933

в этом смысле царство вселенское, подобно первому и второму Риму. На этой почве происходила острая национализация православной церкви; Православие оказалось рус-

ской верой. В духовных стихах Русь – вселенная, русский царь - царь над царями, Ие-

русалим та же Русь, Русь там, где истина веры. Русское, религиозное призвание, при-

звание исключительное, связывается с силой и величием русского государства. (Там же. С.9.)

Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. Она глубоко задумалась над тем, что замыслил Творец о России, что есть Россия и какова ее судьба. Русским людям давно уже было свойственно чувство, скорее чувство, чем соз-

нание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский народ – народ особенный.

Мессианизм почти так же характерен для русского народа, как и для народа еврейско-

го. Может ли Россия пойти своим особым путем, не повторяя всех этапов европейской истории? Весь XIX в. и даже XX в. будут у нас споры о том, каковы пути России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы. И наша историософи-

ческая мысль будет протекать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к про-

шлому и особенно настоящему России и оптимистической веры и надежды в отноше-

нии к будущему. Такова была философия истории Чаадаева... Вся наша философия ис-

тории будет ответом на вопросы в письме Чаадаева.

Как выразил Чаадаев свое восстание против русской истории? «Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к исти-

не». «Не через родину, а через истину ведет путь к небу». «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами». Мысли Чаадаева о русской истории, о прошлом России выражены с глубокой болью, это крик отчаяния человека, любящего свою родину. Вот наиболее замечательные места из его письма: «Мы не принадлежим к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого.

Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческо-

го рода...» Русское самосознание должно было пройти через это горькое самоотрица-

ние, это был диалектический момент в развитии русской идеи. И сам Чаадаев в «Апо-

логии сумасшедшего» придет к утверждению великой миссии России.

Чаадаев думал, что силы русского народа не были актуализированы в его исто-

рии, они остались как бы в потенциальном состоянии. Это он думал и тогда, когда взбунтовался против русской истории. Но оказалось возможным перевернуть его тезис.

Он это сделал в «Апологии сумасшедшего». Неактуализированность сил русского на-

рода в прошлом, отсутствие величия в его истории делаются для Чаадаева залогом воз-

81

http://www.mitht.ru/e-library

можности великого будущего. И тут он высказывает некоторые основные мысли для всей русской мысли XIX в. В России есть преимущество девственности почвы. Ее от-

сталость дает возможность выбора. Скрытые, потенциальные силы могут себя обнару-

жить в будущем... Россия может еще занять высшее положение в духовной жизни Ев-

ропы. (Там же. 31-33.)

Только в начале XX в. были оценены результаты русской мысли XIX в. и подве-

дены итоги. Но самая проблематика мысли к началу XX в. очень усложнилась, и в нее вошли новые веяния, новые элементы. В России в начале века был настоящий культур-

ный ренессанс. Только жившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит, какое веяние духа охватило русские души. Россия пережила расцвет поэзии и философии, пережила напряженные религиозные искания, мистические и оккультные настроения. <…>

И все-таки нужно признать, что был разрыв между интересами высшего куль-

турного слоя ренессанса и интересами революционного социального движения в наро-

де и в левой интеллигенции, не пережившей еще умственного и духовного кризиса.

Жили в разных этажах культуры, почти что в разных веках. Это имело роковые послед-

ствия для характера русской революции. <…>

Когда в 1917г. победили деятели революции, то они признали деятелей культур-

ного ренессанса своими врагами и низвергли их, уничтожив их творческое дело. Вина тут лежала на обеих сторонах. У деятелей ренессанса, открывавших новые миры, была слабая нравственная воля и было слишком много равнодушия к социальной стороне жизни… Деятели русской революции жили идеями Чернышевского, Плеханова, мате-

риалистической и утилитарной философией, они не интересовались Достоевским, Л.

Толстым, Вл. Соловьевым, не знали новых движений западной культуры. Поэтому ре-

волюция была у нас кризисом и утеснением духовной культуры. Воинствующее безбо-

жие коммунистической революции объясняется не только состоянием сознания комму-

нистов, очень суженного и зависящего от разного рода ressentiments, но и исторически-

ми грехами православия, которое не выполняло своей миссии преображения жизни,

поддерживая строй, основанный на неправде и гнете. Христиане должны сознать свою вину, а не только обвинить противников фистианства и посылать их в ад. Враждебна христианству и всякой религии не социальная система коммунизма, которая более со-

ответствует христианству, чем капитализм, а лжерелигия коммунизма, которой хотят заменить христианство. Но лжерелигия коммунизма образовалась потому, что христи-

анство не исполняло своего долга и было искажено…

82

http://www.mitht.ru/e-library

Культурный ренессанс был сорван, и его творцы отодвинуты от переднего плана истории, частью принуждены были уйти в эмиграцию... Но все это, свидетельствуя о трагической судьбе русского народа, совсем не означает, что весь запас творческой энергии и творческих идей пропал даром и не будет иметь значения для будущего. Но так совершается история. Она протекает в разнообразных психических реакциях, в ко-

торых то суживается, то расширяется сознание. Многое то уходит в глубину, исчезая с поверхности, то опять поднимается вверх и выражает себя вовне. Так будет и у нас.

Происшедший у нас разгром духовной культуры есть только диалектический момент в судьбе русской духовной культуры и свидетельствует о проблематичности культуры для русских. Все творческие идеи прошлого вновь будут иметь оплодотворяющее зна-

чение. Духовная жизнь не может быть угашена она – бессмертна. (Там же. 190-217.)

Великой России уже нет, и нет стоявших перед ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить. Все переходит в совершенно иное измерение. Те оценки, которые я применял в своих опытах, я считаю внутренно верными, но непри-

менимыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг в мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся. Эти новые реакции нужны и для духа, оставшегося верным своей вере, своей идее. Не вера, не идея изменилась, но мир и люди изменили этой вере и этой идее. <…>

Русский народ не выдержал великого испытания войны [Первой мировой –

ред.]. Он потерял свою идею. Но испытания этого может не выдержать и вся Евро-

па. И тогда может наступить конец Европы не в том смысле, в каком я писал о нем в одной из статей этой книги, а в более страшном и исключительно отрицательном смысле слова. Я думал, что мировая война выведет европейские народы за пределы Европы, преодолеет замкнутость европейской культуры и будет способствовать объе-

динению Запада и Востока. Я думал, что мир приближается путем страшных жертв и страданий к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада и что России выпадет в этом решении центральная роль…

Русский народ не захотел выполнить своей миссии в мире, не нашел в себе сил для ее выполнения, совершил внутреннее предательство. Значит ли это, что идея Рос-

сии и миссия России, как я ее мыслю в этой книге, оказалась ложью? Нет, я продол-

жаю думать, что я верно понимал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль, осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ совершил предательство, соблазнился ложью...

83

http://www.mitht.ru/e-library

Я знал, что в русском народе и в русской интеллигенции скрыты начала са-

моистребления. Но трудно было допустить, что действие этих начал так далеко зай-

дет. Вина лежит не на одних крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили разложение русской армии и русского государства. Но на-

чали это разложение более умеренные либеральные течения. Все мы к этому прило-

жили руку. Нельзя было расшатывать исторические основы русского государства во

время страшной мировой войны…

Теперь уже иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская рево-

люция не есть феномен политический и социальный, это прежде всего феномен ду-

ховного и религиозного порядка. И нельзя излечить и возродить Россию одними политическими средствами. Необходимо обратиться к большей глубине. Русскому

народу предстоит духовное перерождение. Но русский народ не должен оставаться в

одиночестве, на которое обрекает его происшедшая катастрофа. Во всем мире, во

всем христианском человечестве должно начаться объединение всех положительных духовных, христианских сил против сил антихристианских и разрушительных <...>

Решение социальных вопросов, преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное перерождение человечества. Целое столетие рус-

ская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России.

Теперь должна она обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням,

чтобы возродить Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера.

Мы должны будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русски-

ми. Мы должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, кото-

рой и мы сами были духовно живы, и искать единения с ней. Мир вступает в период длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен. (Там же. С. 222-225.)

С.Л. Франк

Семён Людвигович Франк (1877-1950) – выдающийся мыслитель XX в. Основные труды: «Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии», «Предмет знания. Об основах и пределах отвлеченного знания», «Духовные основы общества.

Введение в социальную философию», «Крушение кумиров», «Смысл жизни», «Свет во тьме», «С нами Бог», «Реальность и человек» и др.

84

http://www.mitht.ru/e-library

О философии

Философия по своей сущности не только наука; она вообще, вероятно, наука лишь в прикладном смысле; первоначально же, по своей исконной сути, она – наднауч-

ное интуитивное мировоззренческое учение, которое состоит в очень тесной родствен-

ной связи... с религиозной мистикой. (Франк С.Л. Духовные основы общества. – М., 1992. С. 474.)

«Философия» есть попытка рассуждениями замазать щели, трещины и провалы бытия; замазка плохая, держится недолго, трещины опять скоро выступают наружу. А

теперь, не боясь противоречий... я пытаюсь вкратце философски доказать невозмож-

ность философии (как вообще мудрость состоит в docta ignorantia, <умудренном неве-

дении>, т.е. в преодолении мыслью сферы отвлеченной мысли). (Франк С.Л. Русское мировоззрение. – СПб., 1996. – С. 89.)

Вообще говоря, начало ratio характеризует не какую-нибудь отдельную ветвь или историческую эпоху философии: оно есть конститутивный признак понятия фило-

софии. Философы могут быть мистиками и рационалистами (в узком, точном смысле этого слова), эмпиристами и скептиками, но если они – философы и хотят строить фи-

лософию, то все они рассуждают и доказывают, осуществляют божественное искусство диалектики, т.е. оперируют отвлеченными понятиями и опираются на логические нор-

мы. В этом отношении нет разницы между античной и новой, западной и восточной философией. (Там же. С. 107.)

Философия является той самой совершенно особенной областью человеческого духовного творчества, в которой чистое незаинтересованное воззрение на бытие и его познание как целого прямо связано с религиозным осмыслением жизни. <...> От рели-

гиозности через мистическое переживание, через погружение духа в таинственные глу-

бины божества путь ведет к мистическому познанию, к тому, что будет названо «гнози-

сом» или «теософией». С другой стороны, чистое познание мира приводит к познанию Абсолюта, который больше не является одним из чуждых человеческому духу внешних предметов познания, на которые он направляется с целью холодного незаинтересован-

ного отражения; напротив, познание абсолютного само обнимает и внутренне проника-

ет человеческий дух и этим тесно связывает его с глубоко внутренней центральной ин-

станцией религиозной жизни – с Богом. На перекрестье этих двух тенденций возникает единственное в своем роде событие человеческого духа – «философия» в классическом смысле этого понятия, всеобъемлющее мировоззрение, которое… происходит от пер-

вичного чувства жизни. Однако равновесие этих двух тенденций, которые здесь объе-

динены в единстве, остается в известной степени подвижным; одна легко может одер-

85

http://www.mitht.ru/e-library

жать верх над другой. Есть философы, у которых мотив чисто научного познания от-

теснил на задний план религиозно-этический момент – как, к примеру, у Аристотеля,

Декарта, Лейбница. С другой стороны, имеются философы, у которых религиозно-

этический мотив, напротив, с такой страстью господствует в их сознании, что момент чистого познания отступает перед ним и может получить только подчиненное значе-

ние, как, например, у Сократа, представителей античной этической школы, или, в новое время, у Шопенгауэра и Ницше. (Там же. С. 207-208.)

Рациональность, направленная сама на себя, – философия! – необходимо вскры-

вает и трансрациональность самой себя, и ту трансрациональность бытия, в силу кото-

рой оно есть нераздельное единство рациональности с иррациональностью. Поэтому верховенство подлинного знания принадлежит лишь тому углубленному взору, кото-

рый проникает в трансрациональность, т.е. непостижимость или необъяснимость бы-

тия.

«Непостижимое» не есть «ночь», в которой «все кошки серы» и перед лицом ко-

торой теряло бы всякий смысл ясное и отчетливое восприятие «дневного», зримого об-

лика мира. Непостижимое есть, напротив, тот неприступный Свет, из которого, с одной стороны, вытекает сама «дневная», обыденная зримость мира и перед лицом которого эта обычная «светлость» мира оказывается сама лишь чем-то темным, непроницаемым,

иррациональным. Правда науки и трезвого, рационального восприятия и постижения мира оказывается производной, частичной и лишь в этом смысле неадекватной прав-

дой. Подлинную Правду нам открывает лишь философия – установка, в которой ра-

циональность, направляясь на самое себя, тем самым трансцендирует через саму себя и опирается на общее и вечное откровение реальности как Трансрационального, Непо-

стижимого. И философия, таким образом, со своей стороны постулирует за пределами самой себя как источник, из которого она сама рождается и черпает свою возможность и свое существо, – непосредственное религиозное восприятие бытия – точнее говоря,

саму священную реальность Божества, силою и откровением которой все общее и есть,

и есть-для-себя, т.е. открывается для постижения. (Франк С.Л. Непостижимое // Сочи-

нения. – М., 1990. С. 558.)

Недостижимое достигается через посредство его недостижения. Непостижимое постигается через постижение его непостижимости. Где утрачено это основополож-

ное для всей нашей жизни, осмысляющее всю нашу жизнь сознание, там жизнь стано-

вится бессмысленным, слепым прозябанием. (Там же. С. 559.)

86

http://www.mitht.ru/e-library

О культуре

Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, все потерявшие в жизни, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, у которых боль-

шинство из нас привыкло раньше учиться, мы заранее склонные к смирению, всегда чуждые национального самомнения и менее всего способные на него в эту несчастную для нас эпоху, с изумлением узнаем, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже, наученные более горьким опытом наших несчастий, испив до дна чашу стра-

даний, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество. Мы по крайней мере уже тем опередили его, что у нас меньше осталось иллюзий и призрачных верований. Мы чувствуем себя среди европейцев, как Сократ среди своих соотечест-

венников, у которых он хотел чему-нибудь научиться, пока не признал, что он – мудрее всех, потому что он, ничего не зная, по крайней мере отдает себе отчет в своем неведе-

нии, тогда как все остальные, ничего не зная, не знают даже своей собственной духов-

ной нищеты! (Франк С.Л. Крушение кумиров // Сочинения. – М., 1990. С. 136.)

Мы идем по красивым, удобным, благоустроенным улицам европейских столиц,

которыми мы прежде восторгались, и не понимаем, что в них хорошего: ровная плос-

кость асфальта, однообразные высокие дома пошлой архитектуры; гудят и мчатся ав-

томобили, развозя праздных жуиров, жадных спекулянтов или озабоченных, духовно пустых «деловых людей», внутри домов – десятки и сотни одинаковых квартир мещан-

ского уклада, в которых копошится разбитый на семейные ячейки людской муравей-

ник, – чему тут радоваться? Тоска, тоска беспросветная! (Там же. С. 137.)

Не радует нас больше и прогресс науки и связанное с ним развитие техники. Пу-

тешествия по воздуху, этот птичий полет, о котором человечество мечтало веками, стал уже почти будничным, обычным способом передвижения, Но для чего это нужно, если не знаешь куда и зачем лететь, если на всем свете царит та же скука, безысходная ду-

ховная слабость и бессодержательность? А когда подумаешь, что единственным реаль-

ным результатом этого развития воздушных сообщений является возможность превра-

тить войну в быстрое и беспощадное убийство населения целых стран, в кошмарно-

апокалиптическое истребление европейского человечества огнем с неба, то трудно ду-

ховно увлечься его успехами и разве только в припадке безумного отчаяния можно злорадно усмехнуться сатанинской мечте о самоуничтожении гибнущей Европы. Об-

щее развитие промышленной техники, накопление богатства, усовершенствование внешних условий жизни – все это вещи неплохие и, конечно, нужные, но нет ли во всем этом какой-то безнадежности работы над сизифовым камнем, раз неудержимое влече-

ние к промышленно-торговому развитию привело через войну к всеобщему разорению

87

http://www.mitht.ru/e-library

и обнищанию? Возможна ли сейчас еще та юная, наивная вера, с которою работали над накоплением богатства и развитием производства целые поколения людей, видевшие в этом средства к достижению какой-то радостной, последней цели? И нужно ли, в самом деле, для человеческого счастья это безграничное накопление, это превращение чело-

века в раба вещей, машин, телефонов и всяческих иных мертвых средств его собствен-

ной деятельности? У нас нет ответа на эти вопросы; но у нас есть сомнения и недове-

рие, которых мы прежде не знали. А духовные ценности европейской культуры, чистые и самодовлеющие блага искусства, науки и нравственной жизни? Но и на все это мы невольно смотрим теперь иным, скептическим взором. О нравственной жизни мы не будем здесь говорить – это особая, и особенно тяжелая, тема, о ней речь впереди. Здесь достаточно сказать, что мы как-то за это время утеряли веру именно в самое наличие нравственной жизни, нравственных устоев культурного человечества; все это именно и оказалось неизмеримо более шатким, двусмысленным, призрачным, чем оно казалось ранее. В искусстве самое великое мы видим в прошлом, современность же – не будем произносить никаких приговоров о ней, претендующих на объективность и обоснован-

ность, – но в ней нет художественного движения, способного захватить и окрылить нас,

скрасить тоску нашей будничной жизни и давать нам радостные слезы умиления перед истинной вечной красотой. <...> Мы ищем – и не находим – чего-то простого, сущест-

венного, бесспорного и в искусстве, какого-то хлеба насущного, по которому мы ду-

ховно изголодались. А наука? Но и наука перестала для нас быть кумиром. Толстые ученые книги, плоды изумительного прилежания и безграничной осведомленности,

всякие научные школы и методы не внушают нам прежнего почтения и как-то не нуж-

ны нам теперь. Яснее прежнего мы видим, сколько ограниченности, бездарности, рути-

нерства, словесных понятий, лишенных реального содержания, скрыто в этом накоп-

ленном запасе книжного знания и как мало, в конце концов, в большинстве «научных» произведений свежей мысли, ясных и глубоких прозрений. И иногда кажется, что вся так называемая «наука», к которой мы также раньше относились с благоговением нео-

фитов и ученическим рвением, есть только искусственный способ дрессировки бездар-

ностей, что настоящие умные и живые мыслители всегда выходят за пределы «научно-

сти», дают нам духовную пищу именно потому, что ничего не изучают и никак не рас-

суждают, а видят что-то новое и важное, и что этому не может научить никакая наука, –

или же, что в этом и состоит единственная подлинная наука, которой еще так мало в том, что слывет под именем науки. (Там же. С. 139-140.)

Мы видим духовное варварство народов утонченной умственной культуры, чер-

ствую жестокость при господстве гуманитарных принципов, душевную грязь и пороч-

88

http://www.mitht.ru/e-library

ность при внешней чистоте и благопристойности, внутреннее бессилие внешнего мо-

гущества. От туманного, расползающегося на части, противоречивого и призрачного понятия культуры мы возвращаемся к более коренному, простому понятию жизни и ее вечных духовных нужд и потребностей. «Культура» есть производное отложение, оса-

док духовной жизни человечества, и смотря по тому, чего мы ищем, и что мы ценим в этой жизни, те или иные плоды или достижения жизни мы будем называть культурны-

ми ценностями. (Там же. С. 143.)

О духовности человека

То, чего мы ищем и по чему тоскуем, есть не свобода, а прочность и устойчи-

вость, не хаотическое блуждание по бесконечным далям, а покой в родном доме. Нас носят в стороны бурные волны жизни, и мы мечтаем ступить ногой на незыблемо твер-

дый берег. Или, еще вернее, мы висим в воздухе над бездной, ибо утеряли внутреннюю связь нашего духа, нашей личности с бытием, и мы хотим восстановить эту связь, опе-

реться на твердую духовную почву. Мы страдаем не от избытка, а от недостатка духов-

ной силы. Мы изнемогаем в пустыне, душа наша ищет не бессмысленного простора от-

решенности от всего, а, напротив, тесного, последнего слияния с чем-то неведомым,

что может раз навсегда заполнить, укрепить, насытить ее.

Наша душа обнищала и изголодалась. <…> Благо тому, кто в этой тоске, в этих мучениях духовного голода и жажды имеет близкую, родную душу – все равно, друга,

мать или жену, – перед которой он может излить свое томление или с которой он мо-

жет по крайней мере хоть передохнуть от него, – ибо часто мы не только самому близ-

кому человеку, но даже себе самим не можем высказать до конца то, что нас мучит. И

горе одинокому! (Там же. С. 163.)

О патриотизме

Одно родное существо есть, впрочем, у нас всех: это – родина. Чем более мы несчастны, чем более пусты наши души, тем острее, болезненнее мы любим ее и тоску-

ем по ней. Тут мы по крайней мере ясно чувствуем: родина – не «кумир», и любовь к ней есть не влечение к призраку; родина – живое, реальное существо. Мы любим ее ведь не в силу «принципа патриотизма», мы не поклоняемся ни ее славе, ни ее могуще-

ству, ни каким-либо отвлеченным признакам и началам ее бытия. Мы любим ее самое,

нашу родную, древнюю, исконную мать; она сама теперь несчастна, обесчещена, боль-

на тяжким недугом, лишена всякого величия, всяких приметных, бесспорных для по89

http://www.mitht.ru/e-library

стороннего достоинств и добродетелей; она и духовно больна вместе со всеми нами, ее детьми. Мы можем любить ее теперь только той «странной любовью», в которой при-

знавался великий, столь духовно близкий нам, тоскующий русский поэт, «гонимый ми-

ром странник с русскою душой».

Эта «странная любовь» есть для нас теперь единственная подлинная, простая любовь – та всепрощающая любовь, для которой «не по хорошу мил, а по милу хо-

рош». <…> Подлинное наше отношение обнаруживается не на словах, не в сознатель-

ных рассуждениях и оценках, а в той тоске, в тех слезах умиления, с которыми мы ду-

маем о родных полях и лесах, о родных обычаях и внимаем звукам родной песни. (Там же. С. 163.)

Кто еще верит, что спасение родины заключено в простом «свержении больше-

виков», что «большевики» – это какое-то наносное, случайное зло, которое достаточно внешне устранить, чтобы воцарилась на Руси правда и счастье,— кто еще живет верой в этот политический кумир, еще опьянен революционным дурманом с обратным со-

держанием – тот не знает нашей тоски и не для того пишутся эти строки. Но мы-то, к

несчастию, хорошо знаем, что нельзя помочь никому, в том числе и родине, если сам – беспомощен, что нищий не может никого обогатить и больной не может стать ничьим целителем. Мы знаем, что мы сами больны одной и той же болезнью с нашей родиной,

как бы ни были различны симптомы этой болезни, и что мы исцелимся только вместе –

если исцелимся! Мы направим ее на новый, верный путь не ранее, чем найдем его для себя самих. (Там же. С. 165.)

О революции

Внешнее, политическое обновление России должно сопровождаться внутрен-

ним, культурным ее возрождением. <...> Никакой социальный порядок не может быть просто декретирован или утвержден путем внезапного политического переворота; в

своей основе он складывается органически под влиянием всей совокупности техниче-

ских, психологических и интеллектуальных условий, в которых живет общество. Люди живут так, как они умеют жить, как их научил жить их исторический опыт, их право-

вые воззрения и условия их хозяйствования. Для того чтобы изменить социальный строй, недостаточно просто приказать сделать это; надо научить людей жить иначе, на-

до перевоспитать их интеллектуально и морально, надо, чтобы в самом старом порядке уже естественно сложились элементы и формы отношений, могущие служить образцом дальнейшего развития. Идея «социальной революции», если понимать под нею какой-

90

http://www.mitht.ru/e-library