Греческое и русское право в договорах с греками X века

История договоров с Греками - этих древнейших памятников наших международных сношений - представляет многие неясности. Число договоров, их содержание, отношение этого содержания к русскому и греческому праву-все здесь сомнительно и спорно. При современном состоянии наших источников, сомнения, возбуждаемые договорами, едва ли могут быть разрешены окончательно. Но некоторые дополнения к существующим мнениям можно предложить и на основании старого материала.

I

Наша начальная летопись сохранила, хотя и не в одинаковой полноте, содержание четырех отдельных договоров.

Первый приписывается Олегу. Он был заключен им в 907 году, после удачного похода к Царьграду, описанного баснословными красками. Самый текст этого договора не дошел до нас. Мы имеем только пересказ летописца об обстоятельствах, при которых произошло его заключение, и о самом содержании договора.

Второй договор заключен также Олегом в 911 году. Летописец помещает его под 912 годом. Промежуточные между этими двумя договорами годы с 908 по 911 лишены всяких известий, за исключением последнего, под которым упоминается единственно о появлении великой звезды на западе. Затем, под 912 годом, летописец прямо сообщает об отправлении Олегом послов в Грецию для заключения мира, а вслед затем приводит и самый текст договора, не объясняя почему оказалось . нужным приступить к составлению второго договора, вслед за первым, содержание которого было им только что изложено. Причины, вызвавшие заключение нового мира, остаются, таким образом, неясными.

Третий договор был заключен Игорем в 945 году. В 941 г. этот князь предпринял поход в Грецию, кончившийся для него неудачно. В 944-м он возобновил свое нападение на греков при содействии варягов и печенегов. Полчища Игоря были встречены, по сю сторону Дуная, греческими послами, которые просили не ходить далее и предлагали взять выкуп равный тому, какой греки платили Олегу, и даже больший. Результатом этого предложения была приостановка дальнейшего движения, а затем и возвращение Игоря в Киев с греческим златом и паволоками. В следующем 945 году греческие императоры прислали в Киев послов с целью возобновления первого мира (построити мира первого). Поговорив с послами о мире, Игорь отправил собственных послов в Грецию, которые и заключили мирный трактат, приводимый летописцем под 945 годом.

Четвертый договор заключен в 971 году князем Святославом, после неудачно кончившейся попытки его стать твердою ногою в Переяславле Дунайском. Текст этого договора, самого краткого изо всех, также помещен в летописи.

Ни один из этих четырех договоров неизвестен византийским историкам. Они описывают поход руси 941 года и войну со Святославом в Дунайской Болгарии 971 года; в конце рассказа о последнем событии они приводят?, мирные предложения, с которыми Святослав обратился к греческому императору, но самый договор, который был заключен вслед за этими переговорами, остался им неизвестен. О походе Олега они вовсе ничего не знают. Зато Греки упоминают о договоре, о котором молчит наш летописец. У них есть известие о договоре Святослава с императором Никифором, заключенном, по всей вероятности, по поводу приглашения этим греческим императором русского князя ко вторжению во владения Дунайских болгар. Самый текст этого договора у них также не сохранился.

Несоответствие известий нашей летописи со сказаниями византийцев послужило Шлецеру одним из главных оснований к сомнению в подлинности дошедших до нас договоров. Позднейшие исследования устранили эти сомнения. В настоящее время никто не отвергает достоверности договоров Олега, Игоря и Святослава.

Но из времени Олега наш летописец приводит подлинный текст только одного договора, заключенного в 911 году. Под 907 годом он дает не полный текст договора, состоявшегося в этом году, а только несколько отрывков из него; начало договора вовсе отсутствует, а заключение передано летописцем своими словами. В точности всего этого повествования о мире 907 года и теперь есть поводы сомневаться. На сомнения наводит как самая редакция известия о событиях 907 года, такт. и обстоятельства, описанные под этим годом и совершенно неблагоприятные для заключения мирного договора с тем именно содержанием, которое передает летописец.

Все место летописи о мире 907 года представляется очень спутанным: тут есть очевидные повторения и вставки, прерывающие последовательное течение мысли. Составитель как будто имел под руками разнообразный материал. из которого он хотя и построил нечто целое, именно рассказ о походе и мире 907 года, но в ущерб ясности и последовательности изложения.

Описав победоносное движение Олега к Царьграду на кораблях, поставленных на колеса и снабженных парусами, летописец говорит: "И видевше греци, и убояшася и реша, выславше ко Олгови: не погубляй града, имем ся по дань, яко же хощеши". Цель похода, значит, достигнута: враг не может сопротивляться и предлагает платить такую дань, какая будет угодна победителю. Но за этим следует не ответ Олега на предложение греков, как бы следовало ожидать, а вставка о предложенном ему греками угощении, сделанная с целью восхвалить необыкновенную прозорливость русского князя, заслужившую ему со стороны греков наименование св. Димитрия, посланного на них от Бога. Только после этой вставки, очевидно позднейшего и не греческого происхождения, помещен ответ Олега грекам: "И заповеда Олег дань даяти на 2000 корабль по 12 гривен на человека, а в корабли до 40 муж, и яшася греци по се". Предложение греков, следовательно, принято, дань назначена и греки согласились ее платить; а Олег конечно, согласился не губить город и возвратиться во свояси. Но рассказ летописца этим не оканчивается. Вслед за приведенными словами читаем: "И гючаша греци мира просити, дабы не воевал грецкее земли; Олег же, мало отступив от града, нача мир творити со царьми грецкими, со Леоном и Александром; посла к ним во град Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида, глаголя: имите ми ся по дань. И реша греци: чего хощеши, дамы ти. И заповеда Олег дати воем на 20000 корабль по 12 гривен на ключ" и т. д. Очевидно, что это второй рассказ о том же событии, но на основании других источников. Здесь не греки предлагают, а Олег требует дани, греки же только соглашаются; о чудной прозорливости Олега не говорится ни слова. В этот-то рассказ по второй редакции и включены стятьи о порядке торговли русских в Константинополе, соответствующие статьям договоры 945 года.

Итак, статьи о торговле Руси в Константинополе известны только второй редакции рассказа о мире 907 года, и совершенно неизвестны первой. Но и в этой второй редакции место о порядке торговли, соответствующее статье договора 945 года, имеет характер не постановления договора, окончательно составленного и принятого обеими сторонами, а лишь предварительных переговоров, предшествовавших заключению договора. Это видно и из вступительной к этому месту фразы: "И реста царя й боярьство все: аще придут русь бес купли" и т. д. С таким введением статьи эти имеют характер только предложения со стороны греков. Что оне приняты Олегом, этого не сказано. Надо думать, что это место попало в летопись не из какого-либо договора, а из описания тех переговоров, которые велись пред заключением договора.

Обратим теперь внимание на самые условия, при которых был заключен этот мир. Можно ли допустить что в 907 году, когда русские полчища стояли еще у ворот Константинополя, греки нашли удобным вести с предводителями, переговоры с целью ограничить русских купцов? Предложение таких ограничительных статей победителю, который еще занимал греческую территорию, представляется мало вероятным. Трудно думать, что греки повели речь о порядке приезда руси в Грецию, об остановке их у св. Мамы, о входе в город после описи в числе JOG человек, не более, и при том одними воротами, без оружие и с царевым мужем,-в то самое время когда множество (по счислению летописца до 50000) варягов, славян, чюди, кривичей и др. стояло под самым городом и предавалось, по обыкновению, всяческим насилиям и грабежу. Все, чего могли добиваться греки, это-скорейшего удаления воинов Олега с их территории. С этою целью они должны были поспешить дать выкуп, который Олег у них потребовал, а не возбуждать переговоров, которые могли только замедлить очищение их земли. Совершенно так поступили греки в подобном, хотя и менее опасном для Константинополя случае в 944 году. Игорь тогда находился еще по сю сторону Дуная. Греки поспешили встретить его до переправы; предложением дани они остановили его дальнейшее движение. Чтобы не задерживать возвращения Игоря в Русь, греки не вступали с ним ни в какие дальнейшие переговоры. Только в следующем году отправили они послов в Киев построити мира первого".

Думаем, что именно так они должны были поступить и в 907 году, и что только первая редакция рассказа о событиях этого года соответствует действительности, то есть, под стенами Константинополя был заключен поспешный мир. С целью очистить территорию, греки не поскупились на золото. В 911 году, также, может быть, по вызову греков, как и в 945 были отправлены послы в Царьград, которые и заключили дошедший до нас от этого года договор.

Договор 907 года давно уже обратил на себя внимание наших историков. Карамзин считает его во всем составе, как он передан в летописном рассказе, самостоятельным; этого же мнения держатся Срезневский и К. Н. Бестужев-Рюмин. Но уже Эверс усомнился вт, его самостоятельности. Он признает его только предварительным соглашением, на основе которого позднее (в 911) был заключен формальный мирный договор (Древнейшее русское право, 135) этого же мнения держится и Тобин (4, 23). Мнение о предварительном характере договора 907 года в том смысле, что им были установлены только общие начала, на основании которых позднее долженствовал быть заключен окончательный мир, очень искусственно для таких примитивных деятелей, какими была русь Олега, и мало соответствует условиям, в которых находились греки. В 907 году греки купили не предварительный мир, нуждавшийся еще в каком-либо развитии или утверждении, а окончательный; но только мир в тесном смысле слова, т.е. замирение Олега и его полчищ, которые, взяв богатый выкуп, обязались очистить греческую территорию какие-либо дальнейшие соглашения о порядке торговли и пр., хотя бы только принципиально, в это время едва ли могли состояться. Они не состоялись и в 944 году, хотя почва для такого соглашения была тогда гораздо более подготовлена, чем в 907 году.

По всем этим соображениям думаем, что ограничительные статьи, помещенные летописцем под 907 годом, вовсе не могли входить в состав того договора, который был заключен в этом году, если только какой-либо договор был заключен. Судя по вступлению, которое предшествует этим статьям, оне попали в летопись даже не из договора, а из каких-то предварительных переговоров.

Празнание достоверности остальных трех договоров еще не устраняет вопроса о том, в каком виде дошли они до нас: сохранились ли они совершенно в том виде, как были написаны, или имеющиеся у нас редакции договоров потерпели некоторые искажения?

Относительно договора 911 года есть основание думать, что мы имеем дело с редакцией в некоторой степени попорченной и даже неполной. На эту мысль наводит как ,самый текст договора, так и те ссылки на предшествующий договор, которые встречаются в договоре 945 года.

При заключении этого последнего договора в руках сторон, как видно из тех ста договора, был старый договор (ветхий мир), который оне хотели обновить. В известии летописи о присылке греческих послов к Игорю, также сказано, что они присланы возобновить первый мир. На этот старый мир делаются ссылки и в самом тексте договора 945 года. Их три. Первая ссылка: "А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим царем гречьским корабли, елико хотять, со слы и с гостьми, якоже им установлено есть; ношаху сли печати злати, а гостье сребрени: ныне же уведел есть князь вашь посылати грамоты ко царству нашему" и т. д. Итак уже первым договором предоставлено Русским право посылать корабли в Грецию с послами и с гостями. В настоящем договоре сделано отступление от старого в форме посылки послов и гостей: прежде они приезжали с печатями, теперь должны привозить с собою грамоты, в которых должно быть обозначено число отправленных кораблей. Вторая ссылка: "И отходящей руси отсюда взимают от нас, еже надобе, брашно на путь, и еже надобе лодьям, якоже установлено есть преже". Третья ссылка находится в статьe, предоставляющей руси право требовать выдачи бежавшего челядина. Если бежавший раб не будет розыскан, в этом случае Греки обязаны уплатить цену его "яко же уставлено есть преже, 2 паволоце за челядин".

На какое же это прежнее установление, прежний мир, ссылается договор 945 г0Да? В договоре 911 года нет статей, оправдывающих приведенные ссылки; но в рассказе летописи о договоре 907 года встречаются два места, из которых одно соответствует той статье договора 945 года, в которой говорится о порядке приезда Русских в Константинополь и их торговле там*(114)

другое же место прямо соответствует второй ссылке . и читается так: "Поидучи же домов русь, да емлють у царя нашего брашно, и якори, и ужа, и парусы, и елико надобе".

На этом основании некоторые из наших исследователей думают, что первые две ссылки разумеют статьи договора 907 года*(115)

Мы привели уже основание, по которым считаем очень сомнительным, чтобы статьи, ограничивающие права русских в Константинополе, действительно были постановлены в 907 году при тех обстоятельствах, которые описывает наш летописец, Соответствие этих статей с некоторыми ссылками договора 945 года и конечно, не доказывает, чтобы оне именно принадлежали к договору 907 года, так как Игорев договор, ссылаясь на "ветхий мир" и прежнее установление, не обозначает этого прежнего мира годом. Посмотрим, есть ли вероятие думать, что составители договора 945 года ссылаются на первый договор, приписываемый Олегу.

Из договора 911 года мы знаем, что греки и ранее вступали в мир и любовь с русью, но только словесно; первый же письменный договор есть договор 911 год; так прямо сказано в его тексте. В виду этого, трудно допустить, чтобы договор 945 года цитовал, и почти слово в слово, словесное соглашение, состоявшееся 58 лет тому назад, и совершенно игнорировал писанный документ 911 года.

Если греки в 944 году шлют послов к Игорю с просьбою возобновить первый мир, если об обновлении старого мира говорится и в самом договоре 945 года, если этот договор делает ссылки на прежнее установление, то естественно думать, что этот первый мир, это прежнее установление есть договор 911 года, а не словесное соглашение 907 года, которое, конечно, было упразднено писанным договором, облеченным в весьма торжественную форму. Так естественно думать. Но против этого самый текст договора 911 года, в котором нет статей, соответствующих ссылкам договора позднейшего. Это возражение имело бы решающее значение только в том случае, если бы могли думать, что договор 911 года дошел до нас целиком, не потерпев никаких изменений. Но именно это-то и трудно предположить. Что договор 911 года дошел до нас с отступлениями от оригинала, об этом можно догадываться на основании самого его текста. Вступление в договор оканчивается следующим выражением: "Суть, яко понеже мы ся имали о Божьи вере и о любви, главы таковы", и затем идут самые статьи (или главы).

Г. Лавровский высказывает мнение, что слово "глава" в данном случае есть перевод греческого туфадт, употребляемого постоянно в делениях. Надо, следовательно, думать, что договор был разделен на главы или статьи и пронумерован. Действительно, след этой нумерации сохранился и в нашем экземпляре Первая, следующая за вступлением статья начинается так: "По первому убо слову да умиримся с вами, грекы"... Это, следовательно, первая статья или глава. Новая статья, непосредственно следующая за этой первой, начинается так: "A o главах, иже ся ключит проказа, урядимся сице", и далее идет общая процессуальная статья о способах доказательств. Г. Лавровский высказывает догадку, что и здесь может иметь полное применение, указанное уже им значение этого слова, как подразделения (121), Покойный И. И. Срезневский не находит возможным присоединиться к этому мнению; он думает, что слово "глава" не есть здесь дословный перевод греческого текста, а употреблено как русское народное речение, в том же смысле, в каком Русская Правда говорит о голове, то-есть в смысле "убийства"*(116)Некоторый свет на это спорное место должен, кажется нам, пролить самый смысл разбираемой статьи. О чем в ней идет речь, о преступлении убийства только, как надо думать, если принять толкование Срезневского, или вообще о правонарушениях? Статья говорит: "иже ся ключит проказа, урядимся сице". Итак, статья определяет порядок доказательств в случае наличности "проказы". Что же такое проказа, означает ли это слово только убийство или и еще что-нибудь? В договоре 911 года слово "проказа" встречается еще раз, но в смысле бедствия на море, кораблекрушения, а не убийства (ст. 8 по изд. Влад.-Буд.). To же слово встречаем и в договоре 945 года, но опять не в специальном смысле убийства, а в смысле преступления вообще (ст. 13). Таким образом, слово "проказа" на языке договоров имеет. более широкий смысл, чем даже преступление вообще: оно может обозначать всякий имущественный ущерб, хотя бы он произошел и без участия воли человека, как, например, крушение ладьи. Отсюда заключаем, что процессуальные доказательства, перечисленные в рассматриваемой статье, указаны не для одних только убийств, но для всяких дед; они должны иметь место даже в гражданских спорах.

В виду такого смысла статьи, упоминание в начале ее об убийствах совершенно излишне. Выражение: "A o главах" не -есть, значит, русское народное речение, а след деления всего договора на главы, и в данном случае обозначало "вторую главу", которая начиналась так: "Иже ся ключит проказа"... Но затем до конца договора статьи идут. под ряд, без всякого деления на главы; в заключении же опять сказано, что стороны клянутся "не преступати... от уставленных глав мира и любви". Трудно думать, чтобы так могло быть в оригинале. Если во вступлении сказано, что договор состоит из следующих глав, если следы деления видны в начале договора и в его заключении, то, конечно, он весь был расчленен на главы. К тому же заключению об испорченности дошедшей до нас редакции договора 911 года приходим и при рассмотрении отдельных его статей. Некоторые из них например, 7 и 14) до такой степени повреждены, что настоящий их смысл и восстановлен быть не может, не смотря на все усилия наших толкователей.

От предположения неполноты договора 911 года мы и тогда не уйдем, если даже и допустим, что в 907 году уже были установлены те ограничительные статьи, которые помещены в летописи под этим годом. Можно ли думать, что эти выгодные грекам статьи, принятые русью, конечно, по их настоянию, были забыты греками по истечении каких-либо четырех лет и не включены в договор 911 года? Если же греки должны были домогаться включения их в писанный договор, то можно ли предположить, что русские, которые согласились на них в 907 году, когда стояли вооруженные и победоносные у ворот Константинополя, отказали в этом домогательстве в 911 году, когда переговоры о мире велись послами, не поддерживаемыми вооруженной силой? Если эти статьи входили в состав договора 907 года, они, конечно. должны были войди и в договор 911 года*(117)Наконец, статей о приезде русских послов и гостей с печатями и третьей вышеприведенной ссылки договора 945 года нет и в известии летописи под 907 годом. И это известие, значит, не полно.

Так или иначе будем мы думать о содержании договора 907 года, во всяком случае надо признать, что договор 911 года в нашей редакции не полон. Но, может быть, был еще договор, заключенный уже после 911 года и до нас не дошедший, на который и ссылается договор Игоря? В пользу такого предположения нельзя, однако, привести никаких данных.

Следы порчи заметны и в договоре 945 года, Он не имеет года, тогда как оба другие с годом. Затем, в конце его есть вставка, внесенная в первоначальный текст уже в Киеве, со слов одного из тек мужей-христиан, которые скрепили договор присягою в Киевской соборной церкви св. Илии: "Мы же, елико нас крестилися есмы, кля хомъся церковью св. Илье в соборней церкви". Указание на соборную киевскую церковь есть, конечно, киевская вставка; но слова: "мы же клянемся" и далее: "не преступити от него ничтоже" могут принадлежать тексту, так как почти совершенно сходное с ними выражение употреблено и в договоре 911 года.

Только самый последний из приводимых нашим летописцем договоров, заключенный Святославом в 971 году, представляется совершенно полным и не возбуждает никаких недоразумений ни по содержанию, ни по форме. Содержание его очень кратко и совершенно соответствует тем условиям, в которых находился побежденный русский князь. Оно состоит единственно в обязательстве Святослава не воевать с греками, не нападать ни на Корсунь, ни на Болгарскую сторону, и помогать грекам против их врагов. Co стороны формы договор представляется совершенно полным и законченным. Впереди поставлен год его заключения, затем обозначены лица, между которыми состоялся мир, и приведены самые его условия; вт, заключении - клятва стороны, принявшей на себя обязательства, и наконец, упоминаются печати, которыми русские скрепили свой договор.

II

Перейдем теперь к оценке достоинства этих памятников, как источников древнего русского права. В этом вопросе надо различать право, установляемое договорами, от тех сведений о древних наших обычаях, которые случайно попали в договоры и содержатся, главным образом, во вступлениях к ним. В праве, установленном договорами, опять надо различить статьи, определяющие публичные международные отношения греков и русских, от статей так называемого частного международного права. К первым будут относиться постановления о мире, об оказании военной помощи, о выкупе пленных, о порядке торговли, о помощи при кораблекрушениях и о поступлении подданных одной стороны в войска другой; ко вторым - все постановления по предмету уголовного права, гражданского и процесса.

Из этого весьма богатого содержания договоров наши историки-юристы и придают особое значение статьям частного международного права. На их основании они рисуют целые картины нашего древнего юридического бута. Совершенно справедливо, что статьи частного права имеют гораздо большее значение для характеристики нашего древнего юридического быта, чем постановления, относящиеся к праву публичному. Статьи об оказании военной помощи, о порядке торговли русских в Константинополе, о помощи в случаях кораблекрушения и им под. могли быть определены договорами совершенно вновь, без всякого отношения к русским народным обычаям; наоборот, постановления о наказаниях за убийство, кражу и им под. едва ли могли быть сделаны совершенно независимо от существующих уже русских воззрений на деяния этого рода. Признавая это, мы, однако, далеки от мысли считать этот источник очень чистым и очень богатым. Если Эверсу удалось дать читателю, на основании содержания договоров, весьма полную картину нашего древнего быта, то это потому, что у него были некоторые другие сведения об этом быте, с точки зрения которых он и объяснял статьи договоров. В последующем изложении мы постараемся показать, что договоры сами по себе ничего не прибавляют к тому, что мы знаем уже о наших древних обычаях на основании других более чистых источников.

Но прежде, чем приступить к обзору содержания договоров, мы должны поставить еще один предварительный вопрос. Именно, Где должно было действовать частное международное право, о котором говорят договоры, в Греции, только или в Греции и в Руси? Обыкновенно, наши исследователи подразумевают, что статьи частного народного права должны были действовать в обеих странах. Этого мнения, за исключением только некоторых статей, держится и Эверс (196, 198 и 208 стр.). Но и он не раз высказывает сомнение, чтобы статьи договоров действительно могли исполняться в пределах Руси. В самых договорах нет прямого постановления, в котором бы определялось место их применения. Но из взаимных отношений договаривающихся сторон и из некоторых выражений договоров надо заключить, что составители их определяя частное право греков и руси, имели в виду только греков и русь, находящихся в пределах греческой территории. Русь часто и в значительном числе приезжала в Константинополь, оставалась там подолгу и вела себя не совершенно спокойно. Это можно думать на основании статей договоров о торговле, по которым русь должна была входить в город без оружие и в числе не более 50 человек; срок ее пребывания в Греции ограничивался одним летним временем; зимовать у св. Мамы русь не имела права. Для сношений этих беспокойных гостей с греками и надо было установить нормы частного права. Греческое правительство должно было позаботиться об обуздании приезжавшей в Царьград руси. На нем, конечно, лежала обязанность, покровительствовать и грекам, находившимся в русской земле. Но если греки и приезжали в Русь, то весьма редко и в небольшом числе. Как наши, так и иностранные источники говорят только о поездках греческих послов в Русь; о пребывании же греков в Руси по своим делам указаний не встречается. Это и понятно, так как торговля с севером велась не прямо греками, а чрез посредство руси. To же можно думать и на основании самого текста договоров. Статьи, обязывающия русских оказывать покровительство греческим ладьям, потерпевшим крушение, не говорят, что эти ладьи находятся в русской земле. Оне говорят о крушении "в чужое земле", или "на коем-либо месте"; русские, которые должны помогать ладье, не хозяева места, а находятся там случайно: сгобрящються тамо, иже от нас, руси". Пребывание греков в русской земле договорами вовсе не предполагается, а потому и допустить трудно, чтобы составители их имели в виду греков, находящихся в России. Далее, в договоре 945 года читаем: "Аще ускочить челядин от руси, понеже придуть в страну царствия нашего, и от св. Мамы аще будеть (вар.: и аше будеть обрящется), да поимуть и..." Этому соответствует постановление о беглом греческом челядине: "Аще ли кто от людий царства нашего, ли от города нашего, или от инех город ускочить челядин наш к вам, и принесеть что, да вспятять й опять; и еже что принеся будить все цело, и да возьметь от него золотника два". Бегство челядина, о котором говорят эти две статьи, предполагает местом действия Грецию, а не Русь. Первую статью мы переводим так: "если убежит челядин о русских, так как они приходят в страну царствия нашего, и окажется, что он действительно убежал от св. Мамы (постоянное место стоянки русских), его должно выдать русским"*(118)Итак, русский челядин бежит от своего господина, живущего у св. Мамы, греческий - бежит к русским, живущим опять у св. Мамы, а не в Русь. Это видно из того, что русские награждаются двумя золотниками, если выдадут беглого раба и в целости все то, что он снес у своего господина. Прибежать к храму св. Мамы, который находился за стеной Царяграда, не растратив сноса, еще возможно; но сохранить его неприкосновенным на всем длинном пути в Русь, конечно, дело невозможное. Ни греки, ни русские не могли постановить такой несообразности.

Что статья "аще ли ключится проказа некака от грек, сущих под властью царства нашего"... имеет в виду греков, находящихся в Греции, это признает и Эверс. На основании этих соображений мы думаем, что статьи частного права определяют отношения руси и греков в случае столкновений, возникающих между ними в Греции.

Только одна статья договора 911 года распространяет действие его за пределы греческой территории. Это именно статья о крушении ладьи. Где бы это крушение ни случилось, но если русские, вместо помощи, перебьют людей, на ней находящихся, и разграбят их имущество "да повинни будуть то створшии прежереченною епитемьею", то есть, да будут наказаны согласно установленному выше в этом договоре об убийствах и кражах. Но в договоре 945 года виновным в ГБХ же деяниях угрожается наказанием не по договору, a "пo закону руску и гречьску". И в этом случае, значит, распространение действия статей договора за пределы греческой территории оказалось неприменимым. Наказание по закону русскому и греческому надо понимать в том смысле, что виновный будет наказан по обычаям или законам той страны, суду которой подпадает: если его не накажут русские, он может быть наказан греками. Зачем понадобилась такая перемена, мы не знаем. Может быть именно потому, что греки убедились в бесполезности писать законы для русских на те случаи, когда усмотрение русских не могло быть контролируемо греческими властями. Как мало полагались греки на то, что русские будут исполнять статьи договора вне пределов действия греческих властей, видно из статьи и о корсунянах, занимающихся рыболовством в устье Днепра. Эти рыбаки могли сделаться жертвою убийства, побоев и краж со стороны русских. Договор предусматривает возможность таких случаев, но не установляет никаких наказаний, а ограничивается одним пожеланием: "да не творят (русские) им (корсунянам) зла никако же". И это очень понятно. Греческая власть не может охранять корсунян в устье Днепра, а потому бесполезно и постановлять об них что-либо точное в договоре.

Итак, статьи частного международного права предназначались для действия только в пределах греческой территории и притом в столкновениях русских ст. греками, а не русских между собой; до споров русских с русскими, грекам, конечно, не было никакого дела.

Русские, поступавшие на службу греческих императоров, постоянно жили в Греции. Этих русских договоры также не касались, кроме одной статьи о наследстве. Поступив на греческую службу, русские, конечно, должны были подчиняться и действию греческих законов.

На греках, участвовавших в составлении договора, лежала крайне трудная и, кажется нам, едва ли даже удовлетворительно выполнимая задача. Надо было обеспечить спокойствие Константинополя и его окрестностей и в то же время удовлетворить русских, обычаи которых именно и угрожали спокойствию и безопасности греческих подданных. Греки не могли допустить, чтобы те примитивные способы восстановления нарушенного права, которые были известны русским, перенесены были в Грецию. А с другой стороны, трудно было и прямо требовать от русских, чтобы они отказались от своих обычаев и подчинились действию греческих законов. Надо было выбрать нечто среднее. Если известный русский обычай мог быть терпим в Греции, его надо было оставить. Полезно было даже прямо сослаться на "русский закон", как это договоры не раз и делают, чтобы северные варвары видели, что в договорах содержится их право. Но если русские обычаи были совсем неприменимы к культурной жизни греков, их надо было искусно обойди и заменить началами греческого права. Результатом такого положения дела должен был явиться договор, в котором далеко не все могло быть прямо и совершенно определенно выражено. Греки могли утешать себя надеждой, что практика разрешит недосказанное в их пользу, так как статьи договора будут применяться на их же территории, в пределах действия греческих властей.

На сколько действительно удовлетворили договоры обе стороны, об этом судить очень трудно. И в наше время нередко международные договоры бывают понятны и кажутся применимыми только пока пишутся и единственно тем дипломатам, которыми пишутся; но как скоро ратификованные установленным образом они выходят на свет Божий, так сейчас же и обнаруживается вся их недосказанность и неприменимость. He думаем, чтобы договоры с греками совершенно избегли этой участи современных договоров. Сравнение первого договора со вторым показывает, что в 945 году понадобилось пояснить то, что в 9ии году казалось совершенно ясным.

Юридический быт греков так мало походил на юридический быт наших предков X века, примирение разнообразных начал греческого и русского право было так трудно, что греки могли даже с намерением обходить молчанием многие различия. лишь бы облегчить соглашение. Пример такого намеренного умолчания дает, кажется нам, одна из важнейших статей договора, именно статья об убийстве.

В договоре 911 года читаем: "Аще кто убьет хрестьанина русин или хрестьанин русина, да умреть, идеже аще сотворить убийство". "Сие постановление, говорит Эверс, принадлежало как тому, так и другому праву; по греческому праву убийца умирает в силу судебного приговора; по русскому от частной мести" (ибо). Таким образом, эта статья является согласной как с греческими законами, так и с русскими обычаями. По поводу сходства с русскими обычаями Эверс указывает даже на то, что в статье не полагается ни малейшего различия между умышленным и случайным убийством*(119), как оно и должно быть на той первоначальной ступени развития, на какой находились тогда русские. Тобин, весьма близко примыкающий к Эверсу, делает на основании этой статьи еще и другое заключение к нашим русским обычаям: по его мнению, русским X века выкуп не был известен, так как по статье выкуп имеет место только в случае бегства преступника, а не сам по себе (Die Blut-Rache, 131). М. Ф. Владимирский-Буданов также видит в статье месть, хотя и допускает возможность процесса после осуществления мести. Значит и по его мнению в этой статье содержится русское право. Таково, кажется, согласное мнение всех наших исследователей*(120)

Мы очень сомневаемся. чтобы в рассматриваемой статье действительно было русское право. Наше право того времени признавало месть. Но это не значит, что мститель всегда убивал виновника. Время мести есть время самоуправства. Убийца не стоял, сложа руки, и не ждал смиренно, когда его убьют оскорбленные родственники убитого. Он защищался и при этом мог убить мстителей. Эта самооборона в тех случаях, когда убийца не сознавал себя виновным, должна была иметь, как в его глазах, так и в глазах его родственников и друзей, все свойства права. Мест, таким образом, есть право обоюдоострое; в этом дна из причин появления рядом с местью выкупа: если успех кровавой мести сомнителен, мститель легко соглашается удовольствоваться выкупом, а обидчик, в видах замирения, уплатить его. Мы не имеем никакого основания думать, чтобы в X веке выкуп у нас был неизвестен. Заключение Тобина совершенно произвольное.

В таком виде представляется нам преступление убийства по русскому древнейшему праву. Можно ли сказать, что статья договоров, безусловно предписывающая смерть за убийство, есть русское право? Конечно, нет. Это чисто римское постановление.

Пойдем далее. Статья говорит: "да умреть, идеже аще сотворить убийство". Мы не знаем, что стояло в греческом оригинале, но допустим, что перевод точен. Как же это отомстить на месте совершения убийства? Это, конечно, могло быть, но только случайно. Предписывать же, чтобы мститель пользовался своим правом только на месте преступления, совершенно невозможно. Такое предписание выходит из каких-то иных начал, а не из начал мести.

Посмотрим теперь на дело с другой стороны. Нет ли каких-либо сторонних указаний, которые могли бы пролить некоторый свет на эту спорную статью? Нам кажется, что есть, но не в пользу господствующего мнения. Русские должны были входить в Царьград без оружия; грекам же носить оружие не воспрещалось. Как же это мстить без оружия, да еще убийце, который мог быть вооружен, а зная, что ему угрожает опасность, и непременно вооружится? Очень трудно.

По всем этим соображениям заключаем, что греки назначили за убийство смертную казнь, вовсе не соображаясь с русскими народными обычаями. Да и a priori невозможно думать, чтобы они могли допустить осуществление самоуправства-мести на улицах Константинополя.

Убийцу казнили по приговору суда на месте совершения им преступления. Вот почему ничего не говорится о русском выкупе, а вовсе не потому, что он не был известен у нас в X веке. Убийца вт, Греции не мог откупиться.

Но выкуп устранен договором не безусловно. В следующей статье читаем: "Аще ли убежить сотворивый убийство, да аще есть домовит, да часть его, сиречь иже его будет по закону, да возметь ближний убьеного, а и жена убившего да имееть толицем же пребудеть по закону. Аще ли есть неимовит сотворивый убой и убежав, да держиться тяжи, дондеже обрящеться, да умреть". Смысл совершенно ясен. Если убийца скроется, ближние убитого получают имущество убийцы, за исключением того, что принадлежит жене Если у него ничего нет, суд и казнь отлагаются до поимки. Эверс думает, что и эта статья "установлена главным образом приспособительно к русским обычаям и в пользу руссов" (162), как замена мести. А мы -думаем, совсем напротив. Хитрые греки этою статьею совершенно обошли русских. Положим, убийство совершено в Константинополе. Если убийца грек, ему гораздо легче скрыться, чем русскому. А если еще греческие власти захотят оказать ему некоторое покровительство во вред северным варварам, что весьма вероятно, то его и никогда нельзя будет найти. Убежать же русскому убийце из Константинополя совсем невозможно. Входят русские в город одними воротами, в определенном числе, с царевым мужем. Нет ничего легче как запереть им выход из города. Как же тут убежать? Скрыться в городе, совершив кровавое дело, тоже трудно, ибо скрываться нужно у греков же. Если и найдется такой доброжелатель, власти легко могут отыскать убийцу. Вне стен Константинополя положение несколько меняется, но все же греку в своей стране легче скрыться, чем русскому в чужой. Этой статьей русские совершенно были отданы в руки греков. Тогда как русский почти непременно платил жизнью за убийство грека, грек легко мог отделаться платою. Да притом платою, какую захотят греки дать, ибо русским не легко было доказать, что принадлежит мужу, что жене. рассмотренные статьи рассчитаны на обуздание северных варваров и вовсе не имеют в виду их пользы или неприкосновенности их народных обычаев. Греки перехитрили наших предков.

Хотя греки вовсе не думали допускать самоуправства русских в пределах своей территории, тем не менee, это прямо в договоре не выражено. Поэтому-то наши исследователи и могут думать, что русским было предоставлено право мести. Как понимали договор русские времен Олега и Игоря, мы, конечно, не знаем; но можем думать, что действия самоуправства в Константинополе совершались ими и после договора 911 года и, может быть, даже в полном сознании своего права, так как договор не запрещает самоуправства. Это следует думать на основании тех новых постановлений, которые находим в договоре 945 года. Там есть прямое воспрещение самоуправства. Если самоуправство надо было воспретить, то, конечно, потому, что русские, в промежуток времени от 911 по 945 год! расправлялись сами с своими обидчиками, хотя, может быть, и изредка.

Но прежде, чем приводить эту статью, остановимся еще на одном постановлении договора 945 года, с нашей точки зрения очень важном. После правил о порядке входа и выхода русских из Царьграда, согласных с такими же правилами предшествовавшего договора, читаем: "Муж царства нашего да хранит я (русских), да еще кто от руси или от грек створить криво, да оправляет то". Русские, следовательно, имеют в лице греческого чиновника охранителя своих интересов и судью в своих столкновениях с греками. Это постановление вполне уясняет точку зрения греков: русские не расправляются сами. Мы не имеем никакого основания ограничивать деятельность этого чиновника каким-либо одним родом дел или делами, возникающими только в Константинополе. Какая бы кривда ни была совершена русским или греком и где бы она ни произошла, в городе или у св. Мамы, управу чинит греческий чиновник.

Но и это определение показалось грекам еще недостаточным для вразумления русских, а потому они нашли нужным внести в договор еще следующую статью. "Аще ли ключится проказа некака от грек, сущих под властью царства нашего, да не имате власти казнити я, но повеленьем царства нашего да прииметь, якоже будеть створил". Статья эта приводит в полное изумление тех каших исследователей, которые в постановлениях об убийстве усматривают русские начала мести. "Сие постановление, говорит Эверс, с первого взгляда представляется столь странным, что толкователь совершенно изумевает" (208). Шлецер находил статью невозможной.

Победив свое невольное изумление, Эверс пришел к мысли, что статья относится лишь к пребыванию руссов по делам торговли в самой Греции. Но если это так, если в пределах Греции все притязания русских к грекам решались греческими властями и, конечно, на основании греческого права, а не договора, который допускает самоуправство мести, то отсюда следует, что статьи договора в тех случаях, когда ответчиками были греки, предназначались только для применения вне пределов Греции. Вывод до такой степени неожиданный и невозможный, что к нему не присоединился даже Тобин, почти во всем согласный с Эверсом. По мнению Тобина статья говорит о небольших правонарушениях, а не о тех, которые вызывают месть (157), небольших правонарушениях надо обращаться к греческому суду, а в убийствах можно мстить. Того же мнения держался и покойный И. Д. Беляев. Но что проказы означают небольшие дела, в противоположность большим, и именно убийствам, это произвольное предположение, ничем не доказанное. "Проказа некака" означает всякие дела, как выше приведенное выражение "створить криво" означает всякие столкновения русских с греками. Но независимо от произвольного толкования слова "проказа", понимание Тобина и само по себе мало вероятно. Если самоуправство русских не терпелось в неважных делах, то как могли греки допустить его в больших и важных? М. Ф. Владимирский-Буданов в примечании к рассматриваемой статье говорит: "в этой статье не выговаривается новой привилегии для греков; она выражает только общее правило для всех старинных законодательств: преступление подлежит суду той власти, коей подчинен ответчик". Если так, то можно спросить: кто же осуществляет после судебную месть, которую автор допускает на основании статьи об убийстве, находящейся в этом договоре? Русские не могуте, так как греки-убийцы подлежат суду греческой власти и наказываются ею по греческим законам. Греки - еще менее, так как после судебная мест не греческое учреждение.

С нашей точки зрения статья не возбуждает никаких недоразумений. Русским воспрещается всякое самоуправство в Греции. Bce их столкновения с греками разрешаются греческими властями на основании постановлений договора. Это предполагается уже первым договором, но выражено с совершенной определенностью только во втором, потому, может быть, что то, что предполагалось и прежде греками, не было понято должным образом их союзниками.

За только что разобранной статьей следует повторение двух статей договора 911 года об убийстве, но с некоторым изменением: "Аще убьет хрестьанин русина, или русин хрестьанина, да держим будеть, створивый убийство от ближних убьеного, да убьют й. Аще ли ускочить створивый убой и убежить, аще будеть имовит, де возмуть имение его ближьнии убьенаго; аще ли есть неимовит и ускочить же, да ищут его, дондеже обрящется, еще ли обрящется, да убъен будеть". Выражение "да убьют й" мы считаем равным выражению предшествовавшего договора "да умреть". Если греки и в этом втором договоре, в котором они ясно высказались против самоуправства русских, не изменили этой формулы, это доказывает, что в греческом оригинале она не возбуждала никаких недоразумений относительно того, что здесь разумеется казнь, а не месть. Изменения против первого договора состоят в следующем: 1) ближним убиенного предоставлено право задержать убийцу и 2) опущена оговорка относительно имущества жены. Оба эти изменения легко привести в связь с сделанным уже нами объяснением этих статей по первому договору. Мы указали там на невыгодные последствия, вытекающие для русских из этой второй статьи. Вероятно, были нередки случаи, что греки-убийцы действительно скрывались ненаказанные; из имущества же их выдавалось очень немногое, а остальное показывалось принадлежащим жене. При заключении нового договора русские обратили на это внимание. Чтобы удовлетворить их, греками сдеяна уступка, хотя и не очень большая. Об имении жены вовсе не упомянуто; это, конечно, не значит, что оно шло ближним убитого. Что касается бегства преступника, то греки могли отвечать на жалобы русских: держите его сами, это ваше дело, тогда мы будеме судить его и виновный "прииметь повелением царства нашего, яко же будеть створил". Предоставить русским право задержать убийцу и, таким образом, лишить его свободы надо было еще и по другому соображению. Договор 945 года проникнут, как мы видели, решительным стремлением ограничить самоуправство русских. В виду этого мог даже возникнуть вопрос, можно ли русским, единоплеменникам убитого, наложить руки на убийцу? Договор дает удовлетворительный ответ.

По указанным нами причинам или по каким-либо другим возникли те изменения постановлений договора 911 года об убийстве, которые встречаются в позднейшем договоре, - но ни в каком случае нельзя думать, что статья этого позднейшего договора говорит о мести. Выражение "да держим будеть створивый убийство от ближних убиенного, да убьют й" никак не может быть соглашено с обычаями мести. Чтобы отомстить, вовсе не нужно овладеть преступником и держать его. Мститель может убить преступника внезапно, вовсе не обнаруживая своего намерения вперед. Если статья требует задержания, то, конечно, не для мести, а для суда.

Чтобы покончить с постановлениями, им-еющими отношение к убийству, приведем статьи об убийстве в случае необходимой обороны. Договоры знают два таких случая: 1) убийство вора, пойманного на месте преступления, и 2) убийство русского, приехавшего в Грецию без установленной грамоты.

В договоре 9ии года читаем: "Аще украдет что русин либо у хрестьанина, или паки хрестьанин у русина и ят будеть в том часе тать, егда татбу сотворить, от погубившего что-либо, аще приготовит ся тать творяй, и убъен будеть, да не взыщеться смерть его ни от хрестьан, ни от Руси ... Аще вдасть руце свои украдый, да ят будет тем же, у него же будет украдено, и связан будет, и отдаст тое, еже сме створити..." He ясное выражение "аще приготовить ся тать" хорошо объясняется противополагаемым ему: "аще вдасть руце свои украдый". То-есть, в первом случае вор сопротивляется, во втором - покорно протягивает руки. В договоре 945 года о русских, приехавших в Грецию без установленной грамоты, сказано:... "да держим (их) и храним, дондеже възвестим князю вашему; аше ли руку не дадять и противятся, да убьени будуть, да не изыщется смерть их от князя вашего". И здесь "не дать рук своих" значит сопротивляться. "Приготовиться" договора 911 года есть, по всей вероятности, испорченное переписчиком "противиться". Постановление договора 945 года и конечно, новое. Оно важно в том отношении, что за греками признается право убивать русских в случае сопротивления их греческим властям. О постановлении же первого договора Эверс говорит, что оно "подходит ближе к русскому, нежели к греческому праву" (180). Посылки, от которых он отправляется, совершенно верны, но вывод ложен. По древнему русскому праву, что признает и Эверс, вора, застигнутого на месте преступления, можно было убить безусловно (Руск. Пр. во II ред. ст. 3). По греческому можно было безнаказанно убить только "в нощи крадущего вора",ито "если нельзя было без беды пощадить его". Итак, по русскому праву допускается безусловное убийство вора, убийство вора переходит у нас в месть вору: по греческому-только условное, это не месть, а самооборона. Это начало условного убийства вора проводится и в договоре. В статье ничего не говорится о времени кражи, но убийство вора допускается, если он будет сопротивляться, то-есть условно, если "нельзя будет без беды пощадить его". Здесь опять, следовательно, мы имеем дело с греческим правом, стесняющим русские нравы. Но могло ли быть иначе? Для признания за русскими права действовать в Греции по своим обычаям вовсе не нужно было писать договора: для русских это казалось совершенно естественным. И после существенного изменения их обычаев договором, они, по всей вероятности, постоянно сбивались на свое народное право.

Следующая статья договора 911 года относится к оскорблению действием: назначая за удар мечем или каким-либо оружием 5 литр серебра, она говорит, что так полагается по закону русскому. "По закону русскому" относится не к определению количества литр, как это уже было замечено еще Эверсом, а к денежной плате вообще, так как по греческим законам оскорбление действием наказывалось иначе. Но несмотря даже на ссылку на русский закон, русское обычное право перешло в договор не целиком, а весьма урезанное. В Русской Правде сохранились следы того старого порядка вещей, по которому оскорбление действием, как и убийство, преследовалось местью; плата же появилась как возмездие за отказ от мести. В Троицком списке Русской Правды читаем: "Аже кто кого оударить батогом и пр., то 12 гривен; не терпя ли противу тому оударить мечем, то вины ему в том нетут". Смысл этой статьи таков: за удар батогом и пр. взыскивается 12 гривен, если обиженный обратится в суд; но если он на удар ответилт. ударом, хотя бы употребил при этом даже меч (то-есть отомстил), он не подлежит наказанию, но, конечно, не получает 12 гривен. Нет ни малейшего основания думата, что в X веке было иначе. Из русского закона греки взяли только то, что казалось им удобным. И статья о побоях, следовательно, как и статья об убийстве, не только ничего не прибавляет к нашим сведениям о русских обычаях, но есть существенное их изменение. Русские в Греции должны были вести себя совсем иначе, чем у себя дома: они должны довольствоваться платой и только. Греки весьма последовательно проводят принцип обуздания северных дикарей*(121)Заключение статьи, по которому виновный, выдав все свое имущество, освобождается от всякого дальнейшего взыскания, хотя бы ценность имущества и не покрывала j литр, также новое и вовсе не в духе русских обычаев, по которым надо предполагать в данном случае продажу в рабство или выдачу головой в услужение до покрытия долга. Статьи о краже назначают за это преступление денежный штраф в равном, двойном и даже тройном размере против цены украденного. Денежные пени за кражу одинаково известны как русскому, так и греческому праву. Но определение их в размере двойной (или тройной) цены украденного опять не русское, а чисто греческое*(122)Эклога и Градские Законы определяют именно двойную цену. Это соответствие денежной пени, по крайней мере в принципе, законам обеих стран и дало основание составителям договора 945 года сказать в заключение второй статьи о краже: "и то показнен будеть по закону гречьскому и по уставу и по закону русскому", то-есть: вышереченная пеня назначена согласно с законами обеих стран.

Эти заключительные слова давно обратили на себя внимание наших исследователей. Эверс находит их в высшей степени неопределенными (172). Разбирая это выражение подробно (197Х он приходит к тому заключению, что виновный в краже, кроме платы ее двойной цены, подвергался еще уголовному наказанию, согласно с законами обиженной стороны. К этому мнению примыкают, хотя и с некоторыми его модификациями, и наши новые исследователи*(123)Принять такое объяснение довольно трудно. Русские и греческие законы очень расходятся в наказании вора. Русские знают только продажу, то-есть денежную пеню в пользу князя. По Эклоге же и Градским законам человек состоятельный, который мог уплатить двойную цену украденной вещи, не подлежал никакому другому наказанию; бедный же, который не мог уплатить пени, подвергался телесному наказанию и изгнанию. За вторую кражу греческие законы угрожают даже рассечением руки. Мы не знаем, что при Игоре были уже продажи в пользу князя. Но если и предположим, что были, все-таки трудно допустить, что одна из договаривающихся сторон согласилась, чтобы ее подданных наказывали телесно, приговаривали к изгнанию из отечества и даже к отсечению руки, тогда как поданные другой стороны будут отделываться от всякого дальнейшего преследования уплатой продажи. Наконец, где тот устав продаж, по которому греки должны были их взыскивать? Его и в Руси-то, конечно, еще не было. Если имелась в виду княжеская продажа, то ее надо было определить: руководствоваться же русскими обычаями было невозможно, так как в Константинополе можно было украсть такие вещи, каких в Руси и в обращении не было. По всем этим соображениям думаем, что словами: "и то показнен будет по закону гречьскому и по уставу и по закону русскому" не установляется за кражу какого-либо другого наказания помимо двойной цены, а выражается только та общая мысль, что вышеозначенный штраф и есть наказание, определенное согласно с законами обеих стран.

Статьи договоров, относящиеся к имущественным правонарушениям, принадлежат к наиболее темным и наиболее испорченным переписчиками. Несмотря на это, оне дают повод нашим исследователям ко многим и весьма важным выводам. На основании статей договора 911 года заключают, что они различали простое воровство, грабеж и разбой; в статьях договора 945 усматривают наказуемость покушения на грабеж. Мы не можем присоединиться ни к одному из этих выводов. Ho по неясности текста мы не в состоянии предложить и собственного толкования. Для нас несомненен только общий смысл статей, именно тот, что ими установляются денежные пени за имущественные правонарушения; всe же другие выводы кажутся нам крайне шаткими.

Говорят, что договор 911 года различает простое воровство, грабеж и разбой. Но наказание за все эти деяния полагается одинакое: тройная цена украдеянаго. Какое же это различие? Что бы пострадавший ни доказал: факт кражи, грабежа или разбоя, виновный одинаково уплачивает тройную цену. При этом условии различие равно совершенному безразличию. Пострадавшему нет никакой надобности доказывать грабеж или разбой: довольно доказать простую кражу.

Статья договора 945 года, в которой видят наказуемость покушения на грабеж, читается так: "Аще ли кто покусится от Руси взяти что от людий царства нашего, иже то створить, показнен будет вельми; аще ли взял будет, да заплатить сугубо"... На наш взгляд, здесь говорится вовсе не о грабеже, a o простой краже. "Взять что от людий царства нашего" вовсе не значит взять насильно, то-есть ограбить. Таким образом, если здесь есть наказуемое покушение, то не на грабеж, а на воровство. Но и по римскому праву не было наказуемо покушение в преступлениях с частным характФром, к каковыми относилось воровство; не было оно наказуемо и по греческому. Кто же это установил в договоре наказуемость покушения на кражу? Греки не могли, ибо они этой тонкости сами не знали. Неужели их научили этому русские послы и гости? Чрезвычайно сомнительно. Мы думаем, что статья вовсе и не говорит о наказуемости покушения: "показнен будет вельми" поставлено в зависимость от "иже то створить". "Створить", думаем мы. значит "возьмет", то-есть, украдет. Смысл статьи будет такой: если кто вздумает украсть что-либо, и действительно украдет, весьма будет наказан: сугубо заплатит. В словах "показнен будет" и потому нельзя видеть особого наказания за покушение, что договоры везде точно определяют наказания и самые размеры денежных пеней (для точного определения отношений договаривающихся сторон и съехались их представители), здесь же допускается совершенная неопределенность "очень будет наказан", и это в вопросе, который не определялся ни греческими законами, ни русскими обычаями.

Мы рассмотрели все статьи по уголовному праву, содержание которых требует и допускает какое-либо объяснение. Статьи о краже и укрывательстве челядина ясны и не нуждаются в толковании*(124)Статья первого договора, начинающаяся словами: "Аще злодей возвратится в Русь"... не совершенно непонятна. Чтение И. И. Срезневского: "Аще злодей не возвратится в Русь" и предложенное им соединение этой статьи с предшествующей кажутся нам наиболее вероятными.

К гражданскому праву относится только одна статья договора 911 года: "И о работающих в Грецех руси у хрестьанского царя. Аще кто умреть, не урядивь своего именья, ци своих не имать, да възвратится имение к малым ближикам в Русь; аще ли сотворить обряжение таковый, возметь уряженое его, кому будеть писал наследити именье его, да наследить ё от взимающих куплю руси, от различных ходящих во Греки, и удолжающих". Эта статья имеет в виду только тех русских, которые постоянно жили в Грекии, состоя в греческой службе. Постановлять что-либо о наследстве послов и гостей, останавливавшихся у св. Мамы, не было надобности, так как это было их домашнее дело, греков не касавшееся.

Первая половина приведенной статьи так близка к известному определению XII таблиц о порядке наследования, что высказанная уже в нашей литературе догадка о томе, что статья эта есть буквальный перевод римского тtкста: Si intestate moritur, cui suus heres nee escit, agnatus proximus familiam liabeto,-представляется чрезвычайно вероятной. Для -агната русский язык не имеет соответствующего слова и переводчик выражение "agnatus proximus" передал "малым ближиком"; малый, по всей вероятности, описка вместо милый. Только имея в виду латинский текст, и можно понять совершенно необъяснимое выражение "ци своих не имать" и противоположение этим "своим" какихто "ближиков".

Но как могла составителям договора придти в голову мысль внести в договор правило XII таблиц? Грекам, во избежание столкновений с русскими, надо было определить порядок наследства после русских, служивших в Греции, у которых могли быть родственники в Руси. Выяснить русское право и занести его в договор они не взяли на себя труда; да это, по всей вероятности, и не легко было сделать по различию обычаев. Распространить на русских то право, которое действовало в самой Греции, было неудобно. Это право было слишком сложно для тех первобытных отношений, в которых находилась Русь; для его изложения потребовался бы целый ряд статей. Правило XII таблиц не представляет этих неудобств. По своей древности оно могло даже казаться грекам соответствующим той степени развития," на которой находились их союзники. В том виде, в каком это правило изложено в договоре, оно очень удобно для греков. Русским предоставляется неограниченное право защищать свое имущество, кому хотят. Если наследник находился в Руси, передача имущества совершалась чрез русских. Греческие власти освободили себя, кажется, от всякого вмешательства в дела этого рода, а, следовательно, и от всякой ответственности*(125)

Эта статья служит новым доказательством, как мало греки заботились о русском праве и как искусно умели они провести в договор то, что хотели. Русским послам, участникам договора, принадлежала весьма пассивная роль. Но могло ли быть иначе?

К процессу относится всего только одна статья. В первом договоре читаем-: "Иже ся ключит проказа, урядим ся сице: да елико яве будеть показании явлеными, да имеють верное о тацех явлении; а ему же начнуть не яти веры, да клянется часть та, иже ищеть неятью веры; да егда кленеться по вере своей, и будеть казнь, якоже явиться согрешенье о семи". Эта статья дала повод Эверсу написать целых шесть страниц о совершенном ее соответствии духу нашего древнего права (152- 157). Мы, наоборот, думаем, что она представляет существенное отступление от порядков нашего древнего процесса.

Текст статьи не совсем ясен, и потому подвергался весьма разнообразным толкованиям. Выше мы объяснили уже, на основании подлинных выражений договоров, что значит слово "проказа", и из значения этого слова вывели то заключение, что статья имеет общее процессуальное значение, а не относится только к убийствам. Затем следует: "елико яве будеть показании явлеными, да имеют зерное о тацех явлении". И. И. Срезневский, подставив (предположительно, конечно) греческие слова под русские выражения, получил такой смысл: какие бы ни были показания обвинителей, надобно верить их обвинениям*(126)Надо ли доказывать что ничего подобного греки никогда не могли написать? Возможно ли верить обвинению, каковы бы ни были показания обвинителей? Конечно, нет. Самый прием, при посредстве которого был достигнут такой неудовлетворительный результат, едва ли правилен. Подстановку слов первоначального языка к переводу, с некоторой надеждой воcстановить настоящий смысл неясных мест перевода, можно делать только в тех случаях, когда выражения перевода напоминают технические или ходячие выражения языка, на котором был написан оригинал, как, например, в вышеприведенной подстановке И. Д. Беляева или во многих подстановках г. Н. Лавровского. Без этого условия всякая подстановка будет совершенно произвольна и вт, результате получится только обратный переводе на греческий язык, который может удалить нас от первоначального текста еще далее, чем это сделано первым переводчиком. Это именно здесь и случилось.

Несмотря на значительную неясность текста, из него можно сделать следующий несомненный вывод, принимаемый и Эверсом. Статья различает два рода доказательств, которые друг другу противополагаются; это будут: "показания явленыя" и присяга сторон. Прежде идут эти "показания". Им надо верить Если же они не будут заслуживать веры, тогда обращаются к присяге. Присяга сторон является, таким образом, дополнением к доказательствам первого рода. Что же такое доказательства первого рода, эти "показания явленыя"? На основании противоположения их присяге сторон думаем, что "показания явленыя" суть материальные следы события и показания сторонних лиц. Так понимает и Эверс. Все возможные виды суда Божия, известные нашему древнему праву, сюда не подойдут. Их, во-первых, очень трудно разуметь под внешними (явления) проявлениями (показаниями) дела, и во-вторых, от суда Божие невозможен переход к присяге сторон.

Вот, кажется, настоящий смысл этого места. Какое же это право-русское или греческое? Древнее русское право, также как и греческое, знает внешние признаки дела и присягу, но, в отличие от греческого, оно было в сильной степени проникнуто элементом чудесного. У нас употреблялась не одна присяга, но и суды Божии. Эти последние смыслом статьи не допускаются. Если в статье и есть русское, то опять не все русское, а только то из него, что подходило и к греческим понятиям. Смысл статьи совершенно соответствует порядкам греческим, русским же только отчасти. Это и понятно: не могли же греки допустить судов Божиих. Думаем, что они не допускали и некоторых других доказательств, известных на Руси, например, помощников на суде.

Далее. Что значит "а ему же начнут не яти веры"? Кто может отвергать своим неверием "явленые показания"? Эверс думает, что это друзья и соотечественники, вероятно, имевшие право участвовать в судопроизводстве и не хотевшие согласиться на обвинение истца. Для Руси такая постановка древнего процесса весьма вероятна. Но можно ли думать, что в Греции русским было предоставлено право по усмотрению своему отвергать доказательства, представленные истцом? Это весьма сомнительно.

Суд в Греции, как мы видели, происходит перед греческим чиновником; оценка доказательств, конечно, принадлежит ему. Если он найдет, что они недостаточны, то присуждает присягу.

Кому же дается присяга? В тексте сказано: "да клянется часть та, иже ищет неятью веры". От слова "ищет" у нас обыкновенно заключают, что присягает истец, и что эта присяга дополнительная. Но на языке наших древних памятников истец и ответчик еще различаются. Ответчик тоже называется истцом. Выражение "иже ищет неятью веры" нам совершенно непонятно. Но на основании "ищет" нет еще повода заключать к истцу. Слова же "да клянется часть та, которая"... дают повод думать, что присяга может быть присуждена и той и другой стороне, то-есть, истцу или ответчику, смотря по ходу дела. И действительно, в договорах мы имеем случай очистительной присяги ответчика. Лицо, обязанное уплатить истцу 1 литр серебра, выдав ему все свое имущество и сняв с себя то самое платье, в которое было одето, освобождается от всякого дальнейшего взыскания, если подтвердит присягою свое заявление о том, что у него ничего нет более.

Пример дополнительной присяги дает договор 945 года в иске бежавшего раба. Если бежавший от русского раб не розыскан, факт бегства считается сомнительным, хотя он, конечно, удостоверен показанием хозяина и других русских (надо думать, что русским не очень в Константинополе верили); чтобы получить удовлетворение из императорской казны, хозяин бежавшего раба должен был присягнуть.

Смысл разобранной статьи будет такой: иски доказываются (и опровергаются) Материальными следами события и показаниями сторонних лиц; если судья найдет эти доказательства недостаточными, он присуждает присягу- дополнительную или очистительную, смотря по обстоятельствам дела*(127)Из этого общего правила две только что приведенные статьи составляют исключение. Первою самим договором уже предоставлено право присяги обвиняемому, второю истцу.

Мы не будем разбирать статьи, относящиеся к публичному международному праву. Что оне также дают новое право, это, сколько мы знаем, никем не отрицалось. Мы обратим внимание только на постановления о выкупе пленных.

Установление выкупа пленных, как обязанности, есть мысль греческая. Она вызывалась там религиозными соображениями и тем еще, что греческое государство должно было сознавать за собою обязанность заботиться о греческих подданных, попадавших в плен к варварам У нас не было ни того, ни другого условия для туземного возникновения идеи о выкупе пленных. Позднее, под влиянием христианства, эта человеколюбивая мысль делается и русской. Договоры впервые заносят ее к нам. Но они относятся к ней не одинаково. В первом договоре идея выкупа, проведена гораздо сильнее, чем во втором. Статья "Аще полоняник обою страну" и пр. возлагает на русских и на греков обязанность выкупать пленных греков, где бы они их ни нашли, и возвращать их на родину*(128). Второй договор этой статьи не повторяет и ничего не говорит об обязанности выкупа; он определяет только цену, по которой должны быть выкуплены пленники, приводимые русью в Грецию. Чем объяснить эту разницу? Эверс высказывает мысль, что договор 945 года есть только дополнительный к первому, а потому содержит одне прибавочные статьи, дополняющия или изменяющие статьи договора Олега. С этой точки зрения, статьи договора 911 года, не измененные договором 945 года, продолжают действовать, хотя бы и не были повторены*(129)

Вопрос о взаимном отношении двух договоров, в тексте которых это отношение не выяснено, всегда представляет большие трудности. Споры, легко возникающие из такого положения дел, могут быть разрешены только новым, дополнительным соглашением. К мнению Эверса трудно присоединиться потому, что в обоих договорах . есть постановления, в которых нельзя усмотреть никакого различия. Если в одном случае нашли нужным повторить старое правило, от чего же не сделано этого и в другом? Кроме того, договор 945 года ссылается иногда на прежний мир, прямо подтверждая его статьи. Если такой подтвердительной ссылки нет, это значит, что составители нового договора не находили нужным настаивать на сохранении той или другой статьи первого мира. Надо думать, что постановление, возлагающее на русских обязанность выкупать греческих пленных, не повторено с намерением, и именно потому, что опыт доказал всю его непрактичность.

Значение договоров с греками, как источников нашего права, сводится, следовательно, к тому, что оно дают нам новое право, проникнутое греческими понятиями. При составлении договоров принимались в соображение и русские обычаи, 10 они вносились в договор лишь по стольку, по скольку не противоречили стремлению греков возложить узду на примитивные нравы руси. Греки существенно видоизменили все те русские обычаи, которые были запечатлены началом самоуправства. Договоры являются древнейшим памятником чужеземного влияния на наше национальное право. Предки наши, нападая на Грецию, обогащались не одним только золотом, паволоками, овощами и вином. Они обогатились и новыми правовыми идеями, выработанными гораздо более развитою жизнью, чем та, которую они знали у себя дома. Правда, новые начала, занесенные в договоры, не предназначались для действия в Киеве, Чернигове и других русских волостях; но все же они не могли пройти у нас незамеченными. Послы и гости, участвовавшие в составлении договоров (а их было не мало, в договоре 944 года их поименовано около 50 человек), имели, конечно, о каждой статье договора обстоятельные прения, которые должны были выяснить настоящий ее смысл. Приняв все греческие новизны, эти послы и гости явились естественными распространителями новых идей среди русского общества. Все отправлявшиеся в Грецию гости должны были, в личном своем интересе, знакомиться с содержанием договоров, определявших их права и обязанности во все время пребывания в Константинополе. С новыми порядками, ожидавшими их в Греции, они могли ознакомиться полнее, чем это возможно теперь для нас, так как кроме текста они могли черпать свои сведения и из живого предания, которое шло от непосредственных участников в составлении договоров. Новые идеи, распространявшиеся среди наиболее деятельных, передовых людей древнего русского общества, не оставались, может быть, без некоторого влияния и на русскую туземную практику. Влияние греческих правовых идей на наши обычные начаться еще до принятия христианства и до перенесения нам духовенством греческих сборников права.

_____________________________

*(1) Встреча-возражение. Так назывались и те возражения, которые делали советники князя иа его мнения.

*(2) Вот как описывает летописец поводы казни сторонников князя Василия: "По дьявольскому навождению и лихих людей совету всполеся князь великий Иван Васильевич на сына своего князя Василия, да и на жену свою на великую княгиню Софью, да в той вспалке велел казнити детей боярских: Володимира Елизарьева, сына Гусева, да князя Ивана Палецкого Хруля. да Поярка, Рунова брата, да Щавия Скрябина, сына Травипа, да Федора Стромилева, дьяка введенного, да АФанасия Ярощина. казниша их на леду, головы им ссекоша, декабря 27-го". Воскр.. стр. 234. Иначе передает это событие приводимый Карамзиным ростов. лет.: "Он (Василий) сведал от диака, от Ф. Стромилова, то, что отец его хощет жаловати великим княжением внука своего, и нача думати князю Василию второй сатанин предотеча Афанасий Ропченок. Бысть в думе той и дьяк Ф. Стромилов и Поярок, Рунов брат, и иные дети боярския, a иных тайно приводили к целованию на том, что князю Василию от отца своего отъехали, великого князя казну пограбити на Вологде и на Белеозере, и над княэем Димитрием, над внуком, израда учинити. И сведав то и обыскав князь великий злую их мысль; и велел изменников казнити. Казниша их на Москве реке, пониже мосту, шестерых: АФанасию Ропченку руки да ноги и голову, а Поярку руки и голову... (остальным головы отсекли). И в то время опалу положил на жену свою, на Софью, о том, что к, ней приходиша бабы с зельем, и обыскав тех баб лихих, князь великий велел их казнити" (их утопили в Москве-реке ночью). Дума, злая мысль против великого князя, наказывается смертною казню гораздо прежде, чем это вошло в уставы.

*(3) Проф. Загоскин, на стр. 82 своего сочинения об уставных грамотах, говорит, что князья и цари подписывались на уставных грамотах. Действительно, на обороте грамот или в конце их иногда написано "князь..." такой-то. Но это, по всей вероятности, не подпись князя, а пометка имени князя, давшего грамоту, сделанная писцом, а может быть и тем лицом, кому дана грамота. К сожалению, издатели грамот, в которых встречаются такие пометы, не говорят. какой рукой они сделаны, той же, какой писана вся грамота, или иной.

*(4) Он состоит из трех точек . : , за которыми следует изображение, похожее на цифру 4.

*(5) Первые 60 стр. летописи писаны одной рукой. с оборота 60 стр. начинается другая. На этих первых страницах заметка на поле "зри" встречается еще два раза. На 36-й против начала перечисления русских митрополитов, и на 38-й против начала рассказа об убиении Бориса и Глеба. В дальнейшем изложении событий такой заметки более нигде не встречается. - Иначе объясняет это "зри" Калачов. "Без сомнения, говорит он, это "зри" указывает на сходство относительно содержания следующих за каждым из них статей между собой". Это очень сомнительно: между следующими за "зри" статьями больше различия, чем сходства. Первые статьи второй Правды. против которых поставлено "зри", не повторяют, а дополняют статьи первой Правды.

*(6) Пользуюсь случаем исправить опечатку моего издания Правды. На стр. 8 в заглавии надо читать: конца XIV века, а не ХV-го.

*(7) Только в Синодальном списке эти перестановки достигают значительного размера. Оне начинаются после 49 статьи (по Троицкому сп. в издании Качалова) и обнимают собою целые ряды их до 102-й, с которой восстановляется общий порядок с другими списками. Но и эти отступления надо относить к невниманию переписчика, а не к наличности памятника особой редакции. Переписчик Синодального списка имел под руками оригинал совершенно того же типа, как и тот, с которого списан Троицкий список, но перепутал последовательность статей. Что первоначальная последовательность статей искажена в Синодальном списке, а не в других, это следует из того, что последовательность Синодального списка составляет его особенность и нигде не повторяется. Наоборот, последовательность Троицкого списка повторяется во всех списках этой обширной фамилии с небольшими лишь иногда отступлениями. Это и дает право последовательность Синодального списка считать искажением первоначального порядка.

*(8) Такого рода работа над Русской Правдой продолжается и в наши дни в изданиях Археографической комиссии. Почтенный издатель новгородской летописи по Синодальному харатейному списку имел под руками и список, принадлежащий Археографической комиссии. В этом списке кроме летописи был еще целый ряд статей разнообразного содержания и между ними Русская Правда. Списком летописи издатель воспользовался для пополнения харатейного списка; добавочные же статьи напечатал в конце тома в виде особого приложения. Он напечатал эти добавочные статьи в том порядке, как они находились в рукописи, и с теми заглавиями, какие там были, прибавив от себя нумерацию этих статей по рукописным заголовкам. Устав великого князя Ярослава, имеющий и второе заглавие "Правда Русская", оказался под JV" XVII, а "Устав Владимира Всеволодовича", то-есть та же Русская Правда, под N XVIII. К этому последнему номеру почтенный редактор припечатал весь судебник царя Константина по той причине," что в оригинале ему недоставало начала и особого заголовка. Таким образом, получились в печати два совершенно новых памятника: под N XVII Русская Правда Ярослава, оканчивающаяся 64-й статьей, под N XVIII устав Владимира Всеволодовича, включающий в себе статьи Русской Правды с 65-й до конца и весь судебник царя Константина. Полагаем, что такое издание может привести в некоторое затруднение неопытного читателя. Нельзя не пожалеть, что издания новгородских летописей 1879 и ?888 года вышли без оглавлений. Хорошо составленное оглавление вовсе не лишняя вещь. Если бы почтенный творец двух новых уставов приступил к составлению оглавления, он, может быть, усмотрел бы, что он в самом деле напечатал.

*(9) " Этот список напечатан в исследованиях о Русской Правде П. М. Мрочек-Дроздовского. Он находится в кормчей книге, писанной полууставом в конце XV века, как видно из послесловия. Русская Правда помещена здесь за статьями "О послушестве", а после нея написано "Слово Сирахово на немилостивые цари и князи".".

*(10)Крестининский список напечатан в III т. продолжений к Древней Российской вивлиоФике. Автор выписал его из кормчей, написанной "старинным хорошим уставным письмом". Ближе времени написания кормчей он не определяет. Эта кормчая была положена в церковь Благовещения в Сольвычегодске Семеном, Максимом и Никитой Строгановыми. По исследованию Тобина, ото могло случиться только между 1590 и 1616 годом, его рукопись могла быть написана лет на сто ранее.".

*(11) Что отступление от порядка Троицкого сииска есть результат рассеянности писца, а несознательной мысли, это видно из следующего. До 65 г. статьи Синодальный список следует Порядку Троицкого; за 65 г. в нем идет не 6б-я, а 71-я и 72-a, за которой не 73-я, а 89-я. Статьи 65 г. и предшествующие до 58-й говорят об обязательствах из договоров, о займе, поклаже, о размере процентов, 6б-я и 6у-я о несостоятельности, 68, 69 и 70-я о порядке уплаты долгов, в случае конкуренции кредиторов. Все статьи с 58-й по 70-ю относятся, таким образом, к одному предмету. Синодальный список не только нарушает эту однородность юридической материи вставкой 71 и 72-й статьи о закупe, в которой речь идет о последствиях дозволенного и недозволенного ухода закупа от господина; но статьи 66 по 70-ю отделяет от предшествующих вставкой 32-х статей (89-99, 115-125, 131-141), в которых речь идет совершенно о других предметах, не имеющих никакого отношения к обязательствам из договоров. О закупе Русская Правда говорит в пятнадцати статьях: 71-86. Перемещая первую статью (71), Синодальный список и здесь только портит порядок Троицкого списка. так как после 71-й статьи перескакивает к 89-99, которые ничего не имеют общего с закупом; к закупу же возвращается после ряда статей разнообразного содержания. Переписчик Синодального списка, или его оригинала, был чрезвычайно невнимательный человек.

*(12) Ст, 115 по Арх. сп.: "Аще убиеть кто жену, то тешке судом судити, якоже и мужа. Аще будет виновата, то пол виры" и т. д. Ст. 119: "Аще в боярьстей дружине, то за князя задниця не идеть".

*(13) Софийский список напечатан Строевым в редактированном им Софийском времяннике. Для этого издания он воспользовался двумя списками Русской Правды письма XVI века; один взят из Воскресенской рукописи, другой из Толстовской. Р. Правда помещена под 1019 г. после описания победы Ярослава над Святополком. За нею следует устав Ярослава о мостех, а потом судебник царя Константина. Беляевский текст напечатан в исследованиях П. Н. МрочекДроздовского со списка, найденного в рукописях И. Д. Беляева. По описанию этих рукописей, сделанному Викторовым, это новый список, приготовленный покойным профессором для издания. Ни на нем, ни при нем не оказалось, однако, никаких заметок о том, откуда он списан. Таким образом, происхождение списка остается совершенно неизвестным; что же касается его текста, то, зная уважение и великую любовь, которые питал покойный ко всем остаткам старины, я могу утверждать, что список сделан с сохранением всех особенностей оригинала и без малейших изменений его или дополнений.".

*(14) " Редакция статьи 83-й общая со списками второй ветви, статья же 86-я читается так: "А иже в боярех или же в боярьстей дроужине, то за князя задница не идет".

*(15) " Девять лишних заголовков находятся перед статьями: 2, 13, 18, 24, 28, 30, 44) 66 и 88 (нумерация по Троиц. списку). Это значительная прибавка к 52-м заголовкам Синод. списка. В некоторых списках над старым заголовком надписывается новый. Пример этому дает Археографический список. В оригинале ст. 6з-я имела уже заголовок: "А се устав Володимер Всеволодовича", который, с некоторыми вариантами. встречается во всех списках. Но переписчик Археографического списка этим не удовольствовался, а написал над ним новый "Устав Володимер Всеволодича". Таким образом, получился двойной заголовок, что и ввело в заблуждение почтенного издателя этого списка. Пример такого же второго заголовка представляет, конечно, и общий заголовок списков третьей редакции: "Суд Ярославль Володимеричь" или в более распространенной форме: "Устав великого князя Ярослава Володимерича о судех. Соуд о душегубьстве". Он везде написан над кратким заголовком: "Правда Русская", списанным с краткой редакции, конечно.".

*(16) " Из статей краткой редакции, перешедших в пространную, имеют в этой новейшей редакции заголовки: 10 (26), 19 (3), 26 (41), 30 (68) и 31 (71), в скобках ст. Троицкого списка.

*(17) В списках третьей ветви есть еще статья (134 Карамзин.), озаглавленная: "О городских мостех осменныки поплата". Она представляет раскладку повинности мостить Новгород и есть, собственно, полицейское мероприятие, возникшее, вероятно, пр соглашению отдельных улиц и концов Новгорода. Эту статью, конечно, нельзя относить к содержанию Правды. В некоторых памятниках эта статья встречается в виде отдельного устава совершенно вне связи с Правдой.

*(18) " Мысль о наличности некоторой системы в расположении статей Правды имеет много сторонников в нашей литературе, но самым горячим ее приверженцем является московский профессор П. Н. Мрочек-Дроздовский. Он находит систему не только в первой редакции Правды, на что многие и давно указывают, но и во второй и третьей. Вот его мнение. Основная система Правды прежде всего выразилась в древнейшей части кратких списков (он признает три редакции и приводит статьи по изданию Калачова, 1847 г.), в первых 17 статьях, которые он называет Правдой Ярослава. Вторую половину этой Правды он считает "дополнениями", сделанными сыновьями Ярослава. Эти дополнения расположены в той же системе, но чтобы ее открыть, оказалось нужным разделить эту часть краткой Правды на три отдельных дополнения: первое от 18 до 27 статьи, второе от 28 до 30, третье от 31 до 41. В каждом из этих дополнений, утверждает автор, статьи расположены в порядке первых 17-ти. Ту же систему находит он и в пространной Правде, которую, для доказательства этой мысли, оказалось тоже нужным разделить на "собственно распространенную Правду", ст. 1-94 и два к ней дополнения: первое от 92 до 101 и второе от 102 до 115. Каждая из этих трех частей составлена также по системе первых 17-ти статей. Подробное изложение этого чрезвычайно сложного построения Правды с пятью дополнениями занимает 23 страницы в предисловии ко II выпуску исследований о Русской Лравде. Можно подумать, что автор имел в виду Свод законов с его продолжениями.

*(19) " Относительно происхождения казачества есть и другое мнение, по которому казаки представляют остатки древне славянских общин. Так думал одно время и В. Б. Антонович, но потом и он стал смотреть на казаков, как на новое военное и землевладельческое сословие, зародившееся в конце 15 в. Противоположный взгляд на казаков, как на исконное землевладельческое и земледельческое туземное южно-русское население поддерживается и теперь И. М. Камыниным и Н. П. Дашкевичем. Против правильности этого взгляда М. К. Любовский приводит, между прочим, любопытную грамоту вел. кн. Александра от 1499 г.: "Теж, которые козаки з верху Днепра и с инших сторон ходят водою на низ, до Черкас и далей, а што там здобудут, с того со всего воеводе десятую долю мают давать", и говорит: Казаки вольный сбродный люд, который стягивался у Черкас и Канева, поступал в работники к местным жителям, а большинство занималось рыбной ловлей, охотой, пчелами, с чего платили дань старостам Канева и черкаскому. Эти ловли- назывались уходами, а казаки-уходниками. Они живились и на счет татар. Земли, на которых они садились, они освояли путем заимок; но дани с них не платили. Ж. М. Н. Пр. 1895, VII.".

*(20) У римлян homo novus - в политическом смысле человек, который первый из своего рода стал занимать высшие государственные должности. У них также были виды высшей служебной чести и низшей.

*(21) Фамилии этих трех перворазрядных родов приведены в I т. Древностей, стр. 440 и сл., 463.

*(22) О дьяках подробно говорится в I т. Древностей, глава четвертая.

*(23) В другом месте Ю. Пильемов насчитывает 13 мест для тех же лиц.".

*(24) Отношение Новгорода к вел. князьям, стр. 76 и 78.

*(25) " Отношения Новгорода к вел. князьям стр. 77.

*(26) " Именно такое выражение находим в договорной грамоте вел. кн. Дмитрия Ивановича и князя Владимира Андреевича с Новымгородом: "Се приехали ко мне, к великому княого Дмитрию Ивановичу... (следует перечисление послов новгородскихъ). Кончал есмь с своими мужи в одиначество, целовали есмы крест с своим братом" и проч. А. А, Э., т. I N 8.

*(27) " Об этом идет речь во II т. Древностей стр. 80 и сл.".

*(28) " Степенная книга есть переработка летописного материала. Название свое она получила от того, что излагает русскую историю по степеням князей, т.е. по их последовательности. Она составлена в XIV в. митрополитом Киприаном. Киприан, серб по происхождению, известен, как собиратель, исправитель и переводчик священных книг. Он внес в исправленные им книги много особенностей сербского языка, с его времени сербский элемент в нашем языке усилился. В XVI в. Степенная книга была переработана митрополитом Макарием, составителем Четьи-Минеи.

*(29) "Переговоры, происходившие между Иваном Васильевичем и Новогородцами, подробно изложены во II т. Древностей, стр. 41-49.

*(30) "На однородность наших земских сборов с подобными же учреждениями западной Европы указано уже В. Н. Чичериным в его книге"О представительстве", стр. 355. К сожалению, почтенный автор ограничивается одним кратким указанием на сходства в начале отдела, посвященного земским соборам в России, почти не возвращаясь к ним в дальнейшем изложении.

*(31) "По отношению к рассматриваемому вопросу империя Карла Великого представляет образчик переходного состояния. Народные собрания в первичной форме оказываются несоответствующими громадным размерам империи; начала же представительства она не успела еще выработать, так как недоставало второго условия, необходимого для его появления, именно-национального единства. В силу этого мы встречаемся с следующим переходным явлением рядом с общими народными собраниями, в старой форме, существуют местные народные собрания по отдельным областям, на которых и предлагаются к принятию новые законы, долженствующие служить пополнением местных народных законов.

*(32) Освобождение городов является в западных государствах одним из условий образования представительства. Этого условия не замечаем в Московском государстве. Различие это объясняется иным положением наших городов: они не находились в феодальной зависимости, а всегда стояли в непосредственных к государю отношениях. Об освобождении их, поэтому, у нас не могло быть и речи.

*(33) Но и здесь мы должны сделать оговорку: практика наших соборов по некоторым вопросам была очень разнообразна, и мы никак не можем сказать, чтобы не делалось иногда отступлений от того порядка в составе соборов, который мы изложим как общий. Собор 1642 г., по своему составу, представляет пример такого отступления; но в чем именно оно состояло, это не представляется нам совершенно ясным. Ср. Б. Н. Чичерина, "О представительстве", стр. 373 и сл. Но здесь не обращено внимания на то, что в списке выборных людей, представленном в посольский приказ, не упомянуты некоторые города, представители которых, однако, были на соборе и подавали свои мнения. He приехали ли они из своих городов позднее, по обыкновенным призывным грамотам?

*(34) Названием "чин" в Московском государстве обозначался каждый разряд свободных людей, который имел какие-либо права и обязанности, отличавшие его от других разрядов. В этом смысле и крестьяне составляли чин.

*(35) Это совещание государя "с целым народом" есть, конечно, остаться первичной формы народных собраний. В Англии, при королях саксонской династии, когда давно уже вышло из употребления поголовное собрание всего народа, но, с другой стороны, начало представительства еще не выработалось, во вновь издаваемых законах тем не менее говорится, что они изданы tota plebis gencralitate ovante. Любопытно, что заключение Witena Gemot a 934 г- на котором присутствовали: король, четыре принца, два архиепископа, семь епископов, четыре аббата, двенадцать герцогов и пятьдесят два тана, а всего девяносто два человека,-рассматривается как принятое всем народоме. Kemble The Saxons in England, II, 199 сл. Нечто подобное, как увидим ниже, встречается и у нас.

*(36) Слово "поименно" употребляем мы не в том смысле, что призывались все без исключения, а только в противоположность к выборному началу. Государь мог и не пригласить того из призываемых без выбора, присутствие которого ему не нравилось.

*(37) В акте избирательного собора 1613 г. упоминаются, однако, четыре выборных настоятеля разных монастырей; а в акте собора 1682 г. все власти названы выборными. О порядке этого избрания не имеем никаких сведений.

*(38) А. Э. Ш, 105. Для избирательного собора 1613 г. даже вовсе не было определено число представителей, а предписывалось избрать "сколько пригоже".

*(39) " Беляев (Речи и отчет Москов. универ. 1877 г.) думал, что выборы производились всем местным обществом без различия сословий. Это мнение он основывал на протоколе избирательного собора 1613 г. и на царской грамоте 1613 г. (вероятно, та, что отпечатана в А. Э. Щ, 77). Но протокол собора 1613 г. говорит о присутствии на соборе разных чинов; в царской же грамоте 1616 г. прямо предписано произвести выборы из посадских людей. Далее, подтверждение своему мнению Беляев видел в том, что из ПереяславляРязанского выборным на соборе 1613 г. был только игумен Львова монастыря, Игнатий, следовательно, заключает он, игумен был выборным от всех сословий ПереяславляРязанского. Но, во-первых, игумен Игнатий даже и не назван выборным; вовторых, из того, что он один был из Переяславля-Рязанского, вовсе еще не следует, что он был выбран всеми сословиями. На соборе 1613 г. многие города вовсе не были представлены. К их числу принадлежит и Переяславль-Рязанский, который не прислал ни дворян, ни посадских.

*(40) В протоколе 1642 т. от права участия в выборах не исключены и самые бедные; там прямо сказано, что выборы должны быть произведены из лучших, средних и молодших людей. В грамоте же ?6?6 г. (А. Э. III, 77) говорится только о лучших и средних, a молодшие опущены, хотя выбрать следовало и 3-х человек. Надо думать, что обыкновенно в каждом чине выбирались лучшие люди, т.е. богатейшие. Хотя бедные не были лишены ни активного, ни пассивного правя, но в их среде едва ли можно было найти охотника ехать в Москву.

*(41)" Вот образец призывной (повторительной) грамоты 1651 г.: От ц. и в. к. Алексея Михайловича всея Русии на Крапивну, Василью Астафьеву. Писано от нас к тебе наперед сего, и велено выбрати из соловлян лучших дворян, двух человек, да посадских, лучших же людей, двух человек, и прислать к нам, к Москве, на срок, на сборное воскресенье нынешнего 159 году, для нашего царственного, великого и земского и литовского дела. И как к тебе сия наша грамота придет, и ты б наш указ соловлянам дворянам и детям боярским сказал, что б они, по прежнему и по сему нашему указу, выбрали дворян лучших людей, двух человек из себя, да из посадских людей, двух же человек, тот час и прислали к указному сроку, чтоб нашему и земскому делу молчания не было. А кого имена дворяне и дети боярские, по нашему указу, из себя выберут, и ты б о том отписал и имена их прислал к нам, к Москве, в Разряд. Писано в Мосвдзе лета 159 г. генваря в 31й день" Латкин, Матер. для истории земских сборов, 91. Образец отписки местного воеводы по поводу произведенных выборов: "Государю, Царю и вел. князю Алексею Михаиловичу всея Русии холопи твой Аверкейко Опухтин челом бьет. В нынешнем, государь, в 159 г. февраля в 19 день прислана в Арзамас твоя, государева, царева и вел. князя Алексея Михайловича всея Русии грамота из Разряда ко мне, холопу твоему. A пo той твоей грамоте велено мне, холопу твоему, в Арзамасе выбрать лучших дворян, двух человек да посадских людей лучших, двух человек, я выбрав велено прислать к тебе, государю, к Москве, а срок, на сборное воскресенье нынешнего 159 году для твоего государева царственного, великого и земского и литовского дела. А кого, государь, имена дворян и посадских людей я, холоп твой, выберу, и о том, государь, велено отписать к тебе, государю, к Москве. И по твоему, государеву, цареву и вел. князя Алексея Михайловича всея Русии указу, из арзамасцев дворян выбраны два человека: Иван Товарищев да Степан Щукин, а из посадских, государь, людей выбраны два же человека: Макар Архипов да Елисей Сорников. И по выбору, государь, тех дворян и посадских людей, выслал я, холоп твои, к тебе, государю, царю и вел. князю Алексею Михайловичу всея Русии, к Москве, и велел, государь, тем выборным дворянам и посадским людям явиться в Разряди, твоему, государеву, думному дворянину, Ивану Афанасьевичу Гавреневу, да твоим, государевым, дьякам: думному Семену Заборовскому, да Григорью Ларионову, да Ивану Северову. А к сроку, государь, те выборные люди не высланы, потому что твоя, государева, грамота прислана ко мне, холопу, после того указного срока". Там же, 92. Но воеводы не всегда правильно понимали царские призывные грамоты и иногда сами выбирали депутатов, о чем и писали в своих отписных грамотах: "я, холоп твои, выбрал такого-то". За это они получали выговор. На такой отписной грамоте крапивенского воеводы дьяк Заборовский сделал следующую помету: "февраля в 28 день, послать грамоту с осудом к Василью Астафьеву. Послана к нем , грамота, велено дворянам промеж себя выбрать дворян добрых, а не ему выбрать, и за то его осудить гораздо" Латкин, Земские соборы, стр. 267.

*(42) На соборе 1642 г. приняли участие только 42 города, прислав 11З дворян; Москва же была представлена 48 выборными служилых чинов. Но и на этом соборе не все приглашенные воспользовались предоставленным им правом: Новгород прислал двух дворян вместо пяти. Посадские же явились только от 14 черных сотен и слобод, из которых 12 несомненно московских и только две, может быть, не московские. Подобно этому, на соборе 1566 г. упоминаются только торговые люди смоленские да московские. Дворян же этого собора нельзя считать только московскими. Не имея призывных грамот на эти два собора, мы не можем с полною уверенностью сказать, что посадские люди не явились на эти соборы по их вине; может быть, при составе этих сборов правительство сделало отступление от обыкновенного порядка.

*(43) На сколько трудно было прислать из некоторых городов депутатов из посадских, видно из следующих воеводских отписок: "А посадских, государь, людей в Козельску нет ни одного человека... А посадских, государь, людей на Ливнах нет, кроме бобылей и дворников"... Тоже-в Мценске и Севске. Латкин, Материалы, стр. 106, 108, 112, 123.

*(44) " Ср. выше стр. 173, примеч. Подобно избранию Петра, низложение Шуйского тоже состоялось на московском вече. Шуйского просили оставить свое государство люди Московского государства, которые в то время были на Москве.

*(45) " Число соборов, созванных Михаилом Федоровичем, определяется в нашей литературе весьма различно. Аксаков (Русск. Беседа, 1856 г., IV), С. М. Соловьев (Русск. Вестн. 1857 г., апрель) и Б. Н. Чичерин считают 12: Беляев только 7. В виду этого мы находим не лишним указать годы известных нам соборов и акты, в которых есть на них указание: 1613 г. А. Э. III, 4: г- кн. разряд. I, 2; 1616 г. А, Э. III, 81, 1618 г. Рум. соб. III, 40; 1619 г. Рум. соб. III, 471 А. Э. III, 105; 1622? г. Рум. соб. III, 57; 1633 г. А. Э. III, 213 и 242; 1634 г. Рум. соб. III, 99 и А. Э. III, 242; 1637 г- А. Э. III, 275 и 1642 Рум. соб. III, 113. Есть указание, что в 1681 г. Федор Алексеевич вызывал в Москву выборных. А. И. V. N 83.

*(46) " Заседания соборов происходили, обыкновенно, во дворце, но в разных палатах или залах. Когда соборы созывались в большой грановитой палате, иногда в столовой избе, иногда в ответной палате и пр.

*(47) " Свидетельство Флетчера, The history of Russia, chap. VII, исключительно относится к этой высшей палате. Указав, что в составь ее входили: сам царь, его постоянные советники числом около 20. и чины духовенства, в том же числе, Флетчер продолжает: As for burghers or other to represent the communaltie, they have no place there: the people being of no better account with them then as servants or bondslaves, tbat are to obey, not to make laws, nor to know any thing of public matter before they are concluded. Из предшествующего мы знаем, что в общем это суждение не верно; но в боярское прввление Федора Ивановича, когда Флетчер был в России, представители дворян и городов, по всей вероятности, не созывались.

*(48) "А. Э. III, 105. Рум. с. III, 47. До нас дошло, если не ошибаемся, семь исполнительных грамот; пять из них касаются денежного сбора. Кроме того, мы имеем 3 исполнительных грамоты от имени духовенства и одну от имени собора непосредственно. Но это, конечно, отступление от обыкновенного порядка, объясняемое особенностями смутного времени; все эти грамоты 1613 и 1614 г.

*(49) "Б. Н. Чичерин думает, что собор 1618 г. был составлен только из московских людей, потому что 8 сентября была получена весть о приближении к Москве польского королевича Владислава, a 9 сентября был уже собран собор для принятия мер обороны. Но в приложенной к протоколу росписи, кому где быть для встречи приближающегося неприятеля, перечисляется множество городовых дворян, которые находились в Москве не случайно, a пo службе. Это обстоятельство только подтверждает предположение, что в Москве могли находиться и выборные для собора люди призыва 1616 г. которые и принимали участие в соборе 1618 г.

*(50) "В подкрепление нашей мысли нам приятно сослаться здесь на мнение Б. Н. Чичерина, который тоже находит, что в царствование Михаила Федоровича соборы имеют уже не чисто совещательный характер. "О представительстве".

*(51) "К сожалению, это челобитье известно нам не в оригинале а из двух выписок, одна из которых находится в переписной книге сыскных дел (А. Э. IV, 32), a другая в наказной памяти Колычеву (А. Э. IV, 36)- Эти челобитные докладывались государю боярами, кн. Одоевским и кн. Прозоровским, окольничим кн. Волконским и дьяками, Леонтьевым и Грибоедовым, т.е. теми же самыми лицами, которым поручено было собрать весь необходимый материал для составления Уложения.

*(52) "Указание на это участие находим и во введении к Уложению: "А на которые статьи в прошлых годах, прежних государей в судебниках указу не положено и боярских приговоров на те статьи не было, а те бы статьи по тому же написати и изложити, по его государеву указу, общим советом" и т. д. См. проф. Загоскина, он подверг этот вопрос подробному рассмотрению, в результате которого пришел к выводу, что при участии выборных составлено 82 статьи; г. Мейчик представил некоторые поправки к этому выводу; см. также проф. Латкина, Земские Соборы. стр. 223 и след. он присоединяется к мнению проф. Загоскина.

*(53) "При чтении мнений чинов азовского собора надо иметь в виду, что это не подлинные мнения, а только извлечения из них, может быть, и очень близкие к оригиналу. Подлинные мнения были, конечно, снабжены рукоприкладством; здесь же подписей нет. Но и это извлечение показалось комуто слишком длинным, а потому в протоколе за ним следует еще более краткое.

*(54) Выскажись государь к пользу войны, вы имели бы наглядный пример единогласного соборного решения.

*(55) Слово "волость" в древности имело очень широкое значение Все, что находилось под чьей-нибудь властью, было его волостью. Отсюда: княжение-есть волость князя, а он волостель; административное деление княжениятоже волость, а правитель такой волости- волостель; даже частное владение в новогородских писцовых книгах называется волостями и волостелями, но владельцы этих частных волостей не называются волостелями, а боярами и бояришками, если у них небольшие волости.

*(56) О деревнях и селах речь идет в III т. Древностей, стр. 272; о путях в I т., стр. 376-З82.

*(57) С завоевания Новгорода в 1478 г. взятые Иваном Васильевичем волости у новгородцев сделались его частной собственностью, которая стала раздаваться в поместья. Отсюда у частных лиц появляются части волостей и волостки; это частные владения, а не административное деление.

*(58) Новгр. III, 1403 г. Сюда же относится встречающееся в княжеских завещаниях выражение: "Московский городской уезд". Московский городской уезд состоял из сел "на Москве" или ау Москвы", которым противополагаются "московские селя", т.е. села в московских волостях. Р. С. Г. Г. и Д. ч. I. N 24, 86, 144.

*(59) В завещании Дмитрия Ивановича, напр., между звенигородскими волостями назван "Руза городок", между московскими "Шерна городок", в завещании Василья Васильевича в числе коломенских волостей находим "городок Брашеву"; в завещании Ивана Васильевича между дорогобужскими волостями стоит "Лучин городок", а между шохонскими "городок Княжичи". He городские волости по мере усиления главного поселения переходят в городския. Так, в завещании Ивана Даниловича-Серпухов просто волость, а в завещании внука его, Владимира Андреевича, это главный город удела к которому приписываются другия волости. To же повторилось с Звенигородом и некоторыми другими волостями.

*(60) В жалованной грамоте звенигородского князя, Юрия Дмитриевича, СаввоСторожевскому монастырю читаем: "А прав ли, виноват ли городской или волостной человек, и он в правде и вине наместником моим и волостелям...; а игумен с братиею в городного и волостного человека не вступаются". В жалованной грамоте углицкого князя Троицкому Сергиеву монастырю читаем: "А случится суд местной городским людям или волостным с монастырскими, и мои наместники углицкие или волостели кинельские... судят, а игуменов приказник с ними же судит" А. И. т. I, NN 15, 74 Ср. еще чем же N 83 и в А. А. Э. т. I, N 44; 51, III и др.

*(61) Взоежжого корму горожане и становые люди наместником нашим на взоезд что кто принесет, то им взяти... А наместником нашим у них держати в городе и во станех два тиуна, дя десять доводчиков, во станех десять доводчиков да два в городe"... А ниже в статьях о душегубстве снова упоминаются не только город и станы, но и волости.

*(62) О погостах подробней сказано в III т. Древностей, стр. 79-87.

*(63) О льготных владениях и льготчиках речь идет в III т. Древностей стр. 291 - 308.

*(64) Только в Новгороде, где долее сохранились вечевые порядки, встречаем ограничение права князей раздавать жалованные грамоты. В Новгородских договорных грамотах весьма обыкновенно следуюшее условие: "А без посланика ти, книяже... грамот не деяти". Р. С. Г. Г. и Д. ч. I, N 9. Ср. еще А. А. Э. т. I, N 42, 62.

*(65) "Летописец, сетуя на неурядицу последних годов княжения Всеволода Ярославича и сделанную им перемену в своих советниках, последствия этой перемены характеризует так: "Ри людем не доходити княже правды". Лавр. 1093 г. В пример личного отправления суда князем см. Ипат. 1146 г.: "Аще кому будет нас обида,- говорят Киевляне Игорю,-то ты прави". О Константине Новгородском читаем; "Поча ряды правити", что объяснено словами пророка: "Боже! суд твой цареви дажь и правду твою сыну цареви, судити людем твоим в правду", Лавр. 120б г.; в похвале Всеволоду Юрьевичу владимирскому сказано: "Суд судил не лицемерен"... Лавр. 1212 г.; о сыне его, Ярославе, читаем: "Судившу Ярославу тако", Лавр. 1229 г. Духовной грамоте великого князя московского, Семена Ивановича, читаем: "А что буди судил когда в великом княжении и в вотчине своей на Москве, или мои бояре... а того вы, братья моя, не восчинайте" Р. С. Г. Г. и Д. ч. I, N 24. В жалованной грамоте великого князя московского, Василия Васильевича, Марьи Копниной читаем: "Ино их сужу яз сам князь великий"... А. А. Э., т. I, N 44; ср. еще там же NN 45, III, 126 и др.; в судебнике 1497 г., ст. под рубрикой "о великом князи"; в А. Ю. NN 1, 17.

*(66) Инат. 1152 г. Ср. еще там же 1151 г. Во время войны Юрия с Изяславом воины последнего не отстояли брода на Днепре; летописец так объясняет это: "Бe бо в то время послал (Изяслав) сына своего Мстислава к Угры, да тем яе тверд ему бе брод зане не бяшет ту князя, а боярина не вси слушают". В Воскр. под 1220 г, при описании взятия болгарского города Ошеля читаем: "И потече сам князь преди всех ко граду; видевше же его вои вси устремишася ко граду борже, и посекоша тын и оплоты" и т. д. В Лавр. под 946 г. находим следующее обращение воевод Святослава Игоревича к воинам перед началом битвы с древлянами: "Князь уже почал, потягнете, дружина, по князе".

*(67) Воскр. 1380 г. Отступления от этого порядка, объясняемые личным характером князя, встречаются и в древнее время. Так, в похвале Ярославу Галицкому читаем: где бо бяшеть ему обида, сам не ходяше полкы своими, но посылает я с воеводами", Ипат. 1187 г.

*(68) Fletcher Russia at the close of the XVI century, chap. XI.

*(69) Единственное отступление от высказанного в тексте положения можно наблюдать только в кратковременный период господства "избранной рады" Сильвестра и Адашева. Она имела целью сделать царя только председателем своего совета. И можно допустить, что иногда и достигала этого. В выражениях указа 1556 года можно видеть пример осуществления желательного для избранной рады порядка: "Лета 7064 августа 21 приговорил государь царь и великий князь Иван Васильевич со всеми бояры". Эта форма совершенно соответствует порядку, установленному 98 статьей Ц. Судебника.

*(70) А. А. Э. I, N 172.

*(71) Более подробное изложение вопроса о думе можно найти во II-м т. Древн. Там же приведена и разобрана литература предмета, стр. 371 - 621.

*(72) П. С. З. N 460, 838, 885; 16691680.

*(73) У Котошихина написано: "А судити указано в приказех бояром и окольничим. и стольником, и дворяном, и дьяком, кому в котором приказе ведати приказано, всем вместе и без единого и единому без всех в правду, по святой Евангельской заповеди..." (VII, 38). Это место не совсем понятно. Далее говорится о наказании по Уложению за посулы и о том, что взятки все-таки берут. В целом статья понятна. В ней речь идет о том, чтобы все судили по правде. "Судить всем вместе"-тоже понятно. Все приказы, за исключением Панафидного, имеют коллегиальный состав. Члены из меньших чинов называются "товарищами" первого члена и, следовательно, составляют с ним коллегию, а потому и судят "все вместе". Но что значит "судить без единого и единому без всех?" Здесь что-нибудь недописано, а может быть, пропущено или испорчено. Вместо "без единого" не надо ли читать "с единого"? Тогда получится удовлетворительный смысл: "судить всем вместе с единого". "Судить единому без всех" тоже в правду- может быть так объяснено. Приказы состоят из нескольких членов. Но в данном заседании мог быть только один, по болезни других, по местническим счетам и пр. В этих случаях он "судит в правду за всех", а решение не откладывается.

*(74) О Ростиславичах Ростовских читаем: "Роздаяла беста посадничества русским детским..." Ипат. 1175 г.

*(75) Назначение совершалось посредством двух грамот; одна па имя наместника или волостеля, другая на имя города или волости. В последней писалось: "Се яз, князь великий, Иван Васильевич, пожаловал есми боярина своего... городом Володимером. И вы бы, все люди того города Володимера, его слушали, а он вас ведает и судит по старой пошлине, как было преж сего" А. И. Т. I N 110 ср. еще А. Ю. N 161.-Б. Н. Чичерин на стр. 7 Областных учреждений России XVII в. говорит: "Иногда кормление, бывшее за отцами и дедами, утверждалось, за сыновьями, внуками и другими родственниками и принимало характер наследственности". По должности наместников и волостелей по смерти отцов передавались иногда их сыновьям, это действительно случалось и доказывается двумя ссылками, приведенными автором; но чтобы замещение этих должностей принимало характер наследственности, т.е. чтобы они переходили от отца к сыну в силу правил о порядке наследования по закону и, следовательно, помимо назначения со стороны князя, на это нет указаний.

*(76) См. Судеб. 1497 г" ст. под рубрикой "о правой грамоте", где установлен по некоторым делам доклад от тиуна к наместнику или волостелю.

*(77) А. А. Э. т. I, N 123. Тиуны наместников и волостелей обыкновенно называются "их" тиунами, тогда как чиновники, назначаемые князем, называются "его" чиновниками, т.е. княжескими. Кроме того о назначении тиунов наместниками прямо сказано в Белоз. уст. гр.

*(78) О всенародной ратной повинности подробнее говорится в III т. Древностей, стр. 200-214.

*(79) Это определение размера военной повинности надо понимать в смысле определения общей ее нормы. Действительная же повинность могла весьма колебаться в зависимости от хозяйственного положения служилого человека, которое, конечно, очень разнообразилось.

*(80) Гораздо полнее об организации военной службы в Москве говорится в I т. Древностей, в книге третьей, стр. 619-688.

*(81) " См. статью профессора нашего университета Березина "Очерк внутренняго устройства улуса Джучиева", помещенную в восточном отделении "Записок Археологического Общества", т. 2.

*(82) Для ограждения порядка в местах нахождения государя Уложение запрещает не только стрелять, но и иметь при себе пищали и луки. За нанесение же раны виновный казнился смертью, как и за убийство. III, 6.

*(83) Слово вира может быть не славянское, а германское. У немцев есть термин-werigelt, weregelt, vere, что значит цена убитого, от gelt-деньги и wer-человек. Князья-варяги могли ввести в употребление привычный им термин.

*(84) Частное вознаграждение, по некоторым статьям Правды, не стояло в постоянном отношении к выкупу, платимому князю. При отсечении руки и ноги оно равняется половине княжеской платы, при повреждении пальца и нанесении рантрети (III р. 30, 34); при выбитии зуба 1/12 (III р. 93). Размер головничества в 4 ст. Троицк. сп., которая говорит о годовничестве, не указан. Но выражение "головничество можно сблизить с выражением "за голову". Во 2-й статье и редакции говорится: "аще не будет кто мстя, то 40 гривен за голову". Плата за голову, надо думать, и есть головничество. Таким образом, головничество равняется вире. О плате за голову говорят и некоторые другие памятники, напр., договор Новгорода с немцами 1189 г. и Мстиславов Смоленский договор. И в том и другом под платой за голову надо понимать частное вознаграждение, головничество. В договоре Ноговорода только одна статья о побоях, нанесенных женам и девицам, говорит о плате пострадавшей и о плате князю. Каждая из этих плат определена в 40 гр. старых кун. Все остальные статьи упоминают только об одной плате в пользу пострадавшего. Но если князь получал за побои, то в молчании договоров о плате князю в других преступлениях можно видеть только неполноту редакции. Сличение древнейшего списка Русской Правды с позднейшими наводит на мысль, что "продажа" позднейших списков в древнейшее время имела значение частного вознаграждения. Ст. 6-я и ред. о том, кому нанесены побои и раны, говорит: "Оже ли себе не может мьстити, то взяти ему за обиду 3 гривне, и летцю мзда". Три гривны заменяют здесь месть и составляют частное вознаграждение "за обиду". Соответствующая этой статье 31 ст. III ред. не говорит о мести, а три гривны называет продажей, т.е. штрафом в пользу князя. Везде, где 1-я ред. говорит о плате за обиду, можно видеть частное вознаграждение. Этот характер платы за обиду удерживается и в некоторых статьях позднейших списков (57 III p.); но в других плата за обиду называется "продажею" (25 III p.), т.е. штрафом князю. Развитие княжеских продаж идет в период Русской Правды на счет сокращения частного вознаграждения. Но большого единообразия практики наше древнее право не представляет. Договор Новгорода с немцами конца XII в. говорит, как о частном вознаграждении, о таких платах, которым Русская Правда усвояет наименование продажи. В пространных списках Русской Правды плата в 12 гривен нередко называется продажей, а в договоре с немцами она платится "за сором", т.е. пострадавшему. Штрафы и их размеры определялись княжеским судом, причем, конечно, значитсльную роль играло усмотрение судьи.

*(85) Рус. Пр. III р. 30, 93. Наша практика, однако, не была однообразна. Мстиславов договор, как и Русская Правда, назначаст пол-виры за око, руку и ногу. Но судя по выражению: "за око 5 гр. серебра" и т. д., надо думать, что эта плата идет пострадавшему, a не князю. По Русской же Правде пол-виры идут князю, а пострадавший получает только половину против князя. Мстиславов договор ничего не говорит о плате князю. За зуб он назначает 3 гр. серебра и тоже пострадавшему; Русская Правда назначает потерявшему зуб и гривну, а князю 12, которые равны 3-м Мстиславова договора (по ст. I этого договора на и гривну серебра идет 4 гривны кунами). Это служит новым подтверждением высказанной уже мысли, что в пространных редакциях Русской Правды размер княжеских вир и продаж соответствует частным вознаграждениям более древних памятников.

*(86) Трет. р. 25, 27.Но практика Русской Правды не была постоянна Ст. 31 III ред. назначает одинакий штраф в 2 гр. за кровавого и синюю рану; а ст. 36 назначает 3 гр. за удар по лицу и за удар жердью. Также колебалась и смоленская практика. Рижская редакция Мстиславова договора за кровавую рану назначает полторы гривны серебра (3), за удар батогом вдвое менее; готландская-приравнивает синюю рану кровавой и за каждую назначает полторы гривны серебра. Удар в ухо или по лицу в обеих редакциях наказывается вдвое легче кровавой раны. Двинская грамота совпадает с рижской редакцией, оценивая кровавую рану дороже синей. Отметим здесь любопытную особенность договора Новгорода с немцами конца XII в. За удар, нанесенный мужчине оружием или колом, договор назначает б гривен старых "за рану". Побои же, нанесенные лицам женского пола, оцениваются в 40 гривен. Таким образом, телесная неприкосновенность женщин была ограждена без малого в семь раз выше, чем неприкосновенность мужчин.

*(87) (Трет. р. 24). Последствия кражи определяются нашими памятниками различно. Древнейшая Русская Правда знает только частное вознаграждение: украденная вещь возвращается пострадавшему и кроме того он получает 3 гривны за обиду (ст. 15, 17). Ст. 12 II р. упоминает плату в 3 гр. 30 резан, a 15 и 1б говорят уже о продаже в 6о резан, т.е. о плате князю. В пространных списках три гривны частного вознаграждения переходят иногда в княжую продажу (Трет. р. 38 и 106). Любопытна 106 ст.; она повторяет 16 II p., но при этом "3 гривны за обиду" превращает в "3 гривны продажи", пострадавшему же назначает гривну: "а господину гривна". Княжеский суд, по-видимому, определял взыскания довольно произвольно. Недаром же летописцы жалуются на то, что княжеские судьи разоряют народ продажами.

*(88) А будете кто на ком учнет искати бою и грабежу, и ответчик в бою не запрется, а про грабеж скажет, что не грабил, и на нем велети истцу за увечье и за безчестие доправити против окладу вдвое, а в пене его, что государь укажет. А в грабеже указ им учинити по судному делу, до чего доведется. А будет тот ответчик в грабеже не запрется, а про бой во ответе скажет, что он не бивал, и на нем велеть грабеж доправити против исковой челобитной и отдати истцу. А пени тому ответчику, что государь укажет. A в бою указ учинити по суду же, до чего доведется".

*(89) Спенсер приводит другое свидетельство об андоманезцах: "отказ незамужней ведет к отмщению со стороны сделавшего любовное предложение". Замужняя, следовательно, состоит в индивидуальном браке.

*(90) Westermark, The history of human marriage, 1891, дает превосходную критику новых взглядов.

*(91) Из дел бывшего архиерейского архива. находящихся в холмогорском Преображенском соборе, видно, что споры о приданом разрешались архиепископом холмогорским в начале XVIII в. на основании Моисеевых законов, Градских законов и Эклоги; это в XVIII в., после издания Уложения; необходимость обращаться к этим памятникам во времена более древния была еще ощутительней. Ефименко, Приданое по обычному праву крестьян Архангельской губернии, 1873, стр. 81.

*(92) Холмогорец Федор Яким в 1711 году, восставая против иска тещи своей о выдаче ей приданого ее умершей дочери, а своей жены, упоминает "братиего своего дара два полотенца", это конечно. propter nuptias donatio. Ефименко, Придан. по обычн. праву Арх. губ. стр. 79.

*(93) В Эклоге читаем: "Аще кто имея жену, возмет взаим от некоего, и аще не может сих творити воздания, неповинна будет жена его от пристроя своего подати заимодавцу, аще не обрящется волею в такове долзе поручившися по муже своем" (Кормч. ч. II, стр. 189).

*(94) В том же духе и русские пословицы: "худое дело, коли жена не вслела", "худо мужу тому, у которого жена большая в дому", "кто жене волю дает, тот сам себя бьет", "знай баба свое криво веретено". Даль I. 467.

*(95) Вот примеры обрядового похищения. У москитов средней Америки пожилые люди сопровождают жениха к дому невесты. Он несет подарки. На стук пришедших двери отворяют с предосторожностями. Невеста не показывается. Жених раскладывает подарки и все бросаются их рассматривать. Этим пользуется жених; он отыскивает невесту и уносит ее, при всеобщем крике женщин, в устроенный нарочно на этот случай недалеко от дома шалаш. Молодые остаются там до вечера, когда шалаш разбирается, и присутствующие находят жениха и невесту в мирной беседе. В Далмации обрядовое похищение совершается таким образом. Жених с друзьями приходят в дом невесты и обращаются к ее родственникам с такою речью: Мы знаем, что у вас есть нечто такое, что вам не принадлежит. У нас улетела белая голубка, она у вас, мы пришли отыскать ее. Хозяин дома выводит к ним старуху и говорит: не эта ли голубка, которую вы ищете? Боже сохрани, чтобы это была она! восклицают пришедшие. Это повторяется несколько раз. пока хозяин не выводит, наконец, невесту. Вот голубка, которая у нас улетела! восклицают жених и его друзья, хватают невесту и выносят для следования в церковь. По дороге встречают родственников и друзей похищенной, которые заграждают путь. Завязывается борьба, которая переходит в переговоры и оканчивается платежом пошлины со стороны жениха. Это повторяется несколько раз, пока не дойдут до церкви. В Швабии и по сие время сохраняется такой обычай. Новобрачная, выйдя из церкви, убегает и прячется в одном из ближайших домов. Молодой должен ее отыскать и привести в свой дом. К таким же обрядовым действиям надо отнести взаимное царапание лиц жениха и невесты, воспрещение новобрачной иметь сношение с своими родителями, доказательство вражды между женихом и родителями невесты: они не должны при встрече ни кланяться, ни говорить между собой. Все это встречается у многих дикарей. Встречается нечто в том же духе и не у одних дикарей. В Швабии не принято, чтобы мать невесты показывалась во время свадебного пира.- Все такие факты получают свое объяснение, как явления переживания от того далекого прошлого, когда похищение действительно установляло враждебные отношения между мужем и семейством похищенной жены.

*(96) В Швабии женщины охраняют невесту и жених должен ее отнять у них. Во многих местах обязательна игра в кошку и мышку, причем жених играет роль кошки, невеста - мышки. К свадебным забавам у дикарей относится обязанность жениха бросить метательный снаряд на крышу дома невесты и стрельба из луков и ружей над головами новобрачных.

*(97) "Этот порядок вещей продолжается еще в XVIII в. В 1730 г. исследовал указ, воспрещающий священникамии прикладывать руки к разводным письмам, которые составляли супруги с целью развода. Несмотря на это запрещение, cyпpyги продолжают выдавать друг другу разводные письма и во второй половине XVIII в. В 1770 г. жена малоросса, Григ. Шевченкова, дала, по своей болезни, мужу своему увольнительное письмо при свидетелях, в котором дозволяет ему жениться на другой. А. Лебедев, о брачных разводах, 27.

*(98) Единовластие русской семьи хорошо отражается и в пословицах русского народа: "Всякий дом хозяином держится", "Без хозяина дом и сир и вдов", "He дом хозяина красит, а хозяин дом", "Хозяин в дому, что медведь в бору, что как хочет, так и ворочат", "Хлеб соль кушай, а хозяина слушай", "в Польше нет хозяина больше", "Хозяин, что чирий, где захотел, там и сел", "Всяк хозяин в своем дому большой". Даль. II 90 и сл.

*(99) Немцы говорят: Eine Sache besitzen heist eigentlich auf ihr sitxen. У римлян possidere идет от sedere и potis.

*(100) Римляне говорми: dominium a naturali possessione coepit. Если вещь никому не принадлежит, то с овладением ею возникает и собствснность; владение непосредственно переходит здесь в собственность. - А с другой стороны, где невозможно владение там невозможна и собственность. Таковы: воздух, звезды.

*(101) Запрещения эти восходят к самому началу XVI века. Великий князь Василий Иванович не дозволял уже отказывать вотчины в монастыри и продавать их в некоторых городах иногородцам без доклада себе. А. Э. I N 227. Представим подробный анализ относящегося к двум последним ограничениям указа 1562 г. Указ говорит: 1) об изстаринных княжеских вотчинах, 2) o вотчинах жителей некоторых городов: Твери, Торжка, Ярославля, Рязани, Белоозера и Романова, и, наконец, 3) дает распоряжение о вотчинах служилых людей. Постановления его об этих трех видах вотчин не одинаковы. Важные ограничения в праве распоряжения установлены только для изстаринных княжеских вотчин. Князья не могут ни продавать их, ни менять, ни давать в приданое за дочерьми, ни завещать по своему усмотрению. Им предоставлено только право отказывать женам своим некоторую часть вотчины, небольшую. Если бы князь отказал жене всю свою вотчину, и вотчина будет большая, такое завещание идет на усмотрение государя; а если откажет часть, жена владеет ею до живота без особого утверждения государя. В законном порядке изстаринные княжеские вотчины наследуются только сыновьями; при отсутствии сыновей вотчина берется на государя. Из изложенного ясно, что постановления указа ,1562 г., ограничивают право распоряжения князей только изстаринными вотчинами. Что же касается княжеских купель, то эти ограничения на них вовсе не распространяются. Обладатели вотчин в уездах особо перечисленных городов сохраняют за собой все права распоряжения за одним исключением: они не могут отчуждать ихиногородцам. Эти вотчины, следовательно, переходят в женские руки и подлежат дроблению. Наконец, общее постановление, относящееся ко всяким вотчинам, определяет только признак их выморочности. Оне становятся выморочными, если об них не написано завещания и законных наследников не осталось. Законные же наследники ограничены ближним родом. Право распоряжения этими вотчинами ни в каком отношении не ограничено. Их можно продавать, дарить, закладывать, менять, завещать без всяких ограничений. К этому же вопросу относится и приговор 1572 г. Он говорит о тех "вотчинах княжеских и боярских, которые не давалися в продажу, ни в мену, ни в приданыя, ни роду, ни по душе... и тем вотчинам быти по старому государеву уложению, в тех во всех городех, про которые городы указ государев есть, про ярославские вотчины, и про ростовские, и про оболенские... и про все вотчины княжие такие ж один приговор". Здесь речь идет о вотчинах, которые, в силу прежних указов, не подлежат свободному распоряжению владельцев. До сихе мест приговор только повторяет прежние указы. Какие же это вотчины не давались в продажу? Это изстаринные кияжеские, о которых речь шла в указе 1562 г., и, может быть, в других, не дошедших до нас, и боярския, общие указы о которых до нас тоже не дошли Какие же это боярские вотчины не давались в продажу, т.е. не подлежали отчуждению? Это пояснено в дальнейших словах приговора: "A y которого боярина такие ж вотчины государского данья, а не их старинные вотчины, и те вотчины после того, которого не станет бездетно боярина, а та вотчина по царской грамоте пожалована, и кому какова грамота будет дана, ему и его жене и его детем и его роду, потому и быти. A y которого в грамоте будет ему одному вотчина написана, и после его та вотчина на государя. А не будет у кого государевы грамоты, и такие вотчины после того, кого не станет, на государя, хотя у кого и дети будут". Итак, здесь речь идет не о родовых вотчинах, а о вотчинах государского данья, т.е. о жалованных. Жалованные вотчины, действительно, не всегда давались в продажу, мену и т. д. Распоряжение ими допускается в пределах прав, предоставленных жалованной грамотой. Были пожалования и с предоставлением полных прав распоряжения; но кто таким вотчинам приговор 1572 г. не относится. Он относится только к таким боярам-вотчинникам, которым не было предоставлено право распоряжаться. В виду же разнообразия предоставляемых жалованными грамотами прав и самого способа пожалования, которое иногда происходило и без грамоты, приговор и нашел нужным разъяснить, когда вотчина, пожаловаыная без права распоряжения, возвращается к государю. Итак, в приговоре 1572 г. речь идет об изстаринных княжеских вотчинах, относительно которых только повторяется прежний указ 1562 г., и о жалованных боярских вотчинах, с целью разъяснить, когда пожалованная вотчина подлежит распоряжению вотчинника, когда нет. Но приговор 1572 г. приведенными положениями не заканчивается. Далее читаем: "A y которых вотчин вотчинники вымрут, и те вотчины вотчинником отдавати ли и по которое колено?" На этот вопрос дастся такой ответ: в боковых линиях далее внучат не давать. О каких вотчинах идет здесь речь? Конечно, о тех же, о которых говорилось перед тем. А перед тем речь шла о жалованных вотчинах, по отношению к которым остался не разрешенным такой случай: вотчина дана известному лицу, его жене, детям и роду; у пожалованного не осталось ни жены. ни детей, остались только родичи. Как же они наследуют, без конца, или до известной степени? Это не было еще определено, а потому и поставлен приведенный вопрос в довольно курьезной, но понятной форме: вотчинники вымерли, а между тем спрашивается, по которое колено отдавать вотчинникам? В первом случае вотчинниками названы те лица, нрава которых совершенно ясны из жалованной грамоты: сам пожалованный, его жена и дети; они перемерли. Во втором - дальнейшие члены рода. Они тоже вотчинники и наследуют после смерти первых, к ним приведенный вопрос и относится.

*(102) Рус. Ист. библ. XVI N 51 91 12. Федотов-Чеховский - N А. Ю. N 19, 135; 1508-1532.

*(103) Выкуп встречается не только у нас, но и в Германии. Там выкуп применялся к так называемым наследственным имуществам (Erbgut). Владельцы не могли свободно распоряжаться своими наследственными имуществами; они должны были переходить в порядке законного наследования. У наследника было уже право на такое имущество. Право продажи принадлежало владельцу только в крайних случаях, но и в таких случаях владелец должен был предложить прежде всего предполагаемому наследнику купить имение. Из этого права первой покупки в Германии и выработалось потом право выкупа в течение одного года со днем. В немецком праве этот институт стоит в связи с ограниченным правом распоряжения наследственными имуществами.

*(104) Некоторые из наших исследователей, а именно сторонники родовой теории, говорят, что право выкупа коренится в родовых имуществах, что прежде существовала не личная, а родовая собственность, а потому, если кто-нибудь продавал имущество, то родственники имели право его вькуупить. Против такого объяснения выступил очень основательно Неволин. Так как собственником родовых имуществ был род, - говорит Неволин, - то отдельные лица вовсе не имели права отчуждать их, вотчины могли отчуждаться только родом в целом своем составе. А если имущество продавалось родом, то y отдельных членов рода не могло остаться права выкупа. На стр. 69 и сл. (т. III) Неволин развивает свои предположения о происхождении выкупа.

*(105) Ефименко Н.- Статья Pусск. Пр. доселе сохранилась в народной пословице: "Меньшему сыну отцовский двор, старшему новоселье". "Меньшой сын на корню сидит". Даль II, уз.

*(106) Она нечатается у них в таком виде: "А че же и отчим прииметь дети с задницею, то тако же есть ряд, а двор без дела отень всяк меншему сынови".

*(107) По редакции Калачова.

*(108) Это отразилось и в русской пословице: "Мать при сыне не наследница". Даль I 489.

*(109) Значение хозяйства вообще, а не жилища только, слово "дом" имеет и в народных пословицах: "Что в поле ни родится, все в доме пригодится" (поле-к дому); "Дом яма, никогда не наполнишь"; "Домом жить, обо всем тужитъ"; "Дом вести, не лапти плести". Даль II, 95.

*(110) Об этом подробнее речь идет в I т. Древностей, стр. 637 и сл.

*(111) Яков Гримм высказывает мнение, что достаточное свидетельство само решало дело и формальный приговор суда не всегда был нужен. В актах говорится: testes qui praesentes fuerunt et hanc causam dijudiciverunt. Свидетель переходит таким образом в судью, Deutsche Rechtsalterthumer 858.

*(112) Гримм слово свидетель, Zeuge, производит от Ziehen her, sei nun der zugezogne, oder der ohrgezogne gemeint. Последнее замечание вызвано наличностью древнего обычая потянутьсвидетеля за ухо на суде.

*(113) Ар. Юр. 1571 г. N 281. Нельзя, впрочем, угверждать, что моковская практика была совершенно единообразна. Некоторые памятники наводят на мысль, что облихование без признания вело иногда и в XVI в. только к тюремному заключению на смерть.

*(114) В рассказе летописца под 907 годом: "И реста царя и боярьство все: аще приидуть русь бес купли, да не взимают месячины; да запретить князь словом своим приходящим руси зде, да не творять пакости в селех в стране нашей; приходяще рус де витают у св. Мамы, и послеть царьство наше. и да испишють имена их, и тогда возмуть месячное свое, первое от города Киева и паки ис Чернигова и ис Переяславля; и прочии гради; и да входять в град одними вороты со царевым мужем, без оружья, муж 50, и да творять куплю, якоже им надобе, не платяче мыта ни в чем же. В договоре 945 года после приведенных в тексте слов первой ссылки читаем: "Иже посылаеми бывают от них посли и гостье, да приносят грамоту, пишюче сице: яко послах корабль селико; и от тех да увемы и мы, оже с миром приходять. Аще ли без грамоты придуть и преданы будуть нам, да держим и храним, дондеже възвестим князю вашему; аще ли руку не дадять и противятся, да убиени будуть, да не изищется смерть их от княая вашего; аше ли убежавше в русь придуть, мы напишем ко , князю вашему, яко им любо, тако створять. Аще придуть русь бес купли, да не взимають месячна. Да запретит князь слом своим и приходящим руси сде, да яе творять бещинья в селех, ни в стране нашей. И приходящим им давитають у св. Мамы, да послеть царство наше, да испишеть имяна ваша, тогда возмуть месячное свое, съли слебное, а гостье месячное, первое от города Киева, паки из Чернигова и Переяславля и ис гтрочих городов. Да входять в город одинеми вороты со царевым мужем без оружья, муж 50 и да творять куплю, якоже им надобе, и паки да исходять.

*(115) Владимирский-Буданов, Христоматия, вып. I, стр. 12, и 13 (втор. изд.).

*(116) Изв. Имп. Акад. Наук по отд. русск. яз. и слов., т. III, стр. 286.

*(117) Догадка о том, что статьи договора 907 года должны были входить и в договор 911 года, сделана еще г. Лавровским стр. 5 и сл.

*(118) Перевод Карамзина: Когда уйдет невольник из Руси в Грецию, или от гостей, живущих у св. Мамы, Русские да ищут и возьмут его". Тот же смысл дают статье Эверс и Соловьев. Почтенный издатель летописи по списку Лаврентия советует читать: по нь же, вместо понеже. Так как текст дает совершенно ясный смысл, то едва ли нужны какие-нибудь к нему поправки.

*(119) На неосновательность этого последнего вывода указано уже М. Ф. ВладимирскимБудановым, Христ., вып. I, стр. 1б.

*(120) В этом же направлении толкует статьи договоров об убийстве и г. Мейчик.

*(121) Тобин, 139, усматривая несоответствие между статьей о побоях, ссылающейся на русский закон, и русским законом, допускавшим месть, приходит к предположению, что в этом месте договора есть пропуск. По его мнению, договор должен был также допускать месть за побои, как он допускает ее за убийство. Это у него последовательно, но неверно.

*(122) Эверс и здесь непременно хочет видеть чисто русское право. Он отвергает чтение тех списков Олегова договора, в которых упоминается о плате втрое, между прочим, на том основании, что такое постановление несообразно с русским правом, и предлагает читать только слова: "да отдаст тое, еже сме створити". Эти же слова он толкует в том смысле, что вор должен был удовлетворить обиженного по его усмотрению (171). Для древней Руси это весьма вероятно, но в пределах Греции совершенно невозможно.

*(123) См. М. Ф. Владимирский-Буданов, Христоматия, вып. I, стр. 19, пр. 19. Усматривая, как и Эверс, в приведенных словах установление особого наказания помимо денежной пени, почтенный издатель отступает от Эверса в том, что применение тех или других законов обусловливает национальностью преступника, а не пострадавшого, как Эверс.

*(124) "Местник" договора 911 года не мститель, как думал Эверс я хозяин дома, перев. греч., как объяснил Д. И. Беляев.

*(125) Иначе объясняет происхождение этой статьи Никольский"О началах наследования", стр. 204-223.

*(126) Изв. Имп. Акад. Наук по отд. русск. яз. и слов., т. Ш, стр. 290.

*(127) Иначе толкует эту статью М. Ф. Владимирский-Буданов в прим. к 3 ст. договора.

*(128) Мы держимся толкования этой статьи, предложенного С. М. Соловьевым.

*(129) Стр. 139 и сл. Предположение Эверса вполне принято Тобином, который в своем издании договоров не нашел даже нужным издать договор 945 года с сохранением свойственной ему последовательности статей, а отпечатал его в порядке статей договора Олега, в виде приложения к нему. Такой взгляд едва ли правилен. Источники говорят не о дополнении к прежнему миру, а об обновлении его. Старый мир пришел в забвение, он не исполнялся, а потому и оказалось нужным возобновить eгo, a не дополнить только.