1) Полностью совпадать с оригиналом;

2) Быть изложен четко и без грамматических ошибок;

3) не нарушать языковых норм.

Велась и индивидуальная работа по подготовке переводчиков: известно, например, что в 1750-е гг. М. В. Ломоносов индивидуально занимался переводом с Н. Поповским. Постепенно меняется и порядок оплаты за переводческий труд: если первоначально преобладали разовые вознаграждения, то со временем их сменяет договорная оплата за печатный лист.

Говоря о дипазоне переводимых в это время текстов, нельзя обойти Библию — текст, сыгравший, как известно, ключевую роль в европейской Реформации и переходе от пословного перевода к нормативно- содержательному. Однако в России, несмотря на указ Петра I, изданный в 1712 г., о необходимости создания нового перевода, Библия на протяжении XVIII в. переводилась лишь однажды (!). Попытка была сделана в 1718 г., когда пастор Эрнест Глюк перевел Священное Писание на русский язык; однако перевод был утрачен во время русско-шведской войны. По поручению Петра I Глюк в Москве заново начал работу над переводом, но, не завершив ее, умер в 1765 г. Больше переводов на русский язык не делалось. Правда, в 1751 г. было выпущено новое, исправленное издание Библии на церковно-славянском. Среди причин столь незначительного интереса к писанию Семенец и Панасьев55 называют отсутствие специалистов и боязнь церкви потерять монополию на интерпретацию Писания. Но сам факт отхода на периферию общественных интересов этого некогда столь важного для Руси текста вполне согласовывался с ≪секулярным сдвигом≫, который несла с собой Петровская эпоха. Светские ценности и светские интересы впервые в российском обществе выдвинулись на передний план.

Екатерининская эпоха.Вдлервые-хри десятилетия XVIII в. переводов

художественных текстов очень мало (около 4% всей переводной

литературы). Но затем их объем резко возрастает, потому что

эпоха Просвещения, пришедшая на русскую почву, объявляет культурные

интересы интернациональными. Русские просветители ставят

перед собой задачу ознакомления общества с иностранными произведениями,

стремятся усвоить чужой литературный опыт и

обогатить тем самым родную литературу. Однако связь между текстами

оригинала и перевода в XVIII в. довольно сложна. Во-первых,

трудно провести границу между переводными и оригинальными произведениями.

И каноны классицизма, и представления эпохи Просвещения

рассматривают оригинал лишь как подспорье для создания

совершенного текста. В первом случае — для достижения

эстетического идеала, во втором — для просвещения общества. Во-

вторых, между оригиналом и переводом часто существует язык-посредник,

как правило французский. В этом двойном отражении текст

перевода неизбежно многое терял. Анонимность публикаций, с которой

мы часто сталкиваемся в XVIII в., — еще одно свидетельство того, что в это время не существенна была установка на идентичность

текстов. Перевод был подчинен общественно-культурным задачам.

Вот почему каждый переводчик того времени снабжал свой \

перевод пространным предисловием; не случайно XVIII в. считается

веком переводческих предисловий56.

Отсутствие ощущения национальных границ текста, национальной

специфики давало переводчикам возможность применять приемы

адаптации. Так, переводчик Е. И. Костров, переводя в 1781 —

1788 гг. ≪Илиаду≫ Гомера, вводит такие культурные замены, как

≪сапоги≫, ≪сталь≫, ≪пуговицы≫; переводчик Глебов русифицирует

личные имена у Вольтера: Перро, Колен и Пиретта превращаются в

Сидора, Карпа и Агафью. Сглаживаются также чересчур новаторские,

непривычные тенденции стиля: в переводе известного романа

И.-В. Гёте57 стилистика Бури и Натиска заменена на более традиционную,

привычную. Нередки и сюжетные замены, вполне в духе классицистического

перевода: например, в финале трагедии Шекспира

≪Ромео и Юлия≫ у переводчика Вас. Померанцева (перевод 1790 г.)

враждующие семьи Монтекки и Капулетти примиряются.

Специфика переводческих задач отодвигает на задний план проблемы

сохранения формы не только в сфере индивидуального стиля

и литературного направления, но и в сфере жанра. Стихи переводятся

зачастую прозой, проза — иногда стихами.

К середине XVIII в. количество переводов художественных произведений

резко возрастает, и в общей массе текстов художественной

литературы на русском языке переводы составляют сначала 98-

99%, затем к 60-м гг. этот процент несколько снижается, но на

протяжении всего XVIII в. переводов постоянно больше, чем оригинальной

литературы.

В 1758 г. при Академии открывается 2-я типография, задача которой

— печатание переводной беллетристики. Именно на беллетристику

приходится основной читательский успех. Издатель Новиков сетует,

что хотя ≪наилучшие книги≫ напечатаны, ≪но их и десятую долю против

романов не покупают≫58. В 50-70-х гг. появляются переводы на

русский язык произведений Лессажа, Прево, Филдинга, Сервантеса,

Мариво и др., что явилось катализатором зарождения русского романа,

первыми авторами которого были Эмин, Чулков, Херасков. Переводная

литература формирует литературные вкусы, обогащает язык

русской прозы, развивает технику сюжетного построения. Особенно

важно то, что наряду с традиционными произведениями античности

все чаще и чаще переводятся современные, написанные в XVIII в.

Особенно важен в то время был вклад, который внесли в развитие

перевода крупные деятели русской культуры: Тредиаковский, Ломоносов,

Кантемир. Переводы Василия Тредиаковского образовали своего

рода рубеж, знаменующий переход к специфике XVIII в. в области

перевода. Переведя в 1730 г. ≪Езду в остров любви≫ П. Тальмана,

он обозначил и характерную тематику XVIII в., и новые средства:

; впервые для перевода художественного произведения применялся

русский язык, а не старославянский. Это вполне сочеталось с укоренившимися

уже к тому времени идеями Петра I: пользоваться при

переводе научных и технических книг языком посольского приказа.

.Таким образом, в XVIII в. происходит решительная смена средств

|ПЯ (переводящего языка) в российской истории перевода. Переводить

стали на формирующийся общегосударственный литературный

шусский язык.

Завершая описание процессов, происходивших в российской истории

перевода на протяжении XVIII в. и кардинально изменивших

не только технику перевода и его статус в обществе, но и облик российской

словесности, следует напомнить, что культурное развитие

непрерывно, и поэтому любое подразделение его на исторические

периоды весьма условно. Переход к новым тенденциям XIX в. совершается

постепенно, и, очевидно, можно выделить несколько славных

имен переводчиков переходной поры, краткого времени русского

преромантизма, когда оттачивается сформировавшийся в предшествующие

годы русский литературный язык, но изменения, вносимые в

перевод, объясняются уже не только интенцией просветительской

адаптации, а еще и уточнением синтаксических и лексических параметров

нормы, в том числе — концептуализацией вводимых путем

заимствования иноязычной лексики новых понятий. Наиболее характерная

фигура среди переводчиков этой поры — Н. М. Карамзин6*.

Среди славных имен переводчиков конца XVIII в. помимо Н. М. Карамзина

(ввел в русский обиход 72 автора), также и Г. Р. Державин

(переводил Горация, Пиндара, Анакреона, Сапфо и т. п.), и И. А. Крылов,

и А. Н. Радищев. Их переводы, а также собственное творчество,

неразрывно связанное с переводами, привели к формированию на рубеже

XVIII-XIX вв. самостоятельной русской литературы и созданию

так называемого ≪среднего слога≫ русской художественной прозы.

8.Переводческая деятельность в России в XIX - начале XX вв.

XIX в. в России. XIX в. называют порой ≪золотым веком русской

литературы≫. С не меньшим основанием его можно назвать и

золотым веком художественного перевода в России. Но если в начале

этого века еще шло бурное формирование жанров, стиля, язы-

ка-художественной литературы и перевод был необходим для обогащения

фонда образцов для подражания, — то далее, на всем

протяжении XIX в., обилие переводов связано было скорее с удовлетворением

запросов российского читателя, уже обладавшего развитым

литературным вкусом, привыкшего к шедеврам своей лите-

ратуры и желавшего познакомиться и с шедеврами чужих литератур

и народов. Этим новым запросам вполне соответствовали и новый

взгляд на перевод, и новая техника перевода, которые утвердились

в русле романтического направления; начиная с этого времени российская

теория и практика перевода полностью интегрируется в

европейский культурный процесс, и различия могут усматриваться

разве что в пропорциях вводимых в русский культурный обиход

имен. Но это различия количественные, а не качественные. В России,

как и в других странах Европы, переводят много, переводы

разнообразны, а принципы перевода весьма схожи. Имена переводчиков,

внесших значительный вклад в русскую культуру в XIX в.,

бесчисленны. Труд некоторых из них подробно описан в двух авторитетных

монографиях (Эткинд Е. Г. Русские поэты-переводчики

от Тредиаковского до Пушкина. — Л., 1973; Левин Ю. Д. Русские

переводчики XIX в. — Л., 1985), к которым мы и отсылаем читателей.

Здесь же мы попытаемся кратко описать основные тенденции

развития перевода в России на протяжении XIX столетия — на небольшом

числе характерных примеров.

Итак, на рубеже XVIII-XIX вв. в Россию, как и в западноевропейские

страны, пришел романтизм. Романтизм заставил и русских

: переводчиков заботиться прежде всего о передаче национального

колорита подлинника. Мы уже упоминали слова А. С. Пушкина, ко-

1 торый, пожалуй, точнее всех выразил специфику нового подхода,

и его собственные переводы — из Мицкевича, Катулла и др. могут

служить лучшей иллюстрацией романтического перевода. Причем

речь шла вовсе не о внешней экзотике. Очень показательны в этом

плане переводы ≪Песен западных славян≫, выполненные Пушкиным

с французского. ЭтоодИннадцать песен из книги Проспера Мериме

≪Гузла, или Сборник иллирийских стихотворений, записанных в Далмации,

Боснии, Хорватии и Герцеговине≫ (1827). Проблема подлинности

этих песен (уже современниками, которые упрекали Мериме

в мистификации) Пушкина совершенно не волновала. Как отмечал

Е. Эткинд, ≪его привлекали не „нравы", не экзотика... но историческое

своеобразие минувших эпох, национальные особенности разных народов, — словом, специфический строй сознания людей разпых времен и наций≫61. Однако Пушкин как художник пошел значительно

дальше чисто романтического восприятия текстов чужих культур

через перевод — это было, помимо передачи национальной

специфики, творческое восприятие литературно-исторических и индивидуально-

авторских стилей, о чем точно сказал В. В. Виноградов:

≪Пушкин доказал способность русского языка творчески освоить

и самостоятельно, оригинально отразить всю накопленную

многими веками словесно-художественную культуру Запада и Востока≫. В этом он намного опередил свое время.

Большинство же русских переводчиков начала XIX в. решали более

скромные задачи, среди которых передача национальной специфики

хотя и доминировала, но редко выходила за рамки передачи внешней

экзотики. Порой такая передача сопровождалась интеграцией

экзотических компонентов в собственный стиль автора перевода. Прежде

всего это касалось переводчиков, создававших и собственные яркие

произведения. Среди таких переводчиков безусловно выделяется

В. А. Жуковский. По существу, он первым познакомил русского читателя

с поэтическим творчеством Гёте, Шиллера, Уланда, Клошпто-

ка, Гебеля, Бюргера63. Переводы занимали значительное место в его

творчестве на протяжении всей жизни, и смена принципов, усвоенных

от прежней, классицистической традиции, хорошо заметна.

В переводах Жуковского проявляется и другая характерная для

романтического перевода черта — осознание собственной творческой

индивидуальности, своего авторского ≪я≫ при переводе. Как подлинный

романтик, Жуковский в переводе всегда субъективен, он не

стремится и не считает нужным скрывать свое видение мира, и оно

обязательно проявляется в переводе. Субъективность переводчика

оказывается необходимым компонентом перевода. Впервые переводчик

осознает творческую, миросозерцательную основу своего труда

именно в романтическую эпоху. Для Жуковского это — трепетное

отношение к вере, во имя которого он сглаживает богоборческие

интонации в монологах Леноры даже в версии 1831 г.; словарь его

излюбленных, ≪чувствительных≫ слов: ≪мука≫, ≪томление≫, ≪тихий≫,

≪милый≫ и т. п.; стыдливость при описании чувственных подробностей

земной страсти. Так, при переводе баллады Шиллера ≪Торжество

победителей≫ он сокращает именно такого рода фрагмент:

Ш и л л е р (подстрочник): В неизъяснимом блаженстве обвивает рукою

прелесть ее прекрасного тела

Ж у к о в с к и й (перевод): И стоящий близ Елены Менелай тогда сказал

Аналогичный подход мы находим и в немногочисленных переводах

М. Ю. Лермонтова. И перевод из Байрона (≪Душа моя мрачна.

..≫), и перевод из Гейне (≪На севере диком...≫) полностью подчинены

не только стилистике оригинального творчества Лермонтова, но

и специфике его художественного миросозерцания. Объяснимым

с этой точки зрения является отказ от передачи романической коллизии

в стихотворении Гейне, которая оформлена в подлиннике с

помощью метафоры ≪der Fichtenbaum≫ — ≪die Palme≫. Поэт не сохраняет

противопоставление мужского и женского рода (в его переводе

это ≪сосна≫ и ≪пальма≫), наполняя перевод образами неразделенной

тоски и одиночества, свойственных его собственному

мировосприятию.

Новые требования, которые предъявлял к качеству переводов

XIX в., привели к возникновению новых переводов уже популярных

и переведенных прежде произведений. Среди таких неоспоримых

лидеров помимо Шекспира, следует назвать ≪Дон Кихота≫ Сервантеса,

≪Робинзона Крузо≫ Дефо, ≪Путешествие Гулливера≫ Свифта,

философские повести Вольтера.

Во второй половине XIX в. у русских переводчиков появляется

интерес к решению новых задач, которые раньше часто отходили

на второй план. Речь идет о попытках освоения формального богатства

подлинника. Наибольших успехов в этом достигли поэты —

сторонники направления ≪искусство для искусства≫: А. К. Толстой,

Каролина Павлова, Мей, Майков, Фет. В подлиннике их интересовала

прежде всего изощренность ритма, причудливость чередования

рифм, контраст длины стихотворных строк, редкие размеры. Их опыт

обогатил русскую поэзию, а большинство переводов прочно вошло

в русскую культуру (хорошим примером могут служить переводы баллад

Гёте ≪Коринфская невеста≫, ≪Бог и баядера≫, выполненные

А. К. Толстым)

Таким образом, российское искусство перевода на протяжении