Srednevekovye goroda Belgii

диться от своего гражданского бесправия (diminutio capitis). Но для этого недостаточно было лишить патрициев их политических привилегий, нужно было еще уничтожить экономическую зависимость рабочих крупной промышленности, позволив каждому из них заниматься торговлей шерстью и сукном; чтобы провести эти реформы, ткачи повсюду завладели городским управлением и поручили своим деканам и присяжным, имена которых появляются тогда впервые в истории, введение своего рода осадного положения или террористического режима, благодаря которому ремесленники суконной промышленности были в течение двух лет хозяевами и господами городов1. Новые революционные власти провели в жизнь различные пункты их программы, не решаясь ссориться с

могущественной партией, руководившей народными массами, помощь которых была им необходима для борьбы с Филиппом Красивым. Первого августа 1302 г. Иоанн Намюрский, по своем вступлении в Брюгге после победы при Куртрэ, торжественно приложил свою печать к хартии, предоставлявшей всем жителям города и всем тем, кто поселился бы в нем в будущем, свободу заниматься всякого рода торговлей и ремеслами2. Тем самым рабочие суконной промышленности добились главной цели своих требований. Свобода торговли означала конец промышленного режима, поддерживавшегося гильдиями. Она устанавливала равенство между рабочими, занимавшимися обработкой шерсти и другими ремесленниками, она позволяла им добывать себе сырье, самим продавать продукт своего труда, одним словом, она давала им экономическую независимость и социальное уважение, которого они были лишены, пока оставались наемными рабочими. Ткачи, валяльщики, стригали, красильщики стали, в свою очередь, мелкими предпринимателями. Их корпорации, находившиеся до тех пор под опекой, получили автономию и self government (самоуправление), приобрели право юрисдикции над своими членами и, неся отныне обязанность надзора за производством, поспешили выработать новую регламентацию. Согласно этим правилам, образцы которых дошли до нас, к сожалению, лишь в ничтожном количестве, изгнание и смертная казнь заменены были штрафами; в них запрещено было употреблять рабочих для «рабских» работ

(schalkelijk werk)3.

-i См. по этому вопросу поучительный ипрский документ у F. Funck Brentano,

Additions au Codex diplomaticus Flandriae в Bibliotheque de l'Ecole des Chartes, t. LVII [1896], p. 37 и далее.

2Warnkbemg-Gheldolf, Hist, de la Flandre, t. IV, p. 312 (Bruxelles, 1851). — Ср. для Гента Limburg-Stirum, Codex diplomaticus Flandriae, т. I, c. 310 (Брюгге, 1879). — В Дуэ уже в 1207 г. в результате требований «простонародья» признали право каждого свободно

«waegnier»; G. Espinas, Les finances de la commune de Douai, p. 45 (Paris, 1902). Ср. также для Арденбурга Warnkoenig, Fkndrische Staats-und Rechtsgeschichte, Bd. II, 2 Teil, s. 60 (Tubingen, 1837). G. Espinas et H. Pirenne, Recueil de documents relatifs a l'histoire de l'industrie drapiere en Flandre, t. I, p. 532 и далее (Bruxelles, 1906).

«Человек с голубыми ногтями» избавился наконец от унизительного положения, в котором он так долго пребывал; он стал ровней прочим горожанам, он захотел искоренить повсюду признаки своего прежнего унижения. Едва лишь демократия одержала победу, как «простонародье» Ипра решило построить новую городскую стену, которая., должна была объединить с остальной частью города предместья, в которых оно жило, и указать тем самым, что отныне для всего населения имеется лишь одно право гражданства1.

Атисский мир (1305 г.), положив конец войне с Францией, положил конец также революционному правительству, установленному ткачами в городах.

Когда после смерти Гюи де Дампьера власть в графстве перешла к Роберту Бетюнскому (март 1305 г.), то на него тотчас же посыпались со всех сторон жалобы и требования. Вернувшиеся в страну «leliaerts» и патриции требовали произвести следствие по поводу всякого рода насилий, учиненных над ними; гентская коллегия «тридцати девяти» стремилась вернуть себе власть, в Арденбурге члены закрытой гильдии желали вернуть себе исключительное право быть избираемыми в эшевены2. Как это часто бывает после великих социальных катастроф, старые привилегированные группы ничего не забыли и ничему не научились, они стремились только к полному восстановлению прежнего порядка вещей. Они желали патрицианской реставрации, которая ввела бы во фландрских городах такую же конституцию, как та, что существовала по ту сторону Шельды, в городах Брабанта, которая передала бы городское управление в руки родовитых семей и снова подчинила бы всемогущим гильдиям негодующие массы рабочих суконной промышленности.

Но граф не мог согласиться с подобной политикой. Он не забыл, что «leliaerts» и патриции стали на сторону Франции против его отца, и знал, что полученным им наследством он был обязан лишь сопротивлению, оказанному ткачами и валяльщиками Филиппу Красивому. Он тем менее намерен был порвать с ними, что считал Атисский мир простым перемирием; решившись взяться снова за оружие при первом же благоприятном случае, он хотел сохранить за собой возможность еще раз обратиться к их военной энергии и силе, многочисленные доказательства которой они дали. Но если он не был намерен следовать политике герцога Брабантского и выступить в качестве защитника патрициата против «простонародья», то, с другой стороны, он не мог капитулировать перед последним и продолжать стоять на позиции, которой его братья вынуждены были придерживаться во время войны. Он ликвидировал революционный строй,

Н. Pirenni, Documents relatifs a l'histoire de la Flandre pendant la premiere moitie du

установленный в городах ткачами и валяльщиками; временные городские должности уступили место коллегиям эшевенов, организованным согласно хартиям; вместо осадного положения началось нормальное отправление правосудия.

Однако цехи не потеряли окончательно всех своих завоеваний. Они сохранили свои автономные корпорации, право заниматься торговлей и значительную долю участия в общественной жизни. Не были восстановлены невыносимые злоупотребления родовитых семей в финансовой области: талья, которой облагались прежде только бедняки и от которой свободны были богачи, осталась отмененной и была повсюду заменена налогом на пищевые продукты и некоторые предметы широкого потребления1. Не были восстановлены ни гильдии, ни старый патрициат, окончательно ликвидированные народным восстанием. У ремесленников отняли лишь присвоенное им себе во время войны право управлять городами, считаясь только со своими собственными интересами. Хотя патрициям не вернули ни одной из их привилегий, но все же невозможно было исключить их из городского управления. Задача заключалась в том, чтобы разделить последнее между ними и цехами и добиться устойчивого равновесия между «poorters», рантье и крупными купцами и «neeringen» (цехами). Принятая система сводилась в конечном счете к той, которую ввела в Льеже тридцать лет спустя Сен-Жакская грамота; она явно стремилась к примирению различных групп городского населения, отводя каждой из них в городском управлении влияние, соответствовавшее ее интересам2.

G. Espinas, Les finances de Douai, p. 50.

Различные попытки, предпринятые в городах для достижения этого равновесия, отличались, разумеется, друг от друга в зависимости от местных особенностей. Характерная черта их — это возвращение горожанам, не включенным в цехи, т. е. зажиточным буржуа, их доли влияния наряду с цехами. Так как попытка восстановления гильдий потерпела крушение во всех фландрских городах, за исключением Оденарда, где сохранилась Coopmanne-Gulde (L. Van Lerberghe et /.

Ronsse, Audenaerdsche Mengelingen, т. II, с. 483 [Оденард, 1846]), то «poorterie» была повсюду организована в виде особого «члена» города. Что касается цехов, то они были разделены на различные группы с более или менее явным преобладанием цехов, занимавшихся обработкой шерсти. У каждой группы был свой декан (deken), или свой капитан (hoofman), избиравшийся ежегодно и представлявший ее интересы в коллегии эшевенов, над созданием которой князь продолжал работать при помощи избирателей (kiezers), или комиссаров, действовавших в согласии с комиссарами, назначавшимися городом. Новая организация городского населения выступает в особенно типичной форме в Ипре и Генте. В Ипре община состояла из четырех корпораций: 1) «poorterie», к которой были присоединены vier neeringen, т. е. мясники, рыбники, красильщики и рабочие, занимавшиеся стрижкой шерсти, 2) weifambocht (ткачи), 3) vullerie (валяльщики) и 4) gemeene neeringen, обнимавшие все прочие цехи. В Генте действовала та же система, но с 1359—1360 гг. валяльщики, подчинившись ткачам, перестали составлять политическую корпорацию, и население насчитывало лишь «poorterie», weverie и cleene ambachten (мелкие цехи) в числе 59, а позже — 53 (/: Vuylsteke, Rekeningen der stad Gent, т. IV, с. 524 и след.

Однако это привело не к миру, а к периоду непрерывных волнений и грозных восстаний. Не прошло и нескольких лет, как народная ненависть прорвалась с такой же силой, как в ту эпоху, когда ремесленники находились под ярмом патрициев. В Ипре богачи, боясь быть вырезанными «простонародьем», умоляли французского короля отложить снос городских стен, окружавших еще старый город, в котором они жили1. В Брюгге, в Арденбурге, вспыхнули кровавые мятежи2. В Генте в 1311 г. и 1319 г. ткачи восстали и опять началась мрачная пора изгнаний и смертных казней3. Эти народные движения, несомненно, отчасти вызваны были необходимостью выплачивать огромные штрафы, наложенные Атисским миром, но они имели и более глубокие причины. Их нетрудно обнаружить, если принять во внимание, что инициаторами этих волнений были почти исключительно рабочие суконной промышленности и что остальные цехи, очевидно удовлетворенные полученными ими уступками, либо не приняли в них никакого участия, либо же приняли самое ничтожное участие.

Действительно, рабочие, занимавшиеся обработкой шерсти, вскоре убедились, что они не достигли своей цели. Гильдии были уничтожены, свобода торговли разрешена всем и однако их положение нисколько не улучшилось. Их мечта об экономической независимости не сбылась. Социальный идеал, во имя которого они боролись и который они видели

[Гент, 1893] и V. Fris, Les origines de la reforme constitutionnelle de Gand de 1360—1369. в Annales du XX Congres de la Federation archeologiue et historique de Belgique, p. 427 и далее [Gand, 1907]).

В Брюгге, где суконная промышленность играла меньшую роль, цехи, занимавшиеся обработкой шерсти, не имели того влияния, которым они пользовались в Генте и в Ипре. Городская община состояла из девяти членов, 1) poorterie, 2) ткачей, валяльщиков, рабочих, занимавшихся стрижкой шерсти, и красильщиков, 3) мясников и рыбников, 4) семнадцати neeringen, 5) «hamere», или цехов, обрабатывавших металл, 6) ledre или цехов, обрабатывавших кожу; 7) naedle или цехов, работавших иглой; 8) булочников, шляпников и т. д.; 9) маклеров (makelaeren) и нескольких других мелких цехов. Общее число организованных таким образом цехов равнялось 52 в XV веке. В XIV веке число групп было, по-видимому, большим. Так, например, в 1361 г. мы встречаем, наряду с представителями poorterie, «deken van den wevers, van den bakers, van den vaerwers, de seildrake van den vleeschauwers, de deken van den temmerbieden, van den smeden, van den cordewaniers, van den hudevetters, van den sceppers, van den oudecleedcopers, van den makelaers». Gilliodts Van Seueren, Inventaire des archives de la ville de Bruges, t. II, p. 105 (Bruges, 1873). Аналогичное положение вещей встречается в средневековых итальянских городах. См. Goldschmidt, Universalgeschichte des Handelsrechts, Bd. I, s. 160, 161 (Stuttgart, 1891). H. Pirenne,t Documents, etc., p. 28.

Gilliodts Van Severen, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 304 [a 1310] (Bruges, 1872); SaintGenois, Inventaire des chartes des comtes de Flandre, p. 356 [a0 1310-1311] (Gand, 1843-1846). — Cp. Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 514 (Paris, 1897).

Limburg-Stirum, Codex . diplomaticus Flandriae, т. II, с. 273 (Bruges, 1889); P. Van Duyse et E. De Busscher, Inventaire des archives de la ville de Gand,

p. 99 (Gand, 1867).

осуществленным в организации других цехов, оказался для них столь же недоступным, как и раньше. Они остались, как и прежде, работниками на дому, наемными рабочими купцов-капиталистов. Какое значение могло иметь для них то обстоятельство, что они добились политических прав, что по отношению к ним законодательство смягчилось, что они могли выбирать из своей среды старшин своих корпораций, если, несмотря на все это, они должны были непрестанно трудиться на работодателей? Чем больше были их надежды, тем горше было их разочарование, и теперь они перенесли свою прежнюю ненависть к гильдиям на «poorters» и «добрых людей» («bonnes gens»), дававших им работу. Однако они заблуждались, считая себя их жертвами, ибо в действительности они были жертвами крупной промышленности.

В самом деле, ликвидация гильдий, этих одряхлевших и устарелых организаций, не уничтожила в крупных мануфактурных центрах Фландрии посредничества капитала; она только изменила форму этого посредничества. Для того чтобы последнее исчезло, суконная промышленность должна была отказаться от экспорта, которым она жила, и ограничиться местным рынком. Только в этом случае ткач мог бы стать тем, чем он хотел быть, подлинным средневековым ремесленником, вроде тех, каких было много почти во всех тогдашних городах, и продавать в своей лавке в розницу изготовленные им самим ткани.

Но чем больше промышленность освобождалась от местного рынка, чем шире изделия ее распространялись по всему свету, чем больше она потребляла драгоценней английской шерсти, обеспечивавшей тонкость ее тканей, тем непосильнее оказывалось для ремесленника освободиться от ненавистного купца. Действительно, одни только богатые суконщики могли снабжать непрерывно работавшие мастерские достаточным количеством сырья, одни они могли удовлетворить оптовые заказы заграничных покупателей, этой космополитической массы комиссионеров и приказчиков всех стран, теснившихся на рынках и заполнявших дома маклеров. Таким образом, столь торжественно провозглашенная свобода торговли нисколько не помогла рабочим. Место гильдий заняла новая группа капиталистов, которая, несмотря на то, что она не обладала юридической монополией и привилегиями, все же,сохранила в своих руках благодаря логике вещей руководство экономической жизнью. Словом, капитал и труд не могли объединиться в одних и тех же руках, и по мере того, как росло процветание суконной промышленности, ремесленники со своими скудными средствами неизбежно оказывались не в состоянии производить все более и более сложные операции, которых требовало снабжение промышленности сырьем и сбыт ее продуктов.

Однако не следует представлять себе суконщиков того времени в слишком модернизированном виде. Общие условия экономической жизни средневековья, зачаточное состояние кредита ставили их деятельности узкие пределы. В них следует видеть лишь богатых горожан, пользовав-

шихся своим богатством, чтобы заниматься прибыльными операциями по оптовой покупке и продаже. Сами термины, которыми их обозначали: poorters, lieden di van ghenen ambachte en zijn (люди, не принадлежащие ни к какому цеху), указывали, что торговля составляла для них лишь побочное и, так сказать, случайное занятие1. В отличие от крупных предпринимателей нашего времени, они остерегались всецело уходить в дело, в которое они вкладывали лишь часть своего состояния. Если до конца XIII века они покупали шерсть в Англии2, то теперь они добывали

еесебе либо в Калэ, либо в самом Брюгге, куда она привозилась в большом количестве местными итальянскими или немецкими купцами, которые сумели в XIV веке захватить почти полностью монополию ввоза

ееи которые, снабжали также суконщиков квасцами и необходимыми красящими веществами. Получив таким образом сырье, эти суконщики давали ремесленникам мелких мастерских шерсть для прядения, крашения,

тканья, валянья, стрижки и т. д., а затем — продавали за свой собственный счет конечный продукт3, либо непосредственно своим согражданам,

Зато не видно, чтобы они занимались в то же время розничной торговлей. В этом отношении они сильно отличались от купцов немецких городов, занимавшихся одновременно оптовой и розничной торговлей. См. С von Below, Grosshandler und Kleinhandler im deutschen Mittelalter. (Jahrbucher fur Nationalokon. und Statistik, Bd. LXXV [1900], S. 1 u.f.) Поэтому можно утверждать — не забывая вышеуказанных ограничений, — что во Фландрии в XIV веке существовал класс крупных купцов. Сохранившиеся в архивах департамента Па-де-Калэ счета «bolte de Calais» XIV века (т. е. данные о пошлинах на шерсть, ввозимую в этот порт), раскрывают интересные подробности о размерах их операций. Разумеется, в таком труде, как предлагаемый читателю, невозможно привести подробных доказательств этих утверждений. Поэтому я ограничусь лишь несколькими примерами. В 1326 г. приказчики (vallets) трех брюггских купцов ввезли для своих хозяев 311 кип шерсти. Мы, очевидно, имеем здесь дело с крупными купцами. С другой стороны, мы знаем, что эти три купца были богатыми горожанами, домовладельцами и рантье. Все трое были эшевенами и фогтами (voogden) беггардов, которые, как известно, занимались тканьем шерсти. Один из них был в то же время менялой, но никто из них не занимался розничной торговлей. В Брюгге же некий торговец сукном Клас Бавен, эшевен в 1361 г., ссудил городу 5 ливров de gros, т. е. столько, сколько самые богатые местные итальянские купцы. В 1347 г. Гент купил в один прием у господина («maitre») Христиана ван Бирфлита сукна на сто ливров de gros. Гентские и брюггские счета часто упоминают о покупках нескольких десятков штук сукна, произведенных в один прием у одного и того же лица. См., кроме того, Cilliodts Van Severen, Inventaire etc., t. Ill, p. 193 и далее, а также примечание 2 на этой же странице. Продажа гистельских сукон в 1314 г. в Брюгге заставляет считать обычной операцией продажу оптом этих тканей и устанавливает, что одно и то же лицо может продать в течение года максимум 800 штук этого сукна. Espinas et Pirenne, Recueil etc., p. 533. Самые богатые из них покупали в один прием сотни кип. См. Espinas, Jehan Boine Broke, loc. cit., p. 221 и далее.

Число этих торговцев сукном было очень велико. Один ипрский документ от 1302 г.

(Diegerick, Inventaire des archives de la ville d'Ypres, t. I, p. 182 [Bruges, 1853]), в связи с покупкой сукна для обмундирования городских арбалетчиков,

Этого краткого очерка достаточно, чтобы показать, в чем фландрская суконная промышленность XIV века походила на современную крупную промышленность, но также и чем она от ,нее отличалась. Работая, как и последняя, на весьма обширный рынок, она неизбежно носила капиталистический характер. Но он не был для нее типичен в целом. В наше время фабрикант является одновременно собственником сырья, орудий труда и изготовленных продуктов, он соединяет в себе предпринимателя и купца, и полученные им в торговле барыши непрерывно поддерживают или умножают капиталы, вложенные им в его различные операции, во Фландрии же эти различные функции были уделом ряда отдельных групп. Торговля и промышленность здесь были совершенно отделены друг от друга. Торговлей занимались две группы купцов (торговцы шерстью и суконщики), промышленность же была делом ремесленников. Капитал играл здесь уже довольно крупную роль, но он был слишком слаб, чтобы поглотить и захватить все. Будучи раздроблен и находясь в тысячах рук, он не обладал тем могуществом, которое придает ему в наши дни его колоссальная концентрация2. Его обладатели должны были ограничиваться узким полем деятельности, распределять между собой роли и иметь перед собой класс производителей, которые, хотя и были доведены до положения постоянных наемных рабочих, тем не менее располагали благодаря своей корпо-

упоминает их около 140. Не все эти суконщики находились, разумеется, в одинаковом, положении. Среди них встречаются представители важнейших патрицианских семей, продававших сразу 10—30 штук сукна. Другие, менее богатые, продавали лишь 1—5 штук. Среди этих суконщиков многие занимались, очевидно, подобно германским Gewandschneider, лишь розничной торговлей. Действительно во фландрских городах встречаются lakensnieders или goede lieden van der snede (Dilliodts Van Severen, Inventaire des arch, de Bruges, t. Ill, p. 166, 185 [Bruges, 1875], Delepierre, Precis des archives de la Flandre occidentale, t. I, p. 68 [Bruges, 1840]). Но купцы эти, в

отличие от того, что было в Германии, играли лишь весьма скромную роль до тех пор, пока длился расцвет суконной промышленности. Как правило, во фландрском суконщике следует видеть крупного или мелкого предпринимателя, который давал обрабатывать купленную им шерсть и продавал изготовленные сукна целыми штуками клиентеле, состоявшей главным образом из иностранных покупателей.

По-видимому, эти маклеры получали поручения непосредственно от свои? иностранных покупателей и заказывали изготовлять сукно за их счет. Во всяко* случае они принадлежали к той же экономической группе, что и суконщики, i были не менее последних ненавистны рабочим, обрабатывавшим шерсть. В Ипре в 1431 г., т. е. в период, когда суконная промышленность находилаа в полном упадке, в одном из кварталов города было 69 суконщиков на 2/< рабочих, занимавшихся обработкой шерсти, к которым, правда, следует прибавит! довольно значительное количество учеников. См. Н. Pirenne, Les denombrement de la population d'Ypres au XV siecle, loc. cit., p. 23, 24.

особенно потому, что противоречие интересов и социальные конфликты вскрытые нами здесь, непрерывно оказывали исключительное влияние на ход важнейших событий, в которые графство было втянуто в промежуток времени между правлением Людовика Неверского и Филиппа Смелого.