Susw_ttr_XX_XXI_L_1s / 15_Tairov

Один из актеров Таирова – Владимир Торстенсен – незадолго до своей смерти дал эксклюзивное интервью автору этих строк. Вот как он рассказывал о "сдаче" "Оптимистической трагедии" Вс. Вишневского реввоенсовету республики. "На балконе сидел весь реввоенсовет: в центре – Ворошилов, по бокам комиссары. В партер посадили какую-то воинскую часть. После первого акта Таиров почувствовал, что "взял" зрительный зал, вышел перед занавесом и сказал: "Уважаемые товарищи, сегодняшний спектакль посвящается 15-летию Красной армии". На что тенористый голос Ворошилова ответил: "Красная армия принимает этот подарок!" Единственное, что потом сказал Ворошилов: "Александр Яковлевич, что ж это у вас все погибают!" Мимо нас идет Вишневский и говорит: "Я даю слово, что через трое суток будет третий акт". В этом третьем акте комиссар умирала, а нас – солдат, сидящих в яме, освобождала прибывшая красноармейская часть". Таиров абсолютно верил в обновляющую силу и справедливость революции. Но она, как водится, без колебаний пожрала одного из лучших своих сынов...”

В премьере следующего сезона — «Египетских ночах» – Таиров задумал соединить в одном представлении «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу, «Египетские ночи» Пушкина, «Антония и Клеопатру» Шекспира. Рискованный эксперимент опирался главным образом на смелость и актерское честолюбие Коонен, которую давно манил образ великой египтянки. Однако после этого спектакля Камерный театр и в прессе и в дискуссиях стали называть формалистическим: так были восприняты философские обобщения Таирова, говорившего о связи судьбы человека с судьбой эпохи.

Вслед за трагедией «Египетские ночи» в театре была поставлена комическая опера А. Бородина «Богатыри» (1936) с новым текстом Демьяна Бедного. Текст получился грубоватым, но спектакль – блистательным, первые рецензии – и восторги: «Зрелище получилось яркое, пестрое, слегка стилизованное под палехские миниатюры». Удар последовал не оттуда, откуда его можно было логически ждать. Спектакль в форме бурлеска "Богатыри" на музыку А.П.Бородина не устроил специально приехавшего познакомиться с ним В.М.Молотова. Молотов не занимался искусством по своим обязанностям члена Политбюро, и тем не менее здесь должен был выступить в роли арбитра. Приговор прозвучал уже после первого действия – клевета на русскую историю, искажение исторического прошлого русского народа. Спектакль был запрещен. Газета "Правда" разразилась разгромной статьей об ошибочном истолковании русской истории. Одновременно оказалась закрытой и готовившаяся постановка "Евгения Онегина".

Теперь уже нашлось немного охотников защищать Александра Таирова. Критика обрушилась на Камерный театр и его руководителя со всех сторон. Утверждалось, что в практике театра была целая «система замаскированных вылазок против нашей партии, советского строя и Октябрьской революции».

Режиссер каялся, но по-прежнему считал, что Камерный должен оставаться синтетическим театром, мало того, призвал поставить театры на положение научных институтов. «Павлов может иметь институт, на который тратятся миллионы. Станиславский тоже должен иметь институт».

В наказание в августе 1937 года волевым решением советского правительства Камерный сначала объединили с Реалистическим театром Н. Охлопкова, потом послали на год с гастролями по Сибири и Дальнему Востоку. Так продолжалось два года. В искусственно объединенной труппе царил хаос.

Но дух Камерного театра продолжал жить. В 1940 году появился еще один великий спектакль Таирова, где опять мощно зазвучало трагическое дарование Алисы Коонен — «Мадам Бовари» по роману Густава Флобера. Режиссер не инсценировал Флобера в традиционном понимании — он вскрывал драматизм этого романа, всматриваясь в самую глубину человеческой души.

Война застала театр на гастролях в Ленинграде. Спешный отъезд в Москву. В начале сентября состоялась премьера спектакля «Батальон идет на Запад» Г. Мдивани.

Камерный театр только в эвакуации на Балхаше и в Барнауле дал более 500 спектаклей. Среди премьер этого периода — «Фронт» А. Корнейчука, «Небо Москвы» Г. Мдивани, «Пока не остановится сердце» К. Паустовского, «Раскинулось море широко» и «У стен Ленинграда» Вс. Вишневского.

В 1944 году в Камерном театре шла «Чайка». Главным принципом постановки стали слова Чехова: «Не надо театральности. Просто все надо, совсем просто». Объясняя выбор пьесы, Таиров говорил, что «Чайка» звучит «как сейчас созданная пьеса, показывая, как человек побеждает все и идет в жизнь, ведь Нина Заречная будет большой актрисой. «Чайка» — пьеса большой веры в человека, в его звезду, в его будущее, в его возможности». Режиссер взял лишь фрагменты чеховского текста. Актеры играли без грима — читали текст по ролям, изредка меняя мизансцены на практически пустых подмостках. Речь «Чайки» звучала, как музыка, сливаясь с мелодиями Чайковского.

Еще один спектакль Таирова 1944 года, «Без вины виноватые», с помощью художника В. Рындина возвращал А.Н. Островскому красочность, сладость и грусть старинного театра. «Что-то от одиночества бодлеровского альбатроса было в этой кооненовской Кручининой, в ее отрешенном взгляде, устремленном вдаль, поверх голов окружающих людей, в ее движениях, непроизвольно быстрых и резких, несоразмеренных с теми ритмами и темпами, в которых двигалась толпа остальных персонажей», — напишет в дни премьеры театровед Б. Алперс.

Интересно свидетельство того же Владимира Торстенсена о том, как работал Таиров. "Когда он приходил на репетиции, у него все было уже сделано, мизансценировано... Он жил рядом, в театре, через лестницу. Помню: второй звонок, начало спектакля, открывается дверь – Таиров идет к себе в кабинет. Все было точно. И все работники у него знали свое место: и в смысле работы, и в смысле положения. Поэтому никаких интриг не было. Александр Яковлевич был очень твердым человеком. Но при этом у него была удивительно добрая душа”.

В последний год перед закрытием театра в театре обнаружилась трещинка. Александра Яковлевича стали обвинять в том, что он не дает свободу творчества актерам... Театр подходил к своей крайней черте. Спектакли стали другими и не пользовались таким успехом, как раньше. Во всяком случае, те зрители, которые ходили на "Адриенну Лекуврер", "Жирофле-Жирофля", "Мадам Бовари" в театр уже не ходили..."

Последние годы Камерного театра были очень драматичны. В стране развернулась так называемая «борьба с низкопоклонством перед Западом». Советская же драматургия 1940-х годов для Таирова возможности особого выбора не представляла. К этому надо добавить трудности, переживаемые внутри самого коллектива: плохие сборы, закрытие актерского училища при театре, обветшалое здание, требовавшее ремонта...

К 1949 году страна стала оправляться от недавней войны, наш паровоз по-прежнему бежал вперёд, но покой нам только снился. Началась новая волна репрессий. Сначала в журнале «Знамя» были заклейлены позором Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Затем в газете "Правда" появилась известная статья о творчестве Дмитрия Шостаковича "Сумбур вместо музыки" по поводу его оперы «Леди Макбет Мценского уезда». Потом настала очередь театров.

Таиров уже был на примете. Несколько лет до того он поставил комическую оперу Бородина "Богатыри". Это была весёлая и смешная сказка о глупых, ленивых и трусливых псевдобогатырях Авоське и Небоське, Чудиле и Купиле, выдающих себя за подлинных богатырей. Текст В. Крылова, который очень нравился Таирову своей старомодной наивностью, по предложению П.Керженцева отдали в переделку Демьяну Бедному, но Бедный к тому времени попал в немилость к Сталину. Так наивному, непритязательному спектаклю суждено было сыграть печальную роль в жизни театра. После нескольких представлений "Богатыри", несмотря на очевидный успех у зрителей, подверглись резкой критике и с треском были вычеркнуты из репертуара. В них усмотрели издевательство над русской деревней.

Началась травля. В печати одна за другой буквально каждый день появлялись статьи, авторы которых (Керженцев, Храпченко и пр.) буквально гнобили театр за увлечение западным репертуаром. Эту кампанию называли тогда "сеча при Керженце".

Конечно, Таиров боролся. Спорил, отстаивал, ходил по инстанциям, признавался в ошибках. Еще надеялся спасти театр. Ему предстояли бесплодные поиски новых авторов и пьес. И еще его ждал пустоватый зал. И разброд за кулисами. И комиссии, обследующие состояние дел в театре.

29 мая в последний раз давали «Адриенну Лекуврер». Алиса Коонен играла вдохновенно, самозабвенно. «Театр, мое сердце не будет больше биться от волнения успеха. О, как я любила театр... Искусство! И ничего от меня не останется, ничего, кроме воспоминаний...» Последние слова Адриенны стали прощанием создателей Камерного театра со зрителями.

После закрытия занавеса — овации, крики благодарности, слезы. Занавес давали несчетное количество раз, а публика все не расходилась. Наконец, по распоряжению Таирова опустили железный занавес. Все было кончено.

Знал ли Таиров о надвигающейся на Камерный театр грозе? Во всяком случае, еще в 1936 году Камерный театр спас от закрытия, скорее всего, летчик, Герой Советского Союза М.В. Водопьянов, чья пьеса "Мечта" шла на его сцене. Но театр уже был наполовину затонувшим судном, признается с горечью Михаил Жаров. "Нам трагически везло на символы, -- добавит актриса Нина Сухоцкая. -- При всем кажущемся ультрасоветском решении "Оптимистической трагедии" ее восприняли как образ несостоявшейся мечты о революции, а поставленную зимой 1942 - 1943 года "Чайку" - как символ глубочайшего разочарования. Вы помните, чучело белой чайки в безжизненном белом луче?"

Закрытие Камерного театра с полным разгромом принципов Таирова завершило серию постановлений партии по идеологии 1948 года - о репертуаре драматических театров, о творчестве Сергея Эйзенштейна, о музыке Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, Мясковского. Закрылся Камерный театр Александра Таирова и Алисы Коонен, самой романтической актрисы раннего МХАТа (Митиль в "Синей птице", Анитра в "Пер Гюнте", Маша в "Живом трупе"), представлением "Адриенны Лекуврер".

29 раз переполненный до отказа зал вызывал исполнителей! И это было проявлением подлинного героизма зрителей - в период возобновившихся арестов, идеологических преследований, после прочитанного со сцены приказа о закрытии театра и десятков "искусствоведов в штатском", предусмотрительно наводнивших кулисы. Вот только игравший этот последний спектакль Анатолий Липовецкий, будущий главный режиссер музыкально-драматического вещания на Всесоюзном радио, настойчиво будет возвращаться к одной подробности: в зале были настоящие зрители и учащаяся театральная молодежь -- актеры, тем более именитые, на гражданское прощание не пришли. Никто.

И в 1950 году Александра Таирова освободили от должности художественного руководителя Камерного театра. Нет, Таирова и Коонен не выбросили на улицу. Всё было в высшей степени "гуманно". Их перевели в Театр им. Вахтангова. Встретили их там очень ласково, вели разговоры о постановке "Макбета", потом о "Марии Стюарт". Но дальше разговоров дело не двигалось. По сути, Таирову ничего не давали ставить, а Коонен – играть. Так продолжалось около года. Наконец, Таиров и Коонен получили бумагу, где от имени правительства им выражалась благодарность за многолетний труд и предлагалось перейти на «почетный отдых, на пенсию по возрасту» (Таирову было тогда около 65-ти лет, Коонен — 59). Это был последний удар, который пришлось перенести Александру Яковлевичу.

9 августа 1950 года Камерный театр был переименован в Московский драматический театр имени А.С. Пушкина и тем самым фактически ликвидирован.

Таиров еще пробует найти какой-нибудь молодой коллектив, где он мог бы поставить пьесу испанского драматурга Санчеса, а главную роль старой испанки сыграла бы Коонен. И вот как-то в разговоре с Таировым директор ЦДРИ (Центральный дом работников искусств) Борис Михайлович Филиппов посоветовал ему связаться с Марией Осиповной Кнебель, которая в это время руководила театром Центрального дома культуры железнодорожников. Предложение Таирова о постановке было принято.

Однако через пару дней Таиров неважно себя почувствовал и должен был уезхать в санаторий в Боржоми, откуда возвратился совершенно больным. У него началось психическое расстройство. Общаться с ним было уже невозможно. Совсем не мог ходить по Тверскому бульвару, где как ни в чем не бывало стоял его театр, обходил его переулками. Вскоре его поместили в Соловьёвскую психиатрическую больницу, а через некоторое время выяснилось, что у него рак мозга. Врач, который присутствовал при его агонии, рассказывал мне, что перед смертью он повторял только имя жены – Алиса.

Так закончил свои дни один из самых блистательных режиссёров нашей страны. Я хочу напомнить слова Михаила Чехова, который сказал в своей книге "Путь актёра", что в России было очень много талантливых режиссёров, но великих только пять – Станиславский, Немирович-Данченко, Вахтангов, Мейерхольд и Таиров. Трое из них умерли своей смертью, а двое – погублены.

Стал уже легендой рассказ о том, что Алиса Коонен прокляла театр, созданный на костях Камерного. Было ли так на самом деле, сказать трудно, но вот факты. Николай Чаплыгин, партнёр Алисы Коонен, игравший у Таирова ведущие роли, на том собрании пакостил и говорил мерзости больше других. Конечно, именно его и назначили директором театра. А вскоре после этого он уехал в командировку и разбился в авиакатастрофе. После Таирова художественное руководство театром, который стал носить имя А.С.Пушкина, принял актёр Василий Ванин. Он успел поставить только один спектакль – "Свадьбу Кречинского". Успеха постановка не имела, а Ванин неожиданно через два месяца умер. Актёр Михаил Названов, сыгравший главную роль в этом спектакле, был одним из инициаторов разгрома театра и тоже – волею случая? – умер через некоторое время в самом расцвете сил.

* * *

Таиров умер 25 сентября 1950 года. Алиса Георгиевна прожила в одиночестве более двадцати лет. Не сразу и во многом благодаря поддержке Александры Александровны Яблочкиной, бывшей в то время директором Дома актёра, Коонен вновь начала выступать в концертах. В 1970 году в Центральном доме актёра отметили 80-летие великой актрисы. Его завсегдатаи не могли упомнить такого наплыва публики. Когда Алиса Георгиевна в длинном чёрном, расшитом золотом платье, с невероятно красивым веером из белых страусиных перьев вышла на авансцену, зал в единодушном порыве встал и устроил ей восторженную овацию. Надо сказать, что веер этот принадлежал великой Ермоловой, которая завещала передать его той, кого сочтут лучшей актрисой русской сцены, и Яблочкина выполнила этот завет.

«Вскоре после юбилея, – вспоминает театральный критик Георгий Бахатров, – я встретил Алису Георгиевну около Елисеевского магазина. Она была очень скромно одета, в стоптанных ботиночках. Уже не та королева Алиса, которую одевали лучшие портнихи Москвы, а согнутая старушка с потёртой сумочкой, которую она очень цепко держала в руках. Когда она умерла, то оказалось, что в старенькой сумочке, с которой она не расставалась, лежала записка Таирова. В ней было написано: "Алиса, любимая, всё-таки, вопреки всему, в добрый час! В наш 35-й сезон. Нашей жизни и работы. Обнимаю. Верю. Верь и ты. Твой А.Т.». Эту записку Коонен просила положить с собой в гроб”.

Когда власть предержащие убивают своих подданных за иные политические взгляды, это еще можно понять. Потому что это может повлечь за собой переворот, а каждый боится за свое место под солнцем. Но когда тупые чиновники гнобят художника за необычную форму его произведений – это признак дикости. К сожалению, таких примеров в истории России – хоть отбавляй. Один из них связан с судьбой замечательного театрального режиссера Александра Яковлевича Таирова и созданного им Камерного театра, холодно и расчетливо погубленых советско-партийной машиной...

Сейчас многие театральные критики называют искусство Таирова не просто суммой более или менее известных спектаклей, но совершенно законченной художественной системой, театральным эпосом. Хотя эпос этот рождался долго и в сложной внутренней борьбе автора с самим собой. До открытия театра в военном 1914-м Таиров 10 лет учился, скитался по столицам и провинции, сыграл сотни ролей и поставил десятки спектаклей. Кстати, одним из учителей Александра Яковлевича был его будущий оппонент в искусстве – Всеволод Мейерхольд. Именно мейерхольдовщине в первую очередь Таиров объявил войну, начиная свой путь в искусстве. Вторым фронтом его борьбы стала "священная корова" – МХТ во главе со Станиславским.

Про главный театр страны Таиров говорил, что там актер "порабощен литературой", а у Мейерхольда, по его словам, актер "задавлен художником-декоратором". Но это был скорее юношеский полемический задор, чем программа. Потому что первые же спектакли Таирова "обнаружили вкус к большой литературе и к самой изысканной театральной живописи".

Он вообще был необычен в своих творческих проявлениях: восставал против мхатовской актерской школы, но его лучшая актриса Алиса Коонен была ученицей Станиславского. На первый взгляд, он был "крушителем устоев", а на деле – впитывал весь опыт российской и мировой сцены, знал все основные направления в искусстве. Главный его принцип заключался в парадоксальном лозунге: "Театр есть театр". На практике это означало то, что его тянуло "к чистоте жанра". Он не любил драму, а стремился либо к трагедии, либо к комедии. "Отсюда, – пишут критики, – его реформа театрального пространства, освобождение сцены от мелочной бутафории и стремление к пустынности сценических подмостков. Отсюда – возвышенный культ актерского мастерства – совершенной раскованной пластики, абсолютной музыкальности. Обязательным условием для всех его актеров был балетный экзерсис. "Эмоциональный жест" станет основой большинства его спектаклей".

На каждом спектакле Таирова зрителя ожидала встреча со знаменитыми художниками, с новой живописью. Спектакли Камерного не походили друг на друга так же, как не были похожи художники, их оформлявшие. Камерный очень часто менял свою внешность: "то его зал превращался в величественную аудиторию с амфитеатром, сияя белизной и светом, то балкон нависал чуть ли не над половиной зала". Ни один другой театр не открыл столько имен художников: Экстер, Веснин, Якулов, братья Стенберги, Рындин, Коваленко, – теперь эти имена стали классическими. К нему в театр стремились и молодые композиторские дарования. Достаточно назвать Прокофьева, Свиридова, Александрова, Кабалевского. Я не говорю уже о россыпи актерских талантов: из его труппы вышли кумиры нашего театра – Фаина Раневская, Михаил Жаров, Владимир Кенигсон, Николай Церетели. И, конечно, главная актриса Камерного, жена и соратница Таирова – Алиса Коонен.

В отличие от остальных современных советских театров Камерный с момента своего возникновения в 1914 году формирует вокруг себя центр философско-методического осмысления сценического искусства.

Литература:

Таиров А., Записки режиссера. Статьи. Беседы. Речи, Письма, М., 1970.

Головашенко Ю., Режиссерское искусство Таирова, М., 1970.

Державин К.. Книга о Камерном театре, Л., 1934.

Луначарский А. В. О театре и драматургии, т. 1, М., 1958.

Марков П. Новейшие театральные течения, М., 1924.

Политические отклики западной прессы на гастроли Московского Государственного Камерного театра, М., 1924.