Искренность чувств

Еще через несколько дней Константин Сергеевич смотрел следующую картину пьесы — «Домик Генриэтты».

Декорация представляла часть узенькой парижской улички. Высокий каштан закрывал перспективу улицы. Три четверти сцены занимал фасад двухэтажного дома под черепичной крышей. От улицы дом был отделен невысокой оградой с калиткой в ней. По наружной стене дома шла лестница на второй этаж, в квартиру Генриэтты.

По заданию Константина Сергеевича весь квадрат стены, обращенный к зрителю, на втором этаже был как бы условно «вы-

342

нут» А. В. Щусевым. В этом квадрате, как в большом окне, была видна зрителю вся комната. Генриэтта сидела и вышивала у окна.

Станиславский просмотрел всю картину, попросил начать ее еще раз сначала и, как только открылся во второй раз занавес, постучал по столу, останавливая этим знаком репетицию.

• О чем вы плачете, Ангелина Осиповна? — спросил он Степанову — Генриэтту.

• Я не плачу, Константин Сергеевич.

• Нет, плачете. Весь, ваш вид выражает мировую скорбь. Дальше мне уж будет за вами неинтересно следить. Вы уже в первые тридцать секунд «отплакали» всю роль. Сначала.

Степанова решила сидеть у окна, вышивать и напевать что-то про себя... и тут же репетиция опять остановилась.

• Это что еще за оперетта? О чем это вы распелись?

• Константин Сергеевич, но как же быть: и плакать нельзя и петь нельзя...

• Между «форте» и «пиано» есть тысячи промежуточных нот. Не садитесь сразу у окна в позу белошвейки-гризетки с Монмартра. Убирайте комнату, снимите наколку и кокетливый передник. Мойте пол в своей комнатке... Дайте Степановой лоханку и тряпку!

• Но ведь сейчас придет Роже, а я буду в таком виде...

• Вот! Вот он, самый ужасный штамп! Через полминуты должна начаться любовная сцена, и героиня уже в наколочке и с цветочками в волосах напевает за пяльцами! Ужасно!

• Константин Сергеевич, но ведь и в жизни, когда готовишься встретиться с кем-нибудь, всегда одеваешься получше, причесываешься...

К. С. И как раз в эту минуту-то он и входит в комнату или звонит в дверь. И начинается самое интересное... как успеть и доодеться, и открыть дверь, и сделать еще тысячу дел, которые были намечены к его приходу, а главное, нет ни секунды времени впасть в тот мещанский, гретхеновский¹ сентиментализм, которым так любят «сиропить» любовные свидания в театре, на сцене. Сейчас же мойте пол в комнате, а внутренне найдите то «нейтральное» состояние человека, когда у него много очередных дел и некогда думать о «высоких» чувствах, даже о пропавшей сестре!

Пришлось-таки актрисе мыть пол! Мы, зрители партера, этого не видели, так как парапет окна полностью закрывал от нас пол комнаты Генриэтты, но бельэтаж, возможно, и видел.

343

На сцену вышел Роже—Массальский и быстро стал подниматься по лестнице к двери комнаты Генриэтты.

• Вы куда пришли? — остановил его голос Станиславского из партера.

• На свидание к Генриэтте.

• А почему вы, когда идете, не поете еще «Торреадор, смелее в бой!..» Что за выход жен-премьера, душки-тенора? Вспомните, какое обстоятельство предшествовало вашему приходу сюда: разговор с отцом, матерью... А если за вами следят?

• Вы совершенно правы, Константин Сергеевич... — и Массальский, не дожидаясь предложения К. С. начать сцену сначала, по собственной инициативе скрылся за кулисами.

Он вышел на сцену очень осторожно, оглянулся во все стороны перед тем, как войти в калитку палисадника Генриэтты. Быстро проскочил внутрь и прижался к стене, прежде чем вбежать по лестнице.

— Он что, жулик? Или Риголетто, прокрадывающийся всвой собственный дом к Джулии,— последовал новый отзыв иззала на его действия.— Это все штампы. Один штамп любовноговыхода, другой «таинственного». Это все чепуха. Соберитесь смыслями, вспомните, как у вас «течет день»² сегодня, и приходите-ка еще раз.

Массальскому пришлось не «еще раз», а девять раз выходить и уходить со сцены, пока Станиславский удовлетворился той мерой серьезного отношения к сегодняшнему посещению Роже Генриэтты, которую наконец нашел и проявил в очень незначительных с виду деталях актер.

Но своего Станиславский добился. На сцену выходил Роже из предыдущей картины (сцена «диалога» у графа де Линьер), озабоченный утренним разговором, не думающий ни о каких предстоящих ему «любовных» сценах, очень умно прошедший сначала мимо калитки Генриэтты, а потом незаметно оглядевший улицу, спокойно вошедший в палисадник, как хозяин дома, постоявший секунду за решеткой (но не скрываясь от возможных прохожих), а потом уже направившийся по лестнице вверх.

А Генриэтта все это время мыла и мыла пол!

Зато, когда Роже постучал осторожно молотком в ее дверь, из окна выглянула такая простая, естественная в своем поведении, врасплох захваченная девушка с повязкой на волосах (чтобы не рассыпались), с какой-то тряпкой в руке, с закатанными по локти рукавами, что каждый бы сказал: да, это н а-

344

стоящая, работающая, приехавшая из деревни девушка, а не «гризетка», как ее назвал в начале репетиции К. С.

Разницу этих двух образов мы из зала ощутили с такой силой, что не могли удержаться от невольных восклицаний. Это была подлинная жизнь, кусочек того «дня» Генриэтты, к внимательному изучению «течения» которого призывал нас всегда Станиславский.

— Не меняйте поз. Не сходите с места. Так и начинайте вести сцену. Не открывайте ему дверь... — раздался сейчас же голос Константина Сергеевича из зала. Он отлично умел «на лету» останавливать на сцене эти мгновения художественной правды и «вытягивать, растягивать» ' их насколько это было возможно!

Текст оказался как бы специально написанным для диалога Роже и Генриэтты через окно и с лестницы:

«Роже!»

«Генриэтта!»

«Вы чем-то расстроены, Роже?»

«Я поссорился со своим отцом. Еще раз!»

«Это из-за меня! Вы не должны сюда ходить, Роже».

«Вы знаете, что я не могу исполнить вашей просьбы...»

«Не надо говорить сейчас об этом... Хозяйка "опять ругала меня... Она считает, что я нехорошая девушка...»

«Это из-за меня? Из-за того, что я хожу к вам?»

«Да, Роже, нам надо расстаться...»

«Вам все равно надо уехать отсюда. Отец следит за мной. Он пытался узнать адрес у моей матери».

«Как, вы рассказали ей про меня?»

«Да, все... И как я люблю вас...»

К. С. Как дошли до слова «люблю», так запели. Если вам так уж хочется, спойте нам это слово полным голосом...

П. В. Массальский. Я попробую еще раз...

К. С. Зачем же?.. Я прошу вас спеть это слово. У вас есть-голос, слух?

П. В. Массальский. И того и другого недостаточно, чтобы решиться петь.

К. С. А я вас все-таки прошу сделать для нас сейчас это упражнение: всю фразу повторите, а слово «люблю» спойте на любой мотив и в любом тоне!

П. В. Массальский. Константин Сергеевич!

К. С. (очень решительно). Я прошу вас сделать это Упражнение.

Выражение К. С. Станиславского.

345

Массальский говорит Генриэтте свою фразу и пытается в ней спеть слово «люблю». Получается очень нелепо и фальшиво.

К. С. Запомнили? Навсегда? Вам ведь по амплуа любовника часто придется иметь дело с этим словом.

П. В. Массальский. Запомнил* Константин Сергеевич!

К. С. Ну, теперь ведите сцену дальше...

Это «дальше» в этот день не ушло далеко. Константин Сергеевич занимался долго и упорно всеми элементами актерского мастерства.

Нечеткая по мысли фраза, поверхностное отношение актера к своему партнеру или к событию пьесы, недостаточно яркое внутреннее видение того происшествия, про которое рассказывал актер, абстрактное «мечтание» о «прекрасном» будущем, плохо исполненное физическое действие (даже финальный поцелуй Роже и Генриэтты!), недостаточное общение, «опущенный» (выражение К. С.) ритм, вялая интонация, нелогичный жест — ничто не укрывалось никогда от внимания Станиславского.

Его замечания, упражнения, предложения по пять, по десять раз повторить одно и то же место в роли в равной мере относились ко всем актерам. С одинаковой настойчивостью занимался он с Ольгой Леонардовной и требовал от нее такого же точного, последовательного овладения всеми элементами актерского мастерства, характерными чертами образа, деталями анализа роли, текстом, ритмом, как и от самого молодого исполнителя в нашей пьесе.