литературный язык: сухоросо, росяно, Иов-росенник. Антипа называют то водополом, то половодом. От зимних дней, когда устраивали пиры и братчины, образовались глаголы «прониколиться», «проварвариться», «просав-виться», что означало прогулять нажитое долгим трудом, расстроить хозяйство от гульбы на зимнего Николу, на декабрьские дни Варвары и Саввы.

Если от поэзии вновь вернуться к прозе, то следует упомянуть о достаточно полно представленных в народном календаре сведениях о сроках наймов и расчетов, времени ухода на промыслы и заработки, о том, когда набирали рекрутов и когда действовали различные ярмарки и торги. И эта сторона быта русской деревни так или иначе увязывалась с хозяйственно-производственной деятельностью крестьянина, а все важные сделки, договоры, начинания, крутые перемены в жизни (например, отходничество или рекрутчина) приурочивались к основным датам, большим праздникам зем­ледельческого календаря. В поговорках, присловьях, порожденных условиями и ситуациями наймов и расчетов, звучат и горькие интонации, вроде знаменитого: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — или частушек о сезонном батрачестве; звучит и юмор, например, в глаголах «подкузьмить» и «объ-егорить» (если при сделках в Егорьев день или в ноябрьские Кузьминки удавалось кого-то обмануть, провести, либо самому оказаться обманутым), в шуточной отговорке: Должен — не спорю, отдам не скоро. Первый срок — Илья пророк, второй срок — Георгий на коне, а третий — не ходи ко мне.

Еще одна сторона годового аграрного цикла, подробно говорить о ко­торой в рамках предисловия невозможно, но на которую стоит обратить внимание. Это ритмичность народного календаря. В нем с прочно установившейся, оправданной для труженика-земледельца последовательностью и оптимальным темпоритмом чередуются праздники и будни, работа и отдых, посты и дни неумеренной, сытной еды; периоды воздержаний, созерцательности и главенства духа с периодами полного разгула и раскрепощенности плоти. Можно утверждать, что в традиционной народной культуре отдых от физического труда, веселье никогда не понималось как безделье, как полностью свободное, ничем не занятое время. Праздник всегда выполнял важные общественные функции, имел глубокий смысл, в нем человек наиболее остро ощущал себя одновременно личностью и членом коллектива, внутри праздника осуществлялся контакт и свободное общение, без которого невозможна нормальная жизнедеятельность человека. Наконец, праздник — это проявление всех форм и видов культуры данного коллектива, начиная от принятых норм поведения, отношения к прошлому и предкам, кончая демонстрацией нарядов и исполнением традиционных песен. Земледельческий праздник давал к тому же ощущение полного слияния с природой и вместе с тем утверждал власть человека над ней.