55

А.В.Птушенко Потребительское общество как объект и как субъект системного права.

Юрист, если он только юрист, — жалкая вещь!

Лютер

Действующая в сегодняшней России правовая доктрина — без больших отличий от советской —продолжает считать потребительскую кооперацию чем-то малосущественным для Общества, не заслуживающим серьёзного внимания государства. Чтобы убедиться в этом, довольно процитировать последний закон о потребительской кооперации:

«Основными задачами потребительской кооперации в Российской Федерации являются: создание и развитие организаций торговли для обеспечения членов потребительских обществ товарами; закупка у граждан и юридических лиц сельскохозяйственных продукции и сырья, изделий и продукции личных подсобных хозяйств и промыслов, дикорастущих плодов, ягод и грибов, лекарственно технического сырья с последующей их переработкой и реализацией; производство пищевых продуктов и непродовольственных товаров с последующей их реализацией через организации розничной торговли; оказание членам потребительских обществ производственных и бытовых услуг» (ЗАКОН О ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ (ПОТРЕБИТЕЛЬСКИХ ОБЩЕСТВАХ, ИХ СОЮЗАХ) В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (в ред. Федеральных законов от 11.07.1997 N 97-ФЗ, от 28.04.2000 N 54-ФЗ).

Гражданский кодекс РФ уделяет потребкооперации единственную статью (116). В то время как такой «важной» области как «Проведение игр и пари» посвящает целую отдельную главу № 58. При этом статья 116 даже не является частью главы — она всего лишь подпараграф пятого параграфа главы 4 «Юридические лица». Это уже говорит о многом. И не только «профессионалу». Кстати напомним: именно непрофессионал построил Ноев ковчег. Профессионалы построили «Титаник». (Быть может, и «Трансвааль-парк»).

Между тем подобный подход выливается в принципиальную теоретико-правовую и политико-методологическую ошибку.

Ибо потребительское общество в рациональной правовой доктрине следует рассматривать прежде всего как первоначальное звено системы самоуправления в подлинно демократическом Гражданском Обществе, формирующемся в порядке самоорганизации снизу-вверх. (См. [1]).

1.Потребительское общество по нормам сегодняшнего российского законодательства.

Гражданский кодекс РФ даёт такое определение: «Потребительским кооперативом признаётся добровольное объединение граждан и юридических лиц на основе членства с целью удовлетворения материальных и иных потребностей участников, осуществляемое путём объединения его членами имущественных паевых взносов».

Проф. Суханов [2] даёт близкое, но не вполне совпадающее с первым определение: «Потребительским кооперативом признаётся основанная на началах членства организация, созданная для удовлетворения материальных и иных потребностей участников путём объединения ими имущественных взносов».

Проф. Толстой [3] считает производственным кооперативом «объединение лиц на началах членства в целях удовлетворения собственных потребностей в товарах и услугах, первоначальное имущество которого складывается из паевых взносов».

Первые два источника о потребительском обществе не вспоминают вовсе, ограничив свои притязания исключительно кооперативом. Проф. Толстой вспоминает и о ПО: он считает таковым организацию, «подпадающую под действие закона о потребительской кооперации». Кроме того Толстой настаивает (чего нет у других авторов), что в составе Потребительского общества должен присутствовать хотя бы один гражданин. Ибо «в противном случае кооператив превратится в объединение юридических лиц».

Припомним, как определяет наше понятие закон № 54 (ст.1): «потребительское общество - добровольное объединение граждан и (или) юридических лиц, созданное, как правило, по территориальному признаку, на основе членства путем объединения его членами имущественных паевых взносов для торговой, заготовительной, производственной и иной деятельности в целях удовлетворения материальных и иных потребностей его членов;».

В чём состоит реальное отличие потребительского общества от потребительского кооператива, — никакого разумного ответа на этот вопрос найти в сегодняшнем российском законодательстве не представляется возможным. Ибо нельзя же принять за определение этой разницы негативное утверждение закона № 54 (ст.2): «Настоящий Закон не распространяется на потребительские кооперативы, осуществляющие свою деятельность на основании Федерального закона «О сельскохозяйственной кооперации», а также на иные специализированные потребительские кооперативы (гаражные, жилищно-строительные, кредитные и другие). В названиях указанных потребительских кооперативов использование слов «потребительское общество», «союз потребительских обществ» не допускается».

Как важное для нас обстоятельство отметим, что все вышеназванные источники признают за кооперативом право на распределение его дохода. В редакции ГК это звучит так: «Доходы, полученные потребительским кооперативом от предпринимательской деятельности, осуществляемой кооперативом в соответствии с законом и уставом, распределяются между его членами» (п.5 ст.116). Подчеркнём явную императивность данного утверждения (разрядка наша). Поскольку никакие условия, помимо законности этих доходов, ГК не указаны, можно сделать вывод, что члены ПО сами вправе решить вопрос о распределении доходов по собственному разумению (отображённому в Уставе ПО).

Согласно ГК, потребительский кооператив отнесён к некоммерческим организациям. Между тем распределение прибыли — один из главных системообразующих параметров коммерческой организации (ст.50 ГК). Мы вправе увидеть здесь ещё одно свидетельство непоследовательности и нечёткости сегодняшнего российского законодательства. Правда, проф. Толстой усматривает здесь некий дополнительный принцип: «Таким образом, потребительский кооператив занимает промежуточное положение между коммерческими и некоммерческими организациями». Однако нигде в официозных документах особое — «промежуточное» — положение ПО не признаётся: такое юридическое лицо однозначно считается некоммерческой структурой.

Официальное положение потребительского кооператива в общей структуре организационно-правовых форм предприятий можно увидеть на рис.1 (заимствован из [4]).

По общему правилу (п.2 ст. 48 ГК) потребительские кооперативы отнесены «К юридическим лицам, в отношении которых их участники имеют обязательственные права». Очевидно, это следует понимать так, что участники ПО не имеют на его имущество вещных прав. Такой взгляд как бы подтверждается следующим заявлением ГК (ibidem): «К юридическим лицам, на имущество которых их учредители имеют право собственности или иное вещное право, относятся государственные и муниципальные унитарные предприятия, в том числе дочерние предприятия, а также финансируемые собственником учреждения» (конец п.2 ст 48 ГК). Утешает то, что по ГК есть и такие организации, учредители которых вообще не имеют никаких имущественных прав (т.е., очевидно, — и обязательственных): «общественные и религиозные организации (объединения), благотворительные и иные фонды, объединения юридических лиц (ассоциации, союзы)» (п.3 ст. 48 ГК).

Тем не менее, правовая доктрина предполагает иное (отличное от ГК) представление о классификации прав учредителей на имущество создаваемого ими объекта. Так проф. Суханов [2] полагает, что помимо вещных и обязательственных правоотношений существуют и корпоративные правоотношения: «К ним относятся правоотношения, возникающие на основе участия (членства) субъектов в организационно-правовых образованиях — корпорациях (от лат. corpus — тело, иначе — корпорация, синоним collegia), обладающих признаками юридических лиц. Данные правоотношения имеют в в своём содержании так называемые корпоративные права. Основания возникновения корпоративных правоотношений различны — участие в учредительном договоре, вступление в кооператив, приобретение права собственности на акции и т.п.

Благодаря корпоративным правам участники корпорации (хозяйственного товарищества, общества, кооператива и т.д.) могут участвовать в различных формахв управлении корпорацией и её имуществом. Реализуя свои корпоративные права, участники корпорации влияют на формирование воли данного корпоративного образования, являющегося самостоятельным субъектом гражданского права — юридическим лицом. Такая ситуация нетипична для гражданско-правового регулирования, так как по общему правилу в гражданском обороте субъекты самостоятельны и независимы друг от друга и поэтому не могут непосредственно участвовать в формировании воли контрагента.

Осуществление корпоративных прав прямо или косвенно имеет своей целью удовлетворение имущественных интересов их носителей. Поэтому корпоративные права можно отнести к числу имущественных прав». Совершенно очевидно противоречие между этой цитатой и п.2 ст.48 ГК.

Целесообразно привести и определения вещных и обязательственных правоотношений, сформулированные в [2].

Вещные правоотношения — правоотношения, фиксирующие статику имущественного положения субъектов. В них за управомоченным субъектом закрепляется возможность непосредственного воздействия на вещь с правом отражения любых посягательств на неё третьих лиц. Вещные права носят абсолютный характер. Для вещных прав присуще их следование за соответствующим имуществом, которое они как бы обременяют, сопровождают. К вещным правам наряду с правом собственности относятся право пожизненного наследуемого владения земельным участком, сервитуты, право хозяйственного ведения имуществом, право оперативного управления имуществом, право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком.

Обязательственные правоотношения — правоотношения, опосредствующие динамику имущественных отношений по передаче имущества, выполнению работ, оказанию услуг, созданию и использованию продуктов интеллектуальной деятельности.

Практическое значение разграничения вещных и обязательственных правоотношений состоит в следующем. Вещные правоотношения реализуются непосредственными действиями самого управомоченного лица, а обязательственные — через исполнение обязанностей должником. Иначе говоря, носитель вещного права имеет возможность непосредственно без содействия обязанных лиц удовлетворить свои интересы, в то время как лицо, обладающее обязательственным правом, может удовлетворить свои интересы только через действия обязанного лица. Такое положение объясняется тем, что вещные правоотношения абсолютны, а обязательственные — относительны.

Чтобы завершить этот концентр исследования, следует (в редакции [2]) описать и преимущественные права — как особую группу гражданских правоотношений, характеризуемых следующими основными параметрами. Участник общей долевой собственности имеет преимущественное право на покупку продаваемой другим участником доли; участник закрытого акционерного общества обладает правом преимущественной покупки продаваемых другим акционером акций; залогодержатель имеет преимущественное (первоочередное) право перед другими кредиторами залогодателя на удовлетворение своих требований за счёт стоимости заложенного имущества и т.д. Эти права своеобразны, так как выходят за рамки принципа равенства субъектов гражданских правоотношений. Поэтому преимущественные права могу возникнуть у субъектов только в случаях, предусмотренных законом. Преимущественные права носят исключительный характер, и только сам управомоченный субъект может отказаться от них. Любые юридические действия, ограничивающие или нарушающие преимущественные права, юридически ничтожны.

Характерно, что ГК не даёт никаких содержательных истолкований используемых им понятий. Так ст. 209, названная «Содержание права собственности», начинается не с чёткой дефиниции этого понятия, а с пункта 1, предлагающего читателю возможности производного понятия — субъекта «собственник»: «Собственнику принадлежат права владения, пользования и распоряжения своим имуществом». Вкупе со следующим пунктом (п.2 ст. 209), гласящим: «Собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие прав и охраняемые законом интересы других лиц, в том числе отчуждать своё имущество в собственность другим лицам, передавать им, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения имуществом», первый пункт составляет чёткий логический парадокс, полностью исключая какую-либо возможность признать право собственности однозначно и непротиворечиво определённым. В дальнейшем мы представим детальный системно-логический анализ и этого, и многих других ляпов, встречающихся в сегодняшнем российском законодательстве. О данном же можно с уверенностью сказать, что по структуре он напоминает известную апорию (парадокс) о брадобрее: кто бреет брадобрея, который бреет всякого, кто не бреет себя сам?

Характерно и то, что ГК как бы не разделяет понятий «учредитель», «участник», «член», «пайщик» — хотя совершенно очевидно, что данные термины относятся к не полностью совпадающим субъектам. Доказательством сказанного служит п.3 ст.213 ГК: «Коммерческие и некоммерческие организации, кроме государственных и муниципальных предприятий, а также учреждений, финансируемых собственником, являются собственниками имущества, переданного им в качестве вкладов (взносов) их учредителями (участниками, членами), а также имущества, приобретённого этими юридическими лицами по иным основаниям».

Эти цитаты наводят на сомнение, что в отечественном законодательстве существует ясный ответ на вопрос, является ли полноправным собственником своего паевого взноса член потребительского общества. И в чём отличается от него учредитель. Все остальные источники дружно уклоняются от вопроса, отличается ли по нашему закону учредитель от «простого» пайщика (т.е. лица, не приложившего никаких организационных усилий к созданию общества). Противоречие и в том, что по ГК собственник не теряет этого статуса, «отчудив» своё имущество другому; тем не менее — вопреки этому принципу — он теряет вещное право, передав пай в потребительское общество (приобретая взамен право требования). Как ни верти, но с логикой у российского законодателя явные нелады.

Более определённо ГК высказался о праве общей собственности. Ст. 244 утверждает, что совместная общая собственность может сформироваться исключительно по прямому указанию закона. Впрочем и это в ГК выполнено несколько своеобразно: «Общая собственность на имущество является долевой, за исключением случаев, когда законом предусмотрено образование совместной собственности на это имущество» (п.3 ст. 244). А далее (ст. 256 и 257) однозначно указано, что российский закон признаёт только два типа совместной собственности — супружескую и крестьянскую. Да и те — лишь тогда, когда «законом или договором между ними не установлено иное». К критике этого идиотического рефрена «иное» мы ещё вернёмся попозже.

Тем не менее, следует признать, что общая собственность в потребительском обществе, согласно российскому законодательству, может быть только долевой. Тем более, если одним из участников ПО является юридическое лицо. ГК на это счёт молчит, однако этот вывод содержится в российской правовой доктрине (см. [2]).

Хотя и это спорно: ведь по ГК пайщик кооператива теряет вещное право на собственный взнос, ибо это право переходит к ПО как к юридическому лицу. Так что вопрос, является ли член ПО собственником собственного пая — в сегодняшнем российском законодательстве, мягко говоря, сильно запутан. Но он не очень ясен и в правовой догме; к этому мы ещё вернёмся. С долевой собственностью тоже хватает путаницы: не ясно можно ли вообще говорить об общей собственности применительно к ПО, ибо по гражданскому законодательству (да и по догме) получается, что общая собственность признаётся только на некие единичные, физически обособленные объекты (дом, завод, земельный участок и т.п.). Что касается ЮЛ, то они являются (исключая такие странные образования как унитарные предприятия, а с ними заодно — и учреждения) полными собственниками — то есть по общему правилу участники ЮЛ собственниками своих вкладов в ЮЛ не являются (располагая лишь правом требования); значит, они не являются и субъектами долевой собственности. Тем не менее с детской непосредственностью и ГК, и другие источники рассуждают о долях в общем капитале ЮЛ. Российскому законодательству (а в значительной мере и догме) следует пройти жёсткий системно – логический контроль.

Проф. Суханов полагает, что «Потребительский кооператив должен иметь паевой (уставный) фонд, являющийся минимальной гарантией удовлетворения требований его кредиторов». Ввиду некоторой путаницы в понятиях, встречающейся в литературе (не исключая ГК), отметим, что существует всё-таки устоявшаяся традиция, предписывающая в сущности одно родовое понятие «уставный капитал» заменять в конкретных правоотношениях определёнными его подвидами — применительно к разным формам организации предприятий:

Для акционерных обществ и обществ с ограниченной ответственностью — уставный капитал.

Для товариществ — складочный капитал.

Для производственных кооперативов — паевой фонд.

Для унитарных предприятий — уставный фонд. (См., например, [5]).

Нам представляется разумным установить для ПО термин «паевой фонд». Избегая при этом терминов типа «складочный капитал» и проч.

«Вкладом в уставный капитал могут быть как непосредственно денежные средства, так и ценные бумаги, вещи, имущественные права или иные права, имеющие денежную оценку» [5]. Мы полагаем, что в качестве вклада может использоваться и интеллектуальная собственность (точнее — именно она, в первую очередь, — как неизмеримо более ценный вид собственности сравнительно с вещной — см. [1]).

Проф. Толстой подчёркивает: «Правовое положение потребительского кооператива и в плане организационной структуры, и с точки зрения прав участников во многом сходно с производственным кооперативом. Высшим органом управления потребительским кооперативом является общее собрание его членов. В промежутках между заседаниями общего собрания его функции выполняет совет (в сельскохозяйственных кооперативах — наблюдательный совет). Коллегиальный исполнительный орган потребительского кооператива называется правлением. В отличие от производственных кооперативов члены потребительского кооператива не обязаны принимать личное трудовое участие в его деятельности и, по общему правилу, не отвечают по его долгам (единственное исключение предусмотрено п.4 ст. 116 ГК)».

В редакции ГК это исключение выглядит так: «Члены потребительского кооператива солидарно несут субсидиарную ответственность по его обязательствам в пределах невнесённой части дополнительного взноса каждого из членов кооператива». Логически ясным этот «перл» не назовёшь. (Его критику проведём позже).

Разумеется, у членов потребительского общества есть возможный выход: ориентироваться исключительно на требования и формулировки последнего закона о кооперации (№ 54). Тем не менее он далеко не всегда способен дать вразумительный ответ на многие вопросы. В том числе и рассмотренные выше. Изучим следующую цитату из закона № 54.

«Статья 21. Имущество потребительского общества, источники формирования его имущества 1. Собственником имущества потребительского общества является потребительское общество как юридическое лицо. 2. Имущество потребительского общества не распределяется по долям (вкладам) между пайщиками и работающими по трудовому договору (контракту) в потребительской кооперации гражданами. 3. Источниками формирования имущества потребительского общества являются паевые взносы пайщиков, доходы от предпринимательской деятельности потребительского общества и созданных им организаций, а также доходы от размещения его собственных средств в банках, ценных бумаг и иные источники, не запрещенные законодательством Российской Федерации. 4. Потребительские общества для выполнения своих уставных целей могут создавать хозяйственные общества, медицинские, образовательные и иные учреждения, филиалы и представительства, отвечающие уставным целям потребительских обществ, а также могут быть участниками хозяйственных обществ, кооперативов, вкладчиками в товариществах на вере».

О чём, собственно, говорит выделенный красным абзац? Если о том, что «непайщики» («работающие по трудовому договору») не имеют прав на имущество ПО, то это одно. И вряд ли это нужное заявление: только не вполне здравомыслящему человеку может придти в голову идея, что основанием для получения прав на некое имущество является заключение трудового договора с собственником этого имущества. Однако стилистика и грамматика законодателя здесь (и не только здесь) таковы, что возникает законное сомнение: а не утверждает ли сей абзац, что «имущество ПО не распределяется по долям между (его, ПО) пайщиками». Что, разумеется, является полным вздором. То, что по нашему витиеватому закону пайщик имеет только обязательственное право на свой пай, вовсе не эквивалентно нелепому утверждению, будто бы «имущество ПО не распределяется по долям между пайщиками».

Заслуживает самой серьёзной критики стилистика и третьего пункта. Закон должен писаться чётким и лексически безупречным языком. Не говоря уж о соблюдении правил согласования членов предложения.

Как выше отмечено, ГК удостоил потребительское общество единственной статьи. Оценим её в целом.

В ней шесть пунктов. Первый даёт квазиопределение потребительского кооператива. Второй повествует о существенных признаках устава кооператива. Третий — о его названии (при этом не даётся принципиального различия между терминами «кооператив» и «потребительское общество»). Четвёртый посвящён ответственности пайщиков по обязательствам кооператива. Важен пятый пункт, содержащий императивное предписание кооперативу распределять законные доходы между членами. Шестой пункт — декларация о несостоятельности ГК: согласно нему, все остальные проблемы ПК «определяются законами о ПК». Это всё, на что способен ГК.

Последний по времени, 54-й закон даёт для решения этих проблем тоже не слишком много материала.

«Для целей настоящего Закона используются следующие основные понятия: потребительская кооперация - система потребительских обществ и их союзов разных уровней, созданных в целях удовлетворения материальных и иных потребностей их членов; (в ред. Федерального закона от 28.04.2000 N 54-ФЗ); потребительское общество - добровольное объединение граждан и (или) юридических лиц, созданное, как правило, по территориальному признаку, на основе членства путем объединения его членами имущественных паевых взносов для торговой, заготовительной, производственной и иной деятельности в целях удовлетворения материальных и иных потребностей его членов; районный, областной, краевой, республиканский, центральный союз потребительских обществ (далее также - союз) - добровольное объединение потребительских обществ на основании решений общих собраний потребительских обществ;…Потребительское общество, созданное в форме потребительского кооператива, является юридическим лицом и обладает следующими правомочиями: заниматься деятельностью, направленной на удовлетворение потребностей пайщиков; осуществлять предпринимательскую деятельность постольку, поскольку это служит достижению целей, ради которых оно создано; иметь свои представительства, филиалы, создавать хозяйственные общества, учреждения и осуществлять свои права в порядке, установленном законодательством Российской Федерации; участвовать в хозяйственных обществах, кооперативах, быть вкладчиком в товариществах на вере; создавать предусмотренные настоящим Законом фонды потребительского общества; распределять доходы между пайщиками в соответствии с уставом потребительского общества; привлекать заемные средства от пайщиков и других граждан; осуществлять в установленном уставом порядке кредитование и авансирование пайщиков; осуществлять внешнеэкономическую деятельность в порядке, установленном законодательством Российской Федерации; обжаловать в судебном порядке акты государственных органов, акты органов местного самоуправления, действия их должностных лиц, нарушающие права потребительского общества; осуществлять иные права юридического лица, необходимые для достижения целей, предусмотренных уставом потребительского общества».

Нельзя конечно не восхититься строкой, выделенной красным. Это просто-таки знаменитое «Крошка Цахес по прозванию Циннобер». Стилистика Зак. 54 мало уступает ГК. О системно-логической нелепости разделения действий «органов» и их «должностных лиц» подробно сказано в [1].

Что касается понятия «деятельность», то действующее законодательство (прежде всего, ГК) его, как правило, избегает, ограничиваясь в основном применением термина «действие». Вещное право, согласно принятым подходам, вообще отражает только статику имущественных отношений. Что, естественно, в принципе исключает какие-либо разговоры о деятельности. Обязательственное право основано на представлении о действиях, которые один субъект права обязан совершить для удовлетворения притязаний другого субъекта. Слово «деятельность» встречается только в редких случаях. Например, в Уголовном кодексе — лишь тогда, когда речь заходит об ответственности за «дезорганизацию нормальной деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества» (до 12-ти лет).

ГК вспоминает о деятельности только в статье (67), посвящённой «правам и обязанностям участников хозяйственного товарищества или общества» — да и то лишь в плане «получения информации (участником) о деятельности товарищества». В общем плане упоминанию деятельности ГК предпочитает конструкцию «участие в управлении и ведении дел» (ст.84). Конечно, трудно избежать понятия «деятельность» в разговоре о товариществе. Как утверждает ГК, «полные товарищи в соответствии с заключённым между ними договором занимаются предпринимательской деятельностью» (ст.69) и «управление деятельностью полного товарищества осуществляется по общему согласию всех участников» (ст.71). Тем не менее следующая статья (72) называется «Ведение дел полного товарищества». (Кстати отметим полную семантическую неопределённость термина «ведение». Когда оно имеет ударение на первой гласной и согласуется с дополнением по вопросу «чем?», а когда ударение приходится на второе «е» и согласование выполняется по вопросу «чего?» — как, например, это и сделано в статье 72: «Ведение дел». Печально, что законодатель не обладает необходимой языковой культурой и не осознаёт печальных последствий подобных системно-логических ляпов).

Поэтому неудивительно, что ни в ГК, ни в законе о потребкооперации вы не встретите юридически значимой дефиниции понятия «деятельность». (ГК, как уже отмечено, вообще избегает каких-либо содержательных дефиниций). Удивительно, что определение понятия «деятельность» не встречается и в учебниках по гражданскому праву.

Апеллировать к общелитературному, бытовому представлению о деятельности вряд ли разумно. Тем более, что не всякий словарь удостаивает это понятие своим вниманием. Например, «Краткий словарь современных понятий и терминов». Проигнорировал исследуемое понятие и «Краткий философский словарь». Толковый терминологический словарь-справочник «Маркетинг (1000 терминов рыночной экономики)» под редакцией моего двоюродного братца А.К. Джинчарадзе, как всегда, игнорирует дефиницию общеродового понятия — «деятельность», приводя тем не менее подвидовое понятие «деятельность маркетинговой службы» — «Комплексные работы экономического, валютно-финансового, планирующего, технико-производственного, сбытового и исследовательского характера». Как говорится, поп, дрова, молоко и луковица. Ясно, что извлечь что-либо полезное для положительной науки из подобного «определения» невозможно. Ждать чего-либо существенного от немудрёного Ожегова наивно, тем не менее посмотрим: «Работа, занятия, труд». Отождествление деятельности с трудом или с работой — как минимум неверно.

Остаётся узнать мнение БСЭ: «Специфически человеческая форма активного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование». Это весьма философично, но не совсем пригодно для характеристики объекта правовой защиты. Хотя конечно трудно не согласиться с А.П.Огурцовым и Э.Г.Юдиным (авторы этой статьи в БСЭ), что всякая деятельность — не только процесс, но и определённые цели и средства их достижения. Авторы этой статьи утверждают также, что основание деятельности лежит вне её самой — в сфере человеческих идеалов и ценностей. А это уже предмет для правового исследования данного понятия. Очень жаль, что отечественный законодатель не дорос до осознания этого факта.

Тем не менее, БСЭ права в том, что особое значение имеет разделение деятельности на репродуктивную и продуктивную. Детальный системный анализ этого важного для Общества фактора дан в [1].

Последнее утверждение вынуждает нас бегло коснуться одного внешне незначительного, но реально весьма важного обстоятельства. В практике написания разнообразных уставов поощряется писать слово общество с прописной буквы (например, так: «Потребительское Общество, далее — Общество»). Необходимо решительно воспротивиться подобной практике. Она чревата жестокой путаницей в понятиях. К примеру, та самая фраза о [1] подразумевает вовсе не потребительское общество, а именно Общество с большой буквы — метасистему государства. Поскольку юридический язык не имеет права позволять себе неоднозначности и семантические рассыропленности, категорически необходимо законодательно закрепить написание с прописной буквы — Общество — только для метасистемы (см. детальный анализ в [1]), оставив для многообразных юридических лиц единственную форму написания — со строчной буквы: общество. Ещё лучше было бы вообще изъять слово «общество» из названий юридических лиц. Если этого не сделать останется двусмысленность при устных обсуждениях непростых проблем, связанных с Обществом.

Поскольку данный раздел посвящён всего лишь облику потребительского общества в прокрустовом ложе современного российского законодательства, на анализе понятия «деятельность» здесь можно было бы и поставить точку (отложив анализ феномена на будущее — в теоретическом разделе нашего исследования). Но исходя из принципа ковки железа пока оно горячо, предварительные общефилософские соображения есть резон выложить безотлагательно.

Развитие современной науки показывает, что познание и преобразование объектов со сложной структурой и системой уровней нуждается в очень высокой степени проявления творческой активности субъекта при создании принципиально новых средств и методов исследования, позволяющих раскрыть и освоить более глубокие и сложные уровни реальности, конструируя при этом новые типы сложных систем. В огромной степени это относится сегодня к юриспруденции и теории экономики. Именно этим объективным требованием обусловлен современный рост исследований в области теории деятельности, а также развитие самой этой категории.

Сложный характер объекта приложения сил человеческих закономерно ведёт к усложнению структуры деятельности, что на современном этапе выражается в безграничном возрастании роли системного и комплексного подхода к любым проблемам. Не будет преувеличением утверждение, что бессистемная юриспруденция не имеет права на существование. Абсолютно то же самое можно заявить и об экономике.

Становится неоспоримой необходимость соотносить результаты теоретической и практически-преобразующей деятельности с научно обоснованными идеалами и целями социального прогресса, с духовными и нравственными ценностями, выработанными человечеством. Деятельность, не руководствующаяся этими идеалами и целями, приходит в глубокое противоречие с коренными интересами и даже с основами существования человечества. Из чего следует, что сегодня праву нужно меньше заботиться о незыблемости «священной частной собственности», устремив внимание и основные силы на отработку концепций и механизма правозащиты полезной для Общества деятельности и правоприменительного пресечения любой вредной для Общества деятельности. Все связанные с этим эконологические — то есть экономико-эколого-правовые — проблемы детально исследованы в [1].

Необходимость соотносить результаты деятельности с идеалами и целями социального прогресса однозначно требует пересмотра мифа о «священной частной собственности». Всё зависит от того, как и для чего она присвоена. Если честно и во благо Общества — можно подумать о её неприкосновенности. Если же захапаны природные ресурсы с целью присвоения футбольных команд — подлежит немедленной экспроприации. Можно и так: Билл Гейтс — «правильный» миллиардер; Березовский, Абрамович, Потанин, Алекперов, Вяхирев, Чубайс, Черномырдин — неправильный. Такими должны быть нормы современного права справедливости (вспомните развитие правовой системы Великобритании). А законы — приложатся. Не они — источники права: их самих следует кроить по нормам права (см. [1]).

Что касается члена потребительского общества, то его непосредственное участие в деятельности такой организации сегодняшними законами не предусмотрено. Во всяком случае, в императивном порядке. ГК вообще об этом молчит. Закон о потребкооперации даёт только диспозитивные рекомендации: «Статья 11. Права пайщиков потребительского общества 1. Пайщики потребительского общества имеют право: вступать в потребительское общество и выходить из него на добровольной основе; участвовать в деятельности потребительского общества, избирать и быть избранными в органы управления и органы контроля, вносить предложения об улучшении деятельности потребительского общества, устранении недостатков в работе его органов; получать кооперативные выплаты в соответствии с решением общего собрания потребительского общества; приобретать (получать) преимущественно перед другими гражданами товары (услуги) в организациях торговли и бытового обслуживания потребительского общества, осуществлять на основе договоров гарантированный сбыт изделий и продукции личного подсобного хозяйства и промысла через организации потребительского общества; пользоваться льготами, предусмотренными для пайщиков общим собранием потребительского общества. Эти льготы предоставляются за счет доходов, получаемых от предпринимательской деятельности потребительского общества; сдавать организациям потребительского общества в первоочередном порядке сельскохозяйственные продукцию и сырье для переработки, в том числе на давальческих началах; быть принятыми в первоочередном порядке на работу в потребительское общество в соответствии с их образованием, профессиональной подготовкой и с учетом потребности в работниках; получать направления на учебу в образовательные учреждения потребительской кооперации; пользоваться объектами социального назначения на условиях, определяемых общим собранием потребительского общества; получать информацию от органов управления и органов контроля потребительского общества об их деятельности; обращаться к общему собранию потребительского общества с жалобами на неправомерные действия других органов управления и органов контроля потребительского общества; обжаловать в судебном порядке решения органов управления потребительского общества, затрагивающие их интересы. 2. Общее собрание потребительского общества может устанавливать и иные права пайщиков, не противоречащие законодательству Российской Федерации».

Совершенно очевидно, что в этом аспекте — обязательного участия (личным трудом) в деятельности организации — статус члена потребительского общества резко отличается от статуса производственного кооператора, который по закону как раз объединяется с другими пайщиками именно для совместной трудовой деятельности — на базе личного участия в производственном процессе (см., например, п.1 ст.107 ГК). Можно утверждать, что, в отличие от производственного кооператива, потребительское общество ближе к объединению капиталов, а не к объединению лиц (что имеет место, например, в полном товариществе).

Аналогично настроена в этой области и правовая доктрина. Так, [2] вещает: «Потребительские кооперативы в отличие от производственных создаются не для совместной производственной или иной хозяйственной деятельности, основанной на личном труде участников, а для удовлетворения материальных и иных потребностей последних. Поэтому они не предполагают обязательного личного участия своих членов в общих делах, но требуют объединения их имущественных взносов. С этой точки зрения их можно сравнить с объединениями капиталов, тогда как производственные кооперативы ближе к объединениям лиц. Одним из последствий такого положения является возможность гражданина (или юридического лица) одновременно участвовать в нескольких потребительских кооперативах, в том числе однородных по характеру деятельности (например, жилищных, садоводческих и т.д.)».

Следовательно, участник ПО вовсе не становится участником какой-либо деятельности автоматически (так сказать, «по закону»). Этим он принципиально отличается от полного товарища или члена производственного кооператива. (Из чего следует, что глубоко неправы источники, выводящие свойства потребительского общества из свойств производственного кооператива). Иное дело, что пайщик может принять участие в управлении обществом в ряде доступных для него по закону форм, закреплённых в уставе общества.

Заметим, что всё тот же источник [2] настаивает на том, что «исполнительные органы такого кооператива всегда формируются из числа его членов и не могут быть наёмными». Конечно, это требует комментариев. Как нам представляется, подобная норма в явном виде не содержится ни в одном законе. ГК, как всегда, об этом глумливо помалкивает. Источник [3] по этому поводу солидарен с [2], делая при этом однако типовую ошибку, утверждая, что «Правовое положение потребительского кооператива … с точки зрения прав участников во многом сходно с производственным кооперативом». Закон № 54 гласит: «12. Правление потребительского общества - исполнительный орган потребительского общества, создаваемый в каждом потребительском обществе для руководства хозяйственной деятельностью потребительского общества, назначаемый советом потребительского общества и подотчетный совету потребительского общества. Вопросы, не относящиеся к исключительной компетенции общего собрания потребительского общества и исключительной компетенции совета потребительского общества, могут быть переданы на решение правления потребительского общества. Председатель правления потребительского общества без доверенности действует от имени потребительского общества, издает распоряжения и дает указания в пределах своей компетенции, обязательные для исполнения всеми работниками потребительского общества. Правление потребительского общества несет ответственность за хозяйственную деятельность потребительского общества». Очевидно, что рассматриваемый нами нюанс — относительно происхождения исполнительного органа ПО — из поля зрения закона о потребкооперации полностью выпал.

Развязывает ли это руки конкретному ПО — бог весть. Пока мы можем лишь однозначно констатировать, что и по этому вопросу в российском законодательстве чёткого ответа нет. (Кстати, подсчитайте, сколько раз словосочетание «потребительское общество» употреблено в процитированном выше отрывке из закона № 54. И эта убогость в сегодняшней России признаётся «юридическим языком»!).

Ещё меньше чёткости в представлениях об управлении обществом. Так, закон 54 назвал совет ПО «органом управления», не приведя при этом никакой расшифровки этого сложного понятия: «1. Совет потребительского общества является органом управления потребительского общества, представляет интересы пайщиков потребительского общества, защищает их права и подотчетен его общему собранию. Совет потребительского общества осуществляет полномочия, определенные настоящим Законом и уставом потребительского общества, за исключением полномочий, отнесенных к исключительной компетенции общего собрания потребительского общества. (в ред. Федерального закона от 28.04.2000 N 54-ФЗ)».

В [1] детально проанализированы распространённые заблуждения в применении нелепых и необоснованных словосочетаний типа «управление качеством» или «управление человеческим фактором», включая и все вредные для Общества последствия такого системно-логически ошибочного словоупотребления. В практике обучения студентов модной специальности «Менеджмент» изучается курс «Управление персоналом», имеющий к теории управления примерно такое же отношение, как относится к логике пресловутая «логистика». В соответствующих учебниках ([7], [8]) вы не найдёте никаких попыток дать хоть какое-то определение термина «управление». А всё, о чём идёт речь в этих учебниках, к собственно управлению никакого отношения не имеет. Вместо этого описывается работа отдела кадров, бухгалтерии и пр.

Я вынужден напомнить разнообразным «логистикам», что существуют детально разработанные принципы управления запасами, процессами принятия решений, оптимального поведения в стохастических ситуациях; существуют, наконец, математически корректная теория конфликта и теория игр. Печально, что вместо этих адекватных наук, студентам навязывают малообоснованные «новации» отвязанных «менеджеров».

Словарь «Маркетинг» под ред. проф. Джинчарадзе, как всегда, вместо связной дефиниции определяемого понятия даёт бессистемный набор разноплановых признаков: «Система управления — элемент организационной структуры фирмы, в которую входят системы финансирования, планирования, контроля за выпуском продукции, учёта и т.п. Главная проблема заключается в выявлении степени соответствия существующих систем намечаемой стратегии фирмы». Далее (на букву «У») г-н Джинчарадзе приводит определения семи частных «управлений» (качеством продукции, маркетингом, «по задачам», «по отклонениям», «по продукту», «по процессу», расходами), не будучи, очевидно, в сосстоянии дать предварительно чёткую дефиницию родового понятия «управление». Все семь частных видовых «определений» содержат в основном тавтологии и тривиальности. Как показано в [1], термин «управление качеством» вообще является принципиальной системно-логической ошибкой (что, впрочем, можно сказать и о других терминах из «семёрки»).

Ожегов, как всегда, предлагает своеобычный подход: «Управление, 1. см. управлять. 2. деятельность органов государственной власти. 3. совокупность приборов… 4. крупное подразделение какого-либо учреждения. 5. синтактическое подчинение одного слова другому». Ясно, что об управлении как процессе поддержки гомеостазиса или программной самоорганизации системы он не имеет понятия.

Естественно, термин «управление», сложившийся в науке и технике, имеет мало общего с распространённым в общественной сфере. Но прежде рассмотрим подход БСЭ: «Управление, элемент, функция организованных систем различной природы (биологических, социальных, технических), обеспечивающая сохранение их определённой структуры, поддержание режима деятельности, реализацию программы, цели деятельности. Социальное У. как воздействие на общество с целью его упорядочения, сохранения качеств. специфики, совершенствования и развития есть непременное, внутренне присущее свойство любого общества, вытекающее из его системной природы, обществ. характера труда, необходимости общения людей в процессе труда и жизни, обмена продуктами их материальной и духовной деятельности. Труд, материальное и духовное производство, распределение и потребление невозможны без определённой организации, порядка, разделения труда, установления места и функций человека в коллективе, осуществляемых с помощью У.».

Автор этой статьи в БСЭ В.Г.Афанасьев в главном безусловно прав. Неизвестно, по каким мотивам теоретики права и законотворцы предпочли пойти по иному пути (на наш взгляд, принципиально ошибочному). Как отмечено выше, действующие законы очень редко используют термин «управление», и в основном — в «резиновых», малосодержательных словосочетаниях. К примеру, ст. 103 ГК, многообещающе названная «Управление в акционерном обществе», содержит пять пунктов (с пятью подпунктами в п.1), из которых четыре посвящены чему угодно, только не управлению; и лишь в единственном (четвёртом) пункте встречается фраза «Компетенция органов управления…». (Которая по сути к собственно управлению тоже отношения не имеет).

Единственная прижившаяся словесная конструкция, включающая рассматриваемый термин, — «право оперативного управления». По ГК (п.1 ст.296) это вот что такое: «Казённое предприятие, а также учреждение в отношении закреплённого за ним имущества осуществляют в пределах, установленных законом, в соответствии с целями своей деятельности, заданиями собственника и назначением имущества права владения, пользования и распоряжения им». Понятно, что сие — вообще не дефиниция. И уж конечно не дефиниция некоей разновидности управления — оперативного управления.

Здесь полезно подчеркнуть: юридический язык не имеет права впадать в «сидоризм». Бывший министр культуры РФ Евгений Сидоров, будучи однажды спрошен, что такое Культура, ответствовал: «А, это, когда я…». Ответ на вопрос «Что это такое?» недопустимо начинать с «когда». К сожалению, авторов ГК этому своевременно не научили.

Не говоря уж и о том, что сия статья для логично мыслящего субъекта ещё больше запутывает существо понятия «собственность». Как это «оперативный управленец» может обладать полной «триадой», если он по определению вправе обладать только ограниченными («специальными») вещными правами?

Отметим кстати и то обстоятельство, что по сегодняшнему законодательству РФ субъектами права оперативного управления признаются исключительно казённые предприятия и учреждения. Лишает ли это ПО права организовать оперативное управление «внутри себя» (в представительствах, филиалах, участках) — закон молчит. Будем считать, что здесь справедлив принцип «разрешено всё, что не запрещено».

Однако сегодняшняя правовая доктрина вообще не склонна рассматривать управление как юридический термин. Например, проф. Суханов ([2]) по этому поводу пишет: «В своей совокупности названные правомочия (пресловутая «триада», АП) исчерпывают все предоставленные собственнику возможности. Теоретические попытки дополнить эту «триаду» другими правомочиями, например, правомочием управления, оказались безуспешными. При более тщательном рассмотрении такие «правомочия» оказываются не самостоятельными возможностями, предоставляемыми собственнику, а лишь способами реализации уже имеющихся у него правомочий, т.е. формами осуществления субъективного права собственности».

Полагаю, уважаемый профессор здесь глубоко заблуждается. Причина — недостаток образования. Или, если угодно, общие недостатки сегодняшнего подхода к обучению юриста. Отсутствие «классического» естественно-научного образования лишает «чистого» гуманитария навыков дисциплинированного системно-логического мышления, умения связать проблемы своей узкой области с проблемами и концепциями новых междисциплинарных областей науки. Прежде всего — системоанализа и информациологии.

Не говоря уж о том, что пресловутая «триада» вовсе не есть всепроникающее явление. Скорее наоборот: во множестве правовых систем, например, в англо-американской, правомочий собственности более десятка; при этом собственники «разных уровней» могут обладать тысячами разных сочетаний этих общих правомочий.

Обратимся поэтому к анализу взглядов классиков теории управления.

Прежде всего приведём собственное (наиболее обобщённое) определение понятия «управление»: выработка корректирующих сигналов, обеспечивающих гомеостазис или целенаправленное программное изменение состояний системы (см. [1]).

В своей книге «Системы и руководство» [9] Р.Джонсон и др. пишут: «Функция управления, по существу, обеспечивает работу различных подсистем в соответствии с планом. Управление по своей сути заключается в контроле деятельности подсистем с последующей коррекцией для выполнения плана всей организации». Другими словами, управление удерживает в допустимых пределах отклонения системы от заданных целей. Для реализации этого принципа необходима оптимизированная обратная связь. Связанная с этим концепция детально рассмотрена в [1].

Непонимание сегодняшней юриспруденцией этих истин катастрофично. Именно потому, что сегодняшнее российское государство и де-юре, и де-факто отказалось от главной своей функции — оптимального управления Обществом, — мы и «заработали» стихийно разрастающийся системный кризис.

Припомним некоторые важные аспекты современной теории управления. Системы управления могут быть двух видов: открытые и закрытые. Основное различие между ними состоит в следующем. В закрытых системах блок управления является составной частью той системы, которой он управляет. В открытых — не является. Простой пример открытой системы — кухонный вентилятор. Управляющее воздействие здесь создаётся за счёт энергии человека или какого-либо прибора, не входящего в состав вентилятора. Классическим примером закрытой системы является комнатный термостатический регулятор. Когда температура в комнате опускается ниже установленной величины, управляющий механизм замыкает цепь обогревателя, и температура начинает подниматься. Как только она достигнет заданного уровня, цепь размыкается. Очевидно, что закрытая система управления имеет обратную связь. Ещё более очевидно, что государство обязано работать только как закрытая система управления. Как показано в [1], государство — подсистема Общества. Именно — подсистема управления.

Средством управления является «информация» (точнее — сообщения, см. [1]). Вначале она представляет собой поток первичных данных, получаемых от датчиков, а затем — поток корректирующей «информации», которая позволяет управлять определённым параметром объекта или состоянием всей системы. Целью системы является выполнение определённой функции. Цель управления — поддержание выхода системы на уровне, удовлетворяющем установленным требованиям. Управление является важнейшей частью большинства биологических, экономических, социальных и механических систем. Неуправляемая система — практически мёртвая система.

Из сказанного следует далеко идущий вывод. Есть все основания полагать, что пресловутое «распоряжение» — всего лишь одна из многих операций управления системой. Жаль, что веками варясь в собственном, весьма условно сконструированном мирке, юристы так и не осознали этого. Хотя избежать употребления самого слова «управление» они сами оказались не в состоянии (см. множество статей ГК и множества других законов). Жаль только, что это слово осталось для них малопонятным и не превратилось в чёткий термин. Лечить эту опасную болезнь можно единственным путём: аннулировать все прежние юридические дипломы и учить юристов заново, не лишая их благодетельного воздействия естественно-научных знаний и навыков. Запретив при этом государству навязывать Обществу свои «образовательные стандарты». Образование должно готовить не жалких разгребателей экскрементов государства, а достойную ему оппозицию. Ибо при отсутствии таковой Общество как и любая система без отрицательных обратных связей идёт вразнос (см. [1]).

Поэтому задержим наше внимание ещё на нескольких важных аспектах управления.

Любая система управления обладает таким важным свойством как чувствительность. Эффективная система обязательно включает механизм настройки чувствительности. Применительно к праву это означает, что государство, чувствительное к требованиям плутократов (составляющих несколько процентов населения страны) и абсолютно бесчувственное к бедам основной массы народа, уже по определению не может стать эффективным. Изменить это можно только с коренной переделкой основ юриспруденции — в соответствии с системной парадигмой права(см. [1]).

Основная задача — построение самонастраивающейся, а ещё лучше — самообучающейся системы. К первой категории относятся системы, в которых параметр регулируется с таким расчётом, чтобы компенсировать изменение характера процесса, возникающее в связи с изменением условий, в которых работает система. (По сути это и есть гомеостазис). Такая адаптивная система управления настолько же отличается от системы с обратной связью, насколько последняя отличается от разомкнутой системы регулирования. Можно сказать, что адаптивное управление — грубая форма обучения системы саморегулировке в соответствии с поставленной целью.

Самообучающаяся система реализует высшую форму управления. Она отличается от адаптивной системы не только функционально, но и областью применения. Адаптивная система проектируется для изменения самой себя в свете нового окружения с целью оптимизации своей работы. Самообучающаяся система проектируется с таким расчётом, чтобы узнавать знакомые образы и особенности, а затем на основании своего прошлого опыта реагировать на изменение оптимальным образом. Чтобы всё это осознать, и оптимизировать собственное поведение, сегодняшнему юристу довлеет почаще обращаться к источникам типа [10].

Как показано в [1], ещё более высокий уровень управления — самоорганизация системы. Она включает все свойства самообучающегося объекта и добавляет к ним возможности по изменению структуры и элементного (подсистемного) состава системы. К этому, наивысшему, типу управления относится самоуправление Общества на базе его самоорганизации снизу-вверх.

Отметим, что законодатель как бы рекомендует для управления потребительским обществом именно принцип самоуправления (наивысший приоритет общего собрания, организация низовых ячеек и т.п.). Самоуправление, естественно, — тип управления (как сказано выше, — наивысший тип) и потому обладает всеми присущими управлению свойствами. Поэтому некорректно говорить о некоем параллельном управлении–самоуправлении (см. [1]).

Хотя, как и всегда, законодатель говорит о самоуправлении весьма невнятно. Путая при этом принцип самоуправления с неким надуманным «местным самоуправлением». Как показано в [1], самоуправление должно быть повсеместным.

Отметим: по действующему законодательству, кооператив — добровольное объединение лиц на основе членства для совместного достижения определённых целей на базе объединения его членами интеллектуальных и имущественных паевых взносов, на которые после их передачи кооперативу право собственности возникает у самого кооператива, а его участники приобретают права требования, которые можно реализовать при наличии установленных законом условий.

Отличие общества от кооператива в ГК не рассмотрено вовсе. В явном виде это отличие не сформулировано и в законе о кооперации (№54). Тем не менее тщательный системно-логический анализ позволяет утверждать, что потребительское общество, в отличие от кооператива, обладает достаточно широкими полномочиями: создавать хозяйственные общества, медицинские, образовательные, исследовательские, издательские и культурно-просветительные учреждения. В число объектов права собственности ПО могут входить земельные участки, здания, сооружения, транспортные средства и жилищный фонд.

Уставом ПО может быть предусмотрено, что определённая часть его имущества составляет неделимый фонд. Состав этого имущества не включается в паи членов ПО. Состав неделимого фонда определяется решением общего собрания ПО. При этом права члена общества на имущество ПО, по общему правилу, не обусловлены величиной его пая. При выходе из ПО его член имеет право на выплату стоимости паевого взноса (но не на выплату доли во всём имуществе ПО); он имеет также право на получение кооперативных выплат, дивидендов и прочих бонусов, вытекающих из доходов ПО. Однако в доктрине живут и прямо противоположные взгляды на проблему выхода из ПО (см. ниже).

Подведём скорбные итоги. Согласно действующему российскому законодательству, потребительское общество — довольно-таки запутанная и плохо в правовом отношении урегулированная организация. Выхода, естественно, два: либо пытаться находить в дырах закона удобные для себя неиспользованные ещё возможности, либо бороться за совершенствование действующего законодательства. Как и методов его создания.

Возможно, оптимальная «повседневная» стратегия сегодня — в рациональном взаимодействии обоих этих подходов.

Разумеется, если рассматривать ПО как средство обеспечения вещественных возможностей для организации подобной борьбы, придётся «по-волчьи выть». То есть в практике функционирования общества скрупулёзно соблюдать сегодняшнее, пусть и весьма несовершенное, но пока, к сожалению, никем не отменённое законодательство. Не забывая конечно о главной интеллектуальной цели — просвещении народа и изменении общественного менталитета. Особенно, в главном: осознании рационального соотношения Общества и государства, Права и закона.

Однако, реализуя такую тактику, не следует ссылаться на действующее законодательство. Кроме того не следует забывать, что и при таком поведении не должна исчезать из поля зрения неизмеримо более важная задача — демонстрация недугов действующего законодательства и создание рациональной модели Общества с подчинённым ему правовым государством и разработка новых — системных — основ права.