* * *
Все намеченные сроки выпуска спектакля весной, до отъезда МХАТ на гастроли, пошли прахом.
К репетициям «актерским», как их любил называть Станиславский в отличие от тех дней, когда решались задачи постановочного, режиссерского порядка, прибавились еще репетиции в костюмах.
А костюм XVIII века был одним из любимых поводов для Станиславского учить актера носить театральный костюм вообще. Это были блестящие уроки-лекции по изучению театрального костюма почти всех веков и народов, да еще сопровождавшиеся показом на себе Станиславским, как надо носить фрак, камзол, жабо, шляпу с пером, шпагу, короткий плащ, как ходить с тростью, как «работать» носовым платком, табакеркой и веером. Попутно К. С. требовал античный плащ, я несколько часов уходило на упражнения с «круглым» плащом, на поиски особых складок, уменье драпироваться в него не только для обычного употребления плаща как части одежды, но и для того,
346
чтобы плащом, жестом руки в плаще выразить нужную мысль, отношение!
Примеры и упражнения, которые при этом давал К. С, сделали для нас эти часы памятными на всю жизнь.
После переноса спектакля на осень Константин Сергеевич вызвал/ меня к себе.
— Вы видите, что мы затратили на этот спектакль втрое больше времени, чем я думал. Это объясняется жанром пьесы. Я уже говорил вам, что мелодрама — это сложный жанр, а значит, и трудный жанр. Я подозреваю, что вы очень огорчены переносом спектакля на осень. Конечно, не соблюсти срок выпуска премьеры очень неприятно, особенно молодому режиссеру. Возьмите себя в руки и претерпите это. Будет время, когда вы сами как режиссер-руководитель будете это делать со спектаклями ваших учеников. Лучше иногда отложить на две недели трудный спектакль, чем пустить его на зрителя невыверенным.
Ваши исполнители еще молоды. Они искренни, но неопытны. Многие же сцены в мелодраме надо делать очень уверенно, невзирая на молодость.
Этой уверенности, технической ловкости у многих еще нет. За лето вся внутренняя сущность пьесы отлежится, успокоится, войдет в сознание актеров. Осенью потренируем! их еще месяц-полтора на той технлке физического действия, которой требует от актера мелодрама как жанр... Я предсказываю спектаклю долгую жизнь на сцене...
Осень пришла, возобновились репетиции «Сестер Жерар». Я имел возможность еще раз проследить то, что Станиславский называл «режимом» выпуска спектакля. А выпускал он «Сестер Жерар», придерживаясь очень строго всех правил такого режима.
Сначала вспомнили всю пьесу за столом, потом картина за картиной на сцене. Отдельно просмотрели все декорации; отдельно костюмы, гримы; отдельно установили свет и проверили звуковое оформление. Затем свели картины в акты. Затем прорепетировали полпьесы сегодня, вторую половину пьесы завтра.
Первый черновой прогон. Замечания в фойе, на целый день, с исправлениями тут же на месте всех недочетов.
Второй прогон. Замечания в фойе, и всю пьесу снова прошли за столом. Это заняло два дня.
Третий прогон. Замечания переданы каждому актеру на отдельной бумажке, по записям прогона Станиславским. Полный день отдыха всем актерам, режиссерам и монтировочной части.
Репетиция с публикой (для «пап и мам»). Замечания в фойе после первой встречи со зрителем.
347
— Имейте в виду, что папы и мамы — это самый плохой и ненадежный зритель,— сказал нам в этот день «замечаний» Станиславский,— часть из них вечно недовольна, потому что неизвестно, чего и какой гениальности ждут и хотят они от своих детей, да и от всего МХАТ, на правах его «родственников». А другая часть пап и мам, простите* меня, всегда восторженные... — и Станиславский не договорил, очевидно, иесьма нелестного определения этой части «пап» и «мам».
Настоящий зритель приходит с пятого-шестого спектакля, когда кончается ажитация всех тех, кому надо быть на премьере из-за честолюбия, служебного положения, зависти и прочих интересов, не имеющих, собственно говоря, прямого отношения к искусству и очередному спектаклю театра.
...Прошла и премьера1. Мы устроили на сцене овацию Станиславскому, гениальному режиссеру и нашему любимому учителю.
В определении дальнейшей судьбы «Сестер Жерар» он также оказался «пророком». Трудно рождавшийся спектакль долго жил в репертуаре театра.
