О. В. Горбачёв / Проблемы истории России 20 века / Хрущев

Время надежд и утраченных иллюзий (1953—1964 гг.)

Выступая на XXII съезде КПСС, Н. С. Хрущев сорвал бурные аплодисменты, сравнив членов антипартийной группы В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Л. М. Кагановича с погасшими звездами на общественном горизонте, которые думают, будто они еще продолжают светить. Известно нема­ло примеров, как говорил Хрущев, когда тот или иной дея­тель на каком-то этапе своей жизни проявил себя, а затем его силы иссякли или он оторвался от жизни, зазнался, или оказался беспринципным, нестойким борцом за дело партии. «Тем временем в ходе борьбы вырастают новые политические деятели, которые выступают против всего того, что тормозит развитие нового, преодолевая сопротивление старого». На пике славы, одержав победу над всеми соперниками внутри партии, в выступлении каждого делегата Хрущев слышал, что именно он и есть такой политический деятель.

Спустя ровно три года собственные слова откликнутся Н. С. Хрущеву отставкой со всех постов. Его политическая звезда погаснет, а имя почти на четверть века канет в лету, лишь единственный раз — в сентябре 1971 г. — прорвавшись в «Правду» крохотным сообщением о его кончине.

Время политического лидерства Н. С. Хрущева вошло в историю под названием «оттепель». В российской и зару­бежной историографии это понятие употребляется в двух значениях: 1) как научный термин, обозначающий период истории СССР, когда во главе страны находился Н. С. Хру­щев (1953-1964 гг.); 2) реальные процессы относительной либерализации во внутренней и внешней политике СССР после смерти И. В. Сталина. В данном тексте «оттепель», как правило, употребляется в первом значении и, вследствие этого, без кавычек. Когда автор имеет в виду второе значе­ние, понятие «оттепель» берется в кавычки.

До конца 80-х гг. серьезной научной разработки про­блем, связанных с периодом пребывания Хрущева у власти, в российской (тогда еще советской) историографии не ве­лось. В 1988 г. журнал «Вопросы истории КПСС» иниции­ровал научную дискуссию «КПСС между XX и XXVII съез­дами». Необходимость обращения к истории второй полови­ны 50-х - первой половины 80-х гг. объяснялась важностью постижения опыта этого периода для практического реше­ния задач перестройки, осмысления партией необходимости революционных преобразований в обществе, вызревания его предпосылок.

Дискуссия была открыта статьями В. И. Глотова «О неко­торых уроках исторического опыта деятельности КПСС во второй половине 50-х - первой половине 80-х годов» и Е. Ю. Зубковой «Опыт и уроки незавершенных поворотов 1956 и 1965 годов». Здесь, как и в дальнейших материалах дискуссии, хрущевское десятилетие не выделялось в самосто­ятельный период советской истории. 1956-1985 гг. рассмат­ривались как один этап с двумя периодами. Рубежом между ними выделялся не 1964 г. - время отставки Н. С. Хрущева, а начало 70-х гг., когда в практической деятельности партии перестали доминировать поиски путей обновления обще­ственной жизни. Октябрьскому (1964 г.) пленуму ЦК КПСС отводилось «особое место» внутри первого периода. Цити­руя М. С. Горбачева, В. И. Глотов писал, что решения плену­ма отразили стремление партии «добиться известной стаби­лизации в политике, придать ей реалистические черты и основательность».

Е. Ю. Зубкова в своей статье проследила динамику борьбы демократической и консервативной тенденций в развитии общественной жизни в СССР во второй половине 50-х - первой половине 60-х гг. С ее точки зрения, к середине 60-х гг. процессы демократизации переключились из поли­тической сферы в экономическую и продолжились уже там. Это значит, что хозяйственная реформа середины 60-х гг. углубляла поиски предшествующего десятилетия, в то время как политическая ситуация после 1964 г. складывалась враз­рез с ними. Первые успехи экономической реформы послу­жили сигналом руководству партии и страны в «достаточно­сти» принятых мер. В результате силам бюрократического консерватизма удалось полностью заблокировать демокра­тические процессы в обществе, и экономический поворот 1965 г. так и не смог довести до конца демократическую традицию 1956 г.

Полемизируя с Е. Ю. Зубковой, А. А. Опенкин в статье «Были ли повороты в развитии советского общества в 50-е и в 60-е годы?» отмечал, что демократические преобразова­ния были свернуты не вследствие блокирования этого про­цесса силами бюрократического консерватизма, а потому, что отход от линии XX съезда партии стал логическим итогом объективного противоречия, которое возникло меж­ду тенденциями к демократизации экономической, социаль­ной, политической, духовной сфер жизни общества и ста­рой, нетронутой в своей основе системой методов социали стического строительства. В тех условиях это противоречие могло быть решено только путем свертывания процесса демократизации общественной жизни, приведения его в со­ответствие с господствующей командно-административной системой управления.

В центре дискуссии оказались и вопросы развития аграр­ного сектора экономики в 50-е — первой половине 60-х гг. Первенство в переосмыслении этой проблемы принадлежало И. В. Русинову. В докладе на специальной конференции в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, а затем в опубликованной на его основе статье «Аграрная политика КПСС в 50-е - первой половине 60-х годов: опыт и уроки» он критически проанализировал развитие сельского хозяй­ства в указанный период. Основным его содержанием, по мнению автора, стало волевое навязывание при уже утверж­денных планах нереальных сверхпрограмм. И. В. Русинов выделил три такие сверхпрограммы: освоение целинных зе­мель («ахиллесова пята» реализации курса партии на подъем урожайности), немыслимое по времени и масштабам распро­странение посевов кукурузы и других «чудо-культур» («на­саждение их — живое воплощение лысенковщины в сельско­хозяйственной науке и практике») и «фантастическую» сверхпрограмму по животноводству, ставившую задачей в три года догнать США по производству мяса, масла и молока на душу населения. Все три сверхпрограммы не увенчались успехом, делал он вывод. «Три сверхпрограммы — и... четыре провала. ...Четыре, ибо в итоге не были выполнены не только сами программы, но и весь план крутого подъема сельского хозяйства». В них было много реального, но «фантастичес­кими, иррациональными» их делали масштабы, методы и пла­нируемые сроки выполнения. К концу 1963 г. Хрущев осознал бесперспективность своей аграрной политики и совершил крутой поворот в ее направленности, однако для него это оказалось уже слишком поздно. Главной причиной неудачи всей аграрной политики Хрущева И. В. Русинов считал административно-командную систему управления сельским хозяйством.

Выводы И. В. Русинова вызвали возражения В. П. Дани­лова и Ю. П. Денисова. В частности, по мнению первого, И. В. Русинов дал одностороннее и субъективное изображе­ние содержания и результатов аграрной политики Хрущева, которая была направлена на перестройку командно-админи­стративной системы управления колхозным и совхозным производством, сложившимся еще в 1930-е гг. Ю. П. Дени­сов также отметил односторонность И. В. Русинова, кото­рый основной упор делает «на критику ошибок и просче­тов». По мнению Ю. П. Денисова, в середине 50-х гг. не существовало более предпочтительного варианта увеличения производства зерна, чем освоение целинных земель. Были свои положительные стороны и в кукурузной эпопее, и в укрупнении колхозов и совхозов и т. д.

В целом дискуссия, организованная журналом «Вопросы истории КПСС», отразила стремление советских историков преодолеть одномерность в анализе исторического опыта 50—60-х гг. Был сделан важный шаг от голой пропаганды преимуществ и успехов социалистического строительства к раскрытию противоречивых, порой ошибочных и неэффек­тивных решений партийного и советского руководства. Под­черкивалось, что КПСС не нашла тогда правильных путей в налаживании эффективности своей деятельности.

Первая попытка комплексного анализа оттепели, проблем внутрипартийной жизни, экономической и социальной по­литики, культуры и идеологии, была предпринята в коллек­тивной монографии «XX съезд КПСС и его исторические реальности», написанной под руководством Н. А. Барсуко­ва. В центре внимания авторов — вопросы разоблачения культа личности, ликвидация последствий режима сталиниз­ма, объективная обусловленность и историческое значение XX съезда КПСС, развитие народного хозяйства и реформы управления производством, аграрная и социальная полити­ка, развитие образования, проблемы духовной жизни обще­ства. Вышедшая под грифом Института марксизма-лениниз- ма, эта работа примыкает к позднеперестроечной историко­партийной литературе. Сюда же могут быть отнесены книги Ю. В. Аксютина и О. В. Волобуева «XX съезд КПСС: новации и догмы», Л. А. Опенкина «Оттепель: как это было (1953-1955 гг.)».

Рубеж 80-90-х гг. характеризовался всплеском истори­ческой публицистики. На страницах газет и журналов свои­ми размышлениями о хрущевской оттепели делились исто­рики, журналисты, экономисты, деятели литературы и ис­кусства, дипломаты. В них содержалось немало личных вос­поминаний о том времени. В результате компоновки этих материалов появились сборники «Никита Сергеевич Хру­щев. Материалы к биографии», «Свет и тени «великого десятилетия»: Н. С. Хрущев и его время».

После распада Советского Союза в историографии отте­пели наступил новый этап. Историки стали разносторонне осмысливать и анализировать события 1953-1964 гг., широко использовать новые документы и материалы. Начало 90-х гг. отмечено появлением ярких, новаторских работ (О. М. Вер­бицкая «Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. Середина 40-х - начало 60-х гг.», Е. Ю. Зубкова «Общество и реформы 1945-1964»).

По-существу, только теперь появилась возможность пуб­ликации исторических источников по периоду. Этот процесс заметно активизировался в последние годы, когда с многих документов был снят гриф секретности. Наиболее значимые из них относятся к деятельности Президиума ЦК КПСС — высшего государственно-партийного органа в СССР. Высо­кую оценку научной общественности по праву получил трех­томник «Президиум ЦК КПСС. 1954-1964: черновые прото­кольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления» под редакцией академика А. А. Фурсенко, где впервые опуб­ликованы документы из Российского государственного ар­хива новейшей истории и Архива Президента Российской Федерации, имевшие ранее грифы «Строго секретно», «Со­вершенно секретно», пометки «Особая папка». Первый том содержит черновые протокольные записи заседаний Прези­диума ЦК КПСС с 1954 по октябрь 1964 г., сделанные заведующим общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малиным, а также стенограммы Президиума. Второй и третий тома, являясь документальными дополнениями к первому, содер­жат постановления Президиума ЦК КПСС по беловым про­токолам его заседаний, обсуждение которых нашло отраже­ние в черновых и стенографических записях. Документы охватывают обсуждения и решения по широчайшему кругу вопросов — о подготовке XX съезда КПСС и доклада о «культе личности» Сталина, подавлении восстания в Венг­рии, роли СССР в Суэцком кризисе 1956 г., отношениях с США, выработке советской позиции по разоружению и др. Все эти материалы позволяют изучить работу «механизма власти», процесс выработки, обсуждения и принятия реше­ний высшим партийно-государственным органом.

Другой важнейший комплекс документов политической истории оттепели - стенограммы и решения Пленумов ЦК КПСС, разрешавших конфликты внутри советской полити­ческой элиты (Берия - ЦК; Маленков - Хрущев; Молотов, Маленков, Каганович - Хрущев; Жуков - Хрущев; смещение Хрущева). В рамках совместного проекта российского Меж­дународного Фонда «Демократия» и американского Гуверов- ского института были изданы документальные сборники, посвященные перераспределению власти после смерти Ста­лина: «Лаврентий Берия. 1953: стенограмма июльского пле­нума ЦК КПСС и другие документы», «Молотов, Маленков, Каганович. 1957: стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы», «Георгий Жуков: стенограмма Ок­тябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС и другие докумен­ты». Достоинством названных сборников является включе­ние в них неправленых стенограмм пленумов, позволяющих установить, что на самом деле происходило на заседаниях и что в действительности прозвучало из уст их участников. По установленному порядку выступавшие имели возмож­ность править тексты своих речей при подготовке белового варианта стенографического отчета (это могло быть связа­но как с необходимостью уточнить отдельные детали и характеристики, так и с изменением соотношения сил во власти и желанием сместить или по-новому расставить ак­центы). Иногда тексты выступлений (чаще всего этим пользовались кандидаты и члены Президиума ЦК), перера­батывались кардинально, превращаясь в совершенно новые выступления, искажающие смысл того, что в действительно­сти было сказано в ходе заседания пленума.

Одному из важнейших событий политической истории XX в. и, несомненно, ключевому событию оттепели посвящен из­данный в 2002 г. сборник документов «Доклад Н. С. Хрущева о культе личности Сталина на XX съезде КПСС». Впервые доклад «О культе личности и его последствиях», сделанный Н. С. Хрущевым на закрытом заседании XX съезда 25 февра­ля 1956 г., был опубликован по решению Политбюро ЦК КПСС в 1989 г. в мартовском номере журнала «Известия ЦК КПСС». Вопреки утвердившемуся представлению сам доклад не был секретным. Гриф секретности с него сняли 5 марта 1956 г. специальным постановлением Президиума ЦК КПСС, обязывавшим ознакомить с его содержанием всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников, т. е. все взрослое население СССР. Правда, тогда же Президиум установил новый гриф - «Не для печати».

Опубликованный в 1989 г. вариант доклада не был иден­тичным зачитанному с трибуны съезда. Кроме того, журналь­ная публикация была не научной, а массово-политической. Сборник документов «Доклад Н, С. Хрущева о культе лично­сти Сталина на XX съезде КПСС» стал первым научным изданием всех одиннадцати известных вариантов и редакций доклада, а также включал большой комплекс документов, связанных с его подготовкой, дискуссиями в Президиуме ЦК КПСС о роли Сталина в советской истории и репрессиях 30-х гг., противоречиях десталинизации, реакции на решения съезда и доклад Н. С. Хрущева в стране и за рубежом.

Историю реабилитации жертв политических репрессий периода оттепели отражают два первых тома сборника «Ре­абилитация: как это было: документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы». В издание включены все постановле­ния высших органов власти и материалы к ним по вопросам коллективной реабилитации (о порядке реабилитации, о пе­ресмотре результатов судебных процессов и групповых дел, о категориях спецпоселенцев, о репрессированных народах и др.), а также записки и постановления о реабилитации наиболее известных партийно-государственных и обще­ственных деятелей. Документы свидетельствуют, что первые реабилитационные инициативы были предприняты уже с марта 1953 г. и связаны с именем Л. П. Берия, а с начала 1954 г. - Н. С. Хрущева. И тот и другой, по мнению современных исследователей, руководствовались в этих ини­циативах в первую очередь мотивами борьбы за власть, а не восстановлением справедливости. Так, с усилением Н. С. Хрущева связана стремительная реабилитация участ­ников «ленинградского дела». К организации этого дела был напрямую причастен Г. М. Маленков, занимавший тогда пост председателя Совета Министров СССР. Восстановле­ние справедливости по отношению к ленинградцам компро­метировало Маленкова и укрепляло авторитет Хрущева в среде партийного аппарата.

Наконец, немало внимания уделяется публикации докумен­тов, связанных с духовной жизнью в СССР в 1953-1964 гг., механизмом контроля и управления культурой, идеологичес­кими процессами («Аппарат ЦК КПСС и культура 1953— 1957: документы», «Аппарат ЦК КПСС и культура 1958- 1964: документы», «Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958-1964: документы», «Цензура в Советском Союзе. 1917— 1991. Документы» и др.), а также внешней политикой СССР («Советский Союз и венгерский кризис 1956 года: докумен­ты», «Ближневосточный конфликт. 1947-1967. Из докумен­тов архива внешней политики Российской Федерации», «Документы Центрального архива ФСБ России о событиях 17 июня 1953 г. в ГДР» и др.).

Из мемуарной литературы, вышедшей за период с начала 90-х гг. до настоящего времени, важнейшее значение для изучения оттепели имеют воспоминания высших партийных и государственных руководителей послесталинского периода, в первую очередь самого Н. С. Хрущева, А. И. Микояна, В. М. Молотова, Д. Т. Шепилова, В. Е. Семичастного, Л. М. Кагановича, М. Г. Первухина, Н. А. Мухитдинова, П. Е. Шелеста, В. В. Гришина, Н. К. Байбакова. Воспомина­ния создавались не по горячим следам, а с оглядкой на прожитое, когда эти деятели уже отошли от партийно-госу- дарственной работы. Некоторые из работ имеют характер спонтанных воспоминаний и размышлений, например беседы

В. М. Молотова, Л. М. Кагановича и Д. Т. Шепилова с писате­лем Ф. И. Чуевым. Не приходится рассчитывать и на объектив­ность мемуаристов: наблюдается различная полнота освеще­ния либо вообще умалчивание о тех или иных событиях. Отличаются лишь воспоминания деятелей, которые пережили распад СССР и могли, таким образом, дополнить свои рабо­ты размышлениями и оценками, вызванными общим крахом социализма (В. Е. Семичастный, Н. К. Байбаков, П. Е. Ше­лест).

После партийно-государственных деятелей по количеству мемуаров лидируют дипломаты (О. А. Гриневский, А. Ф. Доб­рынин, М. С. Капица, Г. М. Корниенко, А. А. Рощин, В. В. Се­менов, О. А. Трояновский), а также помощники Н. С. Хру­щева и близкие к нему люди (А. И. Аджубей, А. М. Алек- сандров-Агентов, Ф. М. Бурлацкий, С. Н. Хрущев).

Хронологически период оттепели открывается инициати­вами, далекими от имени Н. С. Хрущева, и по праву связы­вается с именами Л. П. Берия и Г. М. Маленкова. В после­дние часы жизни И. В. Сталина перераспределение властных полномочий произошло таким образом, что Маленков и Берия возглавили Совет Министров СССР, оставаясь при этом членами Президиума ЦК КПСС, в то время как Хрущев не получил никаких государственных постов, став секрета­рем ЦК партии. В реалиях 1953 г. государственный статус имел большее значение. С тех пор, как в 1941 г. Сталин возглавил СНК СССР, к председателю правительства верну­лись функции фактического главы государства, как это было при В. И. Ленине. Глава правительства, теперь это был Маленков, председательствовал на заседаниях Президиума ЦК. По мнению ряда исследователей, поручая Хрущеву «це­ликом сосредоточиться на работе в ЦК», Берия и Маленков не предполагали, что он будет претендовать на политичес­кое лидерство.

Р. Г. Пихоя, автор исследований по истории власти в СССР в послевоенные годы, характеризует Л. П. Берия как первого среди советских руководителей, кто сознательно по­шел на осуществление реформ после смерти Сталина. Автор объясняет это тем, что Берия был наиболее информирован­ным человеком в составе тогдашнего руководства, получая разнообразную, точную и независимую от других ведомств информацию, и в этом качестве ему было легче прийти к выводу о неизбежности реформ.

Однако уже в июне 1953 г. Берия был арестован, а вскоре осужден и расстрелян. Инициативу в его устранении исто­риография традиционно отдает Н. С. Хрущеву. Однако каж­дый член высшего партийного руководства в единой степени без колебаний поддержал эту инициативу. Р. Г. Пихоя пола­гает, что особая заинтересованность в устранении Берия была у Маленкова, так как Берия начал расследование поли­тических процессов конца 40-х — начала 50-х гг., что было политически невыгодно, прежде всего для одного из ближай­ших друзей Берия, который становился, таким образом, наи­более опасным соперником председателя Совета Министров СССР. Помимо этого, исследователи обращают внимание, что процесс Берия проходил в полном соответствии с тради­циями 30—40-х гг. и указывают на абсурдность выдвинутых против него официальных обвинений, где «крохи кошмарной правды соседствовали с очевидной напраслиной» (М. Я. Геф- тер). В новейшей российской историографии предпринята попытка полной реабилитации Л. П. Берия (Е. А. Прудникова «Берия. Преступления, которых не было»).

Политическая борьба внутри партийного руководства после смерти Сталина и десталинизация выступают цент­ральной темой в историографии оттепели. Анализируя по­литическую и социально-экономическую ситуацию после­дних лет сталинского правления, исследователи приходят к выводу об объективном назревании и неизбежности реформ после ухода Сталина независимо от того, кто бы возглавил страну. Представляется верным замечание Е. Ю. Зубковой, что политический курс, который принято называть «рефор­мами Хрущева», «был не столько результатом “доброй воли” какого бы то ни было лидера, сколько ответом на вызов времени».

Л. А. Опенкин отмечает, что уже в речи 9 марта 1953 г. на похоронах Сталина Г. М. Маленков сформулировал ряд непривычных, качественно новых моментов по вопросам внутренней (об улучшении материального благосостояния советских людей) и внешней (о возможности длительного сосуществования и мирного соревнования капиталистичес­кой и социалистической систем) политики. Оба положения, полагал автор, создавали основу «для утверждения принци­пиально новой концепции развития на рельсах социализма». На следующий день на заседании Президиума ЦК КПСС Маленков сделал заявление о необходимости прекратить «по­литику культа личности». Л. А. Опенкин считает, что даль­нейшая активность Хрущева по разоблачению культа личнос­ти Сталина была во многом предопределена позицией Ма­ленкова: «Маленков высек первую искру критики культа лич­ности, совершенно, видимо, не предполагая, каких масштабов разгорится из нее пламя уже в ближайшие годы и чем для него лично обернется его жар». Говоря об этом, Л. А. Опен­кин далек от мысли представлять Маленкова главным дей­ствующим лицом в развенчании культа личности и отдает приоритет в этом деле Н. С. Хрущеву. При этом он, однако, подчеркивает, что на начальной стадии процесса отношение Н. С. Хрущева к проблеме культа личности Сталина «было далеко не идентичным характеру его действий в 1955—1956 гг.».

Отдают должное исследователи (Л. А. Опенкин, Е. Ю. Зуб­кова, И. Е. Зеленин и др.) и экономическим новациям Г. М. Маленкова. Вопреки традиционной историографии пре­образования в экономике, в том числе в ее агарном секторе, начались с выступления Маленкова на У сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 г., а не с решений Сентябрьско­го (1953 г.) пленума ЦК, где с докладом «О мерах дальнейше­го развития сельского хозяйства СССР» выступал Хрущев.

По мнению Л. А. Опенкина, «установки Пленума были пре­допределены решениями сессии», а содержание доклада Хру­щева на пленуме представляло детализацию основных поло­жений речи Маленкова, произнесенной за месяц до этого. И. Е. Зеленин в монографии «Аграрная политика Н. С. Хру­щева и сельское хозяйство» показал, что в подготовке Сен­тябрьского пленума ЦК КПСС, провозгласившего новый курс аграрной политики партии, Хрущев пользовался положениями и выводами, прозвучавшими в речи Г. М. Маленкова, о чем в докладе на пленуме сам Хрущев не счел возможным даже упомянуть. Впоследствии же он вообще отмежевывался от положений и выводов Маленкова как противоречивших линии партии, и сделал их одним из аргументов в борьбе против своего соперника. Как исключительно прогрессивные, но за­тем коварно растоптанные, характеризовал реформаторские планы Г. М. Маленкова его сын А. Г. Маленков в книге воспоминаний «О моем отце Георгии Маленкове».

По мнению Е. Ю. Зубковой, в действительности не эко­номические реформы Маленкова стоили ему карьеры, а политический просчет - объявленная им война бюрократии и борьба с аппаратом, чем воспользовался Хрущев. Значе­ние отставки Маленкова определяется тем, что он стал первым лидером в СССР, «свержение» которого произошло в результате «тихого» дворцового переворота. Кроме того, Маленков не был целиком лишен высокого положения, про­должая оставаться членом Президиума ЦК и заместителем председателя Совмина, но политическое лидерство он утра­тил окончательно.

Трудно переоценить значение, которое имели для жизни советского общества первые годы после смерти Сталина. Не случайно само понятие «оттепель» первоначально рас­пространяли лишь на первые два-три послесталинских года. М. Р. Зезина назвала 1953-1956 гг. периодом «шоковой терапии» - за это время жители СССР пережили два психо­логических шока: смерть Сталина и его разоблачение на XX съезде КПСС.

Не умаляя объективной роли Н. С. Хрущева, его личной заслуги, связанной с десталинизацией, современные историки, тем не менее, указывают на его прагматичность в этом вопро­се. Ю. В. Аксютин, Е. Ю. Зубкова, А. В. Пыжиков и другие подчеркивают, что разоблачение культа личности Сталина ис­пользовалось Н. С. Хрущевым как орудие борьбы против прежних соратников и средство укрепления собственных по­зиций. Так, в ходе работы июньского (1957 г.) Пленума ЦК, осудившего «антипартийную группу», вся вина за массовые репрессии 30-40-х гг. перекладывалась на плечи Молотова, Маленкова и Кагановича, а Сталин вообще выводился из-под критики. По мнению А. В. Пыжикова, пленум можно охарак­теризовать как существенный «шаг назад» в оценке культа личности Сталина по отношению к XX съезду партии.

И. Е. Зеленин считал, что общее значение июньского Пленума ЦК определяется тем, что с этого времени «коллек­тивное руководство» юридически и фактически уступило ме­сто диктатуре авторитарной власти лидера партии, а затем и правительства. «О возрождении сталинского тоталитаризма не могло быть и речи, даже если гипотетически допустить победу группы Маленкова - Молотова - Кагановича».

Р. Г. Пихоя акцентировал внимание на том, что победа Н. С. Хрущева над Молотовым, Маленковым и Кагановичем стала окончательной победой аппарата ЦК КПСС над госу­дарственными институтами власти: с этого времени партап­парат подчинил, поставил под партийный контроль и в полную зависимость весь высший государственный аппарат. Поэтому Хрущева, считает Р. Г. Пихоя, можно признать победителем лишь в ограниченных пределах, ибо ценой по­беды над противниками он сам попал в зависимость от аппарата, который будет поддерживать его лишь до тех пор, пока его действия будут соответствовать интересам аппара­та, а когда перестанут, то созданный при участии Хрущева механизм власти аппарата расправится с ним. Оп­ределяя значение середины 50-х гг. в целом, Р. Г. Пихоя приходит к выводу, что именно тогда были сформулированы политические принципы, которые легли в основу партийно-государственной системы СССР вплоть до второй половины 80-х гг., а именно стабильность номенкла­туры и партийное руководство всеми сторонами деятельно­сти государственного аппарата.

Актуальной конкретно-исторической проблемой, вокруг которой ведутся дискуссии, остается вопрос о том, с какого времени можно говорить собственно о «политике Хруще­ва». По нашему мнению, конструктивное решение этой про­блемы предложила Е. Ю. Зубкова: во-первых, вопрос о личном вкладе Н. С. Хрущева в развитие реформаторского курса может быть поставлен и решен только на основе сравнительного анализа позиций других политиков и на основе определения степени влияния каждого из них на выбор политических путей. Во-вторых, необходимо учиты­вать, что наиболее конструктивные решения — от развенчания Сталина до выработки новых подходов в агарной политике — приходятся на момент, когда Н. С. Хрущев еще не сформиро­вался как единоличный лидер. Следовательно, о политике Н. С. Хрущева в «чистом» виде, его личном потенциале как реформатора и пределах возможного в его деятельности мож­но говорить только со второй половины 1957 г., когда он начал действовать как единоличный лидер. Но можно ли гово­рить об «оттепели» в этот период?