IstoriaRPC

Последовательно патриотическая позиция священноначалия Русской Православной Церкви в дни войны не осталась без ответа со стороны советских властей. В 1942 г. наблюдались явные признаки смягчения антицерковной политики правительства; правда, это были скорее демонстративные жесты, чем реальные шаги навстречу многомиллионному верующему народу, проливавшему кровь за спасение Отечества, а значит, так уж получалось, и за сохранение советской власти. 7 ноября 1942 г. газеты опубликовали юбилейное приветствие И. В. Сталину в связи с 25-летием Октябрьской революции от Католикоса-Патриарха всей Грузии Каллистрата (Цинцадзе), от Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, от митрополита Киевского Николая и от Александра Введенского, именовавшего себя первоиерархом. Как писал современник, с удивлением прочитавший эти телеграммы: "Неожиданным было не то, что церковные деятели выражают чувства преданности и патриотизма — это с 20-х гг. было привычно, новым было то, что в ответ на эти верноподданнические заверения не отвечают плевками и насмешками, а печатают на первой странице"387. В ноябре 1942 г. митрополит Киевский Николай (Ярушевич) был назначен членом Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Его работа в комиссии требовала частых выездов в прифронтовую полосу, посещения территорий, оставленных немцами при отступлении; он исследовал разрушенные в ходе военных действий храмы, беседовал с людьми, пострадавшими при немецкой оккупации.

Но важнее для Церкви была появившаяся тогда возможность открыть несколько новых приходов и возобновить богослужение в заброшенных, запущенных, никак не использовавшихся храмах. Протоиерей А. Смирнов, задержавшись в Ульяновске на некоторое время, вспоминал: "Митрополит Сергий возложил на меня ряд послушаний, а именно: путешествия в соседние с городом села для открытия там церквей. У меня сохранился документ о моей командировке: "Протоиерею г. Москвы А. П. Смирнову. Поручаю Вам отправиться в село Плодомасово, принять ключи от местного храма, составить двадцатку и приступить к исполнению священнических обязанностей впредь до усмотрения. Митрополит Сергий"388. Некоторые священнослужители, освобожденные из лагерей, смогли возобновить служение в храмах.

В первые два года войны по разрешению властей вновь замещено было несколько архиерейских кафедр. Архиепископ Иоанн (Соколов), выехавший из Москвы с митрополитом Сергием в качестве его личного духовника, поставлен был в ноябре на Ульяновскую кафедру. В 1942 г. на Уфимскую кафедру был переведен архиепископ Кишиневский Алексий (Сергиев). Архиепископ Андрей (Комаров), настоятель храма в Куйбышеве, в сентябре 1941 г. получил назначение на Куйбышевскую кафедру. В конце того же года он был перемещен на соседнюю Саратовскую, затем последовательно занимал Горьковскую, снова Саратовскую, потом Казанскую, а с 1944 г. Днепропетровскую кафедры. Епископ Лука (Войно-Ясенецкий), находившийся в далекой сибирской ссылке, после начала войны как крупный специалист по хирургии был назначен главным хирургом Красноярского эвакуационного госпиталя. Осенью 1942 г. митрополит Сергий поставил его на Красноярскую кафедру, и владыка совмещал управление епархией с хирургической практикой. Еще до эвакуации Патриархии вернулся из лагерей и был назначен на Можайскую кафедру архиепископ Сергий (Гришин). В 1941 г. митрополит Сергий перевел его викарием на Волоколамскую кафедру, в 1942 г. перевел на Куйбышевскую кафедру архиепископа Алексия (Палицына). В 1943 г. освобожденный из лагеря епископ Александр (Толстопятов) получил назначение на Молотовскую, а епископ Иоанн (Братолюбов) — на Сарапульскую кафедры. В июле 1943 г. к Патриархии присоединен был в звании монаха вернувшийся из григорианского раскола лжеепископ Фотий (Топиро). 12 июля состоялась его хиротония во епископа Куйбышевского и Краснодарского. Принят был в сущем сане по возвращении из обновленчества

хиротонисанный еще Патриархом Тихоном епископ Василий (Ратмиров); Местоблюститель патриаршего престола поставил его на Калининскую кафедру.

В 1941– 1943 гг. совершались и архиерейские хиротонии, главным образом, вдовых протоиереев уже преклонных лет, успевших получить духовное образование в дореволюционную эпоху. В 1941 г. во епископа Куйбышевского был хиротонисан Питирим (Свиридов). Через год его перевели на Калужскую кафедру. 10 декабря 1941 г. митрополит Сергий писал маститому протоиерею Николаю Чукову, к тому времени уже овдовевшему: "Кто Вас видел недавно, говорят, что Вы до сих пор сохраняете почти прежнюю бодрость. Зачем же Вам сидеть на каком-то инвалидском положении? Мне же как будто улыбается возможность использовать Ваши силы более производительно для Церкви Божией. Я разумею архиерейство и, конечно, с принятием монашества...

Препояшьте, как муж, чресла и выходите на делание"389. Приняв постриг с именем Григория 14 октября он был рукоположен во епископа, на следующий день последовало возведение в сан архиепископа и назначение на Саратовскую кафедру. 26 февраля 1943 г. во епископа Можайского был хиротонисан митрополитом Сергием архимандрит Варфоломей (Городцев), близкий друг и однокурсник Местоблюстителя по духовной академии. По окончании академии его направили на пастырское служение в Тифлис, и он стал там председателем местного отделения "Союза русского народа". Всю жизнь отец Сергий Городцев прослужил приходским священником, в советское время перенес арест, тюремное заключение, лагерную каторгу. Незадолго до войны отец Сергий был освобожден и служил священником в сельском храме возле Клина. При немецком наступлении на Москву он оказался на оккупированной территории, отступление немцев застало его в Калинине, и уже зимой 1942 г. отец Сергий отправился в Симбирск к митрополиту Сергию. Владыка Сергий постриг его с именем Варфоломея, возвел в сан архимандрита и назначил настоятелем кладбищенской церкви на окраине города. На Ульяновскую кафедру был хиротонисан епископ Димитрий (Градусов), как и владыка Варфоломей, тоже из вдовых протоиереев, рукоположенный во пресвитеры Святейшим Патриархом Тихоном и служивший до пострига и архиерейской хиротонии в Ярославле. В том же году во епископа Ростовского и Таганрогского был хиротонисан Елевферий (Воронцов) из протоиереев, овдовевших еще в довоенную пору.

Помимо разрешений на замещение вдовствующих кафедр и на новые епископские хиротонии, еще одним актом советской власти, призванным продемонстрировать благосклонное отношение к православной Церкви и иным религиозным общинам, явилось практически полное прекращение в периодической печати антирелигиозных нападок. "Союз воинствующих безбожников" прекратил существование без официального роспуска. В 1943 г. умер его бессменный руководитель Емельян Ярославский. Были закрыты и некоторые антирелигиозные музеи, но, конечно, не тот, который устроен был в Казанском соборе в Ленинграде. Что же побудило большевистскую власть изменить свою политику в отношении Церкви? Причины тому были разные. Прежде всего, стало непозволительной роскошью одновременно с войной против Германии вести еще и войну со своим православным народом. За четверть века духовенство в большинстве своем доказало свою аполитичность и готовность поступиться многим, только не самой верой; в годы войны патриотизм архипастырей и пастырей оказался совместимым с советским патриотизмом — поражения фашистов искренне хотели и коммунисты, и верующий народ.

Смягчение антирелигиозной политики властей явилось также следствием серьезной метаморфозы, которую претерпела советская идеология уже в середине 30-х гг. После того как надежды на мировую революцию рассеялись как дым, произошли причудливые изменения в идеологии большевистской партии. Остатки революционного

интернационализма и естественную любовь к родине, хотя и утратившей национально русские и имперские черты, коммунистические идеологи соединили в новом понятиии "советский патриотизм". С середины 30-х гг. советские пропагандисты, кроме бунтовщиков и революционеров, которых почитали еще с 1917 г., из истории страны извлекли и иные примеры, достойные подражания: портреты Суворова и Кутузова, которых историк-марксист 20-х гг. М. Н. Покровский клеймил как империалистов, шовинистов, душителей свободы, оказались в кабинете Сталина. Имена святых князей Александра Невского и Димитрия Донского упоминались в положительном контексте и даже о Крещении Руси в учебниках истории стали писать как о событии относительно прогрессивном. Таким образом, советская идеология в борьбе за выживание обнаружила свою приспосабливаемость к обстоятельствам, а в годы войны оказалась достаточно гибкой и даже с либеральным оттенком в отношении Церкви.

Была еще одна, дипломатическая, подоплека изменений правительственного курса в отношении религиозных общин в стране. Планы президента США Ф. Рузвельта объявить войну Германии, широко обсуждавшиеся в Америке, встретили возражение со стороны американского Совета церквей Христа, который на своей конференции вынес резолюцию о том, что участие США в войне на стороне Советского Союза недопустимо уже потому, что Советский Союз — это безбожное государство. После этого Рузвельт поручил послу США в Москве собрать и представить материал, который бы показывал, что положение религиозных общин в СССР соответствует демократическим стандартам. Конечно, Рузвельт прекрасно знал о реальном положении Церкви в СССР, но вступление в войну, обусловленное политическими расчетами, необходимо было представить для христианской общественности США как проявление обеспокоенности положением верующих в Советском Союзе.

До сведения советского руководства дошла озабоченность религиозных кругов Америки; и одним из результатов этого явилась публикация Московской Патриархией в 1942 г. книги "Правда о религии в России", предназначенной главным образом для распространения за рубежом. И предисловие митрополита Сергия и статьи, помещенные в книге, содержали, конечно, полуправду о положении Православной Церкви в России и были рассчитаны на понятливого читателя, но публикация этой книги привлекла внимание к самому факту существования в нашей стране Церкви390. Частичная нормализация отношений между государством и Церковью должна была также побудить патриотически настроенную эмиграцию к примирению с советским режимом. Улучшение положения Церкви облегчало и пропагандистские задачи советского руководства среди православных балканских народов в то время, когда Румыния воевала с Советским Союзом, оккупировав Бессарабию, Приднестровье и значительную часть Украины, включая Одессу, а Болгария, не объявляя войну Советскому Союзу, была союзницей Германии в борьбе против единоверных соседей — Греции и Югославии.

* * *

В первые месяцы войны германский вермахт занял огромные территории на западе страны — едва ли не половину Европейской части Советского Союза: Прибалтику, Белоруссию, Украину, западные области Российской Федерации. На Карельском перешейке и в Карелии на стороне Германии сражались войска Финляндии. В Молдавии, Приднестровье, Крыму, на южной Украине немецкие войска были усилены итальянскими, румынскими и венгерскими частями. В Закавказье и на Дальнем Востоке постоянную угрозу создавали Турция и Япония.

Управление территориями, оккупированными немецкими войсками, осуществлялось Рейхсминистерством Восточных земель во главе с Альфредом Розенбергом. Захваченные земли были разделены оккупационной администрацией на рейхскомиссариаты, состоявшие из округов, областей, районов, уездов и волостей. Прифронтовая территория находилась под управлением военного командования. В результате нового административного деления Северная Буковина, Молдавия, Бессарабия и Одесская область были переданы Румынии, причем земли восточнее Днестра вместе с Одессой составили так называемую Транснистрию (Заднестровье). На оккупированной фашистами части Карелии власть осуществляло Военное управление Восточной Карелии. Галицию присоединили к Польскому генерал-губернаторству. Остальная территория составила рейхскомиссариат Украины с центром в городе Ровно. Центральная часть Белоруссии образовала генеральный комиссариат Белоруссии. Северо-запад Брестской и Гродненская области отошли к Восточной Пруссии, где действовали общегерманские законы; большая часть Брестской, а также Пинская и Полесская области отнесены были к рейхскомиссариату Украины; северо-западные районы Виленской области — к генеральному округу Литвы. Таким образом, сама Белоруссия собственно состояла из Барановичской, части Виленской, Минской, Пинской, частей Брестской и Полесской областей. Генеральный округ Белоруссия входил в состав рейхскомиссариата Остланд (Восток). Переход через границы административных зон был жестко ограничен, а для большинства жителей оккупированных территорий строго запрещен и смертельно опасен.

Как писал историк Белорусской Церкви епископ Афанасий (Мартос), "немецкие войска застали церковно-религиозную жизнь в Восточной Белоруссии в разрушенном состоянии. Епископов и священников не было, церкви были закрыты, переделаны в склады, театры, а многие разрушены. Монастырей не существовало, монахи разбрелись где кто мог, многие умерли в ссылках, в тюрьмах. Но верующие были в огромном числе. В Минске, столице Белоруссии, из девяти церквей уцелела только одна на военном кладбище за городом. Остальные переделаны и приспособлены для разных хозяйственных нужд. Три церкви: кафедральный собор, архиерейская церковь и собор возле железнодорожной станции были снесены. Сохранились католические храмы, но в кафедральном был архив, а в другом большом — кино. Богослужений в городе не совершалось уже много лет"391.

Во всех городах и во многих селах, оставленных советской администрацией, объявлялись священники, либо находившиеся там на положении ссыльных, либо скрывавшиеся в подполье, либо зарабатывавшие на жизнь каким-нибудь ремеслом или службой. Эти священники получали у оккупационных комендантов разрешение на совершение богослужений в закрытых, но не разрушенных церквах. Чаще всего это были кладбищенские храмы или церкви, в которых открыли музеи.

Целью войны для Гитлера и руководства нацистской партии было расчленение нашей страны и порабощение славянских народов, поэтому в случае победы Германии православной Церкви, высшей национальной святыне русского народа, грозило жестокое гонение. Но фашистские идеологи прикрывали свою разбойничью войну именем Бога, называли ее крестовым походом против коммунизма. В пропагандистских целях оккупационные власти выдавали разрешения на открытие церквей, но в проведении религиозной политики оккупационные власти опирались на высказывание Гитлера: "Мы должны избегать, чтобы одна Церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту. Если некоторые деревни в результате захотят практиковать черную магию, как это делают негры или индейцы, мы не должны ничего делать, чтобы воспрепятствовать им. Коротко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола"392. Розенберг наметил основные принципы

религиозной политики Германии на оккупированных территориях: "1) религиозным группам категорически воспрещается заниматься политикой; 2) религиозные группы должны быть разделены по признакам национальным и территориальным. При этом национальный признак должен был особенно строго соблюдаться при подборе возглавления религиозных групп. Территориально же религиозные объединения не должны были выходить за границы... одной епархии; 3) религиозные общества не должны мешать деятельности оккупационных властей"393.

Верующий народ, голодный, нищий, разоренный войной, самоотверженно трудился над восстановлением храмов Божиих, украшал их уцелевшими в домах и пожертвованными иконами, приносил тайно укрывавшиеся богослужебные книги. Богослужения совершались в храмах, переполненных народом. В Каменец-Подольском уже в июле 1941 г. была возобновлена служба в Покровском храме престарелым священником Качеровским. 4 августа протоиерей Околовский служил в кафедральном храме города Проскурова. В Виннице богослужение возобновилось сперва в кладбищенском храме, потом еще в одной старинной деревянной церкви города. В Полтаве уже на следующий день после вступления немцев, 18 сентября 1941 г., протоиерей Владимир Беневский, работавший до войны каменщиком, начал хлопотать о возобновлении службы в церкви св. Макария, в которой сохранилась еще богослужебная утварь, потому что ее закрыли одной из последних. Отец Владимир Беневский собрал вокруг себя еще 18 полтавских священников, и они начали служить в 5 городских церквах.

Первым стал совершать православное богослужение в Житомире живший там подпольно архимандрит Леонтий (Филиппович). Великое множество народа, и дети, и взрослые, принимали крещение. На Украине и в Белоруссии практически все, кто происходил из православных семей, но не получил крещения в годы гонений на Церковь, были крещены в течение нескольких месяцев после немецкой оккупации. Протоиерей Владимир Беневский за год с малым крестил в Полтаве 2500 человек. Порой при большом стечении желающих креститься или крестить своих детей таинство совершалось по древнему обычаю в реке. На праздничные богослужения сходилось множество верующих, совершались крестные ходы, в которых участвовали тысячи православных. Религиозный энтузиазм наиболее велик был в восточных областях Украины и Белоруссии, где церковная жизнь была разрушена почти до конца. Правда, религиозность сохранилась тут по преимуществу у сельского населения, а в городах — у людей старшего поколения. Наблюдалось и обратное. Новая советская интеллигенция, городская рабочая молодежь под влиянием атеистической пропаганды в массе своей отвернулась от веры отцов. В Киеве открыто было 26 церквей, кроме святой Андреевской церкви, все остальные на окраине. Для большого города это было все же мало в сравнении с провинциальными городами, но и эти церкви даже в воскресные дни не были заполнены молящимся народом.

Давая разрешение на открытие церквей, немецкие оккупанты, мягко говоря, не являли собой пример христианской нравственности и христианского умонастроения. Конечно, среди солдат, офицеров и чиновников были верующие католики и протестанты, и может быть, в значительном числе, но идеология господствующей нацистской партии была резко противопоставлена христианству. В прифронтовой полосе, где власть находилась в руках военной администрации, православные христиане встречали со стороны немцев искреннее сочувствие, но в глубоком тылу, где тон задавали партийные функционеры и части СС, только пропагандистские и политические соображения диктовали оккупационным властям известную терпимость по отношению к православной Церкви.

На оккупированных территориях было сохранено действие большей части советского законодательства, оказавшегося весьма удобным для новых хозяев, в том числе и ленинского декрета "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви". В начальных школах и ремесленных училищах (открывать другие учебные заведения немецкие власти не разрешали) запрещено было преподавать закон Божий. Как и в самой Германии, воспитание детей велось в национал-социалистическом, расистском и неоязыческом духе. Великие праздники православной Церкви не стали официальными выходными днями; правда, 7 ноября праздновать тоже запрещали. Впрочем, в Восточном министерстве Розенберга были чиновники, которые считали, что православной Церкви следует давать преимущество в сравнении с католической и протестантскими Церквами как политически менее активной и просто для того, чтобы поддерживать ее в таком состоянии, в котором бы она могла соперничать с другими христианскими конфессиями. Сталкивать разные конфессии, чтобы компрометировать их в глазах народов,— в этом всегда был стержень религиозной политики нацистской партии.

Грубое издевательство над чувствами верующих и над самими верующими были повседневной реальностью на оккупированных территориях. Так, в Василькове во время уборки урожая начальство областного сельскохозяйственного управления запретило совершать богослужения даже в воскресные дни. Когда же пришедшие помолиться люди стали просить местного священника отслужить обедню, начальник управления велел разогнать народ из церкви плетками.

Оккупанты не были единственными хозяевами на захваченных землях. На всей огромной территории полыхала партизанская война, и местному населению приходилось считаться с партизанами как с реальной силой. Но партизаны не были едины, действовали под разными знаменами и с разными целями. На востоке Украины и Белоруссии преобладало движение советских партизан, организованное подпольщиками, оставленными коммунистами при отступлении; в эти отряды вливались бежавшие из плена офицеры и солдаты, примыкали и местные жители, прежде всего, конечно, коммунисты и комсомольцы. На западе Белоруссии, отчасти также в Галиции и на Волыни действовали польские партизаны и подпольщики, целью которых было возрождение Польского государства, причем в тех границах, которые оно занимало до 1939 г., поэтому хотя у советских и польских партизан враг был общий, но интересы их не совпадали. Польское подполье видело своих противников не только в немцах и советских партизанах, но также и в местном населении. Тайная польская организация гренадеров, действовавшая на территории Западной Белоруссии, на совещании, состоявшемся 3 мая 1943 г., приняла постановление:

"1) Все немецкие учреждения в поветах должны быть переполнены только нашими людьми, чтобы вся практическая власть была в наших руках. Таким образом, все полицейские и коменданты смогут оказать помощь оружием и амуницией нашим вооруженным легионам, проводить разведку и делать соответствующее влияние на немцев и на все их окружение. 2) Каждый поляк должен помнить, что... никогда и ни за что белорус не захочет дать нам помощь, потому мы должны стремиться выжить белорусов из всех учреждений... стремиться найти всякие материалы, обвиняющие белорусов за связь с партизанами для того, чтобы их расстреливали. Таким образом, мы сможем не только выжить белорусов, но и настроить белорусское население против немцев. Затем при помощи умелой пропаганды перетянем белорусов на свою сторону и достигнем как минимум их нейтралитета. 3) Через своих людей просить полицию и немцев сжигать белорусские деревни под предлогом, что они помогают партизанам. В инструкции № 7 от 14 мая 1943 г. руководящий центр гренадеров указывает, что цель польских легионов — освобождение Заходней (sic.— В. Ц.) Беларуси от большевизма, но

каждый поляк должен помнить, что белорусы — это враги польского народа... поляки должны всеми способами компрометировать белорусов перед немцами, добиваясь арестов белорусов, чтобы потери в белорусах были наибольшими"394.

На Украине возникло повстанческое движение украинских националистов — бендеровцев и мельниковцев. Между ними не было согласия и порой доходило вплоть до вооруженных стычек.. Партизанским и враждебным немцам это движение стало не сразу, поначалу бендеровцы возлагали надежду на помощь оккупантов в создании "независимой самостоятельной Украинской державы", наивно полагая, что для фашистской Германии достаточной наградой за тяжкую кровопролитную войну будет не колонизация Украины, а образование дружественного Германии Украинского государства.

Ни одно из партизанских движений не сочувствовало православной Церкви. Ядро советских партизанских отрядов составляли воинствующие атеисты. Польское подпольное движение естественно пользовалось сочувствием со стороны Римскокатолической Церкви; в православных поляки видели носителей традиций ненавистной им царской России. Украинские националисты ориентировались либо на униатскую Церковь, либо на раскольническую автокефальную группировку. Православные канонические священники погибали по вине и оккупантов, и партизан, но настоящий террор против них развязали как раз украинские националисты в интересах автокефальной группировки.

После отъезда с Украины патриаршего экзарха митрополита Николая (Ярушевича), в областях, до 1939 г. входивших в Советский Союз, не оставалось ни одного правящего епископа. Между тем в Киеве пребывал на покое, полуподпольно окормляя малочисленную паству, схиархиепископ Антоний (князь Абашидзе). Профессор Степа написал статью, в которой предлагал ему возглавить украинскую иерархию, но немецкие власти не разрешили даже публиковать эту статью в украинской прессе, тем самым давая понять, что опорной базой для формирования иерархического управления в восточных областях могут быть только епископы генерал-губернаторства, Волыни и Полесья.

Архиепископ Александр (Иноземцев), находившийся на покое, и викарный епископ Луцкий Поликарп (Сикорский) объявили, что они никогда не входили в юрисдикцию Московской Патриархии, потому что в свое время не ездили в Москву по приглашению Патриархии. От поездок в Москву они действительно уклонились, но епископ Поликарп участвовал вместе с патриаршим экзархом митрополитом Николаем в архиерейской хиротонии, а епископ Пинский Александр в 1939 г. уволен был на покой Местоблюстителем патриаршего престола по его же прошению. Эти два иерарха обратились к митрополиту Дионисию (Валединскому) с просьбой возглавить Украинскую Церковь и получили согласие митрополита Дионисия. В октябре 1941 г. группа самосвятских священников и поддерживавших их мирян, как и в годы гражданской войны, образовала Церковную раду, которая направила в Варшаву просьбу прислать в Киев епископов. Митрополит Дионисий передал Церковной раде свое благословение. Единомышленная с липковцами рада образовалась и в Ровно, тоже получив благословение из Варшавы. Стало очевидным стремление митрополита Дионисия взять на себя возглавление всех Церквей на оккупированных территориях. Но установить регулярную связь между Варшавской кафедрой и церквами Украины было непросто из-за запрещений пересекать границы. Тогда митрополит Дионисий решил поставить викарного епископа Волынской епархии Поликарпа (Сикорского) епархиальным архиереем Луцким и Кременецким, освободив его от подчинения правящему архиерею Волынской епархии архиепископу Алексию (Громадскому). Несмотря на прежнюю свою приверженность украинофильским тенденциям, архиепископ Алексий на этот раз не желал отступать от

канонов и не признал юрисдикции митрополита Дионисия за пределами той территории, на которую она распространялась до немецкой оккупации Украины. Несмотря на это, 24 декабря 1941 г. митрополит Дионисий назначил епископа Поликарпа администратором православной Церкви на Украине. По словам полтавского священника протоиерея Владимира Беневского, "Поликарп вопреки всем каноническим правилам получил от митрополита Дионисия полномочия на управление Украинской Церкови с неизвестным Церковью до сих пор титулом "администратора"395. В связи с этим архиепископ Волынский Алексий (Громадский) обратился с посланием к духовенству Луцкого викариатства, в котором говорилось: "Этот акт епископа Поликарпа противоречит церковным канонам и приведет к церковному разделению на Волыни. Ни митрополит Варшавский, ни викарный епископ Луцкий не могут ни представлять Волынскую Церковь, ни делить ее... Я твердо убежден, что духовенство Волынской епархии понимает остроту ответственности нашего времени и не допустит церковного раскола на Волыни...

Высокопреосвященного Поликарпа ввиду его перехода в иную юрисдикцию следует считать утратившим канонические полномочия и в Луцком викариатстве"396.

24 января 1942 г. Поликарп нанес в Ровно визит заместителю рейхскомиссара фон Вендельштодту и передал ему приветствие, адресованное рейхскомиссару Коху. Заканчивалось оно словами: "Прошу принять для великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера пожелания полноты сил духовных и телесных, а также неизменного успеха для окончательной победы над врагом Востока и Запада. За эту победу вместе со своими верующими, опекать духовенство которых я призван, я буду возносить молитвы Всемогущему Господу"397.

Поликарп получил и денежную поддержку со стороны видного украинского политика Степана Скрыпника, который уже в июле 1941 г. был приглашен немецкими властями в качестве советника для подбора из украинской националистической интеллигенции кандидатов на должности в украинской администрации. В августе 1941 г. Скрыпник начал издавать газету "Волынь" на украинском языке, на страницах которой подвергались травле священнослужители, не признававшие самочинных прав епископа Поликарпа на возглавление Украинской Церкви.

Параллельно действиям по сколачиванию автокефалистской иерархии, предпринятой митрополитом Дионисием и епископом Поликарпом, архиепископ Алексий (Громадский) принял меры для устроения канонически правомерного церковного управления на Украине. 18 августа 1941 г. было созвано епископское совещание в Почаевской лавре. По приглашению архиепископа Алексия туда прибыли архиепископы Антоний (Марценко), Симон (Ивановский), епископы Львовский Пантелеимон (Рудык) и Пинский Вениамин (Новицкий). В установлении отношений с Московской Патриархией совещание исходило из признания автономного статуса Украинской Церкви на Поместном Соборе 1917– 1918 гг. Впрочем, в постановлении, принятом на совещании, не было упомянуто, что этот статус упразднен Святейшим Патриархом Тихоном. "Ввиду того, что экзарх Московской Патриархии митрополит Николай,— говорилось в постановлении,— за неделю до начала германо-советской войны выехал в Москву, не дав епископам никаких распоряжений, наша Церковь осталась без возглавления... Иные могли бы использовать это обстоятельство для того, чтобы разорвать отношения нашей Церкви с Московской иерархией и провозгласить автокефалию. Но не следует вставать на этот скользкий путь анархии. Ни отдельные епископы, ни областной епископский Собор не могут самостоятельно создавать автокефалию. Для этого необходимо решение Поместного Собора Украинской Православной Церкви в составе епископов, духовенства и мирян. До такого Собора наша Церковь должна оставаться в подчинении и юрисдикции Местоблюстителя патриаршего престола, но она имеет право на местное автономное

управление"398. Нарушая канонически правомерный порядок, совещание епископов объявило митрополита Николая лишенным прав патриаршего экзарха Западной Украины и предоставило архиепископу Алексию как старшему архиерею Украины права митрополита области.

В послании духовенству Луцкого викариатства от 1 сентября 1941 г. архиепископ Алексий отверг Варшавскую юрисдикцию на Украине, сославшись на то обстоятельство, что митрополит Дионисий в 1939 г. отказался от возглавления Православной Церкви Польши и от управления Волынской епархией, а в настоящее время является главой Церкви в генерал-губернаторстве, в состав которого Украина не входит.

На очередном епископском совещании в Почаеве, состоявшемся 25 ноября 1941 г., архиепископ Алексий был избран экзархом Украины. В избрании участвовали помимо архиереев, приезжавших в Почаевскую лавру в августе, также епископ Черновицкий и Хотинский Дамаскин (Малюта), и новохиротонисанные епископы Бердичевский Леонтий (Филиппович) и Ковельский Иоанн (Лавриненко) — оба викарии архиепископа Алексия. Таким образом, на территории оккупированной Украины образовались две Церкви: откровенно схизматическая автокефальная во главе с Поликарпом (Сикорским) и автономная, иерархия которой не избежала частных канонических нарушений, отчасти объяснимых исключительными обстоятельствами времени, не признанная Московской Патриархией, но все-таки дорожившая единством с Русской Православной Церковью и стремившаяся в главном не сойти с канонической почвы. Уже осенью 1941 г. началась острая конкуренция автокефалистов и автономистов за влияние на Киев и на левобережье Украины.

В это время на Левобережной Украине, в той ее части, которая административно находилась вне территории рейхскомиссариата и под управлением военного командования, появилась еще одна раскольническая группировка. Ее предводитель лжемитрополит Феофил (Булдовский), возглавивший лубенский раскол в 20-х гг. и изверженный из сана священноначалием Русской Православной Церкви, объявил себя в ноябре 1941 г. митрополитом Харьковским. Этому предшествовало посещение его дома давним его сподвижником протоиереем Александром Кривомазом. Гость рассказал лжемитрополиту, что в Харьковской горуправе организован религиозный отдел, что там знают о Феофиле и хотят, чтобы он возглавил местную епархию Украинской автокефальной Церкви. Предложение обрадовало 76-летнего раскольника, он поспешил с визитом к бургомистру Крамаренко и заручился его поддержкой в действиях по возрождению автокефальной Церкви в Харькове. Утвердившись в Харькове, лжемитрополит Феофил распространил свою юрисдикцию и на Полтавскую епархию, где, однако, его попытки подчинить себе духовенство и верующих встретили энергичное сопротивление со стороны церковных деятелей автономной ориентации, во главе которых стоял переведенный на Полтавскую кафедру епископ Вениамин (Новицкий). По мере продвижения германских войск на Восток, Феофил включил в свою церковную область также Воронежскую и Курскую епархии.

Поскольку Феофил действовал вне пределов рейхскомиссариата, его отношения с автокефалистами во главе с Поликарпом (Сикорским) довольно долго не носили административного характера. Лишь в июле 1942 г. с ним встретился Степан Скрыпник, к тому времени уже хиротонисанный во епископа Переславского с именем Мстислав; он вел с ним переговоры по поручению администратора Поликарпа о подчинении его автокефальному центру в Луцке. Скрыпник и Феофил (Булдовский) были знакомы еще со времен гражданской войны. Сам Феофил так впоследствии говорил о Мстиславе: "О, это страшный человек. Это бандит в епископском клобуке. Он из тех, что могут убить,

удавить человека, если он станет ему препятствием... Епископ Мстислав — доверенное лицо гестапо и администратора Поликарпа Сикорского. Это племянник Петлюры, его адъютант по фамилии Скрыпник. В келейном разговоре с Мстиславом я с какой-то боязнью спросил его об унии с Римско-католической Церковью. А он мне отвечает: "Уния? А почему бы и нет? Разве те, кто пошли на унию с Римом, что-либо потеряли? Пусть с чертом, лишь бы не с Москвой. Но об этом еще рано говорить"399. Результатом переговоров Феофила с Мстиславом было подчинение лжемитрополита Харьковского и Полтавского юрисдикции Поликарпа (Сикорского).

Бесчинства раскольников на Украине вызывали скорую и жесткую реакцию со стороны священноначалия Русской Церкви. 5 февраля 1942 г. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий обратился к православной пастве Украины с посланием, в котором обличал каноническую неосновательность самочинных акций Поликарпа (Сикорского):

"Я спешу предупредить православную паству и духовенство Украины об этом новоявленном волке в овечьей шкуре, который, прикрываясь якобы служением чаяниям украинского народа, пытается увлечь православную паству из церковной ограды на распутье раскола и всякого самочиния. Выступление Сикорского мне представляется явлением исключительно политического характера, а не церковного. Он и сделал его не по личному своему почину, а по наказу политической партии. Он все время был светским чиновником. При Петлюре он был начальником департамента в Министерстве просвещения и после разгрома петлюровцев убежал, подобно многим, в Польшу. Сикорский уж под пятьдесят лет (сейчас ему 65) принял, наконец, священство и монашество, и, вероятно, тоже по наказу политической партии, которая и могла рассчитывать в будущем на его архиерейство в своих политических интересах... Он и держал себя в монашестве и в архиерействе как истый петлюровец: хвалился нелюбовью к "москалям", старался говорить только по-украински, избегал совершения служения пославянски... Тем же петлюровцем в душе, хотя и не столь откровенным, продолжал быть Сикорский, и подчинившись в 1940 г. Московской Патриархии... Теперь мы видим, что Сикорский, делая все это, только ожидал подходящего оборота политики, чтобы использовать свое архиерейство для изменнического выступления... Это есть та же симония — один из тягчайших грехов, караемый лишением священства.

Другое известие... Православные украинские иерархи, входившие в состав Польской республики, объявляются независимыми церковно не только от Москвы (на чем стояла польская автокефалия), но и от самой якобы Автокефальной Польской Церкви. Роль митрополита Дионисия не совсем ясна: или он предпочел испарившейся польской автокефалии покровительствуемую фашистами украинскую автокефалию, или же оказывает любезность самостийникам, желая сохранить за собой положение в генералгубернаторстве.

Автокефалия Украинской Церкви утверждена не самой этой Церковью, например, на каком-нибудь съезде или архиерейском Соборе, хотя бы для видимости собравшемся (как это с грехом пополам было в Польше). Автокефалию утверждает землячество, что-то вроде студенческого или политического клуба, и даже не на территории Украины, а где-то на чужой земле, с согласия, может быть, и по предложению чужого, германского правительства, к тому же находящегося теперь в состоянии войны с Украиной. Эта невиданным способом объявленная украинская автокефалия назначена идти вслед за германскими войсками, с помощью которых автокефалисты будут покорять под нозе автокефалии украинский народ, хочет он этого или не хочет... Мы присутствуем при появлении целой группы самочинников (больше политиков, чем церковников),