Литература по Идеологии / Европейская перспектива Беларуси

Незавершённое приключение под названием Европа

не удаётся их узаконить и сделать непроницаемыми. Любая пограничная линия так и останется вызовом и неизменным побуждением к её трансгрессии.

Как незабываемо выразился Кристоф Помиан3e, Европа стала местом рождения трансгрессивной цивилизации (transgressive civilization) – цивилизации трансгрессии. Можно сказать, что если судить по её горизонтам и амбициям, хотя и не всегда отвечающим действиям, то эта цивилизация, или эта культура, есть такая форма жизни, которая страдает аллергией на границы, то есть на всё устойчивое и конечное. Она, по сути, является экспансивной культурой, и эта особенность тесно связана с тем фактом, что Европа стала местом того исключительного социального сущего, которое назвало себя «цивилизацией», или «культурой», и поэтому восприняло себя в качестве продукта человеческого выбора, замысла, стиля и управления. Таким образом, она преобразовала человеческий способ бытия-в-мире, включая свой собственный, в объект исследования, критики и корректировки.

В наше время утверждение, что все человеческие сообщества обладают «культурой», звучит банально, но оно не стало бы банальным, если бы не произошло европейское открытие культуры как деятельности, совершаемой людьми в человеческом мире. Это открытие (используя терминологию Мартина Хайдеггера) вырвало человеческий мир из падения в тёмную пустоту zuhanden (что означает «подручное», данное прямо в руки, фактически, бесспорно и «непроблематично») и перенесло на ярко освещённую сцену vorhanden (то есть вещей, которые необходимо заметить, схватить, сформировать, изменить, прежде чем использовать). В отличие от мира zuhanden, мир vorhanden означает запрет стоять на месте. Европейское бытие-в-мире – это путь критики и корректировки. Такая форма бытия заразительна. Будучи однажды ею инфицированы, другие способы жизни больше не могут монотонно воспроизводиться. Отныне они могут продолжать своё существование только благодаря бесконечному пере­ утверждению [себя]. Их иммунная система разрушается раз и навсегда.

Отношения между европейской культурой – первой себя-открывшей куль- турой – и всеми остальными культурами планеты были какими угодно, только не симметричными. Дэнис де Ружемонf утверждал4, что Европа открыла все остальные земли планеты, в то время как никто никогда не открывал Европу. Она последовательно доминировала на всех континентах, но никогда не становилась

eКристоф Помиан (Pomian) – польский историк, философ, эссеист. Автор ряда работ по Восточной Европе и связи философии и политики.

fДэнис де Ружемон (Denis de Rougemont, 1906–1985) – швейцарский писатель и философ. В период преподавания в США написал работу Доля дьявола о

европейском кризисе совести. Занимал пост директора Европейского центра культуры.

221

Зигмунт Бауман

объектом доминирования: она изобрела цивилизацию, подражать которой пробовал весь остальной мир, но обратный процесс никогда (во всяком случае, до сих пор) не наблюдался. Европу можно определить, как предлагает де Ружемон, через её «объединяющую (globalizing) функцию». Европа могла бы прочно и надолго стать нетипичным авантюрным уголком земного шара – однако приключение, длящееся более двух тысячелетий её истории, «оказалось решающим для всего человечества». Иоганн Вольфганг Гёте описал европейскую культуру как прометеевскую. Прометей похитил у богов огонь и открыл его секрет людям. Некогда вырванный из рук богов огонь начал жадно добываться всеми и каждым, и был торжественно зажжён и поддерживался теми, чьи поиски оказались успешными. Случилось бы это, если бы не самонадеянность и отвага Прометея?

Культура, повторю ещё раз, – это то, что вырывает мир из безмятежной, всё ещё дремлющей инерции zuhanden и трансплантирует его в исключительно человеческую сферу vorhanden, превращая в объект критического изучения и творческого действия. Этот подвиг совершается ежедневно, повсюду, где живёт человек. Европа, однако, продвинулась на шаг дальше (и, сделав этот шаг первой, она проложила путь для остальных). Она совершила одну и ту же трансплантацию дважды – вначале над «миром вовне», а затем над самой этой операцией [по трансплантации]. Европа первой обнаружила, что мир «творится культурой», но, кроме этого, стала первой, кто открыл/решил, что «культура творится людьми»

ичто создание культуры может и должно быть работой/судьбой/профессией. Эдуардо Лоуренцо, португальский писатель, живший сначала в Германии и Бразилии, а затем во Франции, заметил5, что европейская культура, именно по этой причине, является «культурой сомнения», «культурой беспокойства, тоски

истрадания», культурой радикального сопротивления всему, всем формам уверенности. Она едва ли может быть иной, ведь, как известно, культура – это вид интеллектуальных и духовных практик, не имеющих других оснований, кроме «диалога, который мысль ведёт сама с собой», на что обратил внимание ещё Платон. В итоге мы, европейцы, возможно, единственный народ, который (как исторический субъект и актор культуры) не имеет идентичности в строгом смысле этого слова: устойчивой идентичности, или идентичности, считающейся таковой. «Мы не знаем, кто мы такие». Идея «европейской идентичности» всегда была и, по всей вероятности, обязана остаться в высшей степени дискуссионной проблемой. Желание знать, кто мы есть, и/или желание становиться собой никогда не иссякнет, так же как никогда не исчезнет опасение относительно того, кем мы станем, следуя этому желанию. Европа – это культура, не знающая покоя; дестабилизирующая сила, вместо стабилизирующей, гомеостатической, уравновешивающей движущей силы. Культура, питающаяся вопрошанием о порядке вещей и подвергающая сомнению само это вопрошание.

222

Незавершённое приключение под названием Европа

Безмолвная культура, культура, не знающая, что она – культура; культура, держащая знание о себе как культуре в секрете; культура, действующая анонимно или под вымышленным именем; культура, решительно отрицающая своё человеческое происхождение и прячущаяся за величественным зданием божественного правосудия или подписывающая безоговорочную капитуляцию перед лицом непокорного и непостижимого закона истории, – такая культура может быть служанкой, заправочной станцией или ремонтной мастерской, обслуживающей паутину человеческих интеракций, называемых «обществом». Европейская культура, однако, может быть какой угодно, только не безмолвной, – и именно по этой причине она не может быть ничем иным, как шипом в плоти общества. Днём и ночью она призывает общество к ответственности, большую часть времени держа его на скамье подсудимых.

Европейская культура готовила себя к этой роли, практикуясь на собственном обществе. Но, подвергнув однажды сомнению окончательный вердикт богов и природы и таким образом сделав своё собственное молчание более не внушающим доверия, она также обнаружила и сделала уязвимым любое другое общество, любую другую форму человеческого единения и любую другую структуру человеческого взаимодействия. Как заметил Поль Валериg ещё в начале прошлого века, в то время когда Европа в зените мирового правления начала бросать тревожный взгляд на первые очертания нисходящего склона по ту сторону горного перевала, «европеизация» мира отразила желание Европы переделать весь оставшийся мир согласно европейским целям – без всякого осознания своей вины. Переделка мира по европейскому образцу обещала свободу самоутверждения для всех, но цена этой переделки оказалась выше той, которую большинство объектов данной реконструкции было готово заплатить. Ото всех, кто встречался во время путешествия по миру посланников Европы, требовалась предельная жертва – отказ от безопасности. Размахивая изречением Мишеля Монтеня, гласящего, что «у нас нет другого критерия истины или справедливости, кроме образцов, мнений и традиций в нашей собственной стране»6, Европа открыла путь к толерантности по отношению к инаковости, в то же время объявляя войну любому виду отличия и сходства, которые не смогли достичь «должных» стандартов или отказались к ним стремиться.

gПоль Валери (Valéry, 1871–1945) – французский писатель и поэт, обладавший достаточно широкой сферой интересов. Кроме художественной литературы, известен своими работами по искусству, истории, музыке. Один из известнейших его трудов – дневники, названные Тетради, которые он вёл на протяжении большей части своей зрелой жизни.

223

Зигмунт Бауман

* * *

Когда царская дочь Европа была похищена Зевсом, принявшим образ быка, её отец Агенор, царь Тира, послал сыновей на поиски пропавшей дочери. Кадмон, отправившись на остров Родос, оказался во Фракии и странствовал по землям, которые позже получили имя его несчастной сестры. В Дельфах он спросил у прорицательницы о её местонахождении. На этот вопрос Пифия по привычке ответила уклончиво, но дала Кадмону практический совет: «Тебе не найти её. Ты лучше следуй за коровой [которая встретится тебе при выходе из святилища] и подгоняй её вперед, не давая передохнуть; в месте, где она упадёт от изнеможения, построй город». Так были основаны Фивы. «Искать Европу, – делает вывод из урока Кадмона де Ружемон, – значит создавать её!» «Европа существует благодаря поиску бесконечности – и это то, что я называю приключением».

Путешествие Кадмона, позвольте заметить, не единственная древняя история с таким месседжем. В другом сказании финикийцы отправляются в дальнее плавание на поиски мифического континента, а в результате открывают географическую реальность, ставшую Европой… Согласно ещё одной истории, во время раздела мира между тремя сыновьями после великого потопа Ной послал Япета (что на иврите значит «красота») в Европу, снабдив оружием и ободрив обещанием безграничных пространств – «dilatation»h, согласно Вульгатеi и Отцам церкви. Все эти истории различны, однако во всех Европа неизменно предстаёт местом для приключений, бесконечным путешествием, предпринятым, чтобы её достичь. Она подобна жизни Одиссея, который бороздил моря годами, будто откладывая возвращение к скучной безопасности родной Итаки, и который был провозглашён (возможно, как раз по этой причине) предшественником, предком или прототипом европейца.

Согласно Оксфордскому словарю английского языка, в средневековом английском «приключение» (adventure) означало то, что случилось незапланированно, то есть случай, происшествие, шанс, а также возможность угрозы или поражения, то есть риск, опасность, опасное предприятие или поступок. Позже, уже ближе к современности, оно стало означать погоню за судьбой – рискован- ное начинание или эксперимент, роман или волнующее событие. Эти сдвиги в значении произошли вследствие созревания европейского духа, который стал использовать термины, наполненные его собственной сущностью.

Есть один старинный и неразрешимый спор: был ли прав Герберт Уэллс, предположив, что «в стране слепых одноглазый человек будет королём»? Или, скорее, в такой стране он станет монстром, зловещим и пугающим созданием?

224

Незавершённое приключение под названием Европа

По всей вероятности, этот вопрос так и останется неразрешённым в силу того, что аргументы обеих сторон достаточно сильны, и каждая из сторон по-своему права. Обе соперничающие стороны исходят из альтернативы «или–или», хотя её здесь нет. Одна из возможностей, упущенная из поля зрения данной словесной дуэли, – это ситуация «и–и»: одноглазый человек может быть королём так же, как и монстром. Любимым и ненавистным. Желанным и устрашающим. Обожествлённым и демонизированным. Идолом для преклонения и демоном, сражающимся до последней капли крови, которыми он бывает то одновременно, то в быстрой последовательности. Выбор между положением короля и чудовища может быть не во власти одноглазого человека, вернее, не только в его власти. Именно этому научился европейский искатель приключений – и учится до сих пор на своём собственном бурном опыте, испытывая трудности и впадая в отчаяние.

Сегодня право выбора, по-видимому, выпадает (или его вырывают?) из рук искателя приключений по имени «Европа», и никакие уловки этого особенного искателя приключений, испытанные на протяжении долгой карьеры, не способны это право ему вернуть. Во время визита (1997) в Университет имени Адама Мицкевича в Познани Вольф Лепениесj зачитал вслух длинный список причин, по которым Европа, ещё недавно такая самоуверенная, а теперь ставшая «старым материком в новом мире» (как предсказал Гёте, она неизбежно им станет в конце юношеского приключения), чувствует себя смущённой, озадаченной и всё более испуганной.7 Европа стареет в мире, который с каждым годом молодеет. Согласно результатам демографов, в течение этого десятилетия число европейцев в возрасте до 20 лет уменьшится на 11%, в то время как число тех, кому за 60, вскоре удвоится; в результате меньший по величине кусок придётся делить на большее число ртов. Эта общая тенденция почти не оставляет места для воображения. Германия, Великобритания и Франция, ещё совсем недавно экономические гиганты среди карликов, скоро спустятся в мировом рейтинге на 10, 19 и 20 места соответственно. Они также могут стать NDCk (новые страны со снижающимися темпами развития) номер два, возникшие как результат ущерба, нанесённого избыточным увеличением и непрекращающимся ростом

jВольф Лепениес (Wolf Lepenies) – немецкий социолог. Его работы посвя-

щены исследованию возможностей и пределов интеллектуальных обязательств. Лауреат престижной премии Мира немецких книготорговцев 2006

года. Его работы Меланхолия и общество и Конец естественной истории

вносят существенный вклад в понимание современного состояния общества.

kNew Declining Countries.

225

Зигмунт Бауман

NDCl (новые развивающиеся страны) номер один, которые и отталкивают их с ещё большей силой дальше вниз по лестнице, на низшие слои социальной иерархии. Согласно прогнозам Международного валютного фонда, к 2010 три европейские страны «Большой семёрки» (Италия, Великобритания и Франция) будут заменены другими, более молодыми экономическими силами, если, конечно, процесс смены членства будет соблюден. «Поскольку производственное превосходство Европы падает, – заключает Лепениес, – европейские идеи бледнеют в сравнении с другими ведущими интеллектуальными системами». Слабое утешение можно извлечь из мысли о том, что европейская миссия всё же будет завершена благодаря невиданным и впечатляющим превращениям прежних «объектов европейской миссии» в храбрых, упорных и, ко всему прочему, талантливых деятелей первого порядка. Даже если бы это изменение оказалось, хотя бы отчасти, подвигом, совершённым Европой или благодаря Европе, то, в конечном счете, оно всё равно не стало бы совершённым для Европы, так что его бенефициарии не согласятся ни на роль, ни на славу благодарных подопечных Европы. К своему великому огорчению и не меньшему беспокойству Европа открыла весьма вероятную возможность «модернизации без вестернизации». Это перспектива, открывающаяся перед учителями, которых опережают и превосходят те, кто отрицает их учительские заслуги. В современной литературе эта смесь недоумения и разочарования усугубляется описанием «кризиса европейской идентичности». «Мы потеряли, – жалуется Лепениес, – желание и способность к долгосрочной ориентации». И, «потеряв способность к долгосрочному мышлению», «европейские элиты прекратили предлагать привлекательный пример для подражания». Значит ли это, что Европа пала жертвой своего собственного мирового триумфа, отработав своё историческое задание?

Ричард Капучинскиm отмечает роковое, в определённом смысле, тайное изменение в планетарном настроении.8 В ходе последних пяти столетий военное и экономическое доминирование Европы привело в своей высшей точке к не вызывающему возражений положению, в соответствии с которым Европа стала критерием для оценки, похвалы или осуждения других, прошлых и настоящих, форм человеческого существования. Европа стала воплощением верховного суда, в ходе которого такая оценка авторитетно объявлялась и навязывалась. Достаточно быть европейцем, говорит Капучински, чтобы везде чувствовать себя хозяином и властелином. Даже заурядный человек со скромным положением

lNew Developing Countries.

mРичард Капучински (Ryszard Kapuściński) родился в Пинске в 1932; один из выдающихся польских репортёров. Большую часть своей жизни провёл в поездках по странам Азии, Африки, Америки, работая корреспондентом и запечатлевая происходящие в этих регионах войны и революции.

226

Незавершённое приключение под названием Европа

в обществе и невысокой репутацией в своей родной (но европейской!) стране достигал самого высокого социального положения, оказавшись в Малайзии или Замбии… Это, однако, уже в прошлом. Сегодняшнее время отмечено как никогда ясным самосознанием людей, полвека назад возведших Европу на алтарь поклонения, а сейчас демонстрирующих быстро растущее чувство собственной ценности и ещё более откровенное стремление достичь и сохранить независимое и весомое место в новом, всё более демократичном и мультикультурном мире. Когда-то давно, вспоминает Капучински, каждый житель далёких стран интересовался и расспрашивал его о Европе, но сегодня этого уже нет. Сегодня у «местных» жителей есть собственные задачи и проблемы, ожидающие их и только их внимания. «Европейское присутствие» всё менее заметно как физически, так и духовно.

Итак, продолжается ли европейское приключение? И независимо от того, продолжается оно или нет, что может побуждать нас полагать сегодня, что оно продолжается?

** *

Ссамого начала европейского приключения, и особенно на протяжении последних, легко воскрешаемых в памяти веков его длинной истории, мир был европейской площадкой развлечений. Или, по крайней мере, казался таковой для неугомонных, отважных и авантюрных натур. Эти столетия описаны в европейских книжках по истории как «век великих географических открытий». Европейские открытия, конечно же, совершались европейскими посланниками

иэмиссарами, и для их же блага. Безбрежные земли распростёрлись в ожидании, что их откроют.

«Быть открытым» не означало то же, что быть «найденным». Это означало обнаружить сокровища до сих пор праздно лежащие, чтобы переместить их в другое место, где им можно найти достойное практическое применение. Это также означало открытие необъятного, до сих пор заброшенного и крайне запущенного пространства для проживания и продуктивного использования людьми. Европа нуждалась и в первом, и во втором: в богатстве для пополнения своих истощившихся ресурсов, и в землях для мужчин и женщин, для физического выживания и социальных стремлений которых на родине не было места. Земля стала той пустотой, которую природа (посредством Европы, её высших достижений и наиболее находчивых исполнителей) не терпит и стремится заполнить.

И эта необъятная субстанция отчаянно искала пустоту, чтобы её заполнить. В европейской гонке за незакреплённой и ускользающей сущностью не

227

Зигмунт Бауман

все участники состязания смогли сохранить темп. Многие отстали, ещё больше было тех, кто боялся сойти с дистанции, иных же обвинили в том, что они тормозят гонку или даже намереваются отклонить движение от пункта назначения, другими словами – обвинили в саботаже. Обе категории отвергнутых – неудач- ники и побеждённые – необходимо заменить, чтобы не создавать помехи на беговой дорожке и не препятствовать движению более удачливых соперников. Некоторые из отвергнутых по своей воле скроются в менее переполненных местах с надеждой «родиться заново» и начать другую жизнь. На кого-то надо будет накричать и заставать двигаться дальше. Спасибо Богу за пустую планету, или за планету, которую можно опустошить, или которая может быть рассмотрена, воспринята или использована так, как будто она пустая. На планете, где есть достаточное количество свободного места, можно избавиться от проблем (и, что более важно, от «проблемных людей»). Сейчас, на закате дня, проясняется, что постоянная необходимость в избавлении от них была первоначальной, возможно, даже основной движущей силой европейской мировой экспансии.

Любая творческая деятельность влечёт за собой повторяющееся действие по исключению/включению, работу по отделению пригодного от непригодного, удовлетворяющего от неприятного, полезного от вредного, нужного от ненужного. Короче говоря, отделение желанного от отталкивающего. Творческое возбуждение, охватившее европейское приключение, не было отклонением от нормы (исключением). Оно, собственно говоря, послужило преддверием всего последующего массового производства «отверженных». Два свойства данной творческой суматохи нацелены, в частности, на действие по сортировке людей. Во-первых, непреодолимый порыв реорганизовать мир, каждую его часть; движущая сила, только и способная, что оставить позади густой осадок людей, отвергнутых за непригодность и прямую дискредитацию нового и улучшенного варианта человеческого сосуществования. Во-вторых, порыв, который ввиду очевидности цели носит общепринятое название «экономического прогресса», то есть стремления, рассматривающего цель через признание непригодности и уничтожение инструментов и навыков, которые до сих пор обеспечивали выживание человека, и тех форм жизни, которым эти инструменты и навыки придавали убедительность и жизнеспособность.

Неизбежным следствием этих двух отраслей (industries) – производства порядка (практикующееся последнее время под именем «модернизации») и экономического прогресса, стремящегося увеличить производительность и эффек- тивность, – стал большой и всё возрастающий объём «человеческого излишка» (human waste), то есть непригодных, неспособных к ассимиляции, избыточных и «нефункциональных» людей. Сами по себе эти две современные отрасли не будут работать, если их не дополнить ещё одной развивающейся отраслью, за-

228

Незавершённое приключение под названием Европа

нимающейся «избавлением от человеческого излишка» (human-waste-disposal). Необходимо избавиться от «человеческого излишка», чтобы его накопление не достигло неуправляемых размеров, а европейская беспокойная и всеобъемлющая форма существования не задохнулась от собственных расходов или не обанкротилась, неспособная более нести такие затраты. На протяжении всей современной европейской истории от этого излишка удавалось избавляться. Во многих случаях он даже был использован благодаря избытку свободных пространств или земель, подходящих для опустошения или рассматриваемых в качестве таковых.

На протяжении большей части современной европейской истории лишние и нежеланные люди вытеснялись за пределы европейских границ. Их вытеснение и обоснование расширяли область европейского приключения. Ненужные люди, изгои европейского приключения уносили с собой европейский авантюрный дух в свой новый дом на берегах Америки, Африки или Австралии. Миссионерские пункты, военные гарнизоны и торговые порты метрополий передавали европейское послание соседним землям. «Европеизация» периферийных частей земли началась и продолжилась, трансформируя их одну за другой в свалку для отходов метрополии. Европеизация планеты на протяжении нескольких столетий была эффективным глобальным (global) решением социальных и демографических проблем, локально производимых в Европе.

За исключением нескольких малодоступных областей, вся планета была переделана по европейскому образцу и, с готовностью или без, подчинена трансгрессивной модели существования, которая вначале захватила Европу, а потом распространилась и на самые дальние уголки мира. К этому времени европейская миссия завершилась, хоть и не всегда с теми результатами, о которых мечтали пророки и адвокаты человеколюбивого, уютного и гостеприимного мира всеобщего объединения человечества (allgemeine Vereinigung der Menschheit), яркого мира света (lumières), справедливости и равенства, мира, управляемого законом, гармонией и человеческой солидарностью. «Действительно выполненная миссия» стала не чем иным, как глобальным распространением принудительного, навязчивого и вызывающего зависимость порыва упорядочивать и переупорядочивать (кодовое название «модернизация»). Она оказывала непреодолимое давление с тем, чтобы дискредитировать прошлые и настоящие способы зарабатывания на жизнь, лишив их ценности поддержания и способности улучшения

качества самой жизни (кодовое название «экономический прогресс»). Эти две

особенности европейского дома (specialités de la maison européеnne) несут ответственность за наиболее интенсивную поставку «человеческих излишков».

229

Зигмунт Бауман

***

Продемонстрировав блестящее понимание условий возникновения и поведения «ненужных» и «маргинализированных» людей, замечательный польский исследователь Стефан Чарновскиn описал их как «деклассированных (declasées) индивидов, не имеющих определённого социального статуса, считающихся лишними с точки зрения материального и интеллектуального производства и воспринимающих себя в таком качестве»9. «Организованное общество» воспринимает их как «хапуг и непрошенных гостей, обвиняя, в лучшем случае, в необоснованных претензиях и праздности, а часто – во всех видах злонамеренности, таких как плетение интриг, мошенничество и жизнь на грани преступления, – и при этом всегда в паразитировании на теле общества». Оказавшись ненужными, эти люди попадают в безнадежную ситуацию. Если они пытаются соответствовать ныне воспеваемому образу жизни, то их сразу же обвиняют в лживой претенциозности и желании получить незаслуженную награду – если только не в преступных намерениях. Если же они открыто возмущаются и отказываются прославлять образ жизни довольного большинства, которое они рассматривают как причину собственного невезения и лишений, то это сразу же приводят как доказательство того, о чём избранные или самозваные выразители «общественного мнения» «всегда говорили», а именно, что лишние [люди] – это не просто чуждый элемент, а раковая опухоль, питающаяся здоровыми тканями общества.

«Лишние» люди сегодня повсеместно появляются в огромном количестве. Даже в таких закоулках мира, которые ещё совсем недавно служили фильтром для европейского прироста населения. Сегодня в разных частях планеты возникают новые фабрики человеческого излишка, в то время как старые фабрики продолжают работать на полную мощность. Однако мощности, предназначенные для замены и переработки данного излишка, заметно сократились. Старые, так называемые «государства всеобщего благосостояния» задыхаются под тяжестью новых задач, в то время как новые фабрики излишка (fabric of waste) строятся и развиваются в отсутствие новых площадок для «размещения излишка» (waste-disposal).

В результате, с Европой произошли (происходят) две вещи. Во-первых, больше не осталось территорий для размещения «человеческого излишка», который продолжает производиться. Бывшие «безработные» (которые носили это имя, пока их рассматривали как людей, временно оставшихся без работы в государстве, измеряющем свою мощь количеством активных производителей; людей, которые переведены на время в «резервную армию труда» в ожидании

nСтефан Чарновски (Czarnowski, 1879–1937) – польский социолог и историк культуры.

230