VI. Крым в XVI — середине XVII в.

Этот период, малопримечательный внешне, характерен глубокими внутренними катаклизмами в истории Крыма и крымских татар. Растет население полуострова, развиваются его связи с внешним миром, кочевое скотоводство все шире замещается земледелием и пастушеским животноводством. Татарские и иностранные зодчие создают прекрасные образцы гражданской и церковной архитектуры, растут и укрепляются города, появляются новые селения и крепости.

Между тем от этой эпохи сохранилось сравнительно немного главных источников — документов о повседневной жизни, духовном мире и экономической деятельности основной части населения — татар, занятых непосредственно в производственной сфере, трудящихся масс. Именно поэтому автор вынужден в данной главе освещать историю народа в основном через историю его правителей. Прием не новый (вспомним хотя бы "Жизнь двенадцати цезарей" Светония или "Мартовские иды" Т. Уайлдера) и, за некоторыми издержками, в целом оправданный. Ведь и хан, и его приближенные, не говоря уже о его войске, тоже часть народа, к тому же довольно активная.

Автор не ставит себе задачей представить здесь дела и дни всех без исключения владык XVI — XVII вв., но лишь ярчайших из них, причем в деяниях, имевших значение не только и не столько для дома Гиреев, но и для всего народа.

Вглядимся же в проступающую из тумана крымской старины чреду лиц, вереницу ханов, которых судьба вознесла высоко над массой их современников, вслушаемся в еще доносящиеся до нас их немногословные откровения, постараемся понять их поступки и, если удастся, проникнуть в мир убеждений и устремлений человека средневековья, услышать не только скрип сохи и щелканье пастушеского бича, но[202] и гул военных пожаров эпохи, принесших неисчислимые беды и страдания как татарам, так и их соседям.

МУХАММЕД-ГИРЕЙ (1515 — 1523)

В предыдущем разделе нами была довольно подробно рассмотрена история прихода к власти Менгли-Гирея, отмечено и какую цену пришлось за это заплатить не только хану, но и его крымским соплеменникам и множеству их потомков, попавших в вассальную зависимость от турок на два с лишним века.

Подобной дилеммы — отказ от трона или трон, но под эгидой турок — перед сыном Менгли не стояло. У Мухаммед-Гирея внимание было устремлено в противоположную от Стамбула сторону — к Астрахани. Именно отсюда в начале правления нового хана все чаще отправляются летучие отряды кочевников, нарушающие границы ханства, угоняющие отары овец, а нередко и табуны лошадей в заволжские степи. Возможными союзниками татар в борьбе с астраханскими ордами могли быть Москва или Литва (но не обе — по причине их взаимной вражды). Однако Мухаммед не только пытается лавировать между ними, не желая упустить ни одну, но и стремится усилиться за счет казанских татар, выдвигая на престол своего человека — Абдул-Латыфа.

Этот взрыв политической активности Крыма ни к чему не привел, возможно, именно из-за разбросанности, нечеткости программы Мухаммеда. Против проведения ее выступил Стамбул. Почувствовав, что трон пошатнулся, в Крыму с 1519 г. открыто выступает новый претендент — бей ширинский, поддерживаемый казанскими и касимовскими Ширинами.

Тем не менее Мухаммеду удалось достичь значительных успехов. В 1521 г. престол в Казани занял его брат, Сагиб-Гирей, а весной 1523 г. под ударами крымских войск пала Астрахань. Мухаммед был, как никогда, близок к великой цели — объединению трех государств под бунчуком Гиреев и покровительством Турецкой империи, где к тому времени на трон взошел благосклонно относившийся к Крыму Сулейман I. Однако по нелепой случайности победа обер[203]нулась поражением крымчан. Хан был выманен из Астрахани ногайцами и зарезан вместе с калгой, нуреддином и другими приближенными. Потом ногайцы ворвались в Крым и в течение месяца опустошали его города и села.

Это было великое разорение, в пламени которого погибло почти все татарское население степи и предгорий. Именно они приняли основной удар завоевателя — в горы кочевники не поднялись. Русский посол Колычев сообщал, что татар вообще осталось не более 15 тыс. (Сыроечковский В.Е., 1940, 58). Возможно, это преувеличение, но оно отразило важнейшее в истории крымских татар событие. Произошла первая селекция этноса, в результате которой погибло большинство степняков, появившихся в Крыму в XIII в., т. е. монголоидов в массе, а аборигенное население почти не пострадало.

Престол занял Кази-Гирей, но общим ослаблением Крыма воспользовалась бейская оппозиция. Один из них, Ширин, отправился в Стамбул, где униженно просил султана дать им нового хана. Тот послал своего приверженца, сына покойного Мухаммеда, Сеадет-Гирея в сопровождении янычар, общее число которых в Крыму достигло 20 тыс. — как могли им сопротивляться остатки татар степи и аполитичное население гор?

СЕАДЕТ-ГИРЕЙ И НОВОЕ ОСЛАБЛЕНИЕ КРЫМА

Начало правления этого хана было омрачено распрей с беями, с теми же Ширинами, что ранее звали его на ханство. Но это был последний всплеск активности некогда могучего рода — Ширины явно сходили со сцены, хотя еще долго претендовали на первенство среди беев.

Вторая перемена, связанная с правлением Сеадета, — это резкое усиление турецких войск в Крыму. Изменился благодаря этому и статус Крыма — теперь даже формально хана не избирали татары, он должен был назначаться султаном. Значение терэ стало минимальным, почти исчезло. И Сеадет, и другие преемники Менгли-Гирея не обладали, как правило, ни дипломатическим искусством великого хана, ни его[204] тактом, которые позволяли ему в течение всего своего долгого правления поддерживать нормальные отношения с Турцией и фактически почти независимый статус Крыма. Единственное, на что мог Сеадет опираться в своей "турецкой" политике, — это личные довольно теплые отношения с султаном и стамбульским двором в целом. Возможно, этому содействовала и ученость хана: "получивший образование в Стамбуле и привыкший к оседлому образу жизни", он хотел видеть то же самое у татар, но, "как человек кроткого нрава", хотевший достичь этого "собственным примером утонченности и вежливости", ничего сделать со своими беями, людьми довольно дикого нрава, он не смог. Отчаявшись в своем стремлении преобразовать татар, Сеадет добровольно оставил престол, а затем под нажимом беев, презиравших его как "либерала", уехал в Турцию (Хартахай Ф., 1886, 206).

Теперь ханство впервые попало в столь жесткую зависимость, смягчать которую в дальнейшем удавалось не раз, но это было скорее исключение из общего положения и в первую очередь зависело от личностей, занимавших ханский престол. В целом же ситуация не менялась вплоть до XVIII в. Подводя предварительные итоги, мы можем сделать вывод, что в начале XVI в. в Крыму произошли четыре важные перемены в его внешне- и внутриполитическом положении.

Во-первых, усиление позиции Турции в 1520 г. положило начало проникновению в обыденную жизнь, в быт крымчан турецких обычаев. Особенно сильно сказалось это на дворцовых традициях. Вместе с Сеадетом в Бахчисарай прибыли новые чиновники, возросли дворцовый штат и бюрократический аппарат, как и расходы на их содержание. Крымский историк называет только крупные новые должности — их масса (Хартахай Ф., 1866, 208 — 214). Позже Сагиб-Гирей завел большой штат телохранителей (капы-кулу) — совершенное подобие турецких янычар, вплоть до того что они набирались не из местного населения, а из пленных. Постепенно капы-кулу, презираемые родовым дворянством, возвысились настолько, что стали успешно конкурировать с мурзами и в управлении государством, и во влиянии на ханов.

Во-вторых, ослабление старых бейских и мурзинских родов, особенно заметное на примере Ши[205]ринов, открыло дорогу новым родам, в числе которых были и такие крупные, как Мангиты-Мансуры. До того они оставались в тени, но в 1551 г. Девлет-Гирей уже мог поставить в фирмане этот род перед Барынами, занимавшими ранее второе место в иерархии. С одной стороны, несколько уменьшается официальное влияние и остальных старых родов (в XVI в. уже лишь трое Карачи могут слать своих агентов за рубеж), но с другой — увеличивается их реальное значение во внутренней политике. Фактически и это было связано с Турцией — проникшее оттуда огнестрельное оружие явно усилило бейскую гвардию.

Далее, ослабление Крыма в 1520-х гг. открыло заперекопские степи, в междуречье Днепра и Дона, для ногайских орд. Их и ранее вытесняли со старых кочевий, от Волги, но усиление там русских, еще до установления Иваном Грозным в 1554 г. протектората над Астраханью, ускорило этот процесс. В Крым ногаи почти не проникли, но они сделали невозможным расселение крымчан за Перекопом — Крым "закрылся".

Другое дело, что часть степных татар, по-прежнему кочевая, достигала иногда Волги, Урала, Кубани и Дона, но при Сеадете и его преемнике Сагиб-Гирее происходит решительный переход к оседлости даже наиболее консервативной части уцелевших степняков Крыма, причем не без нажима сверху, со стороны ханов. Это и была четвертая из упомянутых метаморфоз начала XVI в., хотя были и еще некоторые, менее значительные.

Так с этих лет открывается эпоха "военной службы" ханов султанам. Началось с приглашений татар в военный лагерь турок, когда они выступили в северном направлении. Очевидно, с целью убедить хана в могуществе султана — так, например, случилось в 1532 г., когда Сулейман I пошел на Молдавию. В пользу этого предположения говорит и то, что султан не настаивал на военной поддержке татар. Но позже такое требование становится почти постоянным, а его выполнение — весьма отягощающим крымскую экономику. Причем в отличие от набегов, в которых горцы, как правило, участия не принимали (а в XVI в. — и земледельческое население побережий и степи), участие в походе с турецким войском стало обязательным). Это вызвало крупные вспышки недо[206]вольства коренного населения, не желавшего бросать свои сады и нивы ради абсолютно чуждых им турецких интересов (Смирнов В.Д., 1887, 406 — 407, 410 — 412).

ПОЛИТИКА ДЕВЛЕТ-ГИРЕЯ I И ЕГО ПРЕЕМНИКОВ

Выше говорилось, что в Стамбуле постоянно находилось несколько младших членов рода Гиреев на случай, если нужно будет сменить хана. Так был сменен и Сагиб-Гирей. Султан прислал ему фирман на поход для усмирения черкесов, и когда хан ушел с войском из Крыма, то пленник султана, Девлет-Гирей, был высажен в Гёзлёве, прискакал в Бахчисарай, где и обнародовал турецкую грамоту о своем назначении. Вернувшегося домой бывшего хана схватили беи и задушили вместе с его ближайшими родственниками71.

Девлет-Гирей I (1551 — 1577) удержался столь долго на престоле, судя по всему, благодаря своим почти постоянным походам на соседей. Это содействовало высокой боеготовности его войска, хорошему его обеспечению, повышало авторитет хана не только среди народа, но и среди дворян. Короче, Девлет был полной противоположностью образованному и мирному Сеадет-Гирею, что весьма укрепляло престол.

С именем этого хана связана и крупная дипломатическая операция, перечеркнувшая план Москвы полностью ликвидировать самостоятельность Крыма, захватив его военной силой и посадив в Бахчисарае своего воеводу (Кушева Е.Н., 1963, II, 197 — 198). Хану стало известно об этой смертельной опасности для его родины, а в том, что Москва была способна осуществить подобный план, он, очевидно, не сомневался. В самом деле, Россия уже занимала огромную территорию в 2,8 млн км2, т. е. это была крупнейшая (после Священной Римской империи германской нации) держава Европы. Она располагала и выходом на Балтику, и другими необходимыми для успешного развития условиями. Тем не менее, венчаясь на царство, Иван Грозный получил от своих духовных отцов настоящую программу внешней политики: он должен был стремиться к расширению государственных границ за счет соседей (ПСРЛ, 1904, XIII, 150).[207]

И все же царь поостерегся идти на хана в одиночку; он обратился за помощью к Литве. Переговоры уже успешно шли к концу, и участь Крыма, казалось, была предрешена, когда Девлет направил в Литву великое посольство. Опытные крымские дипломаты так повели дело, что литовцы отказались продолжать переговоры с посланцами Грозного, и те несолоно хлебавши вернулись в Москву. Не поддавались литовцы и поляки на уговоры русских и позже. Короче, усилиями хана план захвата Крыма был отложен надолго. Хотя и не навсегда. Это хан понимал и постоянно царя опасался.

Но не оставлял он и старой мечты ханов и стремился привести под крымскую руку Казань и Астрахань, несмотря на то что там уже хозяйничали русские. Была кровопролитная битва 1555 г., где пало немало стрельцов, горела в 1571 г. Москва, подожженная крымскими джигитами, татары опустошали подмосковные слободы и города, но крупными результатами своих бесконечных войн Девлет похвастаться не мог. И единственное, чего он добился, — это увеличение Иваном Грозным "поминков" и упорядочение их отправления в Крым, за что царь и заслужил от Карамзина обвинение в измене "нашей государственной чести и пользе"! (Ист. государства Российского, IX, 109).

Девлет-Гирей умел не только воевать, но и с толком использовать нечастые мирные передышки. Так, когда в 1569 г. новый турецкий султан Селим II решил направить экспедицию для прокладки канала Волга — Дон, то Девлет, во-первых, "дружески" предупредил об этом царя, а во-вторых, так запугал турок, уже приступивших к землеройным работам, страшным русским морозом, что те в беспорядке бежали, едва успев закопать лопаты и иное снаряжение. В результате хан улучшил этой двойной акцией отношения с обоими своими друзьями-противниками, одновременно укрепив безопасность Крыма.

В целом политику Девлета продолжал его сын Мухаммед-Гирей II Жирный (1577 — 1584). Новый хан дополнил систему крымского престолонаследия должностью нуреддина; он же не упустил возможности воспользоваться внутренними беспорядками в Турции, общим упадком ее в годы правления Мюрада III (1574 — 1595) и сделал решительный шаг к неза[208]висимости Крыма. Он стал "автором" прецедента, отказавшись идти по воле Стамбула в поход на Кавказ, гордо заявив султану: "Что ж, разве мы османские беи, что ли?" Султан пытался сместить его, отправив для этого в Крым трехтысячный отряд янычар. Но не успели турки выйти из Кафы, как город был осажден татарами в количестве 40 тыс., а в Стамбул было передано гневное заявление Мухаммеда: "Я — падишах, господин хутбы и монеты — кто может смещать и назначать меня!" И неизвестно, чем закончился бы этот конфликт, если бы хана не задушил его родной брат, Али-Гирей.

Однако турки поступили политически вполне грамотно, посадив на трон не братоубийцу, но третьего Гирея, Ислама, точно рассчитав, что этот хан, всем обязанный султану, будет более послушным. Может быть, Ислам и принял бы самое драгоценное наследство Девлета и Мухаммеда — начала крымской независимости, и развил бы их дальше; но вот вспыхнула бейская междоусобица, и о серьезном, общенациональном сопротивлении туркам пришлось забыть. Были восстановлены все турецкие прерогативы власти, но появились и новшества. Как говорилось выше, имя султана отныне оглашалось на хутбе перед именем Гирея — и так до самого конца ханства.

Попытки реставрировать древние традиции и законы встречались и позже. Так, Гази-Гирей (1588 — 1608) стремился вновь ввести в практику избрание хана по старшинству (опираясь на согласие, полученное его дедом от Мюрада III), а также должность капы-агасы (великого визиря), который мог бы поддерживать избравшего его хана, не рассчитывая занять трон, как калга или нуреддин. Попытки эти удались, но дела они не поправили. Дворцовые перевороты, спонтанно вспыхивавшие в Крыму или инспирированные Стамбулом, встречались и позже. Приведем наиболее яркий пример такого события — историю двукратного правления Джаныбек-Гирея (1610, 1623, 1627 — 1635).

Внук Девлет-Гирея I, он вырос на чужбине, в Черкесии, куда его отец бежал от резни, которую устроил для своих потенциальных соперников Гази-Гирей. Мать Джаныбека вернулась затем в Крым и даже стала женой хана Селямет-Гирея (1606 —[209] 1610), вследствие чего и сын ее был назначен калгой, а затем стал ханом.

Тем временем братья покойного Селямета, Мухаммед и Шагин, жившие в Турции, замешанные в тамошних мятежах, уже отсидевшие по нескольку лет в тюрьмах и прощенные султаном, вознамерились попытать счастья на родине. Они обосновались у Аккермана и, совершая время от времени набеги на русских, дожидались там своего часа. Удачливость в набегах собрала вокруг них огромное число буджакских и иных ордынских джигитов, и даже ханские войска, покоренные лихостью братьев, стали к ним склоняться.

Это не могло не озаботить Джаныбека, и он добился от турок разрешения искоренить это разбойничье гнездо. В битве хан победил, султан снова посадил Мухаммеда в тюрьму, но Шагину удалось бежать к персидскому шаху. Султан потребовал, чтобы 30-тысячное крымское войско вторглось в Персию, но татар разбили персы, которыми командовал Шагин. Тем временем в Турции сменилась власть — султаном стал Осман II, а великим визирем — Хусейн-паша, приятель Мухаммеда, когда-то вместе с ним сидевший в тюрьме. Он освободил опального Гирея и содействовал его назначению ханом. Джаныбек, естественно, отправился на Родос.

Новый хан выписал из Персии Шагина и сделал его калгой. Оказавшись у власти, братья устроили показательную резню в Крыму, уничтожив всех возможных соперников, а также бывших недругов. Но, усаживаясь поудобнее на трон, хан допустил непростительную оплошность, не обратив должного внимания на турецкие фирманы, призывавшие к походу на казаков, в последнее время безнаказанно опустошавших и грабивших прибрежные владения султана. В 1628 г. у турок лопнуло терпение, и они вновь назначили ханом Джаныбека.

Тот сошел на берег в Кафе, но братья, решив отстаивать свои права до конца, закрыли путь в столицу как ему, так и сопровождавшим его янычарам. Войско Мухаммеда насчитывало несколько тысяч ордынцев и более тысячи казаков, благодарных за попустительство во время недавних погромов. Турецкие янычары не осмелились выступить против этих испытанных головорезов и попросили помощи из[210] Стамбула. Подкрепление пришло, но за это время братья увеличили свое войско чуть ли не до 100 тыс. Эта огромная сила навалилась на Кафу и буквально раздавила турок вместе с их мощной артиллерией и флотом.

В Бахчисарай потянулись обозы с трофеями. Здесь были турецкие пушки, которых так не хватало татарам, имущество, захваченное в турецких кварталах и присутственных местах Кафы, мешки с войсковой казной экспедиционного отряда турок, а также ханские регалии, предназначенные султаном Джаныбеку. Утрата регалий была не только символичной. Джаныбек оставался ханом лишь в глазах султана, вынужденный скитаться то в окрестностях ханства, то на чужбине еще два года. Фактически ханская власть в Крыму принадлежала по-прежнему братьям, которые вели полностью самостоятельную политику. Шагин-Гирей даже разорял турецкие городки — Аккерман, Измаил, Журжево и др.; до такой дерзости ранее не доходил ни один Гирей.

А затем произошли события еще более удивительные. Казаки воспользовались затянувшимся крымско-турецким конфликтом и, не удовлетворяясь уже грабежом румелийских берегов, высадились в 1624 г. на Босфоре и стали громить пригороды Стамбула, подбираясь к столице. И юный Мюрад IV (1623 — 1640) ничего не мог с ними поделать: на востоке у него начиналась война с персами. Положение Стамбула было столь же угрожающим, сколь и унизительным. Столица уже готовилась пасть в руки запорожских шаек, как вдруг пришло послание от Мухаммед-Гирея, который как ни в чем не бывало предлагал помочь султану постройкой нескольких крепостей на Днепре для защиты от казаков. Султану пришлось согласиться; он приказал отпустить в Бахчисарай инструменты и рабочих, а братьям выслал почетные сабли и халаты.

Пришло в Стамбул и еще одно послание — от бея Буджакской орды Кан-Темира, просившего переселить его с подданными куда-нибудь подальше от казаков. Не желая принимать воинственных ногаев в свои владения, Мюрад отправил их в Крым, хотя знал, что не было у Кан-Темира более злобного врага, чем калга Шагин (они не раз встречались с оружием в руках на степных просторах Приднепровья, кроме[211] того, Шагин вырезал всю семью Кан-Темира, напав на его крымскую усадьбу). Поэтому, миновав Перекоп, буджакский бей повернул налево, соединился с кафинскими янычарами и лишь потом двинулся на Бахчисарай, где наслаждались покоем ничего не подозревавшие братья. В молниеносной схватке Кан-Темир разбил их охрану, а сами они едва успели спастись — в Запорожье на сей раз. На престол взошел наконец Джаныбек.

Но долго еще бывшие хан и калга пытались пробиться к Бахчисараю во главе казацких отрядов, хотя дальше Карасубазара им углубиться в Крым не удавалось. Наконец в одном из таких набегов пал Мухаммед и был похоронен с честью в фамильном дюрбе Гиреев в Эски-Юрте. Шагина же вновь простил султан и, снабдив престарелого удальца обычной пенсией, отправил на Родос. Туда же прибыл вскоре доживать свой век в очередной раз лишенный турками престола его враг Джаныбек.

В удивительной фабуле этой крымской одиссеи примечателен внешне малозначительный сюжет, связанный с первым открытым выступлением против Гиреев дома Кан-Темиров, возглавившего наиболее воинственный и могучий ногайский род Мансуров. Фамильная эта вражда, тлевшая и до Джаныбека, отныне становится явной, почти не затухая. Забегая несколько вперед, скажем, что Мансуры причинили много вреда самостоятельности Крыма в XVII — XVIII вв. Верные клевреты султанов, они с готовностью шли на Крым по первому кивку Стамбула: походы обогащали ногаев и покровительствовавших им турок. С этого времени ногайская опасность становится для ханов почти постоянной.

ДУХОВНЫЙ МИР ЭПОХИ

Такова история первых Гиреев. Автор отдает себе отчет в том, что у читателей вполне может сложиться мнение о всех без исключения ханах — слабых и сильных, умных и не умевших видеть дальше завтрашнего дня, энергичных политиках и любителях безмятежного кайфа — как о людях, чьи мысли и деяния были устремлены к одной, главной цели — сохранению своей власти. К задаче, перед которой мерк[212]ли и любовь к родине и своему народу, и чисто человеческие достоинства и чувства. Конечно же дело обстояло далеко не так.

Крымские и турецкие хронисты, русские послы и западноевропейские путешественники оставили нам немало сведений о ханах, о их походах, войнах и кровавых пиршествах в Крыму и далеко за его пределами, об их участии в дворцовых интригах Стамбула и политике соседних стран, о борьбе с непокорными беями и соперниками из собственного дома. Но в этом многоязычном наследии мы почти не находим чисто личностных характеристик хозяев бахчисарайского дворца, описаний черт, которые отличали бы их друг от друга в сугубо человеческом плане с той же четкостью, как на ниве войн, походов и бесконечных переворотов.

Такого рода сведения современному историку приходится собирать буквально по крупицам из самых различных по происхождению источников, а еще чаще — пользоваться слабыми намеками, в них содержащимися. Или же строить свои выводы на духе, а не на букве немногочисленных дошедших до наших дней документов, составленных лично ханами. Трудности подобного исследования безусловны, как и неожиданность выводов, к которым приходишь в результате его. Обнаруживается, что среди ханов встречаются личности, совершенно не совпадающие с общераспространенным мнением о них.

Так, например, Гази-Гирей Бора (1588 — 1608) был не только прекрасным музыкантом, но и талантливым поэтом лирического склада. Поэтами были и Бегадыр-Гирей (1640 — 1641), и Селим-Гирей (ум. в 1704 г.), и Сафа-Гирей, и некоторые другие члены ханского рода. Далее, большинство ханов высоко ценили весьма развитый в Крыму вид искусства — диалог; даже в походах их всегда сопровождали признанные мастера-острословы, которых некоторые старинные историки именовали шутами (Хартахай Ф., 1867, 160, 232). Ханы и крымская интеллигенция буквально преклонялись перед Аристотелем и его мусульманскими последователями, а о высоком вкусе крымских татар средневековья и Нового времени и ныне свидетельствуют немногие сохранившиеся образцы некогда роскошного каменного убранства городов, кладбищ и загородных дворцов.[213]

Наверняка и ханам, и беям, и простым дворянам, по крайней мере некоторым из них, были присущи рыцарские достоинства, врожденные представления о чести, столь высоко ценившиеся в феодальной среде Западной Европы. Так, Инайет-Гирей (1635 — 1637), став ханом, направил в Стамбул весьма примечательное послание советнику султана Яхье-эфенди, очевидно своему единомышленнику. Здесь он признается, что ханский титул не ослепил его настолько, чтобы он не мог оценить смещение его предшественников, Джаныбека и Мухаммеда, как несправедливое. Прекрасно зная об интимных политических связях Кан-Темира с султаном, Инайет тем не менее гневно обличает этого чистокровного татарина, прямого потомка Улугбека, знаменитого внука Тимура, в измене своему народу, клеймит его низменное прислужничество туркам и интриги против своих собратьев, крымских Гиреев (Смирнов В.Д., 1887, 517). Понятно, каким гражданским мужеством нужно было обладать для того, чтобы отправить такое письмо в Стамбул, где оно могло сыграть поистине трагическую роль в судьбе вассального хана. При этом Гирей не остался храбрецом на словах и после своего смещения, прибыв в Турцию, в лицо высказал Мюраду IV доводы о правоте своих деяний, очевидно надеясь на то, что и султану не чужд аристократический дух справедливости. Отчасти он не ошибся: турецкий деспот приказал задушить Инайета прямо во дворце, но похоронить с великими почестями.

Одаренность, даже талант и гуманистический склад ума некоторых ханов, о которых упоминалось выше, находили отражение в стиле их правления. Ислам-Гирей (1644 — 1654) провел в молодости семь лет в польском плену, где имел возможность ознакомиться с государственным устройством Речи Посполитой — он был приближен к королевскому двору. По возвращении хана домой его немалая энергия, распорядительность и природный ум расположили к нему и самую беспокойную часть его земляков — беев. Самостоятельная и последовательная внешняя политика Ислам-Гирея, безусловно, подняла и международный авторитет Крыма, ослабила пристальный надзор Турции (там, кстати, происходили очередные внутренние беспорядки). Хан помирил две враждовавшие могущественные группировки (мурзинское[214] сословие и корпорацию капы-кулу), хотя для этого ему пришлось выдержать несколько столкновений, вылившихся в настоящие битвы (Новосельский А.А., 1948, 388). Далее, наладив внешнеэкономические поступления ("поминки" из Польши и России) и проведя несколько реформ внутрикрымской экономики, хан настолько повысил благосостояние всего населения Крыма, что это бросалось современникам в глаза даже чисто внешне. Эти и иные крупные перемены в политическом и особенно внутриэкономическом положении ханства имели единый исток — Ислам-Гирей оказался достаточно свободомыслящим правителем для того, чтобы ввести в ханстве порядки, которые он изучил в своих зарубежных странствиях. И то, что он смог при этом преодолеть сопротивление местных консерваторов, в том числе и мулл, относит его к числу немногих европейских владык, нашедших в себе духовные силы для объективной, беспристрастной оценки положения своей страны и проведения в жизнь необходимых реформ, невзирая на традиции. Впрочем, следует признаться, что многие имеют весьма несовершенное представление о крымских традициях той эпохи. В области внешней политики, например, самое расхожее мнение — о том, что татары и казаки были смертельными врагами и при этом славянский мир должен быть благодарен последним за спасение от гибели и полного искоренения от рук первых. На самом деле и здесь проблема гораздо сложнее, а выводы в результате ее анализа далеко не столь однозначны.[215]