
- •{5} Автобиографияi
- •{6} Обезьянья логикаiii
- •{9} Истинные пути изобретания {11} [Почему я стал режиссером]IV
- •{26} История крупного планаxviii
- •{31} * * *
- •{41} Вот и главноеxxx
- •{45} [Раздвоение Единого]XXXII
- •{48} Pré-natal expérience5 XXXVI
- •{50} Monsieur, madame et bébé9 XXXVII
- •{67} «Светлой памяти маркиза»xlviii
- •{115} Как я учился рисовать(Глава об уроках танца)lxxviii
- •{133} О фольклореxcv
- •{150} * * *
- •{154} [Перевертыши]cix
- •{170} Цветcxv
- •{172} [«Мастерство Гоголя»]cxviii
- •{179} Атака на кипарисы(Первое письмо о цвете)cxxiii
- •{180} * * *
- •{185} Ключи счастья(Второе письмо о цвете)cxxvii
- •{211} Три письма о цветеcxliv
- •{215} [Запретная любовь]cxlix
- •{217} [«Любовь поэта»](Неотправленное письмо)cliii
- •{226} Мэрионclxxvii
- •{239} Принцесса долларовclxxxviii
- •{241} Катеринкиcxci
- •{246} После дождика в четвергcxcii
- •{252} Истинные пути изобретанияcxcv Торито
- •Сказка про Лису и Зайца
- •Цветовая разработка сцены «Пир в Александровой слободе» из фильма «Иван Грозный»(Постаналитическая работа)ccvii
- •{281} * * *
- •{284} [Премия за «Грозного»]ccx
- •{288} [Формулы жизни]ccxiv
- •{291} Автор и его темаccxvi Двадцать лет спустя(1925 – 1945: от «Броненосца» к «Грозному»)
- •{296} Единство
- •{299} Профили {301} [о Мейерхольде]ccxix
- •{303} * * *
- •{306} В. В.Ccxxix
- •{310} Немчинов постccxl
- •{316} 25 И 15ccxliii
- •{320} [Рождение мастера]ccxlv
- •{325} Товарищ д’Артаньянccl
- •{327} * * *
- •{334} [Гриффит, Чаплин, Флаэрти]cclix
- •{338} Прометей (Опыт)cclxiv
- •{347} Вечер с Крэгомcclxxxi
- •{349} Мы встречалисьcclxxxiv
- •{357} * * *
- •{358} Юдифьccxc
- •{396} Лауреат Сталинской премии(Об Иване Пырьеве)cccxv
- •{399} ПркфВcccxx
- •Телефон-изобличитель
- •{418} Люди одного фильмаcccxxviii Ломовы и Горюнов
- •Я. Райзман и н. Ламанова
- •{426} Вольский
- •Стрекоза и муравейcccxxxvi
- •[Валя Кузнецова]cccxxxviii
- •{434} «Сподобил Господь Бог остроткою…»(Из воспоминаний обо мне собственного моего воображаемого внука)cccxxxix
- •{440} O[ld] m[an]cccxliv
- •{442} P. S.Cccxlvi
- •{502} Указатель имен
- •{445} Комментарии
{291} Автор и его темаccxvi Двадцать лет спустя(1925 – 1945: от «Броненосца» к «Грозному»)
Прошло двадцать лет…
Два раза по десять.
То есть дважды срок давности, снимающий с виновного судебную ответственность за его деяния, а с добивающегося прав — основание для притязаний.
Мне кажется, что этот срок дает нам право о «Броненосце» и его авторе писать как о третьем лице и о предмете постороннем; как о предмете и лице, объективно вне нас существующих и лишь благодаря счастливой (?) случайности нам более или менее знакомых и более подробно известных, нежели ряду других исследователей.
Будем об авторе и картине писать со стороны, не стесняясь симпатии, которую мы питаем к обоим, и используя доступ к ряду материалов, никому другому не известных и вовсе даже не доступных.
И раз мы уже взялись писать об авторе «Броненосца “Потемкин”» как о лице постороннем, постараемся это сделать согласно канону, которого в этом вопросе требовал еще… Белинский.
«… От современной критики требуют, чтобы она раскрыла и показала дух поэта в его творениях, проследила в них преобладающую идею, господствующую думу всей его жизни, всего его бытия, обнаружила и сделала ясным его внутреннее созерцание, его пафос…» («Стихотворения Баратынского», 1842).
Среди проблем, по поводу которых ужасно легко развить неограниченное литературное многословие, очень популярна следующая:
{292} Существует ли у авторов подобная «сквозная» тема или нет;
всегда ли существует; как к ней относится изменяющийся ряд произведений и т. д. и т. д. — все это точно не очень известно — а потому это невероятно благодарная почва для нескончаемых умозаключений и догадок.
Какая-то доля истины, видимо, есть.
Некоторые исследователи находят подтверждение этому даже в простом сопоставлении заглавий.
Так, например, автор давно вышедшей и разошедшейся книжечки «Поэтика заглавий» Крижановский приводит ряд примеров этому из литературы нашей и иностранной.
Основная тема Дж. Лондона — род — и подавляющее большинство заглавий его сочинений говорит именно об этом.
В отношении Гончарова автор идет еще дальше, считая, что тема Гончарова даже связана с определенным звуковым символом — «Об».
Звуковой символ этот проходит через цепь основных творений автора («Об‑рыв», «Об‑ломов», «Об‑ыкновенная история»), а сочинение, по внутреннему своему ходу долженствовавшее противостоять этому ряду (и неосуществленное) и самим своим заглавием должно было противостоять им: «Необ‑ыкновенная история».
К подобного рода примерам можно было бы присовокупить строгую приверженность заглавий к определенной формуле, как это имеет место у одного из самых плодовитых и лучших авторов детективных романов «золотой эры» этого жанра в Америке — С. С. Ван-Дайна (тридцатые годы нашего столетия).
Здесь все названия одинаковы по типу: «The Canary murder case», «The dragon murder case», «The kennel murder case» и т. д.
Причем мало этого — в каждом из названий то обозначение, которое дает характеристику самого случая убийства, обязательно имеет… шесть букв: canary (канарейка), dragon (дракон), kennel (собачий питомник), garden (сад), scarab (скарабей), casino (казино), Benson (фамилия Бенсон), Greene (фамилия Грин), Bishop (сложная игра слов, дающая основания к ложным ходам внутри детективного расследования, где его читают то как «епископ», то как фамилия Бишоп, то, наконец, как обозначение шахматной фигуры — «туры») и т. д.
В какой-то из своих статей сам автор этих романов (посредственный искусствовед и литературный неудачник на поприще {293} серьезной литературы, заработавший на детективах громадные деньги) отмечает это обстоятельство.
Он объясняет это… суеверной приметой: первое подобное заглавие принесло ему удачу и он свято придерживается той формулы заглавия, которая связана у него с первым литературным успехом!
Конечно, самый разговор о заглавиях лишь отмечает поверхностную примету, касающуюся сущности вопроса, вероятно заложенного очень глубоко.
Решать данный вопрос я не берусь. И хочу ограничиться лишь одним примером строгого наличия подобной «сквозной темы», ибо уж очень увлекательно и соблазнительно развернуть подобное положение у автора, одинаково ответственного за подобные, казалось бы, несовместимые по темам opus’ы, как «Броненосец “Потемкин”» и «Иван Грозный».
Что может быть более разительно несхожего, чем темы и разработка подобных двух сочинений, по времени отстоящих друг от друга на двадцать лет?
Коллектив и масса — там.
Единодержавный индивид — здесь.
Подобие хора, сливающееся в коллективный облик и образ, — там.
Резко очерченный характер — здесь.
Отчаянная борьба с царизмом — там.
Первичное установление царской власти — здесь.
Если здесь, на этих двух крайностях, темы кажутся разбежавшимися во взаимно исключающие друг друга противоположности, то, что между ними, на первый взгляд кажется просто невообразимым хаосом совершенно случайно разбросанной тематики.
О «теме автора», да еще «единой» или «сквозной», казалось бы, смешно и думать, наивно говорить.
Действительно!
Считая осуществленное наравне с задуманным: тут и краткая повесть о некой единичной забастовке («Стачка»); тут и венок экзотических новелл на фоне мексиканской панорамы («Que viva Mexico!»); тут и эпическое изложение Октябрьского переворота 1917 года («Октябрь») и вдруг рядом — «Американская трагедия» (по роману Теодора Драйзера), история чернокожего короля Гаити — Анри-Кристофа, из освободителя своего острова ставшего его тираном; героическая борьба Александра {294} Невского против тевтонов-интервентов XIII века — «псов-рыцарей»; и внедрение коллективного хозяйства в обстановке отсталой деревни («Старое и новое»); история капитана Зуттера, на чьей земле в Калифорнии впервые было обнаружено золото в 1848 году; и история восстания на мятежном броненосце; сценарий о строительстве ферганского канала (в 1939 году), своеобразный исторический триптих (первая часть включала в себя эпизоды из войн Тамерлана, напечатаны в «Искусстве кино» за 1939 годccxvii); и в папках — подробно разработанный сценарий о… Пушкине, цветовой и очень интимно личный из жизни поэта, по теме, так блестяще затронутой Ю. Тыняновым сперва в статье «Безыменная любовь» («Литературный критик», № 5, 1939 года) и затем значительно менее интересно развернутой в третьей части «Пушкина»… И, наконец, фильм о титане прошлого — Иване Грозном и учреждении единодержавия в Московском государствеXVI века!
Конгломерат явно несовместимого и несоизмеримого — очевидный даже для самого невооруженного взгляда.
И нужно быть достаточно маниакально-одержимым, чтобы стараться в этой тематической пестроте искать тематическое единство, искать единую тему, подлежащую всему этому разно- и многообразию.
Прощупать у автора одну сквозную «господствующую думу всей его жизни» (нет, может быть, не всей, но двадцатипятилетнего отрезка ее, во всяком случае: 1920 – 1945).
Пока запомним эту тенденцию — искать единое в пестроте многообразия, а касающееся маниакальной одержимости обнаружим с лихвою впереди!
Сейчас же вооружимся малою толикою терпенья и разберемся подробнее в том, о чем толкует каждое из этих сочинений.
При этом отчетливо будем помнить, что дело идет здесь не об отдельных нарядах и облачениях, исторических ситуациях или положениях той или иной картины, этнографической случайности облика, — а в каждом отдельном случае о тех элементах внутри темы, которые эмоционально влекли автора браться за тот или иной сюжет — большинство из коих вольный выбор автора, во всяком случае всегда «личный поворот» внутри темы, и во всех случаях — самостоятельное сочинительство самого материала фильма.
При этом независимо даже от того, был ли это государственный заказ — ибо тогда из эпопеи «1905 год» возникает эпизод {295} «Потемкина»; или инсценировка — и тогда она либо должна быть очень близка автору по разворачиванию событий («Золото Зуттера» Блэза Сандара) или по психологической подоплеке вещи (подмеченное Тыняновым в Пушкине); или полная свобода выбора темы («Que viva Mexico!»)…