Присутствовали:

Члены-учредители: А.Ахиезер, А.Давыдов, Е.Туркатенко, И.Гр.Яковенко.

Участники: А.Антоняк (Словакия), И.Беседин, Ю.Вешнинский, Ю.Вороцкова, И.Кондаков, Н.Коршунова, С.Патрушев, А.Хлопин, И.А.Яковенко.

 

И.Гр.Яковенко:

Последнее время я занимаюсь цивилизационным анализом

России (последние публикации И.Гр.Яковенко: серия статей

"Противостояние как форма диалога (динамический аспект

восприятия Запада)", Рубежи, 1995, № 5, 6; 1996, № 1.).

Исследования по ментальности, национальному характеру -

это проекции цивилизационной специфики в разные сферы.

Например, специфика национальной экономики - проекция

цивилизационной специфики в конкретную сферу. Я пытаюсь

выйти на определенные генеральные закономерности системы,

которые задают собой все частные сферы российской

культуры и цивилизации.

Культурология в нашей стране имеет свою традицию.

Первое ее направление: исследование культуры как

самодостаточного феномена. Второе, которое ближе мне и

ближе к проблематике нашего семинара, - исследование

культуры в единстве с социальностью (исследование

социокультурного организма, социокультурного целого). На

стыке, где культура и социальность взаимопроникают, в

сфере, где культура задает формы социальной жизни, а

социальное воздействует на культуру, располагается сфера

моих преимущественных интересов.

Социокультурное исследование - молодая дисциплина,

здесь еще не выработан отточенный методологический

аппарат. Может быть, здесь такой аппарат и невозможен.

Исследователь вырабатывает свои модели интуитивно, нет

процедур доказательного построения модели. Но эти модели

объясняют, с его точки зрения, какое-то многообразие

фактов. Читатель, знакомясь с этой моделью, опрокидывает

ее на свое видение фактов, и тоже оценивает эту модель

интуитивно - работает она или нет. То есть удостоверение

происходит не научно, а экзистенциально. Все это создает

тот проблемный методологический фон, который надо иметь в

виду.

Задача нашего сегодняшнего исследования - вскрыть ту

сумму культурных смыслов и положенностей, которые стоят

за идеей власти в культуре. Объектом исследования

является самая широкая, самая массовая культура, то есть

тот уровень культуры, который задает все последующие.

Как можно анализировать массовые представления? Либо

исследуя содержание сознания людей (опросами,

анкетированием), либо исследуя содержание их

деятельности, совокупность социальной и культурной

терминологии, которую они создают. Исследуя эти факты,

можно понять, что люди думают по поводу тех или иных

сущностей. Я всегда относился очень настороженно к

попыткам выяснения реальных представлений людей из их

собственного осмысления (автомодель). Между автомоделью и

реальностью культуры есть принципиально неустранимая

дистанция. Поэтому важно исследовать не только то, что

люди сами говорят по поводу своей культуры, по поводу

отдельных ее феноменов, но и то, как они устраивают свою

жизнь. При анализе этих объективных моментов мы

раскрываем некоторые сущности, которые ускользают из

автомодели.

Исследуя отношения к власти, мы стоим перед проблемой:

где здесь моменты имманентного характера, а где моменты

наведенные внешними контекстами. Так, Англия, уходя из

своих колоний, везде оставляла свою политическую систему:

парламент со спикером. Политические традиции оставлялись

в наследство этим молодым странам. Где-то потом произошли

перевороты и к власти пришли другие режимы, достаточно

жесткие, где-то английская система, претерпев

трансформацию, сохранила преемственность. ГДР 60-х годов

- что было здесь от политических традиций Германии, а что

было наведенным присутствием в ГДР советских сфер

влияния? Эти проблемы усложняют нашу задачу - выявление

представлений о власти. Но на нашу удачу в ХХ веке

произошел уникальный для исследователя эксперимент. В

России в 1917 г. произошел политический переворот, смысл

которого состоял в том, что в эсхатологической

перспективе власть как таковая снималась. Декларировался

отказ от старых традиций. Общество базировалось на

представлении о должном. Это были исходные точки, на

которых выстраивалась практическая модель власти

советской эпохи. Если идет отказ от старых традиций, а в

работах классиков марксизма-ленинизма, по крайней мере

дореволюционного периода, отчетливых параметров о должной

власти не просматривается, возникает вопрос - откуда

могли взяться конкретные модели власти, которая возникла

в СССР? Они появляются из глубин традиций, из массовой

ментальности, которая была единственным моделезадающим

полем, из которого люди осознанно или неосознанно черпали

приемлемые для них модели жизни. Эволюция советской

системы показывает, что модели, не отвечающие традициям,

постепенно отмирали. Например, если в дореволюционной

большевистской прессе допускались карикатуры, в том

числе и на Ленина, допускалась внутрипартийная критика,

то во время становления советского общества в его

классической, канонической форме, эти вещи умирают.

Происходит очищение традиций от элементов, которые им не

соответствуют.

Вспомним, что в советское время были так называемые

группы скандирования (на съездах, заседаниях). То есть

аффекты были заданы и расписаны. Как этот феномен

вытекает из представлений теоретических? Никак. Он возник

и развился в ходе становления этого общества как целого.

Таким образом, анализ сформировавшихся форм власти будет

анализом традиционного ядра русской культуры, которое

актуализовалось и развернулось в советскую эпоху.

Отношение к власти, концепция власти - один из

фундаментальных, структурообразующих элементов любой

культуры. В сцеплении с другими элементами он выражает

системные качества. В истории есть несколько концепций

власти, которые модели власти по разному структурируют.

Мне представляется продуктивным рассмотреть власть через

две крайние модели - власть как социальный институт и

власть как сакральная сущность. Понятно, что любая

реализуемая в истории власть в обществе несет в себе

какие-то элементы сакральности. Но она может переживаться

по преимуществу либо как социальный институт, либо как

сакральная сущность. Все реализовавшиеся в мировой

истории модели располагаются между этими полюсами. Мне

представляется, что переживание власти как сакральной

сущности - один из самых устойчивых элементов нашего

традиционного сознания. Специфика советского

классического этапа (между 32-м и 56-м годом) -

откатывание в культуре к предшествующим уровням развития

социальности. В нем реализовывались наиболее архаические

пласты культурной памяти, которые оказывались базовыми

моделями, формировавшими в том числе и концепцию власти.

В представлении о сакральной власти априорно можно

выделить некоторые атрибуты (в двух измерениях), которые

присущи сакральной власти как таковой. В социологическом

измерении: власть отделена от общества, скрыта от взора;

находится вне ответственности. Она источник права,

находящийся над законом; держательница мира, т.е.

владетельница всего сущего; источник и податель благ и их

распределитель. В онтологическом измерении: источник

бытия; сущность, онтологизирующая собой весь социальный и

культурный космос; смыслонаделяющее и вызывающее к жизни

начало; сила, предстательствующая перед космическими

стихиями; источник истины; совершенство и благо; источник

нравственности, пребывающий над нравственностью; едина и

неразделима; наделена высшим непререкаемым авторитетом;

всесильна и всемогуща; вечна; надличностна и

надчеловечна; необъемлема человеческим рассудком, закрыта

для умствования.

Эти атрибуты присущи сакральной власти как чистой

модели.

Попробуем опрокинуть эти априорные представления на

знакомую нам советскую действительность.

Социологическое измерение.

Отделена от общества, скрыта от взора. Этот признак

носил очевидный характер. Высшая власть являла себя

подданным в строго зафиксированных традицией случаях:

праздники, юбилеи, съезды, похороны и т.д. Реальная

механика власти была принципиально закрыта. Интересно то,

что ни у кого, за исключением либеральной интеллигенции,

эта закрытость власти не вызывала сомнений, недовольства.

Она воспринималась массовым сознанием как должная.

Иcходящая от самой власти информация представляла власть

как трансцендентную. Потребность широких масс в

информации удовлетворялась слухами. Они были

недостоверны, не имели сакрального статуса, т.к. исходили

не от власти, которая никогда не может ошибаться.

Власть вне ответственности и над законом. Власть

мыслится как предстательствующая перед творцом. В

монотеистическом обществе она ответственна перед богом, в

более раннем, доосевом - срастается с идеей бога, являет

собой его эманацию. Поэтому нет и не может быть

инстанции, перед которой она могла бы отвечать. В

советской ситуации реализовывался принцип ответственности

низшей власти перед высшей. Иерархическая модель.

Внекритичность власти в советскую эпоху была массовой

и не знала каких-то изъятий. Критика была только сверху

вниз. Причем она доходила до какого-то уровня, скажем, до

уровня горкома. Иногда была критика сверху отдельного

ведомства, министерства. Но всякое ведомство - часть

сакрального целого. Критика противостояла представлениям

об этом целом, возможно не вербализованным, но заданным и

массовой традиционной русской культурой и свойственным

конкретным агентам власти, которые выстраивали

политический механизм. В первые десятилетия советской

власти на страницах "Правды" звучала критика крупного

деятеля одного ранга по отношению к деятелю другого

ранга. Это была отрыжка предшествующей жизни, она не

отвечала традициям и была изжита.

Внеответственна власть как целое, в смысле

неподсудности низшим уровням. Конечно, была

ответственность низшей власти перед высшей. Как мне

представляется, в советский период, с одной стороны,

ответственность власти делигировалась от верхнего уровня

к нижнему (ошибки возможны только на низких уровнях), с

другой стороны, любой начальник старался прикрывать

своих подчиненных. Ситуация была весьма неопределенной.

Об ответственности и внеответственности. В советскую

эпоху были реализованы две модели. Сталинская -

автократическая, при которой глава власти абсолютно

безответственен. Под ним - политическая элита, партия,

любой представитель которой был ответственен перед главой

власти. Другая модель - послесталинская: с переходом к

коллективному руководству внеответственным становится

верхний уровень как целое. Причем этот переход нес в себе

зерна размывания, отрицания, так как традиционному

сознанию ближе идея о внеответственного одного высшего

лица.

"Партия и Ленин - близнецы-братья". Здесь Маяковский

воспроизводит традиционную модель: есть народ (в данном

случае это партия) и есть властитель - тотем. Они едины,

то есть взаимозаменяемы. Тотем являет собой некое

мистическое отражение общества как целого, а общество как

целое - тотема. На этом строится тотемическое сознание,

отсюда вырастают такие процедуры как выбирание власти. На

этом базируется идея бунта. Общество как целое

оказывается равновелико правителю, и если он перестает

выполнять функции тотема, то есть становится подложным,

его следует заменить.

Данные представления мы обнаруживаем и в феноменах

советского периода. После снятия руководителя с поста его

полагалось забыть. Изъять из библиотек его произведения,

убрать ссылки на него из литературы, убрать все

изображения этого лица с полотен, даже из кадров

кинохроники. Примеры этого мы все помним. Снятие кого-

либо из высших руководителей с поста разрушало образ

сакральной власти как совершенной и единой, разрушало

мифологическую модель, поэтому об этом факте следовало

забыть. Он табуировался, убирался из сознания. О нем люди

эмпирически знали, но он как бы магически не утверждался.

Это давняя русская традиция.

Власть вне и над законом. Имеется в виду, что носитель

власти неподсуден. Если надо было разобраться с его

реальными преступлениями, то вопрос решался не правовым

путем, а другими способами. В каждом конкретном случае

решался вопрос - насколько это преступление известно,

явно, кто за ним стоял, какие силы были против него и

т.д. Народу, как правило, сообщалось, что этот человек

ушел на пенсию. Была целая система "замазывания"

преступлений в соответствии с рангом лица, его

совершившего. В соответствии с местом в иерархии менялась

и мера ответственности. Сама внеответственность,

надзаконность власти в массовом сознании не вызывала

протеста.

Все, о чем я сегодня рассказываю - не эгоистические

завоевания агентов власти. Конечно, эта модель отвечала

интересам политической элиты, но прежде всего ее

характеристики отвечали массовым представлениям о власти.

Если бы они противоречили традиции, ожиданиям людей, они

не смогли бы реализоваться.

Социальные регуляторы могут базироваться либо на

иерархии, либо на универсальных законах, нормах,

процедурах. Ситуация сакральности противостояла праву.

Общество, которое сакрализует носителей иерархии, не

может быть правовым. Право предполагает, что священными

являются только нормы и процедуры. Право по своей природе

не предполагает изъятий. Даже в царской России

иерархичность не позволяла отстаивать свои права, не

говоря о советской эпохе. Практически право не могло

работать в большом иерархическом обществе. Например, в

Москве - очень много разных уровней, трудно было даже

определить, кто выше - директор Большого театра или

заместитель министра? Любые конфликты решались

принципиально неправовым образом. По природе этой модели

право не могло в ней работать.

Владелица всего сущего и держательница мира. Право

собственности в истории выступает как основная

экспликация сакральных объектов. Само обозначение богов -

владыка, хозяин - указывает на то, что то, что мыслится

сакрально - мыслится как владетель. В этом смысле

сакральная власть предполагает, что эта власть является

владелицей. И если эта власть мыслиться как пребывающая

на какой-то территории, то вся эта территория и все, что

на ней присутствует, и есть объект ее владений. Идея

частной собственности связана в Европе с реформацией.

Человек наделялся некоторой сакральностью, становился чем-

то самоценным, несущим в себе дух Божий и становился

субъектом, владельцем собственности. В нашей ситуации,

когда вся сакральность стягивется к власти, власть и

оказывается владелицей всего. В русской истории частной

собственности как права не было вообще. Собственность

была как привилегия. Но онтологизированного всеобщего

права частной собственности я не усматриваю. Советский

период ничего принципиално нового в этом отношении не

вносил. Столыпинские реформы предполагали создание

всеобщей собственности.

Давыдов: Что значит - "владелица всего сущего"?

Яковенко И.Гр.: В советский период предполагалось, что

рано или поздно Москва станет столицей всего мира.

Поэтому в перспективе советская власть мыслилась как

вселенская. Советская власть владела всем, что находилось

в границах советского государства, в том числе и нами и

нашим имуществом. Мы были только держателями,

депозиторами, у нас были только права распоряжения.

Сакральная власть как источник и податель всех благ.

Вспомним обычные высказывания советской поры: власть тебя

выучила, власть тебя воспитала, дала образование. Каждый

из нас был изначально в долгу перед властью. Власть -

собирает нечто, накопленное обществом, затем -

распределяет. Она была именно подателем благ. Человек был

в долгу перед властью всегда и в этом отношении был

совершенно традиционен. Как пишут идеологи сакральной

власти - "Ты всегда в долгу перед властью. Ты никогда не

отработаешь этих долгов. Ее благодеяния неизмеримы." Это

восходит к очень архаичным представлениям. Власть

предстает перед богами и спускает от них благодать на

общество, а ее отработать нельзя. Можно только отвечать

любовью, преданностью, за нее воевать и т.п. Только

бесконечной признательностью мы можем явить себя

благодарными.

Онтологическое измерение:

Такие атрибуты как источник бытия, сущность,

онтологизирующая собой социальный и культурный космос,

смыслонаделяющее и наделяющее жизнью начало - можно

объединить в один блок. Власть воспринималась как сила,

которая творит социальный и культурный космос. В России

(и до советского периода и в советское время) каждый

человек осознавал себя в каком-то соотношении с властью,

координировал себя с ней. Представление о том, что я сам

по себе, а власть сама по себе было в высшей степени

нетипично. Власть воспринималась как тотем, как некий

космический центр и весь мир воспринимался через этот

центр (отторжение есть форма притяжения - когда ты с этой

властью борешься, то парадоксальным образом втягиваешься

в нее). Человек танцевал от власти, как от печки,

выстраивал в соответствии с ней свою модель космоса.

Ссылки на классиков марксизма-ленинизма, на решения

съездов во всех статьях, диссертациях, книгах - это

обращение к власти как к носителю онтологической

сущности. Исходная точка для разворачивания модели

космоса. Любой текст является по сути своей сакральным,

любая статья - ритуальное действо, разворачивающее модель

космоса. И если при этом мы не соотносим эту модель с

первоучителем, с очередным пленумом, мы разворачиваем

какой-то подозрительный космос. Эти вещи не

вербализовывались, но их присутствие о многом говорило.

Самое интересное, что и до 1917 г. в России в больших

школьных сочинениях надо было хоть один раз упомянуть

Бога и государя.

Власть как творческая сила предстает как подлинное

бытие, как высшая достоверность. Каждый конкретный эпизод

советской жизни мыслился через подключение к власти. Она

является источником, разворачивающим советскую жизнь,

онтологическим началом. А то же время враги этой власти

не имели собственных персон. Троцкий, Бухарин и др. не

имели собственного выражения, читать мы их не могли, не

было ни их фотографий, ни биографий. Они были как-бы

чертями - ни их цитат, ни их изображений не должно было

быть.

Гитлер - изображался только карикатурно (также как и

Троцкий, и Бухарин, и др.), фотографии - не

публиковались.

Предстояние перед космическими стихиями. В советское

время секретились и закрывались любые сообщения о каких-

то неудачах, крупных авариях на предприятиях. Это

понятно, так как это бросало на власть негативную тень.

Но ведь скрывались и стихийные бедствия - землетрясения,

засухи и т.п. Совсем уж мощные, которые нельзя было не

признать, освещались крайне ограниченно. Дело в том, что

власть, в соответствии с архаическими представлениями, -

это сила, предстоящая перед божественными и космическими

стихиями. Она прикрывает народ от космических передряг.

Если случается голод, разруха - значит власть утратила

эту силу. Так, голод во время правления Годунова в

массовом сознании был свидетельством того, что он не

настоящий царь, у него отсутствует сакра, которая

прикрывает народ от несчастий. В этом плане советские

правители демонстрировали очень тонкое понимание

традиционной ментальности: нельзя "соблазнять" малых сих

сообщениями о несчастиях. Они бывают только там, где

власть не сакральна.

Атрибуты - источник истины, наделена высшим и

исчерпывающим авторитетом, совершенна и благо - связаны

между собой и взаимодополнительны. Вспомним, что во всех

спорах советского периода суждения власти выступали в

качестве последних аргументов. Чтобы обосновать любое

утверждение, надо было приводить в доказательство

высказывания классиков марксизма-ленинизма, деятелей

партии и т.п., увязывать свои работы, статьи с ними,

ссылаться на них. В принципе не могло быть сферы

самореализации, которая претендовала бы на автономность.

Любая теоретическая дискуссия заканчивалась каким-либо

суждением власти. Проблема тем самым снималась, так как

это суждение выступало как абсолютная истина.

Власть как космизующее и упорядочивающее энтропию

начало. Вспомним обычный российский город. Хаос, но по

мере продвижения к центру, к зданию райкома, исполкома

происходит упорядочивание территории. Площадь, все

обсажено елочками, все аккуратно. Источником

упорядоченности оказывалась сама сакральная власть в этой

ипостаси. Упорядоченность убывала по мере удаления от

власти. Она упорядочивала космос. Но - власть наша

всесильна, но не вездесуща. В советское время

руководителю во время поездок по местам полагалось зайти

в какой-нибудь магазин. Туда специально завозили

продукты, разный дефицит. То есть начальство своим

появлением как бы приближало это место к идеалу. Все

знали, что рядом - совсем другие магазины. Кому нужен

этот обман? Это можно объяснить только как ритуал,

характерный для сакральной власти.

Прелагаю вам две цитаты. Первая - "РКП никогда не

ошибается, РКП всегда права, РКП всегда предвидит

правильно ход событий, РКП обладает в максимальной мере

талантом, умом и характером. В промежутках между

партийными съездами этими качествами обладает ЦК РКП, а в

промежутках между заседаниями пленумов они принадлежат

Политбюро ЦК." (Ю.Ларин, из Приложения к "Правде", 1921

г.)

Вторая - "Церковь свята. Это свойство церкви, можно

сказать, самоочевидно... Жизнь церкви есть некая высшая

деятельность, к которой мы приобщаемся, а через то и

освящаемся. ... Святость есть самое существо церковности

- можно сказать, что иного ее свойства не существует."

(С.Булгаков."Православие. Очерки учения православной

церкви", т. 2.)

Доверие к власти как носителю абсолютной истины

возникает из ее сакральной природы. Но - власть была

истинна как целое, отдельные ее представители могли

ошибаться.

Источник нравственности, пребывающий над

нравственностью. Советская власть была наднравственным

судом. Мы помним, как Хрущев отодвинул выплату по

облигациям. Этот акт был ограблением народа. Но это не

подлежало нравственной оценке, ибо предпринималось в

высших интересах.

Единство и неделимость власти - один из коренных

признаков сакральной власти вообще. Разделившаяся в самой

себе власть - не сакральна. В этом смысле советская

модель очень интересно интерпретируется. Вся ее

внутренняя расчлененность (партийные и правительственные

структуры) была условна. Это были две ипостаси одного

целого. Разделение власти, позиционный конфликт были

невозможны. Позиционный конфликт переводит ситуацию

сакральной власти в ситуацию власти как социального

института. X съезд партии породил эту модель.

Давыдов: А как же разделившаяся церковь?

Яковенко И.Гр.: Каждая из них объвила другую

несуществующей, прокляла, и приняла ту же систему.

Вечность власти. Понятно, что власть была вечна в

будущем, но она была вечна и по отношению к прошлому. Все

что происходило до 1917 г., до советского периода -

преддверие истории. В учебниках основное место отводилось

советскому периоду. Нами 1917 год воспринимался как акт

творения истории. До этого были только предтечи,

апостолы. В этом смысле советская власть была вечна. С

нее начиналась история и длилась вечно.

Надличностность, то есть иноприродность власти.

Вспомним язык, на котором власть общалась и говорила.

Поздравления, вручение наград - яркая иллюстрация ее

надличностности. Носитель власти не есть обычный человек.

И язык его, и стиль его и форма явления себя народу

должны быть другими. Он надличностен. Горбачев, прийдя к

власти, стал отрабатывать совсем другую модель.

Сакральная власть может существовать в двух моделях -

имманентной и трансцендентной. Троцкий, Радек -они

отрабатывали скорее имманентную модель. Они были

трибунами, они обращались к чувствам. А победила

сталинская модель - надличностная, трансцендентная,

которая говорит краткими формулами, являет себя очень

недолго на экране. В этом плане трансцендентное прочтение

власти более отвечало традиционным массовым ожиданиям и

их представлениям о подлинной сакральной власти.

Сложился ритуал бесстрастного вещания и бесстрастного

внимания, который разряжался в нужные моменты массовыми

аффектами ("аплодисменты, продолжительные аплодисменты,

... переходящие в овации, все встают" и т.д.).

Власть всесильна. Лозунг "реки потекут вспять"

означал, что нет законов природы, которые были бы

сильнее, чем власть. Власть сама задает законы природы. В

1938 г. - на заседании ученого совета Института красной

профессуры был отменен закон стоимости для социализма.

Экологическая наука - была неприемлема для традиционного

сознания, так как лимитировала принимаемые властью

хозяйственные решения.

Необъемлема человеческим рассудком, закрыта для

умствования. Этот атрибут связан с апофатической

установкой, трактующей власть как трансцендентную

сущность. Вспомним реакцию отторжения у масс на

интеллигентские разговоры. Не надо рассуждать, к власти

можно только приобщаться - во время митингов, шествий.

Приобщение носит характер трансцендентный, мистический.

Подведем итоги. Я не исчерпал все существующие

культурные смыслы и положенности по отношению к власти.

Описан тотемический уровень власти, где она является

тотемом, выражающим собой весь космос - и природный и

культурный. Следующий уровень приходит вместе с осевой

эпохой. Библия уже дает нам двойственные представления о

власти. Власть - это и сакральная сущность, и соблазн,

это и добро, и зло. Из этой двойственности власти

вытекает инверсия, описанная прекрасно А.Ахиезером.

Сама модель традиционной власти не исчерпывается тем,

о чем я сегодня говорил. Мной описана советская модель,

как она была представлена в советском массовом сознании.

Помимо этого уровня были другие. Но возврат к

тотемическому уровню иллюстрирует очень интересное явление

советского периода - попятное движение по оси

стадиального развития, рецессию, возврат к доосевым,

добиблейским формам культуры и сознания.

Ахиезер: В каждой культуре есть, как Вы выразились,

автомодель. Содержит ли она самокритику? Или это

абсолютная модель, не знающая внутренних изменений?

Яковенко И.Гр.: Если власть понимается как сакральная,

то она в принципе не может знать изменений. Сакральная

власть вечна, совершенна и в этом смысле неизменна. Вреальности власть содержит институты, механизмы и в этом

смысле она несет в себе критику. Но по понятию абсолютная

сакральная власть - не власть от имени Бога, а власть,

равная Богу. Может ли быть какая-нибудь критика внутри

Бога? Конечно, эта власть определенным образом была

представлена в советско-марксисткой мифологии, где могли

быть рассуждения о том, что власть развивается. Но это

были словесные рюшечки.

Давыдов: Вся структура Вашего доклада логична, хорошо

работает, но аналогичное содержание может быть прочитано

в трудах святых отцов. В какой степени вы используете их

идеи, дух их работ и какое место это занимает в вашем

исследовании?

Яковенко И.Гр.: Я беру какую-то феноменологию и ищу

модели, которые могут ее описать. Советская власть была

очень традиционна: и эсхатологией, и сакральностью, и

манихейскими компонентами культуры. И это позволяло ей

победить, удержаться и долго существовать. В этом смысле

обращение к святым отцам дает модели для ее понимания.

Хлопин: Как соотносятся Ваши представления с

институтами, существовавшими до 1917 года? Была державная

власть, потом конституционная монархия, было какое-то

право.

Яковенко И.Гр.: Было попятное движение. Революция

отбросила все, что противоречило традиционному ядру. И

оно выявилось в чистом виде. В этом суть моей концепции.

Право, правовые институты, все что нарабатывалось в

России - все было отброшено и страна вернулась к своим

абсолютным истокам.

Хлопин: Но правовые упаковки существовали, советские

юристы вышли из той школы, которая существовала до

революции.

Яковенко И.Гр.: Чистая правда. Здесь диалектика: есть

форма и содержание. Форма не всегда имманентна. Она может

быть наведена глобальным общемировым контекстом. Я

говорил о содержании, о базовой структуре, а формы

задавались необходимостью создать видимость работы

правового института. Формы в значительной степени были

случайны по отношению к содержанию.

Кондаков: Ваш доклад построен как описание модели, ее

семиозиса. В нем не затрагиваются генетический и

типологический моменты. Неизбежен вопрос: как получилось,

что в российской истории, в истории русской культуры не

сложились представления об осевом времени? Или не

сложились до конца. Почему в нашей истории культуры

доосевые представления сохранились в первозданном виде до

ХХ века. У Б.А.Успенского есть статья о восприятии

истории в древней русской культуре (и в послепетровское

время), когда друг на друга накладывались космологическая

модель истории и линейные представления. Модель Москвы -

Третьего Рима, - это попытка контаминации этих моделей. С

одной стороны Москва есть Третий Рим. А с другой стороны

- есть первый, второй и третий Рим как некие стадии

развития одного и того же. Отсюда вопрос, каков механизм

действует в других культурах, где подобного рода

сакральная святость не сохраняется в таком неизменном

виде? И почему у нас она не только сохраняется, но на

определенном этапе происходит возвращение к ней как к

первоначальному фундаменту.

Яковенко И.Гр.: Прекрасный вопрос. Когда-то я встретил

определение России как кентавра. Но Россия не кентавр, а

василиск. Она несет в себе не два пласта, а всю

стадиальную историю человечества. В этом особенность

российской цивилизации. Почему это произошло, это

следующий вопрос. На него отчасти отвечает А.Ахиезер

своей книгой. Там нравственно-культурный идеал российский

- идеал догосударственный, то есть предысторический,

значит во многом доосевой.

Во-первых, Россия - периферийная цивилизация.

Формировалась наведенным прогревом с Балтики, с Византии.

На этой территории не было цивилизации. Варварство

оставалось в порах. Во-вторых, по моему мнению,

православие консервирует в себе глубинные архаические

пласты культуры. Оно консервирует общину в ее изначальных

моделях и очень большие пласты ментальности. В-третьих,

нельзя преувеличивать, но нельзя и преуменьшать значение

Орды. Российская цивилизация - результат наложения,

синтеза моделей как православной, так и ордынской

(которая тоже была периферийной и кочевой цивилизацией).

В России не было реформации, которая умела снимать и

перемалывать архаику. Только сейчас мы выходим на

стадиально близкую ситуацию перемалывания архаических

компонентов. Это происходит потому, что Россия -

василиск, что в ней постоянно живут и не умирают все

стадии. Когда верхние уровни отваливаются, актуализуются

следующие, в том числе и самые ранние.

Патрушев: Каковы возможности развития представлений о

власти в традиционной культуре?

Яковенко И.Гр.: Я думаю, что российская культура,

российская цивилизация никак не перейдет тот порог, за

которым станет способной к имманентному развитию. Она

может усваивать, заимствовать, но ей не присуще

саморазвитие. В этом трагедия российской модернизации.

Судороги России за последние 100 - 150 лет рисуют

неспособность, с моей точки зрения, этого перехода.

Давыдов: Вы не сравнивали российскую нравственную

основу с китайской?

Яковенко И.Гр.: Компаративистикой я занимаюсь, но

конфуцианскую модель я знаю мало. Много занимался

исламом, манихейством. Мне кажется, что китайская

цивилизация, как очень древняя, зрелая, трудно

сопоставима с русским материалом. Русский материал -

враварский. Китайская ситуация не опрокидываема как целое

на нашу ситуацию.

Давыдов: В чем, с вашей точки зрения, суть

реформационных изменений, как реформация изменила

религиозно-нравственную основу европейского человека. В

чем ее самое главное значение?

Яковенко И.Гр.: Человек средневековый безгранично

верит не только в Бога, но и в традицию. Человек,

прошедший реформацию, безгранично верит сакральному

тексту, а дальше полагается на свою интуицию, на свои

рассуждения. Это уже автономизировавшаяся личность.

Давыдов: Был задан вопрос об источнике самокритики.

Ответ был такой: "Не было и быть не могло". Почему не

могло? Такой источник был и есть. Его надо искать.

Государство не может умереть само, его разлагает источник

самокритики, который является источником его гибели.

Таким источником в условиях России было принятие

христианства. Христианская культура не оказала того

влияния на российскую культурную основу, которое она

оказала на дохристианскую основу в Западной Европе.

Библия, особенно новый завет, несет в себе дуальность и

источник самокритики. В Западной Европе он был воспринят

не сразу. Но он погасил костры инквизиции, прекратил

крестовые походы. В России время было упущено, но

элементы этого процесса были. Если взять самый последний

пример - это реформы Петра. Он был первым русским

протестантом, не в буквальном смысле, конечно. Тот

религиозный дух, который он пытался привнести, унизил

православную церковь. Он создал прецедент соединения двух

крайностей. Он взял в руки рубанок, был строителем,

ученым, врачом и т.д. Это была своеобразная попытка

реформы религиозно-нравственной основы русской культуры.

Она дала мощный толчок, но проявился он не сразу, где-то

к середине XVIII в. и продержался до середины XIX в.

Потом был задавлен, но не совсем. Я имею в виду не

институциональный момент, а изменение религиозно-

нравственной основы нашего сознания.

Яковенко И.Гр.: С тем что вы сказали, трудно

поспорить. Но речь шла о доосевой, тотемической модели. В

ней нет самокритики. Другое дело, что самокритика как

источник изменения появляется в последующих пластах,

других моделях.

Антоняк: Если исходит из вашей концепции, то как

оценить такую фигуру как Дубчек? Ведь он был

реформатором, носителем самокритических внутренних

тенденций. То есть власть у нас в Чехословакии шла к

реформам изнутри.

Яковенко И.Гр.: Та модель, которая была реализована в

России, была имманентна российской культуре. А в

Чехословакию коммунистическая модель была принесена на

танках. И нормальный словак, став коммунистом, не

переставал быть человеком восточно-европейским.

Антоняк: У нас нет божественного отношения к власти,

нет восприятия власти как "подателя всех благ".

Давыдов: Мне кажется, что то восприятие власти, о

котором докладчик сегодня говорил, совпадает с пониманием

Бога у древнего, доосевого человека. Главное в этом

понимании то, что он сущий и потусторонний. Представление

о Боге начинает двоиться с Ветхого завета, Бог уже

начинает разговаривать с человеком. И уже совсем другой

он становится в Иисусе: он становится богочеловеком. В

этом тенденция мирового культурного развития -

приближение высшей нравственности от потусторонности к

человеку. Следующий шаг после Нового завета сделала

реформация - высшая нравственность стала посюсторонней,

достижимой. Она стала жить на земле, в реформах. Эта

тенденция укреплялась столетиями в европейской культуре.

В китайской культуре нет вообще понимания Бога как

сущего, который что-то распределяет, раздает... Там есть

понятие Неба, которое малоценно по сравнению с понятием

пути - Дао (основное понятие). Поэтому для китайской

религиозно-нравственной основы не было проблемы создать

сильное государство.

Наше российское представление о Боге -

султаноподобный, сущий, потусторонний, царство его -

небесное. Петр I положил начало измененению представлений

о Боге в русском менталитете. В элитарной культуре шел

процесс переосмысления Бога. У Фонвизина еще есть общение

с Богом на ты, но у Гончарова этого уже нет. Гоголь в

своих Письмах помещику, жене губернатора, и т.д. пишет,

что спастись можно, только взяв должность, и только тем,

что вы будете рационально и вдохновенно трудиться на этой

земле. В православии этого нет. Вы будете делать тоже

самое, но вы никогда не будете знать, спасетесь вы или

нет, поскольку это зависит не от человека, а от Бога.

Центр нравственности в православии находится в Боге. В

православии попасть в царство небесное - это решение

Бога. У Гоголя - это решение человека. Это чистый

протестантизм. Идея Бога из потусторонности переносится в

деятельность человека. И этих авторов уже не интересует,

творец ли Бог всего сущего.

В докладе был изложен принцип отношения к власти -

снятого начальника следует забыть. Снятого, развенчанного

Бога надо забыть. Это представление - один из корней

русского атеизма. На Западе Бог постепенно переставал

быть сущим и постепенно переставал быть потусторонним. Но

от него ведь никто очень долго не отказывался.

Гражданская цивилизация на Западе создавалась как

религиозно оправданная. У нас - нет, у нас сразу как

атеистическая.

Яковенко И.Гр.: Давайте различать секуляризацию и

инверсию, которая отменяет христианство и вводит новую

веру. Это другой процесс. Только сейчас возникают

предпосылки к секуляризации России.

Вешнинский: Многоуровневость власти, о которой

говорилось в докладе, создавала, на мой взгляд, некую

среду, в которой могла вызревать автономная личность,

могли появляться элементы плюрализма. Особенно в Москве.

Из-за запутанности, сложности московской жизни были

зазоры между иерархическими уровнями, появлялась

возможность маневрировать между ними.

Яковенко И.Гр.: У А.Ахиезера есть идея, что

традиционная власть - монологична, вместо диалога есть

сумма монологов. Город по своей онтологии - диалогичен.

Москва это реализовывала в наибольшей степени. Поэтому

здесь и зарождалось то, что разлагало советскую систему.

Онтология города вступала в конфликт с онотологией

сакральной традиционной власти. Город в конце концов

победил. До этого сама победа большевиков была связана с

тем, что в город хлынула деревня, смяла город, съела его

онтологию. А за 70 лет город перемолол человеческий

материал, опять победила онтология города.

Кондаков: По поводу нового прочтения петровских

реформ. Здесь есть рациональное зерно, и, вероятно, можно

что-то попытаться увидеть реформаторское (от Реформации)

в деятельности Петра. Но с точки зрения массового

восприятия оппонентами и сподвижниками власть Петра

трактовалась как сакральная. В низах он воспринимался

как антихрист, а его деяния - как конец света. Но

одновременно он рассматривался как демиург истории, от

него начиналось новое летоисчисление. В этом смысле он

был по прежнему сакрален, как любой царь модернизатор.

Его деятельность может быть прочитана не как Реформация,

а как инициатива такого же центра властных интенций как,

например, Ивана Грозного. Грозный в своих письмах

Курбскому говорит, что святитель может следовать Христову

закону - подставить правую ланиту вслед за левой. Но царю

это не дозволено. Он не подвластен ни христианским

заповедям, ни самой христианской морали. Он ориентируется

не на Христа, а на Саваофа. Он инвариант Бога-творца. Он

сам может быть началом истории, инициатором любого

действия и т.д. В этом смысле нет никакой принципиальной

разницы между принципами восточного деспотизма Петра и

принципами восточного деспотизма Грозного.

Давыдов: Петр сотворил такое, что ни один восточный

монарх и Иван Грозный себе не позволяли. Петр -

потусторонний Бог - взял в руки рубанок. Этот акт имеет

огромное значение для модернизации нравственной основы

человека, нравственной культуры. Соединились два полюса.

Это не то, чем занимался Иван Грозный. Он укреплял

централизацию и отрубал головы.

Беседин: Мне показалось, что докладчик логически

достаточно точно построил доклад.

Хотелось бы ответить на вопрос, почему в России

рудименты архаики оказались сильны, даже господствующи, а

в других обществах отпали. В любом социуме элементы

архаики сохраняются.

Яковенко И.Гр.: Проблема в числе и мере.

Беседин: Именно. А.Хлопин спрашивал, куда же делись

все новации, которые были со времен Александра I,

Столыпина и раньше. Советская власть не есть просто

традиционная власть (здесь я следую за А.Ахиезером). Это

власть, которая возвращается к традиционным основам, но

она одновременно стремится модернизировать общество. Но

здесь работает все та же схема, понятие расколотости

российского общества издревле. Попытки модернизации в

России все время упирались в архаику. Если на Западе

возобладала медиация, у нас в России тенденция к

инверсии была сильнее.

Коршунова: Модель нужно попробовать развернуть,

привлечь к ее верификации сравнительный анализ. Как в

других культурах, в других цивилизациях понимаются те же

атрибуты власти. Не случайно сегодня не раз обращались к

Востоку, в том числе к Китаю. Ведь монголо-татары, перед

тем, как прийти на Русь, были в тесном соприкосновении с

Китайской цивилизацией.

Вы сказали, что Россия была периферийной цивилизацией

по отношению к Востоку. Какой Восток имеется ввиду?

Яковенко И.Гр.: Периферийная не по отношению к Востоку,

а в том смысле, что она возникла на голом месте.

Кондаков: К вопросу о критике и самокритике внутри

некой модели. В какой мере она присутствует в российской

цивилизационной модели? Один из примеров такой

органической самокритики, которая была в нашей российской

модели - самозванство как форма оппозиции власти самой

себе. Это раздвоение образа сакральной власти, проходящее

по самой власти. Проявляется в образе одного царя,

начиная с Ивана Грозного - добрый, благой царь и

жестокий, злой, справедливый и несправедливый. В одном

лице соединены две несоединимые крайности. Отсюда

возникает потребность: царю неподлинному (Борис Годунов)

противопоставить царя подлинного. И в дальнейшей истории

эта модель проигрывается в самых различных вариантах.

Ленин - самозванец по отношению к Николаю II, многими

эмигрантами это так воспринималось. Для Троцкого Сталин -

это самозванец по отношению к Ленину. Хрущев для

сталиниста - самозванец по отношению к Сталину. И каждый

раз начинается критика предшествующего с позиций некой

сакральной истины, с позиций априорного представления о

власти, которая замутнена какими-то отступлениями от

этого сакрального облика. Ельцин - это самозванец по

отношению к Горбачеву и т.д.

Яковенко И.Гр.: Критический элемент, который звучал в

основном в массовом сознании - это юродивый. Он уже -

там, вне культуры, он может и должен говорить правду и

Богу, и царю. В советскую эпоху юродивого как персонажа

не было. Появились только пророки, в эпоху распада

советской модели (после 1956 г.) - Сахаров, Солженицын.

Кондаков: Петр тоже выступает как самозванец и по

отношению к самому себе и к предшествующей традиции.

Отсюда и контаминации - то ли он антихирист, то ли

наоборот.

Яковенко И.А.: Представленная докладчиком модель

самодостаточна, достаточно замкнута и внутренне

непротиворечива. А вот что касается ее отношения к

реальности, вызывает сомнение утверждение, что русская

культура не способна к имманентному развитию. Было бы

некоторым упрощением представить историю России как вызов

извне и русский ответ. В некотором смысле история любой

страны - это ответ. Но абсолютизировать я бы этот тезис

не стал. Даже в предложенной сегодня модели содержится

некая динамика, некоторое напряжение, а источники этого

напряжения, которые могут явится источником и вектором

саморазвития, они многочисленны. Даже в этой модели - та

дуальная оппозиция, которая положена в ее основание, а

именно противоречие между властью как социальным

институтом и властью как сакральной сущностью, как раз

является тем двигателем, тем внутренним напряжением,

которое приводит к саморазвитию. Если мы проанализируем

советский период даже до 1956 года, не говоря уж о

дальнейшем, мы увидим, что все эти тезисы, эти атрибуты

власти нельзя абсолютизировать. И в тот период власть

существовала как социальный институт. И в то время

существовало это внутреннее напряжение. Мощная динамика,

заложенная в этом противоречии, и сегодня продолжает

жить. Если бы эта модель была полностью претворена в

жизнь, не было бы вообще динамики. Здесь имеет место

ограниченность, которую надо иметь в виду всегда, когда

мы применяем культурологический анализ.

Источником напряжения, динамики являлась

полисубъектность, которая разрушала власть. Это и

ордынский период, который заложил архетипы русской

власти, а именно ее внешнюю природу по отношению к

русскому обществу, и многое другое. Мне кажется, что

сегодня в значительной степени источник динамики - это

отраслевая, региональная полисубъектность. Это можно

наблюдать в Москве не только потому, что это большой

город, но и потому, что здесь переплетались интересы

ведомств, отраслей, больших социальных групп. И эта

динамика существовала в превращенном виде, под партийно-

советской крышей. Она существовала реально. Абсолютной

власти не было и при Сталине, он далеко не все мог. Но он

умел не доводить ситуацию до того, чтобы на каком-нибудь

пленуме его положили в мавзолей. Он хорошо понимал, что

можно, а что нельзя, что социум его просто сметет. На

самом деле социум все это время сопротивлялся этой

сакральной власти и ее изменял. Почему Русская Система -

Московское царство, Санкт-Петербургский период, советская

власть - менялась? В предложенной сегодня модели мы не

увидим этой динамики. Сакральная модель власти абсолютно

статична. Внутреннее саморазвитие там не заложено.

Ограниченность этой модели диктует вам вывод, что

русская культура не способна к саморазвитию. Это не

русская культура не способна к саморазвитию, это один из

ее модусов, одна из ее ипостасей - сакральная модель

власти. А русская культура способна, потому что в ней

есть еще и многое другое. Другое дело, какой будет

вектор, какой будет новый виток развития. Надо постоянно

иметь в виду и необходимость социэкономического анализа.

Потому что вектор на закрепление сакральной модели власти

дает супермонополизм. Но есть и другие векторы. Здесь

можно выделить свыше двадцати различных факторов. Чисто

культурологичекое исследование ограничено в выводах.

Патрушев: Если русская власть существовала как

институт, то какая норма ее регулировала?

Яковенко И.А.: Любая реальная власть - и русская -

существовала и как сакральная власть, и как

институциональная. Что касается регулирующей нормы, то ни

в одном развитом обществе, кроме самых примитивных, не

существует одной универсальной нормы, регулирующей все

отношения. В советский период норм было несколько, они

были переплетены. Это и законодательство, и устав КПСС -

совокупность нескольких норм, часто исключающих друг

друга. Нормы, связанные с властью, - это и

внутрипартийные нормы, и законы, которые действовали. Но,

например, в суде, месте столкновения интересов, в какой-

то момент закон прекращал действовать. Судью могли просто

спросить: вы коммунист?

Патрушев: Что регулировало переход от одних норм к

другим? Сущестовала ли норма над правовыми и партийными

нормами, которая регулировала этот переход?

Ахиезер: Переход определялся чувством утилитарной

целесообразности. Существовал нравственный принцип - все

хорошо, что хорошо для советского народа, то есть для

партии. Это прежде всего некая ценность.

Яковенко И.А.: Как тенденция, как одна из ипостасей,

как один из полюсов того силового напряжения, которое

существовало в России, предлагаемая модель здесь

приемлема. Культурологический анализ очень здорово

работает. Но должен быть и другой полюс. Если полюс южный

оставить без северного, то Земля как геологическая и

биологическая целостность ликвидируется. Я думаю, что как

и Земля, русская система существует.

Хлопин: Меня несколько насторожило слово "система".

Это все же метафора. Я не очень понимаю, как ею можно

оперировать в социальных науках, во всяком случае в

культурологии? Системой можно назвать все что угодно. Но

является ли это действительно системой? Меня не

устраивает и ответ И.Гр.Яковенко о форме и содержании. С

этим работать невозможно. Как Вы можете, имея в виду

сакральное содержание, работать с формой, которая как бы

институциональна? Далее. Слова "динамика" и "развитие". Я

понял, что не могу ответить на вопрос, что такое

развитие? А это принципиальный вопрос, так как мы

постоянно в наших работах фиксируем внимание на моменте

воспроизводства некоего социума, ищем повторяемости этого

воспроизводства. Я избегаю слова "закономерность"

сознательно, потому что закономерность - это понятие не

гуманитарных наук. Нет слова немецкого или английского,

которым бы пользовались гуманитарии, которое было бы

аналогично "исторической закономерности". Потому что ни

тенденции, ни повторяемость отношения к закономерности не

имеют. В культурологии это понятие, по-моему, тоже

отсутствует. Что такое закон в гуманитарной сфере?

Ахиезер: Описание власти в культуре - проблема,

чреватая далеко идущими последствиями, выходящими за

рамки самой этой задачи. Это показал и доклад, и прения.

Определяющая линия обсуждения шла в сторону попытки

вынести обсуждение за рамки культуры. И это очень радует.

Ведь наша цель - не узко культурологический, а

социокультурный анализ. Кто-то здесь высказал мысль, что

интересы в обществе формируются на базе культуры. То есть

интересы - вторичны. Они определяются той культурой,

которая освоена личностью. Культура рассматривается здесь

как некий условный текст, осваивая который человек

становится человеком. Он тем самым приобщается к

информации, он приобщается к ценностям, к нормам,

формирует свои потребности. Получается, что общество

формируется как результат освоения содержания культуры.

Культура есть тот фундамент, на котором формируется

общество.

Нам была предложена попытка описания власти в терминах

традиционной культуры. Это прекрасно, это то, чем

занимается культурология. Но И.Гр.Яковенко в докладе

сказал, что можно рассматривать власть как институт или

как сакральную вещь, на что И.А.Яковенко возразил -

почему власть должна быть "или-или", она ведь "и". Это

вытекает как раз из того, что мы признаем человеческие

интересы как результат культуры. Мы рассматриваем власть

как институт и власть как содержание культуры. Но это

предметы разных наук. Проблема в том, что в самом докладе

заключалась необходимость какой-то коммуникации между

этими подходами. Если интерес - это результат освоения

культуры, то получается, что государство создается,

воспроизводится как слепок культуры, сложившейся в этом

обществе. Но мы ведь знаем, что это не так.

Государственная культура в России находится на

чрезвычайно низком уровне. Но есть история государства в

России, которая совершенно не то, что о нем думают те

люди, которые его воспроизводили и воспроизводят.

Парадокс в том, что государство, с одной стороны, есть

результат освоения культуры и ее воспроизводства, а с

другой, этот результат - совсем не то государство,

которое записано в культуре. Для России это очевидно.

Отсюда тяжелая проблема, которая в науке пока не

решается. Наше знание расколото. Предметом знания

является либо культура как некий феномен, либо система

отношений. Но мы не сделали предметом переход одного в

другое. Для России характерен раскол между культурой,

трактующей государство, несущей в себе стереотипы

государства и вообще социальных отношений, и реальностью

государства, которую мы никак не можем осмыслить до

какого-то необходимого уровня. У нас нет необходимых

понятий. В каком-то смысле в России нет ни общества, ни

государства. Когда мы говорим о государстве в России, то

имеем в виду не реальное государство, а некую

необходимую, жизненно важную социальную функцию, которую

должен выполнять институт, называемый государством. Но

отвечает ли реальный институт этой функции?

Мы стоим перед методологической проблемой, которую мы

можем сегодня поставить, но решать - только продвигаясь

ощупью.

Насчет критики. Если взять культуру как некую

изолированную вещь - есть в ней критика или нет? Я думаю,

что без элемента критики невозможна никакая культура.

Культура -это система, но одновременно и антисистема. Там

что-то происходит. Но в обществе есть воспроизводство

культуры. Значит, в нем тоже есть критика. В любом

обществе есть институт критики. В Китае при императоре

был человек, который обязан был говорить императору

правду. В европейской традиции - шуты.

Хлопин: А самокритика?

Ахиезер: Самокритика тоже есть, потому что человек

всегда переживает в себе реальность. Критика формируется

в результате несоответствия сложившейся культуры и

социального института. Нельзя воспроизвести социальные

институты так, как они записаны в культуре хотя бы

потому, что культура всегда абстрактна. И критика есть и

в самом механизме культуры и в социальных иститутах.

Развитие демократии в современном российском обществе -

это и есть развитие механизмов критики в самой

государственной системе. Эти механизмы не должны

развиваться слишком быстро, иначе они разрушают общество.

Трагедия России в том, что в ней неждостаточно развиты

срединные процессы. Как демократия так и диктатура

воспринимаются как сигнал, разрешающий произвол.

Демократия не может вводиться моментально. Люди не

успевают пройти историческую школу. Демократические

институты есть, а соответствующей им культуры нет.

Поэтому демократические структуры в условиях кризисов

почти автоматически перерастают в авторитарные. Оппозиция

"культура - социальные отношения" пронизана критикой,

причем в разных ракурсах, не совпадающих друг с другом.

Критика социальная и критика культурная действуют часто в

России в разнос. И здесь заключается проблема перехода

между культурой и социальными отношениями.

Хлопин: Надо заниматься стереотипами и моделями самого

мышления.

Ахиезер: Согласен, но не только ими. Почему в России

либо государство съедает мышление, истребляя духовную

элиту, либо мышление уничтожает государственные

институты. Вражда к власти, правительству - это массовая

паранойя.

Яковенко И.Гр.:

Проблематика моего доклада - власть, государство,

отношение к ним в русской традиционной культуре.

Я, описывая переживания, осмысления власти в России,

воспроизводил только тотемический пласт представлений.

Над ним надстраиваются другие пласты. Тотемический пласт

- не саморазвивающийся. Я вел разговор именно об

автомодели, о фантоме восприятия власти, а не об ее

реальном механизме. Но реальность формировалась из

традиционных моделей, о которых я говорил, и из каких-то

объективных факторов.

О власти как социальном институте и как сакральном.

Эти вещи вычленяются только в анализе. Мы отчетливо

понимаем, что не может быть власти как чисто сакральной

сущности, любая власть - социальный институт. И любая

власть несет в себе элемент сакры. Но компоненты это

разные.

О критике. В традиционном обществе есть автомодель, в

автомодели нет критики, в реальном обществе есть, есть

саморазвитие, но этот блок табуирован к осознанию. Он

включаются только в определенных ситуациях. Мой тезис - в

автомодели культуры традиционная сакральная власть не

развивается, в реальном бытии традиционной культуры эта

власть| имеет и самокритику, и саморазвитие. Но это надо

вытаскивать, носитель сознания об этом не склонен думать.

Мне вопросы задавались из области реальности, а я говорил

об автомодели, о представлениях, о ценностях.

Разные нормы регулировали разные области. Была норма

правовая, была партийная. Эти вещи для России тоже

традиционны. В России долго сохранялось раздельное право

- для церкви свой канон, для государства - свои законы.

Советская ситуация достаточно традиционна. Есть устав и

партийные документы, они регулируют отношения внутри

партии, и есть законы. Отдельный человек может быть и

членом партии и гражданином. Работал некоторый механизм,

который определял, когда какое право включается. Это тема

специального интересного исследования.

Проблема динамики. Конечно, слово система - в

известной степени метафора, но продуктивная.

Развитие - проблема философская. Она не является

предметом дискуссии. Человечество наращивало численность

вида "человек", наращивало экологическую нишу,

информационные потоки. Развитие вида "человек" - для меня

это устойчивая закономерность. Для меня в принципе мир

закономерен. Я вижу законы и в культуре.

Наш понятийный аппарат плохо ложится на российскую

реальность. Но это не значит, что здесь не работают

законы. Просто мы не познали эти законы. Мы пытаемся

сформулировать законы, адекватные природе того объекта, в

котором мы пребываем.

Я вел разговор не о русской культуре в целом, а о

русской традиционной культуре.

Яковенко И.А.: У Вас постоянно речь шла о русской

культуре в целом. И прозвучало утверждение, что русская

история - это серия ответов на внешние вызовы.

Яковенко И.Гр.: Русская традиционная модель

формировалась между XII в. и XVI в. (Иван Грозный). После

этого она сразу оказалась в котле исторического вызова,

связанного с Европой и сразу включилась в модернизацию. В

этом смысле бытие России с Ивана Грозного, со взятия

Казани - постоянная модернизация, которая является

медленным отрицанием этой модели. Россия постоянно

находится в состоянии кризиса, но находит ресурсы

развития. На мой взгляд, возможности развития в рамках

этого традиционного качества исчерпаны за последние

двадцать лет. Я вижу восходящий новый цивилизационный

синтез. Мне представляется, что мы находимся в ситуации,

когда кончается определенная цивилизационная целостность.

Во многом моя работа - это работа паталогоанатома, работа

с объектом, который переживает коллапсическое

схлопывание. На месте этого объекта - традиционной

русской цивилизации - на наших глазах рождается нечто

новое. Интересно выяснить, что из старого перейдет в

новое.

Беседин: Вы начинаете модернизацию с Ливонской войны.

Но модернизационные тенденции начались с перехода от

дохристианской Руси к христианской.

Яковенко И.Гр.: Для анализа проблемы государства в

России надо прибегать к аппарату и наработкам этнографии,

к этнографическому компаративистскому анализу. И, как ни

странно, было бы продуктивно почитать поэтому вопросу

русских мыслитетей фундаменталистского, реакционного

крыла. Они люди традиционные по своему складу, они

пытались выразить представления о власти, которые были

естественны в рамках традиционного российского

мироощущения.

Семинар №4

Социокультурная методология анализа российского общества Независимый теоретический семинар

г.Москва 8 июля 1996 г.

Тема семинара: История как феномен культуры Докладчик И.Кондаков